Колин Маккалоу
Евангелие любви
– Хорошо. С доктором Хемингуэй покончили? Других возражений нет?
Никто не ответил.
– В таком случае, спасибо, Милли. И отдельное спасибо за прекрасное резюме критериев Операции поиска.
Доктор Хемингуэй поморщилась, но сдержалась и не произнесла то, что вертелось у нее на языке.
– Доктор Чейсен, будьте любезны, назовите своих кандидатов, – ровным голосом предложила Джудит.
Уязвленные чувства были моментально забыты. Стоило доктору Моше Чейсену собрать папки с делами, как в зале заседаний сгустилась атмосфера ожидания. Чейсен был мужчиной серьезным: крупным, несговорчивым, резких суждений. Он считался прекрасным аналитиком, и Джудит десять лет назад увела его из министерства образования, здравоохранения и социального обеспечения. Как и двум его коллегам, ему нравилось работать на доктора Кэрриол.
То, что он молчал во время представления первых шести кандидатов, могло показаться удивительным, но теперь коллеги решили, что поняли причину такого безразличия. Заветное имя не прозвучало среди предыдущих шести кандидатов, следовательно, оно возникнет теперь, и это, естественно, будет первый избранник Чейсена. То, что он выступал последним, в какой-то мере снижало эффект его слов, а он не любил, когда покушались на его славу. И теперь все с затаенным дыханием ждали, что же последует дальше. Нет, Моше Чейсен вовсе не выглядел обманутым, когда, грузно повернувшись на стуле, открыл первую папку.
– Первый кандидат был выявлен методом селекции. – Его низкий, ворчливый голос очень подходил его лицу. – Признаю, Милли, процедура не самая демократическая, но зато наиболее эффективная. Мы со старшим ученым-исполнителем принимали решения самостоятельно, но это, конечно, наш общий выбор.
– Конечно, – произнесла Джудит с едва заметной угрозой.
Чейсен поднял голову, покосился на босса и снова опустил глаза к папке.
– Наш первый кандидат и по всем параметрам выбор наивысшей категории – доктор Джошуа Кристиан. Американец в седьмом поколении. В нем течет скандинавская, кельтская, армянская и русская кровь. Не женат, детей не имеет, в браке не состоял. В двадцать лет добровольно подвергся вазэктомии[3]. По той информации, которой располагает компьютер, мы не смогли определить – а это важная характеристика любого гражданина страны, – каковы сексуальные предпочтения кандидата (если таковые имеются). Тем не менее он постоянно живет в семье, состоящей из матери (его отец умер), двух братьев, сестры и двух жен братьев. Он безусловный глава этой семьи – я бы назвал его прирожденным отцом. Окончил с отличием основной курс Чаббского университета, там же продолжал обучение в докторантуре в области философии; специализировался в психологии. Имеет частную клинику в Холломене, штат Коннектикут, где лечат то, что, по его терминологии, именуется неврозами тысячелетия. Достижения клиники феноменальны, а сам он обладает тем, что я за неимением более подходящего слова назову культом последователей, возникшим, вероятно, от того, что его терапия стимулирует пациентов искать утешение в Боге, хотя не обязательно в какой-либо формальной религии. Сильная личность, способен прекрасно выступать перед любой аудиторией. Но главная причина, почему я выбрал этого человека в качестве первого и, я бы сказал, единственного кандидата, – в его удивительной харизме. Вы говорили, что требуется это качество. Вот вам такой человек.
Речь Чейсена была встречена молчанием. Он назвал не то имя. Доктор Кэрриол пристально смотрела на него, но он только сильнее запрокинул голову и не отвел глаз.
– Я первой выскажу возражение, – сдержанным тоном проговорила она. – Я никогда не встречала термин «неврозы тысячелетия». И никогда не слышала ни о каком докторе Джошуа Кристиане. – Доктор Джудит Кэрриол была не только руководителем Четвертой секции министерства окружающей среды, но считалась одним из ведущих психиатров страны.
– Справедливо, мэм. Учитывая, что доктор Кристиан ни у кого не на слуху. После докторской диссертации он опубликовал всего одну работу. Я, разумеется, ее прочел и поручил прочитать экспертам в данной области. Работа почти полностью состоит из экспериментальных данных, сведенных в таблицы, графики и тому подобное и содержит на удивление мало самого текста. Но она, насколько мне позволяют судить мои познания в области неврозов, великолепна и способна послужить отправной точкой любому исследователю в этой области.
– Хорошо, пусть эта тема выходит за границы моей специализации, но я должна была хоть что-то о нем слышать. А я ничего не слышала, – возразила Джудит.
– Это неудивительно: похоже, у доктора Кристиана совершенно отсутствует тщеславие и желание прославиться. Единственное, что ему нужно, – управлять своей маленькой клиникой в Холломене. Среди коллег он либо объект насмешек, либо удивления и тем не менее делает большую работу.
– Почему же ничего не пишет? – спросила доктор Хемингуэй.
– Видимо, не способен изложить свои мысли на бумаге.
– До такой степени, что не может написать статью? – удивилась Милли. – И это в наши дни, когда к услугам не склонных к писательству людей столько технических средств?
– Да.
– В таком случае с ним что-то серьезно не так, – предположил доктор Абрахам.
– Разве в тех параметрах, которые так скрупулезно перечислила нам Милли, говорится, что наш кандидат должен быть совершенным в каких-либо других областях, кроме отношения к семье и детям? – возмутился Чейсен. – Сэм, вы намекаете, что у него не все в порядке с головой?
– Не исключено.
– Нет уж, будьте добры, конкретизируйте.
– Спокойнее, джентльмены, – резко осадила их Джудит. Она давно держала в руке фотографию из дела доктора Кристиана, но так и не взглянула на изображение – настолько увлеклась, слушая, как Чейсен представлял своего первого сенсационного кандидата. Теперь же, всмотревшись в карточку, начала понимать, почему Моше Чейсен предпочел этого человека другим, которых должен был бы выбрать. Лицо привлекательное, хотя немного истощенное. И отнюдь не красивое в традиционном смысле из-за носа с горбинкой – видимо, дань армянским предкам. Черные, сияющие, приковывающие взгляд глаза. В этом лице чувствовался аскетизм, которого были лишены предыдущие кандидаты. Да, лицо интригующее. Но… – Джудит пожала плечами.
– Кто ваш второй кандидат, доктор Чейсен?
Моше Чейсен криво усмехнулся:
– Я так и слышу, как вы задаете себе вопрос: кто из них спятил – он или его компьютер? Успокойтесь, с моим компьютером все в порядке. Он выдал мне это имя. Сенатор Дэвид Симс Хиллиер Седьмой. Что еще добавить? Нужны ли вам комментарии?
Как только прозвучало это имя, в комнате раздался общий вздох. Золотой мальчик! Вот он перед глазами Джудит на цветной фотографии восемь на десять. Самый любимый, самый обожаемый, самый уважаемый мужчина в Америке. Сенатор Дэвид Симс Хиллиер Седьмой. В свой тридцать один год слишком молод, чтобы стать президентом, но станет им прежде, чем ему исполнится сорок. Ростом шесть футов четыре дюйма, следовательно, наполеоновским комплексом не страдает. Прекрасно сложен, значит, не отягощен и атлантовым комплексом. Светлые, волнистые волосы, судя по всему, останутся густыми до преклонных лет. Глубоко посаженные, искрящиеся голубые глаза. Классические черты лица, которое никто бы не назвал смазливым – даже на фотографии заметно, как властно выступает вперед подбородок. Рот твердый, не чувственный, а волевой, глаза смотрят строго, в них светится ум, решительность и мудрость. И при всех этих качествах человек не себялюбивый, не мелочный, не жестокий, не безразличный к судьбам тех, кто родился не в таких выгодных, как он, обстоятельствах.
Доктор Кэрриол отложила фотографию.
– Возражения?
– Вы глубоко копнули, Моше? – спросила доктор Хемингуэй.
– Да. Где только можно. Если он и колосс на глиняных ногах, то я не обнаружил присутствия этого материала. Этот человек – само совершенство.
– В таком случае, – начал доктор Абрахам, но, поперхнувшись, сорвался на фальцет, – в таком случае, почему вы предпочли полусумасшедшего психиатра из занюханного Холломена в Коннектикуте лучшему человеку в Америке?
Доктор Чейсен выслушал вопрос коллеги с уважением и, как ни странно, не поспешил с резким ответом. Наоборот, выдержав паузу, признался, что сам не понимает, что им руководило. Никогда раньше он так не реагировал на скептицизм коллег.
– Не могу объяснить, – сказал он. – Но чувствую, что он единственный кандидат, кто отвечает всем требованиям нашей миссии, по крайней мере из числа тех, кого обследовал я. Это мое мнение. Помнится, пять лет назад в этой же комнате Джудит давала нам задание и вдалбливала, что в наших кандидатах должна чувствоваться харизма. Она подчеркивала, что именно это должно отличать наше задание от всего того, что было предпринято ранее. Потому что нам предстояло воспользоваться самыми совершенными средствами и методами, чтобы попытаться выявить нечто нематериальное. В случае успеха, говорила она, мы войдем в историю статистически-аналитической работы. А министерство окружающей среды в вопросе обработки данных вырвется вперед и обгонит даже таких королей в этом деле, как министерство юстиции и министерство финансов. Поэтому, настраивая компьютерные программы, я нацеливал их на фактор харизмы.
Чейсен провел рукой по волосам, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. И задал риторический вопрос:
– Но что такое харизма? Изначально это слово употреблялось для обозначения божьего дара святых и праведников властвовать над душами людей, формируя их надлежащим образом. Но в последнюю половину прошлого столетия значение стало шире: под харизмой понимали влияние на людей поп-звезд, прожигателей жизни и политиков. Мы все прекрасно знаем Джудит – знали еще до того, как началась Операция поиска. И зная ее, я заключил, что в ее понимании харизма нечто более близкое к старому значению слова, чем к современному. Джудит не интересует легковесность.
Наконец Чейсену удалось захватить слушателей. Даже доктор Кэрриол выпрямилась на стуле и смотрела на него так, словно никогда до этого не видела.
– Во многих случаях – особенно с наступлением эпохи средств массовой информации – важны не только убеждения человека и то, как он ведет себя, сообразуясь с ними, но и то, как он их излагает. Бог в помощь автору, который, написав действительно полезную книгу, отметится в передаче Марлен Фельдман, потому что из нее рядовые американцы получают впечатление о хороших писателях. Вспомните, как часто кандидат в президенты брал верх в теледебатах над противниками, потому что лучше держался и излагал свои взгляды. Как вы думаете, почему Гус Ром мог заручиться поддержкой страны и контролировать обе палаты Конгресса? Благодаря задушевным обращениям к народу с телеэкрана – вот почему! Сидел в студии, не моргая, смотрел в телекамеру своими огромными, обворожительными глазами, вещал истины от имени то Белого дома, то городской площади, а зритель думал, что он от всего сердца говорит именно с ним. Он был сильным, неукротимым, предельно искренним человеком и умел себя подать. Знал, как мыслью и словом затронуть чувства.
Чейсен поморщился, словно ему стало противно от того, что он говорил, но в следующее мгновение взял себя в руки.
– Вам приходилось слушать речи Гитлера и видеть в старой кинохронике, как он умел заворожить толпу? Потеха, да и только! Позер, инфантильный, беснующийся коротышка. Множество других немцев пользовались такими же приемами, апеллируя к национальному чувству измученного народа, рассказывали о тех же бедах и жертвах, но не имели того, что было у Гитлера, – способности воодушевлять, насаждать мысли под видом эмоций. Он был воплощением зла, но обладал харизмой. Или взять его заклятого врага – Уинстона Черчилля. Большинство из того, что он говорил в своих речах, было либо позаимствовано у других, либо перефразировано. Своего почти ничего. Иногда он становился слезливым, использовал мелодраматический эффект. Но, подобно Гитлеру, знал свое дело – умел достучаться до людей тем, что говорил и как говорил. Он воодушевлял. И добивался этого благодаря своей харизме! Ни Черчилль, ни Гитлер не были ни привлекательными, ни сексуальными, ни обаятельными. Но когда требовалось, могли даже птицу заговорить так, что та слетала к ним с дерева. Харизмой славился Франциск Ассизский, который проповедовал птицам, и те покидали кроны и садились к нему на руки. Он стал своим парнем. Но Гитлер, Черчилль и наш Ром тоже. Ладно, обратимся к нашим дням. Возьмем певичку Игги-Пигги и плейбоя Рауля Делиса. Есть у них харизма? Нет! Они сексуальны, они обаятельны, перед ними преклоняются. Но когда обоих сметет ветер времени, никто даже не вспомнит их имен. Их харизма не подлинная. В них нет ничего такого, что бы повело народ к его звездному часу или к катастрофе. А как обстоят дела с сенатором Дэвидом Симсом Хиллиером Седьмым? Компьютер утверждает, что у него нет той харизмы, которая требуется Джудит. Мой старший ученый-исполнитель согласен с компьютером. А я согласен и с тем, и с другим. Зато имя доктора Кристиана всплывало с самого первого отбора. И как мы его ни топили, выскакивало на поверхность, словно пробка, в течение всей операции. Вот и все.
Джудит улыбнулась:
– Спасибо, Моше. Понимаю, после всего сказанного это может показаться снижением уровня, но все-таки назовите нам имя вашего третьего избранника.
Доктор Чейсен спустился с высот своих рассуждений и открыл последнюю папку.
– Доминик д’Эсте. Американец в восьмом поколении. На четверть черная кровь от стопроцентного черного прародителя. Тридцати шести лет. Женат. Имеет двоих детей. Второй ребенок одобрен Бюро актом под номером Ди-Экс-сорок два-шесть-ноль шестьдесят четыре. Старшей дочери одиннадцать лет, учится в школе, круглая отличница. Младшему сыну семь лет, его способности оцениваются чрезвычайно высоко. По шкале Кэрриол отношения кандидата к семье и детям оцениваются по десять баллов. – Последние слова сопровождал иронический кивок в сторону председательствующей за столом.
Джудит кивнула и посмотрела на красивое лицо на фотографии. В высшей степени красивое. Черная кровь не проявилась нигде, кроме глаз, которые были темнее ночи и с особенной, удивительной влажностью, присущей людям черного происхождения.
Доминик д’Эсте был астронавтом программы «Феб», специалистом по солнечной инженерии, но теперь работал мэром Детройта. Все свои силы и время он отдавал, чтобы сохранить город в качестве центра, где в течение трех кварталов – весны, зимы и лета – производятся трамваи, автобусы и другие продукты машиностроения. Когда в Вашингтоне намечалось заключение контрактов для программы «Феб», переселения или других сфер, связанных с металлоемкой или точной продукцией, он появлялся в столице и как бешеный продвигал Детройт. Получил Пулитцеровскую премию за книгу «Зимой даже солнце умирает», заседает в президентском Совете за сохранение городов. Ведет телевизионное шоу «Северный город», славится очень высокими воскресными рейтингами. И наконец, он считается лучшим оратором в стране после сенатора Хиллиера.
– Возражения?
– Уж слишком смазлив, – проворчала Хемингуэй.
Все заулыбались.
– Согласен, согласен! – воскликнул доктор Чейсен и всплеснул руками, словно оправдываясь.
– Вы, Моше, не упомянули одного факта, который мне случайно известен, поскольку я лично знаком с Домиником, – заметил Абрахам, сам некогда аналитик НАСА. – Мэр д’Эсте действующий пресвитер своей церкви.
– Я в курсе, – кивнул Чейсен. – Но, поразмыслив, мы – компьютер, мой старший ученый-исполнитель и я – пришли к выводу, что мэр д’Эсте не настолько обременен религиозными убеждениями и обязанностями, чтобы исключить его из конкурса. – Он хмыкнул. – И по этим причинам не допустить в финал.
Джудит положила последнюю папку наверх стопки и отодвинула в сторону. Ее руки легли на освободившееся пространство – одна чуть поверх другой, – и все заметили, как слегка шевелятся сплетенные пальцы.
– Благодарю вас за большую, трудную, прекрасно выполненную работу. Надеюсь, все вы вернули свои материалы в Федеральный банк человеческих ресурсов и уничтожили всякие следы своей работы в компьютерах?
Участники совещания кивнули.
– Разумеется, вы и в дальнейшем будете пользоваться программами, но таким образом, чтобы никто, кроме сидящих здесь, не знал, для чего они вам требовались ранее. Ни у кого не осталось неуничтоженных записей, магнитофонных пленок или других свидетельств проведения Операции поиска?
Все покачали головами.
– Отлично. О копиях всех находящихся здесь дел я сегодня позабочусь. А пока, прежде чем продолжить, может быть, попросим Джона организовать нам что-нибудь перекусить?
Джудит улыбнулась секретарю, чей карандаш с начала совещания без устали летал по бумаге. Тот отложил блокнот и тут же поднялся.
Она извинилась и вышла в соседний туалет. Остальные остались ждать. Но к тому времени, когда Джон Уэйн вкатил в зал тележку с кофе, чаем, вином, пивом, сандвичами и печеньем и с присущей ему энергией, нисколько не убавившейся после стенографического марафона, принялся раздавать закуски, доктор Кэрриол вернулась, и участники совещания обрели прежнюю живость.
– Виню себя, что не настроила программу больше на харизму, – призналась доктор Хемингуэй, откусывая от сандвича с копченой семгой.
– Видимо, Моше лучше других понял изначальный замысел нашей миссии, – согласился доктор Абрахам.
Все посмотрели на Джудит, но та только подняла брови и ничего не сказала.
– Интересная была работа, – вздохнул доктор Чейсен. – Надеюсь, вторая фаза будет не хуже. – Он закинул удочку, пытаясь выяснить, какое их ждет будущее, но Кэрриол опять промолчала.
Наконец она знаком показала убрать тележку с закусками, дождалась, пока Джон Уэйн займет свое место и возьмет карандаш, и вернулась к делу:
– Понимаю, вы все в неведении, что повлечет за собой вторая фаза Операции. До сих пор я это от вас скрывала, поскольку хотела, чтобы всю свою энергию вы направили на осуществление первой фазы и не рассчитывали, что во второй можно будет что-то исправить. – Джудит помолчала, затем посмотрела в упор на Чейсена: – Прежде чем перейти к обсуждению второй фазы, объявляю, что с сегодняшнего дня отстраняю доктора Чейсена от Операции поиска. Вы будете участвовать в другом проекте, Моше. Но не потому, что плохо справились с работой. Наоборот. – Ее голос немного потеплел, стал не таким строгим, официальным. – Вы прекрасно поработали и, признаюсь, удивили меня.
– Значит, нашу работу вы не оценили! – Лицо Хемингуэй болезненно сморщилось.
– Не волнуйтесь, Милли, все оценено по достоинству. Вольное обращение доктора Чейсена с данными никак не повлияет на общий результат. Не забывайте, что первая фаза операции предусматривала выявление тремя группами девяти непредсказуемых кандидатов. Я считала, что в ходе второй фазы мы отработаем этих девятерых до такой степени, чтобы можно было разобраться с нематериальной составляющей. Воспринимала первую фазу как способ исключить человеческий фактор и не внести ошибку в компьютерные данные. Надеялась, что кто-нибудь из вас придумает программу, способную обрабатывать большие пласты информации с учетом неосязаемого. Не исключено, что вторая фаза опровергнет открытия Моше. Что нисколько не умаляет его блестящий вклад в первую фазу, а лишь покажет, где он ошибался, и он больше не допустит ошибок. Учтите, что из девяти кандидатов, перекочевавших во вторую фазу, шесть не принадлежат доктору Чейсену. Моше отдал предпочтение одному из десяти параметров – неосязаемому. Но не исключено, что, поступив подобным образом, он слишком пренебрег остальными девятью.
– Никоим образом, – рявкнул доктор Чейсен.
Джудит улыбнулась:
– Ну, будет, будет. Однако вторая фаза операции спланирована таким образом, чтобы иметь дело с девятью кандидатами, а не только с вашими тремя.
– Может быть, стоит пропустить наших шестерых через программы Моше? – предложил Абрахам.
– Такое возможно, но я бы этого делать не стала. Тогда пришлось бы слишком во многом положиться на случай и, пожалуйста, без обид, на самого Моше.
– Я так понимаю, что вторая фаза – это исследование человеческими силами.
– Верно. Никому еще не удалось дать определение, что такое интуиция, но мне кажется, что это целиком иррациональная реакция человека на других людей в обыденной обстановке. Поэтому я всегда считала, что в нашем деле, где чувства имеют первостепенное значение, должен наступить такой момент, когда потребуются личные наблюдения, тесты и встречи с избранной группой кандидатов. Сегодня первое февраля. Я объявляю окончание первой фазы Операции поиска. Завтра – первый день второй фазы. У нас есть три месяца. К первому мая Операция поиска должна быть завершена.
Руки Джудит тихо шевелились на столе, что всегда производило неприятное впечатление на тех, кто в это время за ней наблюдал. Они будто жили собственной жизнью независимо от ее рассудка – выискивали добычу, плели паутину, видели.
– По поводу завтрашнего дня. Ваши группы распущены. Только присутствующие в этом зале будут знать о второй фазе. Поэтому вы сообщите своим людям, что Операция поиска достигла цели и вторая фаза не потребовалась. В течение следующих трех месяцев Милли, Сэм и я вместо Моше будем персонально заниматься девятью кандидатами. Каждый возьмет по три: Милли – кандидатов Сэма, Сэм – кандидатов Милли, я тех, что представил нам Моше. Таким образом, Сэму достанутся Прогуливающаяся Лошадь, доктор Хастингс и профессор Черновски. Милли – маэстро Стейнфельд, доктор Шнайдер и господин Смит. Я же займусь доктором Кристианом, сенатором Хиллиером и мэром д’Эсте. Вы опытные экспериментаторы, поэтому нет необходимости останавливаться на правилах проведения второй фазы. Завтра Джон даст вам ознакомиться с делами ваших кандидатов, но вы не получите права выносить их за пределы кабинета или делать записи. Во время второй фазы следует целиком полагаться на память. Хотя вы в любое время можете попросить снова показать вам дела. – Джудит посерьезнела. – Должна вам напомнить, что во второй фазе Операция поиска носит еще более секретный характер, чем в первой. Если кто-нибудь из кандидатов заподозрит, что является объектом изучения, нам не сдобровать. Они влиятельные люди сами по себе, а некоторые пользуются в этом городе огромной поддержкой. Поэтому действуйте с величайшей осторожностью. Это понятно?
– Мы же не дураки, Джудит, – обиженно ответила Хемингуэй.
– Не сомневаюсь. Но лучше рискну упасть в ваших глазах и предупредить, чем потом пожалеть, что ничего не сказала.
Доктор Абрахам продолжал хмуриться.
– Решение о расформировании наших групп слишком неожиданно. Что я завтра скажу своим людям – что со следующего дня они безработные? Мои сотрудники достаточно сообразительны, чтобы догадаться о второй фазе. И признаюсь, мне не приходило в голову, что настанет день и придется остаться без помощников. Я не подготовил людей к такому потрясению, а потрясение будет.
Кэрриол удивленно изогнула бровь:
– Безработные – слишком сильно сказано, Сэм. Все они квалифицированные работники в области статистики окружающей среды, и это никуда от них не денется. Теперь они поступают в распоряжение Моше и будут помогать ему с новым проектом. Если пожелают. В противном случае им предложат участие в какой-нибудь иной программе министерства. Вы удовлетворены?
Абрахам пожал плечами:
– Что касается меня, то да. Но я бы предпочел получить от вас письменный приказ.
Слова Сэма не понравились Джудит, но ее ответ прозвучал, как всегда, корректно:
– Поскольку письменные приказы соответствуют политике Четвертой секции, вы его, безусловно, получите.
Абрахаму показалось, что над его головой нависла тень от меча, и он поспешил реабилитироваться:
– Спасибо, Джудит, и прошу прощения, если обидел вас. Разволновался. Поймите, плох тот начальник, кто, отработав с людьми целых пять лет, не научился защищать их интересы.
– Согласна, но при условии сохранения определенной доли беспристрастности. Я так понимаю, что некоторые из ваших людей не захотят работать с Моше?
– Нет, нет, я не это имел в виду. – Абрахам казался подавленным. – Напротив, думаю, что все придут в восторг от такой перспективы.
– Тогда что вас тревожит?
– Ничего. – Он вздохнул, беспомощно развел руками и сгорбился. – Абсолютно ничего.
Доктор Кэрриол бросила на него холодный изучающий взгляд, но ограничилась кивком.
– Вот и славно. – Затем поднялась на ноги. – Еще раз благодарю всех за работу и желаю удачи. Моше, свяжитесь со мной завтра утром. Я введу вас в курс дела. И поверьте, новое задание потребует полного напряжения сил и от вас, и от вашей увеличившейся команды.
Доктор Чейсен промолчал, потому что знал главу Четвертой секции лучше, чем запутавшийся в словах бедолага Сэм. Во многих отношениях Джудит была замечательным начальником, но разумнее было бы ее не злить. Разум доктора Кэрриол настолько довлел над ее чувствами, что сердце иногда казалось безнадежно скованным голосом рассудка. Чейсен был горько разочарован отстранением от Операции поиска. Никакие новые проекты, сколь заманчивыми они ни казались, не могли избавить его от неудовлетворенности, которую испытал бы любой ученый, которому не дали довести до конца работу. Однако спорить было бесполезно, и он прекрасно это понимал.
Но в царившей в зале атмосфере чувствовалась горечь неудачи и обиды, и трое руководителей групп ушли к себе быстрее обычного, оставив Джудит наедине с ее секретарем. Доктор Кэрриол посмотрела на часы.
– Мистер Магнус еще наверняка в своем кабинете, так что я, пожалуй, к нему загляну. – Она вздохнула и посмотрела на толстую пачку исписанной Уэйном бумаги. – Бедняга Джон! Можете сразу начать расшифровывать?
– Никаких проблем. – Секретарь начал собирать папки, которыми на совещании пользовались руководители групп.
Кабинет министра окружающей среды находился на том же этаже, что и зал заседаний, которым он тоже пользовался, если возникала необходимость. В просторном вестибюле, служившем приемной и местом ожидания, никого не было. Незаметные двери в боковых стенах вели в машбюро, фотокопировальную, другие службы и туалет – всем этим Магнус пользовался единолично. Большая дверь с двойным стеклом открывалась в просторный кабинет личного секретаря министра. Когда Джутит Кэрриол вошла, Хелена Тавернер была еще на месте. Ее жизнь за стенами министерства вызывала немалое любопытство сотрудников и служила предметом пересудов. Все свое время она проводила здесь, преданно служа Гарольду Магнусу, хотя редко слышала слово благодарности. Одни утверждали, что она разведена, другие, что муж ее умер, третьи – что мистера Тавернера никогда не существовало.
– Здравстуйте, доктор Кэрриол. Рада вас видеть. Проходите прямо в кабинет. Он вас ждет. Организовать кофе?
– Если можно, миссис Тавернер.
Гарольд Магнус, повернув кожаное кресло от входа к окну, сидел за гигантским столом из древесины грецкого ореха, который был его личной собственностью. Из окна, если появлялось настроение, он мог наблюдать за скудным потоком транспорта по Кей-стрит. Так как уже стемнело, а дождя в этот день не было и мостовая не сверкала отблеском фонарей, разглядывать с таким усердием он мог только тусклое отражение собственного кабинета и самого себя. Когда дверь открылась, он повернулся в кресле и оказался лицом к лицу с Джудит.
– Ну, как все прошло?
– Погодите минуту. Все расскажу после того, как миссис Тавернер принесет кофе.
Министр насупился:
– Черт побери, женщина! Я сгораю от любопытства, мне так не терпится узнать, чем кончилось дело, что в рот не полезет ни еда, ни питье.
– Это вы сейчас так говорите, но стоит мне начать, и вы через две минуты меня прервете и скажете, что умрете, если немедленно не подкрепитесь. – Это было произнесено не мягким тоном слабо сопротивляющейся властной силе женщины, а сухо и прозаически. На самом деле все обстояло наоборот: властность была присуща именно ей, а министру – мягкость и склонность к политическому непостоянству. Джудит села в широкое кресло, стоявшее напротив стола, но не по центру, а немного сбоку.
– Когда мы только познакомились, я в вас сильно ошибся, – внезапно заявил Магнус. Это было вполне в его духе – ошарашивать сентенциями, не имеющими отношения к теме разговора.
Но сбить с толку Джудит ему не удалось. Она прекрасно знала: все, что говорил этот человек, было тщательно взвешено.
– В чем же, мистер Магнус? – спросила она.
– Я задавал себе вопрос: из чьей постели вы выскочили наверх?
На этот раз он ее удивил.
– Какие старомодные представления.
– Чепуха! – энергично возразил министр. – Времена меняются, но мы с вами прекрасно знаем, что женщины пользуются этим методом: чтобы добиться власти, перепрыгивают из постели в постель.
– Определенные женщины.
– Вот именно. Мне тогда показалось, что вы женщина такого сорта.
– Почему?
– Вы так выглядели. Многие привлекательные женщины не забираются к мужчинам в постель, стремясь подняться по служебной лестнице. Но я никогда не считал вас привлекательной. Я считал вас чарующей. И по своему опыту – а он у меня не маленький – знал, что чары – это то, что помогает продвигаться наверх окольными путями.
– Надеюсь, вы изменили обо мне свое мнение?
– Конечно. Если честно, после одного короткого разговора.
Джудит удобнее устроилась в кресле.
– Почему вы мне все это сейчас говорите?
Магнус насмешливо на нее посмотрел, но не ответил.
– Чтобы я знала свое место?
– Не исключено.
– В этом нет необходимости. Я свое место знаю.
– Вот и отлично.
Появилась миссис Тавернер с кофе и двумя графинами. В одном был коньяк, в другом – чистый шотландский виски прекрасного сорта.
– Солнце над нок-реей, мистер Магнус, можно выпить.
– Спасибо, Хелена. – Себе министр налил только кофе и кивнул в сторону подноса: – Угощайтесь, доктор Кэрриол.
Он был полным, хотя его тучность не производила впечатления чрезмерной: в ней ощущалась скорее властность, чем невоздержанность, даже притом что мистер Магнус любил себя побаловать. Полные губы прекрасно уравновешивали редкие брови, в густых соломенных волосах, несмотря на его шестьдесят с лишним лет, ни намека на седину. Руки и ноги миниатюрные, что часто бывает у людей подобной комплекции: кисти напоминали морские звезды, а ступни можно было принять за оторвавшиеся обшлага брюк. Голос сочный, громкий и округлый, как его брюшко, служил ему инструментом, и он им мастерски владел и умел пользоваться. До того как Тайбор Рис назначил его на этот самый важный министерский пост, Магнус служил адвокатом и, занимаясь делами, связанными с окружающей средой, одинаково убедительно отстаивал интересы тех, кто ее губил, и тех, кто защищал. Из-за этого в некоторых кругах сомневались в правильности выбора президента, но Рис сумел убедить оппозицию, что таким образом кандидат получает преимущество: благодаря прыжкам через забор он смог изучить, какая трава растет и по ту, и по другую сторону. На посту министра окружающей среды Магнус делал все, чтобы министерство следовало курсом политики хозяина Белого дома. И поскольку все усилия направлял в эту сторону, постоянные руководители департамента его охотно терпели. И если бы не его чудачества с секретными паролями, наверное, назвали бы лучшим руководителем за всю короткую историю министерства. Магнус сидел в этом кабинете семь лет – с тех пор, как Тайбора Риса избрали президентом США. Во властных кругах Вашингтона понимали: он останется на посту, пока не покинет Белый дом Рис. Внесенные во времена Августа Рома поправки в Конституцию никто не отменял, и на ноябрьских выборах у оппозиции шансов не было. Это означало, что Гарольд Магнус еще по крайней мере пять лет проведет в министерском кресле.
