Впервые на русском – последний роман всемирно знаменитого «исследователя психологии души, певца человеческого отчуждения» («Вечерняя Москва»), «высшее достижение всей жизни и творчества японского мастера» («Бостон глоуб»). Однажды утром рассказчик обнаруживает, что его ноги покрылись ростками дайкона (японский белый редис). Доктор посылает его лечиться на курорт Долина ада, славящийся горячими серными источниками, и наш герой отправляется в путь на самобеглой больничной койке, словно выкатившейся с конверта пинк-флойдовского альбома «A Momentary Lapse of Reason»…
Такое себе психоделическое полотно, не побоюсь этого слова, сотканное из миллионов деталей на первый взгляд разрозненных, но если присмотреться издалека (отодвинувшись подальше, ибо нечего), оказывается, что во всем этом абсурде есть смысл. Только вот какой? Это скорее из ряда ощущений, то, что ну никак не сформулируешь словами иначе выйдет что-то вроде:– человек зарос ростками дайкона (уходя от всего японского назовем это просто редиской);
– он отправился в клинику, где его приняли совсем не с распростертыми объятиями (приятно осознавать, что во всем мире врачи одинаковые);
– затем он на самобеглой (!!!) кровати едет по рельсам в санаторий под многообещающим названием Долина ада;
– ну а дальше – сплошная мешанина из физиологических потребностей героя, порнографии, инцеста, педофилии.На самом деле все это как-то глотаешь и читаешь. Ведь почему-то бессвязный бред выстраивается в четкую и продуманную систему. И только спустя некоторое время, избавившись от ощущений, навеянных своеобразной кафской магией, ты понимаешь, что ничего не понимаешь…
Книгу рекомендовать я не могу – уж очень она специфическая и изобилует множеством неприятных, даже отталкивающих деталей. Но читается быстро и легко, да и небольшая по объему. Стиль у автора неплохой, так что не исключаю, что когда-нибудь решусь прочесть у него еще что-нибудь.
Если не знаешь с чего начать… Начни сразу со всего.
(далее скороговоркой)Вступление первое.Возможно, вы слышали, что философы ХХ века сообща решили, что мир – это текст. Точнее, Жак Деррида в конечном итоге свел все к этой сентенции.Философы передумали. Сейчас в моде геометрически-объектное мышление. Мир теперь скопление объектов разной степени странности. Слоттердайк говорит нам о сферах, Грэм Харман твердит об уравнивании себя с вещью, Тимоти Мортон предлагает онтологию гиперобъектов, а Борис Гройс сообщает, что мир по сути своей музей. Хотя началось еще с Делёза и его совместного с Гваттари концепта «территории», в котором экзистенциальной задачей человека становится как раз освоение объектного мира, с целью выделить свою собственную территорию. Как в плане присвоения, так и конструирования территории, создание собственного мира. Территория – это область взгляда. Разумеется, концепт территории имеет смысл лишь тогда, когда территория преодлевается и тогда Делёз-Гваттари создают парный концепт «детерриториализации». Таким образом, в полной мере освоить тот или иной объект, предельно четко очертить территорию возможно лишь за счет регулярного и настойчивого броска наружу, сперва до самых пределов, а затем и вне этих пределов. Пределов синтаксиса, пределов мышления, пределов территории.Не буду тянуть интригу за хвост – здесь мы так или иначе сталкиваемся со смертью, о которой будет сказано подробнее ниже.Вступление второе.В 1964 году вышел первый номер Garo – ежемесячной антологии альтернативной и авангардной манги. В декабре 2002 вышел последний номер. Под своим крылом Garo давал приют самым странным, необъяснимым и шокирующим авторам.
Гении и злодеи всяческих сортов и конфигураций.
Сасаки Маки – мастер абсурдизма (фрагменты одной из его работ нашли приют в оформлении профиля вашего покорного слуги);
Синтаро Каго – сатирик и исследователь человеческого тела, в радикальности иногда превосходящий Владимира Сорокина;
Суэхиро Маруо – до болезненности утонченный декадент, по сравнению с которым Маркиз де Сад воплощение целомудрия;
Сирато Санпей – создатель стиля гэкига (манги для взрослых), автор Kamui – леворадикальный маркистский эпос в сеттинге феодальной Японии.
Некодзиру – депрессивная создательница кровавого кавая про котяток Сat Soup.
И многие-многие другие. Вступление третьеокей гугл: пинк флойд дискография слушатьТак… а это к чему вообще?(выдохнул)
Это всё к тому, что «Тетрадь кенгуру» Кобо Абэ – феноменально точная попытка объяснить реальность посредством объектов, которые функционируют и сообщаются друг с другом так, как может быть представлено в авангардной манге или комиксах. Строго говоря, этот роман стремится преодолеть собственную романную и вообще текстовую природу. Я не утверждаю, что Кобо Абэ отталкивался от опыта указанных мангак, нет. Просто его намерения становится проще понять, если мы будем держать в уме сперва утверждение о мире как наборе объектов, а затем представление о том, как визуальные объекты функционируют в среде комиксов-манги, когда к ним добавляются измерения движения и времени, которые слабее представлены в живописи.
(для примера можно полистать «Абстракцию» Синтаро Каго и что-то из работ Сасаки Маки)Что вообще происходит на страницах книги?
Мой ответ будет скучным: это визуальное событие, где живое и неживое находятся на одной плоскости.Для того, чтобы сформировать систему отсчета нам нужна точка. Поскольку любое движение относительно, мы можем отсчитывать лишь движение объекта (объектов) относительно другого тела. А теперь представим, что эта точка – человек, причем человек мертвый. Неподвижная точка, вокруг которой кипит и танцует бытие, космос и вообще всё на свете, включая абстрактные понятия."Тетрадь кенгуру" свободно могла быть стать каркасом для авангардной манги, на страницах которой один образ рождается из другого, вслед за жестом вырастает целый мир, который свободно отрывается, как мыльный пузырь и летит, пока не исчезает из поля нашего зрения.Мы представляем себе смерть обычно как молчание или тьму, но по Кобо Абэ смерть – это абсолютная неподвижность, в то время как мир вокруг летит и вращается, образы размазываются и сплетаются во что-то непонятное. Именно смерть будет той точкой, относительно которой мы будем отсчитывать движение каждого объекта. Мертвый – единственная неподвижная точка в кипящем и бурлящем мире, который судя по всему сошел с ума, а факт смерти – единственная очевидность.Из этого вырастает наблюдение за телом, которое вдруг становится очень конкретным, очень смешным. Отчасти это и есть тетрадь кенгуру – наблюдение за самим собой, в то время как наблюдаемый ты наблюдает за наблюдающим и так до бесконечности, как два зеркала поставленные друг перед другом. «Тетрадь кенгуру» – игра в образы. Иногда откровенно шутливая и раздолбайская, иногда до тошноты скрупулезная (как та часть «Чужого лица», где подробно описывается как это лицо делалось). Возвращаясь к примеру с двумя зеркалами, можно вспомнить «концовку» романа. Тот, кто читал некоторое количество романов Абэ уже может догадаться чем всё кончилось. Правильно, в качестве эпилога нам даётся газетная заметка о том, что было найдено тело мужчины рядом с больничной койкой. Как это соотносится со всем остальным текстом? Вопрос без ответа, на самом деле. Все еще считается, что для романа достаточно условной интрижки, вокруг которой вращается повествование. Абэ с этим не согласен, да и сам читатель вряд ли сможет абсолютно точно указать какие отношения у основного текста и этого эпилога. Умерший мужчина и был героем основного текста? Или это была такая мета-игра, где Абэ показывает нам что можно вывести из простой газетной вырезки? Или между ними вообще нет никакой очевидной связи? Это рассказ безумца? Это рассказ просветленного? Или может это просто спутанная и дурацкая фантазия, которая разворачивается в голове рассказчика, пока он пьет свой утренний кофе и читает газету с тем объявлением о смерти?Единственное, в чем мы более-менее можем быть уверенными, так это в том, что этот эпилог жирной линией подчеркивает один из мотивов романа, доводя его до обсессии, одержимости смертью. Весь текст романа становится игривым приветом с того света, больше всего напоминая не непосредственно романную традицию, а шутливый вариант «Тибетской книги мертвых». За тем лишь исключением, что «Книга мертвых» запрещала умершему верить в хоть какую-то реальность демонов и адских глубин, что ей явлены. Ведь все они суть – иллюзии, которые обманывают душу. Если вы можете покончить с собой в аду… судя по всему, это был не ад. А больничная койка, на которой герой аки Иван на печи носится на протяжении всего романа может быть аллегорией на отсутствие контроля над телом. А белый редис на ногах становится началом смерти, которая подползая и разрастаясь превращает главного героя в овощ. В прямом смысле слова.А может быть и нет. В этом то и загвоздка. Сюрреалистическое путешествие на границе жизни и смерти не череда обманов, которые удерживают нашу душу здесь. Нет. Наши слова и манера мысли будут этими демонами. Конечно, «Тетрадь кенгуру» несмотря на свой юмор далеко не оптимистичный текст. Отношения жизни и смерти, реальности и бреда в нем достаточно мрачные, Абэ рисует не радостный шарж, а когнитивный, аксиологический и смысловой ад…Моё мнение?
Основной текст и эпилог романа одинаково документальны. Это то, что есть. И редис на ногах, и демоны и женщина в очках со стрекозиной оправой. Вот именно таким мир (земной град, небесный град, все девять холодных и горячих адов) и существует. Остальное – домыслы.
Не могу решить: то ли автор перемудрил, то ли я глупая. Хотя скорее всего мы просто с этой книгой отчаянно не сошлись.
Меня вдохновило начало, я уже предвкушала закрученную и захватывающую историю. У человека же растения из кожи растут! Но сюрреализма оказалось слишком много.
Как то внезапно я оказалась не менее растерянной, чем главный герой – откуда ад то взялся? Почему так внезапно? И едва входишь в изменившийся ритм текста, то он опять меняется и бьет читателя по голове ещё чем-нибудь абсурдным. Эй, я любитель творчества Воннегута, но это для меня слишком. Ощущение как от глюков при высокой температуре, двигаться тяжело, все слишком быстро вертится и тебя тошнит. Хотя по факту ничего странного. Ну растет у человека дайкон на ногах, ну попал он в ад, подумаешь…
В общем товарищ Абэ, этот ваш роман мне непонятен, слишком от него укачивает.