К. В. Лукашевич
Две сестры
VII
Тяжелое время
Почти пятьдесят лет прожили сестры вместе, но таких ужасных дней они и представить себе не могли. Так тяжело было и как-то душно в их квартире, точно собиралась гроза,
Прошел месяц с тех пор, как Петя был взят Марьей Степановною. За последнее время он стал понемногу поправляться, стал даже сидеть в постели. Но его по-прежнему не было слышно. Этот ребенок был точно затравленный зверек. Он смотрел на всех испуганно, боялся даже есть, а если он замечал, что на него смотрят, То прятался под одеяло.
– Петюшка, хочешь поесть, мой соколик? Я тебе молочка с булкою дам – беспрестанно предлагала ему Лизавета.
– Нет, – едва слышно шепнет мальчик к потупит голову.
– Петечка, ты что так тяжело вздыхаешь? У тебя болит что-нибудь? – спросит заботливо Марья Степановна.
– Так… – тихо ответит ребенок, прячась под одеяло.
Но, заслышав сердитые крики Дарья Степановны, он испуганно дрожал и дико опирался на дверь.
– Не бойся, родненький, – говорила Лизавета. – Барышня ничего тебе не сделает. Она так кричит. Уймется… Не обидит тебя.
– Дашеточка, пожалуйста, не кричите так: Петя ужасно пугается! – умоляла Марья Степановна.
– Какое мне дело до вашего Пети! Навязали мальчишку на шею и думаете, что все будут по его дудке плясать и на цыпочках холить… Я у себя в квартире знать никого не желаю!
– Ведь он болен…Он перепуган… Пожалейте…Вот погодите, поправится, тогда…
– Я давно это слышу, – сердито перебивала сестру Дарья Степановна. – Мне все это надоело! Вы и Лизавета помещались с вашим Петей… Все знакомые смеются.
– Над чем же тут смеяться? – с горечью спрашивала Марья Степановна.
– Выбирайте или меня, или вашего мальчишку! Вместе мы жить не можем!
Марья Степановна спешила скрыться и не отвечать на такой щекотливый вопрос.
Тучи все сгущались, и гроза надвигалась.
Однажды утром Дарья Степановна, вставшая в самом скверном расположении духа, позвала к себе Лизавету.
– Лиза, я уезжаю! – сказала она нарочно очень громко.
– Да что же это вы, барышня?! Что вам на ум взбрело, прости Господи? Опомнитесь! Ну, куда вы поедете?
– Нет, нет! Тут жить невозможно.. Сестра родная променяла меня на первого нищего…Да и ты тоже хороша! Собирай, Лиза, мои вещи. Принеси на кладовой сундуки.
– Полноте, барышня, народ-то смешить.. Грешно на младенца такую ненависть иметь…Господь вас накажет.
– Молчи, Лизавета. Снимай мои занавески… снимай картины. Собери мое белье! Я уезжаю.
Больной мальчик, лежавший на кухне, все это слышал; умоляющими глазами, полными слез, смотрел он то на Лизавету, то на Марью Степановну.
– Не бойся, Петечка, тебя никто не обидит. Тетя добрая, хорошая…У нее голос такой громкий, – успокаивала его Марья Степановна.
– Покушай кашки, родной. Я тебе сладкую кашу сварила… Ужо гостинца куплю, – говорила Лизавета и гладила мальчика по голове.
Он смотрел на них серьезно и молчал. Дарья Степановна перевернула всю квартиру вверх дном. Она поминутно входила в комнату сестры говорила слабым голосом:
– Сестра, разделите серебро, которое осталось после наших покойных родителей.
Дарье Степановне казалось невозможным называть теперь Марью Степановну иначе.
– Что вы делаете, Дашета? За что вы меня так обижаете? Побойтесь Бога…Я вас люблю и ни на кого вас не променяла…Что вам сделал невинный бедный крошка? – плакала Марья Степановна.
– Я не останусь! Пусть все видят, что вы меня выжили из родительского дома!.. – Дарья Степановна тоже всхлипывала.
– Я вас не выживаю…Мне очень тяжелы эти неприятности. У меня все сердце выболело. Но я не в силах выбросить беззащитного ребенка, как щенка…Да и щенка-то жаль…Господь не простят мне этого…
Дарья Степановна уходила в слезах. Через несколько минут она появлялась снова и снова говорила слабым голосом:
– Сестра, вы трюмо себе оставляете или мне отдадите?
– Берите, Дашета, все, что хотите…Мне ничего не надо…Выбирайте любое в квартире.
Лизавета была очень недовольна своей младшей барышней и, умудренная годами, шепотом наставляла старшую:
– Вы не поддавайтесь, барышня. Она уходится. Куда ей уехать-то! Так только шумят.
– Ах, Лизаветушка, я совсем измучилась от этих неприятностей, сердце так и ноет. Не знаю, что и делать… И сестру жаль… и Петю жаль…
– Ничего, барышня, не поддавайтесь. Соблюдайте свою амбицию…Уж верьте мне – лучше будет…Не вышвырнуть же ребенка в угоду ей… Да храни Бог! Я женщина простая, и то бы этого не сделала…
Однажды Дарья Степановна ушла с утра и долго не возвращалась. Марья Степановна очень тревожилась, плакала, даже ходила сестру искать.
Дашета вернулась только к обеду и позвала в свою комнату Лизавету.
– Лизонька, я нашла себе квартиру. Две комнаты. Конечно, так жить, как жила, не могу.
– С чего вы это, барышня, такие глупости затеваете? – упрекнула ее Лизавета.
– Скажи, Лиза, ты со мной пойдешь или с сестрой останешься? Может, ты тоже без мальчишки жить не можешь? – едко спросила Дарья Степановна.
– Я век жила по правде, так и буду жить, – уклончиво отвечала старуха.
– Нет, скажи, Лиза, ты кого выбираешь? Меня или сестру?
– Да что вы, барышня, пристали ко мне? Глаза бы мои не смотрели на ваши раздоры…Возьму и уеду совсем в деревню, и будет вам конец, – рассердилась Лизавета.
Все знакомые принимали участие в примирении сестер: и вдова Сидорова с дочерью, еще две старушки, Лебедкин и все старались уговорить Дарью Степановну.
– Петенька вам теперь веселье и забаву принесет… Одним ведь скучно жить. Средства, слава Богу, имеете. А вырастет, покоить вашу старость будет, – говорила вдова
– Сам Господь велел сирых любить… Он, Милостивый, за это счастье пошлет, – говорили старушки.
– Я в газетах читал такую же историю, – рассказывал Лебедкин. – Что же бы вы думали? Ребенок-то оказался украденным! Его какая-то дама разыскала и благодетелей милостями осыпала… Может, и Петя ваш какой-нибудь принц. Вы не унывайте, почтенная Марья Степановна. Ведь вы не жили, а прозябали. Только теперь начнется для вас настоящая жизнь, которую украсит лепет дитяти. А Дарью Степановну мы замуж выдадим. Бог ей своих деточек пошлет. Она ведь у нас добренькая! Тогда и Петю полюбит…Так ведь, милая барышня? – шутил Лебедкин.
Дарья Степановна очень рассердилась, наговорила Лебедкину много неприятностей и не стала больше к нему выходить.
