Кожаева Анастасия
И тут пришла беда

Глава 1

Змей спал. Годы и века проносились незамеченными мимо него, погребённого в исполинской ледяной глыбе на самом дне мировых вод. Мысли его были тяжёлыми и вязкими, как чёрная вражья кровь, и силы давным – давно покинули его тело.

Ему снились годы величия, снились жертвы, что приносили ему верные слуги, снились сражения с Жо̀гом – о, как сладки были победы! – снились девки, тёплые, мягкие, с круглыми бёдрами и длинными косами, снились его дети – мелкие смешные змеёныши, не те жалкие их земные подобия, а настоящие, первородные змеи…

Он забывался в сладких грёзах, и оттого в те краткие мгновения, когда рассудок возвращался к нему, бурей взвывала почти позабытая ярость.

– Меро̀ва, гадина, – тихо шипел он, едва – едва ворочая языком, – как посмела… Уж я тебе отомщу… Отомщу…

И он воображал в своих снах кровавую баню, что устроит после того, как выберется. Все они попляшут у него – и эти вымески, что называют себя нынче богами, и предатели – людишки, и эта дурная баба!

Мимо проплывали годы и века.

И вот однажды, в день, полный огня и колдовства, лёд треснул.

Глава 2

*

Крытая повозка неприятно подпрыгивала на каждом камне и лихо проваливалась в ухабы, тряслась так, что Евсею казалось, будто он всё ещё плывёт на корабле по быстрым порогам реки Горькой. Он судорожно поправил узелки с вещами и бросил взгляд на дальний угол, где прикрытые соломой лежали величайшие драгоценности, что удалось увезти с собой из славного, богатого Валио̀ра – книги и Знаки. Учитель, словно почувствовав его недовольство, на секунду обернулся с неизменной ласковой улыбкой, всегда царившей на его губах, и кротко сказал:

– Потерпи ещё немного, Евсей. Скоро уже у ворот будем.

От этой кроткой улыбки, полной благого смирения и тихой радости, Евсей даже устыдился своей слабости. Учитель, как всегда, думал об их безопасности и покое, потому – то и поехал длинной и неудобной объездной дорогой, а не короткой прямоезжей.

– Главная дорога в лес сворачивает, – объяснял он ученику ещё с месяц назад, когда тот только – только решился ехать с ним из обжитой, но неприветливой столицы в далёкие, ещё более неприветливые города на правом берегу Бѐлии, – тот, что местные зовут Лисьим. Там уже без малого сотню лет полноправные хозяйки – ведьмы. Не думаю, – лукаво улыбнулся он, – что они нам обрадуются.

– Но господин, – робко возразил ему Евсей, – разве им есть до нас дело? Не сидят же они, как разбойники, на большой дороге – глядишь, и не заметят нас.

Учитель лишь грустно покачал головой.

– Всё не так просто, – задумчиво глядя в окно княжьих хором, сказал он, – я не ведаю границ силы той, что властвует там. Местные зовут её Огненной ведьмой – да ты, наверное, слышал о ней?

Евсей зябко повёл плечами. Княжеские дружинники, советники и слуги говорили о ней шёпотом, боясь упоминать даже её имя. Сказывали, будто ещё давно, в молодости, она спалила родную деревню, а после почти подчистую выкосила столицу вместе с молодым князем.

– Ну вот, – кивнул учитель, – не хотелось бы столкнуться с ней вот так сразу – кто знает, чем эта встреча обернётся. А вот если через господина посадника с ней знакомство свести – так, глядишь, миром с ней заживём, а то и дружбу наладим… Знаешь, – хитро улыбнулся он, – очень уж мне интересно об их колдовстве послушать.

Евсей тогда лишь молча кивнул головой – предосторожность никогда не бывает лишней. Теперь они блуждали по желтеющим полям, мёрзли и порой застревали в вязкой осенней грязи. Дороги сливались тонкими потоками в безбрежно – жёлтом море, и несколько раз они путались, сворачивали не туда, но, к счастью, быстро это понимали и возвращались обратно. Евсею начинал мерещиться упрёк в грустно повисших ушах вёзшего их ослика.

Учитель вдруг что-то нервно забормотал себе под нос и, развернув старую, потрёпанную карту, сощурился, прикрыв глаза ладонью.

– Кажется, мы снова сбились, – виновато сказал он, – прости, моя вина…

– Боюсь, если бы нас вёл я, – со смехом ответил Евсей, – мы давно оказались бы в землях Юэ.

Учитель растянул губы в слабой улыбке и легонько потянул поводья.

– Давай – ка, милый, – негромко принялся он уговаривать осла, – я знаю, нелегко тебе, но потерпи ещё немного…

Подул прохладный ветер, напоенный запахом влажной земли. Евсей поплотнее завернулся в плащ, как вдруг до его слуха донёсся слабый, едва слышный стон – даже не стон, отзвук его. Он торопливо приподнялся и огляделся по сторонам – но вокруг лишь тихо клонила головы рожь.

– Ты слышал? – Встревоженно спросил он.

– Что? – Рассеянно отозвался учитель, поглаживая маленького упрямца по серой шёрстке.

«Показалось, наверное», – подумал Евсей, нерешительно усаживаясь обратно, как вдруг снова – ах… На этот раз громче, и учитель тоже поднял голову.

– Теперь услышал. – Коротко сказал он и соскользнул с повозки.

Евсей двинулся следом за ним. Он держался чуть позади учителя, сжав в руке рукоять короткого ножа – мало ли что случается на большой дороге, может, злые духи дурачат их…

Сначала ему показалось, что на земле возвышается небольшой зелёный холмик, что колышется под напором усилившегося ветра, но после, приглядевшись, понял – это было живое существо. Оно лежало, скорчившись, свернувшись в клубок от боли и тихо стонало. Завидев его, учитель на миг остановился, а после почти бегом устремился к нему.

Кожа существа напоминала серо – зелёную кору молодых деревьев. У него были вьющиеся зелёные волосы, блестящие на солнце, и маленькие загнутые рожки. Одна из тонких ног, покрытых той же зелёной шёрсткой и заканчивавшихся копытцами, была зажата в стальной капкан. Под ним уже растекалась лужа чёрной крови – кажется, он уже немало времени провёл в плену. Учитель опустился перед ним на колени, не боясь запачкать одежды, и существо подняло на него глаза – ярко – ярко зелёные, со светлыми прожилками и странно – вертикальными зрачками, затуманенные болью. С трудом разомкнув пересохшие губы, он попытался что – то сказать, но получилось у него лишь тихое хрипение.

– Кажется, это дро̀жек, – неуверенно сказал Евсей, – отчего он не может освободиться?

Он слышал о нечеловеческой силе лесных духов – говорили, что они голыми руками рвали толстые железные цепи.

– Ловушка дефѐнторов, – сквозь зубы процедил учитель, – посиди с ним Евсей, я до повозки сбегаю.

Тот безропотно опустился на колени, пока учитель бегом устремился назад, туда, откуда они пришли. Поглядев в полные мольбы глаза существа, он робко положил ему на голову руку и провёл по мягким кудрям.

– Не бойся, – сказал он по – белийски, с трудом перекатывая на языке слова речи, когда – то давно бывшей ему родной, – скоро мы освободим тебя.

Дрожек с усилием кивнул и прикрыл глаза. Евсей убрал руку и накрыл ей светло – зелёную руку с тонкими, подрагивающими пальцами. Ловушка дефенторов – охотников на слуг Пѐсмноса, носителей слова Кало̀са – была одновременно проста и очень хитра. Небольшие капканы с острыми зубами ковались из освящённого железа, и отворить их можно было лишь особым Знаком, который они держали в секрете… К счастью, его учитель был воистину всеведущим.

Вскоре он вернулся, неся в руках кованый Знак и бурдюк с водой. Миг – и несчастное существо было свободно. Учитель брезгливо отбросил в сторону капкан и поднёс горлышко к губам дрожека. Тот жадно припал к ней и, кажется, вовсе не замечал, что вода текла по его лицу на шею и мочила белую рубаху – пил, не отрываясь. Лишь когда в бурдюке не осталось ни капли, он утёр лицо рукавом и кивнул.

– Воут спасибоучки, гоуспода, – сказал он тихим, но уже не таким страшно – хриплым голосом, – поудвезли б вы меуня ещё до леуса – так я б даже боугов… А, – махнул он рукой, – какие боуги, что это я… Благоударен я буду, воут!

– Конечно, – кивнул головой учитель, – не бросим же мы тебя на дороге! У меня есть мази, лекарства – могу помочь тебе.

– Неутушки, спасибо, – слабо помотал тот рогатой головой, – лучше моуей веудьмы никто не леучит – поумогите тоулько доубраться до неуё.

– Конечно, – добро улыбнулся учитель, – Евсей?

Тот торопливо забрал у него Знак и бурдюк, и учитель подхватил застонавшего дрожека на руки.

Глядя на лесного духа, привольно развалившегося на соломе повозки и вытянувшего перемотанную ногу, Евсей не знал, что и думать. Любой из верных служащих Калоса сказал бы – дрожек – творение Песмноса, падшего, предавшего в гордыне своего создателя, должно было дать ему умереть… Потому он и ушёл из Бо̀нума* с учителем.

– Давай я всё – таки дам тебе мазь, – сказал он, – тебе же больно.

Дрожек сверкнул на него зелёными глазищами.

– Ну, коуль хоучешь, – протянул он и с усилием подвинул копыто ближе к Евсею, – мажь.

У кромки леса он оживился. Вертел головой, приподнимался на локтях, ёрзал, морщась от боли.

– Воут они! – Прошептал он, точно не веря в это – Моуи братья!

В самом деле, приглядевшись, Евсей разглядел несколько макушек, выглядывающих из – за деревьев – таких же зелёных, как и у их дрожека.

– Яра! – Вдруг радостно вскрикнул дух. – Это я! Оуни меуня спасли!

И почти в тот же миг рядом с их повозкой оказалась женщина – будто соткалась из воздуха, вышла из ниоткуда. Её чёрные кудрявые волосы лежали на широких плечах, а болотисто – зелёные глаза, казалось, прожигали насквозь. Евсею немедленно захотелось съёжится и уползти подальше, скрыться под соломой в углу повозки – о, он прекрасно понял, кто она… Огненная ведьма, встечи с которой учитель так опасался.

– С дороги сбились, добрые молодцы? – Спросила она хрипловатым голосом, не дав им раскрыть и рта.

– Яра, – ласково сказал дрожек, – это не оуни. Эти люди поумогли мне, правда – правда!

Взгляд её не потеплел ни капли, но она кивнула головой в сторону леса, и воздух наполнился радостными возгласами и причитаниями. Дрожеки хлынули к ним зелёной приливной волной, окружили со всех сторон. Они радостно тянули руку к своему брату, звонко смеялись и роняли крупные хрустальные слёзы, глядя на рану брата, на них же с учителем косились с подозрением. Евсей против воли поёжился – ему казалось, ещё миг – и ведьма натравит на них своих приспешников, и их разорвут в клочья, и останутся они лежать безымянными трупами в широком Белийском поле…

Учитель тепло улыбнулся всем.

– Рады помочь тебе, славный господин, – кивнул он дрожеку, – наши братья порой бывают… чересчур жестоки.

– Забирайте эту бестолочь, – кивнула Яра, и на шее её зазвенели длинные металлические бусы, – вам, может, помочь на дорогу выбраться? Вы же в Зубѐц едете?

– Верно, госпожа, – склонил голову учитель, и Евсей крепко – накрепко стиснул зубы, – но мы сумеем добраться сами – тебе нужно помочь вашему другу. Думаю, мы волею Калоса свернули с нужной тропы – он привёл нас к тому, кому нужна была наша помощь, нынче его же благословением и до города доберёмся.

Ведьма пристально глядела на них несколько мгновений, а после усмехнулась.

– Славно, – только и сказала она и двинулась следом за зелёной процессией, ловко перехватившей брата на руки.

Тот о чём – то оживлённо болтал, позабыв про боль, и вдруг обернулся к ним и крикнул:

– Век вашей помощи не забуду! Коль нужно будет что – то – приходите, пособлю!

Лишь когда все они наконец скрылись за тёмными стволами деревьев и повозку вновь окутала тишина, Евсей позволил себе выдохнуть и ощутил, как ослабевает внутри туго натянутая тетива.

*Валиорская школа – пансионат

Глава 3

*

Наблюдая за медленно приближающимися каменными воротами, Евсей чувствовал, как внутри него наливалось тепло – после пережитого страха он мечтал лишь о вкусной еде и мягкой кровати.

У ворот стояли, оперевшись на бердыши, двое стражников в высоких шапках, обитых мехом, и нарядных алых кафтанах.

– Кто такие? – Крикнул один из них зычным голосом. – С чем пожаловали?

Учитель остановил повозку.

– Валиорские книжники, носители слова Калоса, господин, – смиренно отозвался он, – при мне грамота от вашего посадника, боярина Святослава Гневича – он звал нас погостить.

– Ты языком – то не трепи, – грубо перебил его старший из стражников, – ты грамоту показывай.

Учитель терпеливо улыбнулся ему.

– Друг мой, – повернулся он к Евсею, – будь добр, покажи доброму господину приглашение.

Евсей кивнул и торопливо полез в тайное отделение. Он знал, отчего им не были рады – о предстоящей войне Валиора с Белией давненько ходили слухи… Да и ловушка дефенторов, оставленная неподалёку от города, ничего хорошего не обещала.

Стражники разглядывали грамоту долго – пыхтя, вертели в руках, пристально вглядывались в каждую закорючку, разве что на зуб не пробовали. Наконец, старший из них почесал затылок, сдвинув шапку на лоб, и изрёк:

– Печать вроде всамделишняя, посадника…

– Ну что, господа, можем ли мы в город въехать? – Смиренно спросил учитель.

Старший сплюнул на землю и обернулся к товарищу.

– Сбегал бы ты, Вторак, ребятам крикнул, чтоб они ворота открывали.

Вторак кивнул и унёсся, звонко стуча каблуками по мощёной мостовой. Пару минут стояли в молчании – слышно было лишь как фыркает ослик, выдыхая из ноздрей пар, да как сопит стражник.

– Скажи мне, добрый господин, – обратился к нему учитель, – не было ли у вас здесь недавно посланников из Валиора?

Тот ядовито ухмыльнулся в усы, но ответил:

– Были эти… плащовники, – это слово он выплюнул с особым презрением, – так что знаем мы вас, книжников и носителей слова! Ты гляди, – погрозил он учителю бердышем, – станешь озоровать – я тебя вот этой штукой…

Учитель выглядел искренне огорчённым.

– Мне жаль, добрый человек, – тихим голосом начал он, – что служители Калоса так сильно разочаровали вас. Даю честное слово, – он вскинул горящие глаза на стражника и прижал руку к сердцу, – что ни у меня, ни у моего ученика нет дурных намерений. Ваш народ, ваши обычаи, – он начал запинаться, как с ним случалось в моменты сильного волнения, – вызывают у меня лишь восхищение и безмерное уважение.

Стражник заметно растерялся.

– Да ну ты это… – Он снова почесал затылок. – Веди себя пристойно, и ничего тебе не будет.

Ворота начали медленно распахиваться, приоткрывая вид на шумные и пёстрые улицы города.

– Спасибо, добрые люди, – попрощался учитель, – счастливой службы вам. – И легонько тронул вожжи.

Ослик послушно тронулся. Евсей заполз в повозку, оставив снаружи лишь голову, и восхищённо глазел по сторонам.

За воротами города почти сразу их встречала пёстрая ярмарка, благоухающая свежей выпечкой, спелыми яблоками и хмельным пивом. После долгой дороги в поле, где словом можно было перемолвиться только с учителем да с перелётными птицами, Евсей немного растерялся от окруживших их шума и гомона.

Сновали наряженные женщины и мужчины, со всех сторон был слышен клич торговцев, завлекающих поглядеть на товар – на пуховые платки, стеклянные бусы, расписную посуду. Меж рядов прыгали скоморохи в пёстрых рубахах и звенящих колпаках, шумно, до звона в ушах дудели в гудки, распевали частушки под простенький наигрыш гудков и утаскивали зевак в свой хоровод. Пару раз подскакивали и к ним, и тогда Евсей торопливо прятался под навес, оставляя учителя вежливо им отказывать. Ему непривычны были такие гуляния – в домах Калоса они считались непристойными. Слишком разнузданные, слишком громкие, в таких плясках легко позабыть о чистоте души… Учитель же, напротив, говорил, что без праздника душа засыхает, как виноградные лозы без дождя.

На них косились – с любопытством, но без особого страха – кажется, и без них хватало пришлых гостей.

Все дороги ручейками стекали к главной площади, где на высоком помосте стоял суровый идол – старик, закутанный в медвежью шубу. Евсей тут же узнал его – как не узнать? До того, как его отец принял истинную веру, он частенько водил сына в глубь дубравы, к старому идолу, суровое деревянное лицо которого после частенько преследовало маленького Евсея в кошмарах.

Перед ними стоял грозный Хро̀тко – повелитель загробного царства, владеющий всеми подземными богатствами, покровитель мудрости. Возле идола стояла целая толпа людей – кажется, всем хотелось принести ему дары и попросить и помощи.

Когда людская волна отхлынула, Евсей вдруг понял, что старик Хротко был не одинок. Рядом с ним стоял другой идол из серого грубого камня. Евсей пригляделся, и по спине его поползли мурашки – на него взирало холодное, равнодушное женское лицо, обрамлённое длинными распущенными волосами.

– Друг мой, ты не знаешь, кто это? – Спросил учитель, пристально вглядываясь в каменные черты изваяния. – Я не помню такого идола на княжеском дворе.

– Ты бы и не увидел, господин. – Буркнул Евсей. – Это Меро̀ва – смерть, Мерова – зима, одна из старых богов. На правом берегу давным – давно запретили ей молиться, и правильно сделали! Нашли, кому жертвы носить – госпоже мертворождённых и утопленников!

Учитель лишь удивлённо хмыкнул.

За пределами ярмарки было тихо. За заборами крепко спали дома с резными наличниками и коньками над дверьми, качали ветвями деревья, клонившиеся до земли от тяжести плодов, скамьи перед домами пустовали. Лишь изредка спокойствие города прерывал лай собак или стук ставен – на улицу выглядывали лишь матери с совсем маленькими детьми на руках да дряхлые старики.

Телега медленно, но верно продвигалась вперёд, и наконец доползла до высокого холма, на котором, за высокими белокаменными стенами, возвышались богатые терема детинца.

Здешняя стража проверяла грамоту вдвое дольше прежнего.

– Не верите? – Обречённо спросил учитель.

– Не верим, – честно отозвался стражник, на этот раз в синем кафтане, с длинным шрамом, пересекавшим правую щёку, – Святослав Гневич гостей встречать не приказывал. Надо бы у него самого спросить.

Этот стражник говорил не так, как те, что стояли у ворот – мягче, протяжнее, с длинной буквой «о», чем – то напоминая Евсею выговор дрожека.

– Долго ли ждать господина посадника? – Обречённо спросил учитель.

– А чего ждать? – Усмехнулся стражник. – Вон он идёт!

По тропе и впрямь поднимались – двое добрых молодцев в таких же синих кафтанах держались позади, а перед ними шёл высокий человек, огненно – рыжий, с аккуратно причёсанной бородой, мощью своей походивший на медведя. Несмотря на то, что по улице гулял ставший уже привычным промозглый осенний ветер, шёл он в одной рубахе – тёмно бурой, с высоким золототканым воротом. На широком кожаном поясом висели богатые ножны. В руках он нёс аккуратно свёрнутый тёплый плащ, тёмно – зелёный, как хвоинки на заснеженных елях.

Завидев их телегу, он подслеповато прищурился, а потом вдруг расплылся в радостной улыбке и широко распахнул руки.

– Агафон Георгич, друг мой! – Воскликнул он и поспешил вперёд. – Доехал, наконец, слава дрожекам!

В два счёта преодолев крутую тропинку, он сгрёб учителя в медвежьи объятия. Евсей испуганно подался вперёд, но учитель лишь слабо улыбнулся и осторожно похлопал Святослава Гневича по спине

– Здравствуй – здравствуй, – он оглядел посадника, – давненько мы с тобой не виделись. Как плечо? Не болит, на погоду не ноет.

– Слава Жрѐбе, не жалуюсь, – довольно ответил тот, – а ты чего нагрянул, как гром среди ясного неба – ни слуху, ни духу, даже весточки не послал? Я, знаешь ли, в дыме от печки будущее выглядывать не умею.

– Странно, – задумчиво протянул учитель, – я посылал письмо.

– Не дошло, наверное. – Отмахнулся посадник. – Ну ничего, теперь уж наговоримся вволю. Да вы проходите, чего на пороге встали, как бедные родственники? Эй, вы! – Гаркнул он стражникам. – Открыть ворота немедля!

Пока те выполняли приказ, Святослав Гневич с любопытством разглядывал Евсея.

– Это ещё что за добрый молодец? – С любопытством спросил он у учителя. – Неужели, – он хитро подмигнул, – всё – таки грешил с кем – то по молодости, а?

– Нет, что ты, – смутился учитель, – Евсей – мой ученик.

Евсей почтительно поклонился посаднику.

– Ученик, стало быть, – хмыкнул посадник, поглаживая бороду, – ну здравствуй. – Он протянул Евсею руку.

Тот немного растерялся. Он не любил чужих прикосновений. С тех пор, как в Бонуме другим детям запретили его бить, ему случалось месяцами довольствоваться лишь лёгким касанием ко лбу на обязательном воскресном благословении. Он не жаловался – это было лучшее, на что он мог рассчитывать. Потом появился учитель, и вместе с ним – редкие тёплые объятия, рука на плече в знак поддержки, смешливо взъерошенные волосы – но даже к этому Евсей привыкал долго и тяжело.

Учитель осторожно подтолкнул его в спину.

– Да не съем я тебя, – фыркнул Святослав Гнедич по – валиорски, намертво стискивая его ладонь, – друг Агафона – мой друг.

– Благодарю за радушный приём, – выговорил Евсей по – белийски, украдкой сглатывая комок в горле, – ваш город необычайно красив.

Святослав Гневич горделиво приосанился.

Ворота тем временем отворились. Посадник лихо запрыгнул на место возницы рядом с учителем, крикнул стражникам, чтоб бежали в терем, и повернулся к учителю:

– Трогай ослика своего – поглядишь на мои хоромы.

В первый миг Евсею показалось, будто он попал в город, перенесённый сюда прямиком из старой сказки. Резные терема, похожие на пряничные домики, что продавали на ярмарках заморские купцы, соседствовали с каменными домами, которые он привык видеть на улицах родного Валиора. Высокие заборы, ограждавшие сады, были расписаны дивными узорами – здесь ветви берёзы завивались над обережным знаком, призванным защитить двор от воров, тут петушки распускали длинные хвосты друг перед другом, горели ярко – алые гребешки, а тут играли кони с густыми золотыми гривами, заплетёнными тысячью кос.

Люди тут встречались чаще, и одеты они были богаче. У Евсея в глазах запестрило от ярких цветов их одежд, в ушах стоял перезвон девичьих серёг и монист. Все они, кажется, тоже торопились вниз, на шумную ярмарку, и каждый не забывал поклониться Святославу Гневичу и с любопытством поглядеть на них. Растерявшись от их пристального внимания, Евсей уполз под навес с головой и схоронился за широким учительским плащом, старым и потрёпанным, но отчего – то дорогим его сердцу.

– Что, оробел? – Весело спросил у него посадник. – Ничего, эта ваша валиорская скромность быстро выгоняется справным мёдом. – И до того, как Евсей успел открыть рот, обернулся к учителю. – Ты правее бери, правее – вон там мой терем стоит, видишь конька на крыше?

Учитель молча свернул на другую улицу. Здесь стоял неприятный запах гниющих яблок, одно из которых неудачно подвернулось им под колёса.

– Водяные бы побрали этого Твердяту! – Выругался посадник, отпихнув румяный плод ногой. – Представь себе, не меньше сотни раз твердил ему – сруби ты эту клятую яблоню, так нет, каждую осень одно и то же! Клянусь Хротко, однажды я приду к этому дому в ночи с топором.

– Не ругайся так, – примирительно сказал учитель, – может, это дерево дорого ему.

– Дорого! – Немедленно фыркнул Святослав Гневич. – Ему мне насолить дорого. Твердята упрям, как тысяча ослов, и горд, как старый гусь. Говорит, мол, память о жене, – да какая память, если он не живёт тут почти? – Он вдруг обернулся к Евсею и подмигнул ему. – А мальчишка твой, кстати, неплохо по – белийски говорит.

– Да, он… старается. – Неуверенно отозвался учитель и повернулся к Евсею. Тот стиснул зубы и кивнул – в конце – концов, проповедников из родных земель всегда принимали лучше…

– Я родился здесь, господин, – сказал он, – но мой отец принял веру в Калоса и уехал в Валиор.

– Ого, – присвистнул посадник, – ну, добро пожаловать в родные земли!

Несколько мгновений они ехали в молчании.

– А что за история у вас тут случилась с дефенторами? – Спросил учитель, нахмурив лоб.

Посадник только махнул рукой.

– Э, – фыркнул он, – весь народ они мне перебаламутили! Ни бе, ни ме по – нашему не могут, а туда же – неучи, невежды, язычники, идолов своих жгите, храмы наши стройте… Поначалу – то мы их как терпели – вроде скоморохов они у нас тут были. Как – как ты их назвал, дефекторы?

– Дефенторы, – поправил его учитель. На его лбу появилась едва заметная морщинка.

– Во, они самые. И давай эти самые дефекторы своими мечами грозиться – мол, порубим вас всех, идолов ваших порушим. Ну, и гнали их наши до самого леса палками, а там уже их Ярушка так перепугала, что они бежали от нас, теряя портки. – Он улыбнулся, словно одно воспоминание об этом доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

Евсей украдкой взглянул на учителя, но тот и бровью не повёл.

– Ярушка – это та самая Огненная ведьма?

– Она, родимая, – радостно закивал Святослав Гневич, – только ты ей случайно не обмолвись, что я так её назвал, а то бегать мне до следующей зимы в заячьей шкуре. О! Вот мы и приехали!

Учитель вдруг скривился и потёр бедро. Евсей всполошился – долгая дорога не могла не сказаться на его старой ране. Но он, конечно, опять будет улыбаться и говорить : «Всё в порядке, друг мой, незачем беспокоиться»…

Ворота, ведущие к хоромам посадника, были распахнуты настежь. Навстречу гостям неторопливо прошествовали те самые двое стражников, а за ними – пожилая женщина в белом убрусе, протягивающая им пышный каравай на вышитом полотенце. Из – за её плеча выглядывали двое взрослых парней, на одно лицо с посадником, и молодая девчонка с непокрытой головой, с жадным любопытством разглядывавшая учителя.

Святослав Гневич ловко спрыгнул наземь, дождался, пока спустится учитель, повёл их к своей семье.

– Здравы будьте, гости дорогие, – глубоким, тягучим голосом пропела женщина, слегка кланяясь им, – уж не побрезгуйте нашим угощением.

– Благодарим, славная госпожа, – улыбнулся учитель.

Отломил кусочек от каравая, протянул часть Евсею. Тот попробовал – и зажмурился от удовольствия – после месяца на чёрных сухарях мягкое, белоснежное тесто показалось ему благодатью, посланной с небес.

– Знакомьтесь, стало быть, – довольно сказал Святослав Гневич, приобнимая женщину за плечи, – жена моя, свет очей моих, – он ласково хмыкнул, а та смущённо потупила взор, – Радомила Ершовна. Вот, любовь моя – я привёз в свой дом верного друга, Агафона Георгиевича, спасшего меня когда – то от смерти, а после не раз спасавшего от куда более страшного врага – скуки. Голова! – Он поднял указательный палец вверх. – Ум в нём недюжинный.

– Да полно тебе, – учитель махнул рукой, и кончики его ушей порозовели.

– Не мешай мне хорошего человека хвалить, – сурово отозвался Святослав Гневич и махнул рукой в сторону Евсея, – а то ученик его. Как я гляжу, – усмехнулся он, – в учителя своего пошёл – это славно. Оба они – дорогие гости в моём доме, – он обернулся и вдруг так гаркнул, что зазвенело в ушах, – и никто не посмеет их обидеть, слышали?

Хоромы отозвались заливистой трелью какой – то птицы и безмолвием стражей у расписанных ворот.

– Вот и славно, – хмыкнул тот и ловко выдвинул вперёд парней.

– То сыновья мои, – сказал он, с гордостью хлопнув одного из них по спине, – орлы! Богатыри! Старший недавно внуком меня одарил, – он добродушно хмыкнул в бороду. – А это Дарёнка, меньшая дочь моя, – девчонка спешно поклонилась, не сводя с чужаков горящих глаз, – ученик твой жениться, часом, не собирается?

– Что ты, дорогой друг, – со смехом замахал руками учитель, – куда нам, бродячим проповедникам, жену брать, за какие её грехи – то?

– Жаль, – вздохнул посадник и недовольно взглянул на дочь. – Породнились бы. Так я бы точно знал, что эта бестолочь в надёжных руках.

Дарёнка на эти слова только фыркнула, отбросив длинную косу за спину.

– Что же мы гостей у порога держим, ладо? – Ласково спросила Радомила, заглянув мужу в глаза. – Скорее в дом их зови, за стол сажай!

– И точно, – спохватился тот, – пожаловать просим!