Кларк Говард
Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее
– Ты едешь с телом этого мужчины, – сказал Рэй Роуз Ландерсу. – Увидимся в больнице.
Два катафалка с тремя убитыми членами семьи Коломбо уехали с Брэнтвуд, 55 незадолго до 23:00. Десять минут спустя они уже сворачивали на подъездную аллею отделения неотложной помощи Медицинского центра Алексианского братства, пятиэтажной больницы из красного кирпича, обслуживающей западные пригороды Чикаго.
Дежурный врач отделения неотложной помощи один за другим расстегнул резиновые мешки для трупов и одну за другой осмотрел трех жертв убийства на предмет признаков жизни. Тем временем к Рэю Роузу подошел крупный седой римско-католический священник падре Уорд Моррисон.
– Добрый вечер, Рэй, – сказал он.
– Здравствуйте, падре, – сказал Роуз. – Коломбо были вашими прихожанами в церкви Королевы Святого Розария?
– Да, – сказал отец Моррисон печально. – Рэй, что с ними теперь будет?
– Их отвезут в окружной морг, падре, – почти виновато ответил Роуз. – На вскрытие.
– Понимаю. – Падре Моррисон посмотрел на два катафалка с открытыми дверями. – Вы не будете возражать против того, чтобы я здесь провел над ними последний обряд? Я бы хотел провести его до того, как тела подвергнут дальнейшему осквернению при вскрытии.
– Разумеется, падре, – сказал Роуз. – Пожалуйста, приступайте.
Когда врач отделения неотложной помощи закончил официальную констатацию смерти каждой жертвы, священник совершил соборование: из маленькой бутылочки святой воды он помазал каждое тело и произнес краткую молитву о спасении души усопшего. Когда и доктор, и священник закончили, а Фрэнк, Мэри и Майкл Коломбо были официально признаны мертвыми и духовно спасенными, двери двух катафалков снова закрыли и задействованные для сопровождения полицейские отправились в последнюю поездку с потерпевшими. Они ехали в город, в Чикаго, в Институт судебной медицины Фишбейна, более известный как морг округа Кук.
Ехать было пятнадцать миль. Так Фрэнк Коломбо оказался примерно в двенадцати городских кварталах от своего бордового «Тандерберда» 1972 года выпуска, все еще припаркованного в 100-м квартале Саут-Уиппл-стрит. Поскольку теперь выяснилось, что машина принадлежала жертве убийства, четверо чикагских полицейских, находившихся в разных местах квартала, держали ее под пристальным наблюдением на случай, если кто-то вернется, чтобы узнать, не нашли ли ее.
По иронии судьбы убийца Фрэнка Коломбо даже не знал, что машина находилась там.
2
Май 1976 года
Плачущая, дрожащая Патти Коломбо сидела в комнате для допросов в Департаменте полиции Элк-Гроув и честно пыталась помочь следствию.
– Мисс Коломбо, где работал ваш отец?
– На складе снабжения «Вестерн Ауто» в Чикаго. Это 47-я Вест-стрит, 525, – попыталась улыбнуться она. – Когда я была маленькой девочкой, он иногда брал меня с собой на работу, и дамы в офисе делали вид, что позволяют мне им помогать.
Офицер откашлялся.
– Мать работала?
Патти отрицательно помотала головой.
– Нет, она никогда не работала. Папа ей не позволял.
– Сколько лет было Майклу?
– В прошлом месяце исполнилось тринадцать.
– Можете ли вы рассказать мне о каких-либо ценностях, которые хранились в доме?
Она снова помотала головой.
– Я не знаю. Я не жила дома больше года. Я знаю, что у матери было несколько бриллиантовых колец и несколько пар бриллиантовых серег. И у нее был палантин из меха чернобурки.
– Ваш отец хранил в доме большие суммы денег?
– Не думаю. Если он и хранил, то никогда об этом не говорил. Думаю, все деньги были в его сейфе. Он находится в чулане внизу, в самом конце коридора.
– Да, мы знаем. У вас есть код?
– Нет.
– Тогда нам придется его взломать. В доме было какое-то оружие?
Патти пожала плечами.
– Только духовое ружье Майкла – это все, о чем я знаю.
– Когда вы в последний раз разговаривали с родителями?
– Или в понедельник, или во вторник, я точно не помню. Папа мне позвонил, чтобы обсудить мои свадебные планы. Какое-то время мы были в ссоре, он не одобрял моего парня, потому что тот раньше был женат. Мой папа… – у нее сорвался голос, но она, запинаясь, продолжила: – Я имею в виду, что отец был воистину старомодных взглядов, понимаете, а я его единственная дочь. Но в конце концов он смягчился и принял моего парня, и он и мама действительно с нетерпением ждали свадьбы.
Прежде чем следователь смог сформулировать новый вопрос, Патти спросила:
– Могу я рассказать вам о получаемых мною дурацких звонках?
– Что за дурацкие звонки?
Это было интересно.
– Это продолжается уже две или три недели. Я беру трубку, и какой-то парень спрашивает: «Это Пат?» Потом он начинает тяжело дышать, как будто задыхается. Я об этом особо не думала, но теперь, после того… что произошло…
– Мисс Коломбо, звонки могут быть связаны, а могут и не быть связаны с тем, что случилось с вашей семьей, но мы можем установить прослушивание вашего телефона, чтобы узнать, кто звонит.
– Да, пожалуйста, я бы хотела, чтобы вы установили прослушивание. А вы можете мне сказать, когда собираетесь взламывать отцовский сейф?
– Зачем? Мисс Коломбо, вас что-то особенно интересует?
– Я думаю, там есть письмо, где сказано, какие похороны они хотели бы организовать. Мой дядя Марио, брат моего отца, пытается взять все на себя, но я думаю, что в письме сказано, что организовывать должна я.
Полицейский снова откашлялся.
– Мисс Коломбо, если мы найдем такое письмо, мы сразу же позаботимся о том, чтобы вы его получили.
После допроса в полиции Патти дала интервью репортерам чикагских и пригородных газет. На вопрос, есть ли у нее лично какие-то подозрения относительно убийства ее семьи, она покачала головой:
– Я не знаю. Единственное, о чем я могу подумать, что тот или те, кто это сделал, явно были под действием наркотиков или чего-то в этом роде. Или это очень больные люди.
– Мисс Коломбо, полиция изъяла из дома вашей семьи личную телефонную книжку, и там несколько имен, которые могут быть фигурами чикагского преступного мира. Вам что-нибудь известно о связях вашего отца с преступным миром?
– Нет, – твердо заявила Патти, – и это самое ужасное, что можно было бы сказать о моем отце. Он был настолько честен, что даже не лгал.
– Мисс Коломбо, вы боитесь за свою жизнь?
– Да, я поменяла дверные замки. И сейчас у меня в квартире большая немецкая овчарка.
Из ее слов выходило, будто собаку она купила только что, но на самом деле еще шесть месяцев назад.
Расспрашивая стройную ладную девятнадцатилетнюю девушку с дерзким детским личиком, безупречной фигурой и копной волос Фарры Фосетт, даже привычные к насилию и жестокости криминальные репортеры понимали, что этой молодой леди очень повезло…
В то утро один из газетных заголовков гласил:
УБИЙЦЫ ПЫТАЛИ ЖЕРТВ
Насколько ужаснее звучал бы этот заголовок, стань эта симпатичная молодая женщина четвертой жертвой.
* * *
Доктор Роберт Штайн уже двадцать лет имел лицензию на медицинскую практику в штате Иллинойс и обладал впечатляющими регалиями: бакалавр биологии, магистр патологической анатомии, доктор медицины. Сейчас он работал главой судебно-медицинской экспертизы округа Кук. Он собирался провести свое сотое судебно-медицинское вскрытие за 1976 год. Всего он провел более тысячи патологоанатомических операций.
В морге на Харрисон-стрит доктор Штайн припарковался на своем постоянном месте и быстрым шагом, даже не заходя в кабинет, направился прямо в раздевалку внизу и переоделся в хирургический халат. В зале для вскрытия его ждал следователь Роберт Сальваторе из полицейского управления Элк-Гроув-Виллидж. Сальваторе уже приходил в морг из-за убийств Коломбо, рано утром в субботу он сопроводил туда тело Майкла, и прежде чем жертву полностью раздели для фотографирования, лично снял с Майкла футболку, стараясь сохранить замеченный им на месте преступления единственный волос. Свернутую футболку Сальваторе запечатал в коричневый бумажный пакет для улик и пометил для последующей идентификации.
– Доброе утро, джентльмены, – сказал, войдя в операционную, доктор Штайн.
– Сэр, – обратился он к Сальваторе, – вам нужно что-то особенное?
– Да, доктор. Если возможно, содержимое желудка, – ответил Сальваторе. – Нам нужно знать, что они ели в последний раз. Мы пытаемся определить, когда они были убиты.
– Хорошо! – Доктор Штайн повернулся к ассистентам. – Продолжим. Пожалуйста, включите микрофон.
Штайн подошел к операционному столу, ассистент снял покров с трупа мужчины; на большом пальце ноги висела бирка.
«Дело номер сто. Тело опознано как Фрэнк Питер Коломбо, мужчина европеоидной расы ростом 180 сантиметров и весом 82 с половиной килограмма. Волосы темно-каштановые, легкое облысение, глаза карие. Имеются явные признаки разложения, раннего гниения и отслоения кожи. Признаки значительного газообразования в теле. Заметный отек полового члена и мошонки. При внешнем осмотре обнаруживаются явные следы насилия, характеризующиеся рваными ранами, пулевыми ранениями и резаными ранами», – говорил врач под запись. Врач сообщил также, что эти раны имелись вокруг и поперек горла. Все рваные раны находились на макушке, сбоку и спереди головы и были нанесены ударом тупого предмета. Кроме того, Штайн обнаружил на левой стороне шеи ряд округлых коричневых пятен, напоминающих ожоги, возможно, от зажженной сигареты.
Далее доктор Штайн приступил к вскрытию черепа.
«Есть четыре входных пулевых ранения и ни одного выходного ранения, – продолжал он. – Пуля номер один вошла в голову с правой стороны лица и извлекается из клиновидной кости, средней кости черепа. Пуля номер два вошла в рот и извлекается из синуса. В верхней и нижней деснах отсутствуют несколько зубов. Пуля номер три вошла в левую часть лица и извлекается непосредственно из-под левой скулы, которая сломана. Эта пуля деформирована. Пуля номер четыре вошла в заднюю часть левого уха и извлекается из височной кости. Эта пуля не вошла в череп. Обследование головного мозга не выявило опухолей или других повреждений, кроме полученных от пуль».
Вскрыв туловище, доктор Штайн осмотрел легкие и сердце, затем органы брюшной полости: печень, желчный пузырь, поджелудочную железу. Из желудочно-кишечного тракта он удалил 250 кубических сантиметров частиц мяса, зеленых овощей и фрагментов картофеля, смешанных с жидкостями организма.
Мясо, зеленые овощи, картофель: это была последняя трапеза Фрэнка Коломбо.
«Идеально», – подумал Роберт Сальваторе, услышав эти данные. За тридцать два часа с тех пор, как тела были доставлены в морг, Рэй Роуз и его следственная группа узнали у тринадцатилетнего друга Майкла Коломбо по имени Гленн Миллер, жившего по соседству с убитой семьей на Брэнтвуд, 53, что во вторник вечером, 4 мая, Коломбо обедали в ресторане «Эраунд зе Клок» в Арлингтон-Хайтс. Мальчишка Миллер видел, как семья ехала из ресторана домой. А официантка в ресторане, Джуди Димартино, вспомнила, как подавала им фаршированный перец, а Фрэнк и Майкл также ели печеный картофель. Если в желудках у Мэри и Майкла окажется то же самое, то вторничный обед был их последней трапезой.
На этом этапе доктор Штайн контролировал забор образцов волос и крови, а также соскобы подногтевого содержимого и взятие мазков из полости рта и прямой кишки.
– Причиной смерти Фрэнка Питера Коломбо, дело номер сто, – заключил, завершая вскрытие, доктор Штайн, – явилось одно или несколько пулевых ранений в голову.
Население Элк-Гроув-Виллидж, в особенности района, находившегося в непосредственной близости от дома 55 на Брэнтвуд, где были совершены убийства, пребывало в состоянии страха, граничащего с ужасом. Насилие, от которого (как казалось большинству жителей пригородов в первом поколении) им удалось бежать, оставив центр города, вдруг шокирующим образом возникло из ниоткуда и обрушилось на их тихий маленький городок, как дуновение из преисподней. Спокойный и живущий полной жизнью Элк-Гроув замер, на смену привычной размеренности пришли поспешность и настороженность. Внимательнее присматривали за детьми, проверяли и перепроверяли дверные замки.
В средней школе Лайвли с одноклассниками Майкла Коломбо работали консультанты Центра психического здоровья, они пытались помочь подросткам преодолеть вызванные убийствами горе и чувство беззащитности, а также страх, что то же самое может случиться с ними и их семьями. Многие школьники плохо спали с тех пор, как узнали о гибели Майкла.
Репортеры заводили в маленьком пригороде связи. Ни одно соображение, ни одна теория или слух не проходили незамеченными. Гипотеза о «вторжении в дом грабителей», изложенная заместителем начальника полиции Элк-Гроув Уильямом Конке, оставалась самой популярной. Три или четыре грабителя проникли в дом, отжав задние двери от косяка или взломав замок боковых дверей. Конке пришел к выводу, что Фрэнк Коломбо уже собирался спать, когда услышал внизу шум и спустился посмотреть, что случилось. Там его побороли, изрезали и искололи, ударили чем-то тяжелым по голове и застрелили. Затем изнасиловали и убили его жену. Сына-подростка убили в его спальне, избавляясь от свидетеля.
Говорили, что в семейном «Линкольне Континенталь» полиция нашла несколько отпечатков пальцев, предположительно оставленных убийцами. Еще говорили, что тело Фрэнка Коломбо обнаружили благодаря звонку в полицию коллег из-за его отсутствия на работе без уважительной причины. Заместитель начальника полиции Конке полагал, что преступление началось как ограбление, а затем, когда на грабителей подействовали наркотики, переросло в серию убийств.
Все эти теории не выдерживали критики. Неверны были даже марка и модель машины.
Пока Элк-Гроув полнился слухами о вторжении в дом грабителей, постепенно обретала жизнь и другая теория. Следователи заинтересовались несколькими фамилиями в семейной телефонной книжке – такими как де Стефано, де Бартоли и другими, в прошлом связанными с чикагской организованной преступностью, – и теперь начали внимательно изучать финансовые интересы Фрэнка Коломбо как «теневого партнера» в двух чикагских компаниях, выполнявших значительный объем контрактных работ для прямого работодателя Коломбо, «Вестерн Ауто».
Когда обнаружился интерес Коломбо в этих двух фирмах, заместитель начальника Конке допустил, что «может существовать связь» между теневыми коммерческими сделками и убийствами. Он указал, что, согласно документам из вскрытого полицией сейфа Коломбо, сумма могла составлять до семидесяти тысяч долларов. Копии налоговых отчетов также показали, что Коломбо не сообщил о получаемых от этих фирм деньгах. Конке, проявив редкую сдержанность, отказался назвать эти две компании, однако сказал, что прокуратура штата готовит запрос о представлении суду их финансовых отчетов и вызове в суд их сотрудников.
Новая теория заместителя начальника полиции, основанная на этой последней информации, заключалась в том, что три или четыре злоумышленника проникли в дом, активировав автоматические двери гаража, а затем взломали замок на дверях, соединяющих гараж с гостиной первого этажа. Теперь считалось, что Фрэнка Коломбо пытали, чтобы заставить открыть сейф.
Конке сказал, что его ведомство составило список подозреваемых по этому делу.
В списке значилось девятнадцать фамилий. Ни одна из них обнародована не была.
В зале вскрытия морга доктор Роберт Штайн повернулся ко второму операционному столу.
«Дело номер сто один, – начал он говорить под запись, – опознанная как Мэри Коломбо, женщина европеоидной расы, ростом 167 сантиметров и весом 62 килограмма. Волосы искусственно осветлены, корни темно-каштановые, глаза зеленые». И снова он начал отчет о стадиях разложения: «Дальнейший внешний осмотр указывает на следы насилия, характеризующиеся рваной раной головы, нанесенной ударами тупым предметом, и входным пулевым ранением на переносице между глазами, резаной раной на шее, нанесенной острым предметом. Резаные раны поверхностные, перерезают только кровеносные сосуды».
Прежде чем вскрыть череп, чтобы извлечь пулю, доктор Штайн с помощью мощного офтальмоскопа глубоко заглянул в каждый глаз: «Чрезвычайно тяжелое кровоизлияние как в правом, так и левом глазу».
Единственная пуля разорвала кровеносные сосуды в голове Мэри Коломбо, ее глаза оказались залиты кровью. Глаза Мэри были широко открыты, зрачки сильно расширены. Мэри Коломбо знала, что с ней произойдет, она видела приближение смерти и смотрела на нее с ужасом.
Добравшись до нижней части туловища Мэри, доктор внимательно осмотрел область промежности и обнаружил до сих пор не высохшую серовато-белую жидкую субстанцию. Он знал о разговорах, что женщину изнасиловали, но тем не менее сказал, что это, похоже, естественные выделения, скорее всего, результат вагинита или другого незначительного вагинального заболевания. Он не обнаружил никаких видимых признаков изнасилования или другого преступления сексуального характера. Кроме того, в ее мочевом пузыре не было мочи.
Оставшаяся часть обследования была ничем не примечательной.
В желудочно-кишечном тракте Мэри Коломбо были обнаружены такие же частицы мяса и зеленых овощей, как и в теле ее мужа. Ломтиков картошки не было. Официантка Джуди Димартино действительно обслуживала семью во вторник вечером.
Перенесенная Мэри Коломбо хирургическая операция по восстановлению толстой кишки в протоколе вскрытия не упоминалась. Данные о состоянии здоровья жертвы убийства значения не имеют.
То, что Мэри Коломбо пережила рак толстой кишки, а затем была убита, могло стать сильным аргументом против обвинения ее убийцы, равно как окажись у нее опухоль мозга и ожидай ее так или иначе смерть через шесть месяцев, присяжные могли бы использовать этот факт для смягчения вины обвиняемого. Следовательно, подобные сведения не являются допустимыми доказательствами.
– Причиной смерти, – заключил доктор Штайн, – стало единственное пулевое ранение в голову.
Были взяты образцы крови и волос, соскобы подногтевого содержимого, а также по запросу полицейского управления Элк-Гроув-Виллидж мазки из полости рта, прямой кишки и влагалища.
Воскресное утро почти закончилось. Двое есть, оставался еще один.
Две загадочные компании, где Фрэнк Коломбо якобы состоял теневым партнером, опознали как местную автотранспортную фирму, по контракту оказывающую услуги по доставке для «Вестерн Ауто», работодателя Коломбо, и фирму, поденно предоставлявшую для «Вестерн Ауто» грузчиков. Когда комиссия готовилась изучить конфликт интересов Коломбо, исполнительное руководство «Вестерн Ауто» проголосовало за вознаграждение в пять тысяч долларов за информацию, которая приведет к аресту и осуждению убийц семьи.
На следующий день после обнаружения тел в полицию Элк-Гроув позвонила Патти Коломбо. Она говорила с сержантом Роном Иденом.
– Я только что разговаривала с тетей, – сказала Патти, – с сестрой моей мамы. Она мне кое-что сказала, я не знаю, интересно вам это или нет…
– Что это, мисс Коломбо? – спросил Иден.
– Ну, вы же знаете, что мой отец и мой брат были настоящими фанатами-радиолюбителями. У них по всему дому стояли радиоприемники и радиопередатчики гражданского диапазона, они были членами клуба радиолюбителей в Элк-Гроув. Тетя сказала, что ей кажется, что во всем этом мог быть замешан кто-то из радиолюбителей, потому что недавно папа приструнил кого-то в клубе, тот создавал проблемы. Я сама ничего об этом не знаю, а тетя подумала, что вам следует об этом знать.
– Непременно следует, мисс Коломбо, – заверил ее Иден. – Все подобное мы хотим знать, мы хотим знать вообще все. Иногда то, что кажется очень незначительным, становится главной зацепкой.
– Хорошо. Я не знала, стоит ли вас беспокоить…
– Пожалуйста, звоните нам в любое время, – ответил Иден, – и сообщайте любую информацию, которую сочтете важной. Мы ценим помощь.
Это была интересная версия. Рэй Роуз и его группа следователей знали, что через два дня после обнаружения тел мужчина-афроамериканец продал на рынке под открытым небом на Максвелл-стрит в Чикаго дорогую радиостанцию гражданского диапазона, пропавшую из дома, где были совершены убийства. Покупатель передал рацию властям после того, как обнаружил выгравированную на внутренней стороне фамилию «Коломбо».
Это событие добавило в дело еще один аспект: банды черных грабителей. В то время в Чикаго действовали две печально известные банды молодых чернокожих преступников: банда Майрика – Уильямса и банда Гилмора. Первой руководили Джон Майрик и Энтони Уильямс, обоих в то время разыскивали за убийство, их банда была известна нанесением ударов ножницами. Другая банда, Гилмора, состояла из пяти молодых людей, родившихся между 1949 и 1956 годами, они специализировались на взломах и ограблениях домов в зажиточных белых кварталах. Были и другие, более слабые, банды, например, «Роялс», именно на ее «территории» нашли брошенный «Тандерберд» Фрэнка Коломбо.
На следующий день Патти Коломбо снова позвонила сержанту Идену.
– Добрый день. Я только что снова говорила с тетей, и она рассказала мне еще кое-что. Она сказала, что ее двоюродный брат Микки Данкл звонил моей маме и разговаривал с ней утром в прошлую среду.
– Да? – Иден знал, что в настоящее время существует единое мнение, что семья была убита во вторник вечером. Утренняя газета среды продолжала лежать на крыльце, а дневная почта среды – в почтовом ящике.
– Он уверен насчет дня? – спросил Иден.
– Она говорит, что да. Он зарабатывает на жизнь тем, что забирает и пригоняет школьные автобусы, и в среду утром он был на чикагском автовокзале «Грейхаунд» и собирался где-то забрать автобус. Он позвонил моей маме около шести часов утра.
Патти сказала, что мать, по словам Данкла, говорила «спокойно и нормально». Затем она заговорила о том, что тетя очень тяжело переживает изнасилование и убийство сестры, и попросила полицию не звонить ей и не приезжать к ней без крайней необходимости.
– Если у вас есть к ней какие-либо вопросы, – предложила Патти, – вы можете спросить меня, и я спрошу ее за вас.
– Мы ценим вашу помощь, – сказал сержант Иден.
После обнаружения тел прессе было предоставлено столько ошибочной и противоречивой информации, что начальник полиции Элк-Гроув Гарри Дженкинс в конце концов отдал всем, включая своего заместителя Билла Конке, приказ о запрете на разглашение. Официально назначенного на должность почти одновременно с убийствами Конке обвинили в предоставлении дезинформации, и пресса почувствовала себя обиженной. Дженкинс плотно прикрутил вентиль на выпуск связанной с этим делом информации и выпустил покаянное заявление, в котором в том числе сказал: «Средствам массовой информации – пусть и из лучших побуждений – предоставили слишком много ошибочной, чисто умозрительной и неверной во многих отношениях информации». Далее говорилось о том, что уже установил доктор Роберт Штайн: нет доказательств, что Мэри Коломбо подверглась сексуализированному насилию.
Несмотря на всю эту неразбериху и суматоху, ответственный за дело следователь Рэй Роуз упорно продвигал свою команду вперед в расследовании, которое уже исключило и одурманенных наркотиками вламывающихся в дома грабителей, и наемных убийц мафии, и банды чернокожих молодых грабителей и неуклонно приближалось к настоящим убийцам семьи Коломбо. У команды уже насчитывалось более трехсот часов преимущественно бесплатной переработки, а расследование сосредоточилось теперь на двух мужчинах, которых никто – вплоть до обладающего безграничной фантазией заместителя начальника полиции Конке – даже отдаленно не связывал с преступлением.
* * *
В морге доктор Роберт Штайн подошел к столу, на котором лежало тело мальчика.
«Это дело номер сто два, – говорил доктор Штайн под запись, – белый подросток мужского пола ростом 165 сантиметров и весом 43 килограмма, опознанный как Майкл Коломбо. Волосы черные, глаза карие. Тело внешне в состоянии раннего гниения с заметным отслоением кожи и общим разложением. При наружном осмотре обнаружены множественные ушибы и порезы на коже черепа, а также входные и выходные ранения от одной пули. Входное ранение расположено на внешней стороне левого глаза, а выходное ранение – на правой стороне виска. Вокруг входного ранения видна точечная пороховая татуировка».
Точечная пороховая татуировка – это след несгоревшего пороха от выстрела, свидетельствующий о том, что пуля выпущена с очень близкого к лицу Майкла расстояния – от 7 до 25 сантиметров.
Доктор Штайн подошел к торсу мальчика и продолжил: «Я вижу многочисленные проколы на туловище. На правой стороне груди, – он замолчал, подсчитывая про себя, – сорок восемь резаных ран. На спине, на задней стенке грудной клетки, – он снова сделал паузу, подсчитывая, – тридцать шесть ран. Из тридцати шести на спине восемь – глубокие проникающие раны, а остальные двадцать восемь – порезы. Итого, жертве нанесли восемь глубоких ножевых ранений и семьдесят шесть разрезов или порезов. Ран, полученных при сопротивлении, нет».
Полученные при сопротивлении раны, обычно на руках, запястьях и предплечьях, появляются, когда жертва пытается защититься от нападения. К Мэри и Майклу смерть пришла так внезапно, что у них не было возможности защититься, Фрэнк Коломбо умирал очень тяжело, но сразу получив две пули в голову, вероятнее всего, сопротивлялся скорее инстинктивно, чем сознательно.
В желудке Майкла обнаружилось множество мелких частиц мяса, подобных тем, которые нашли в желудках его родителей.
Единственным неожиданным результатом паталогоанатомического освидетельствования тела Майкла Коломбо был вес его мозга. Одна медицинская школа придерживается мнения, что чем крупнее мозг человека, тем больше в нем потенциальных нейронных связей, следовательно, у него бо́льшая способность к умственному развитию. Хотя автоматической корреляции не существует, у многих выдающихся людей мозг был больше обычного. Мозг среднего взрослого мужчины весит 1409 граммов, или чуть меньше 50 унций, и достигает максимального веса к двадцати годам. Мозг Майкла за шесть лет до полного развития уже весил 1540 граммов. Тем не менее, он мог быть всего лишь средним мальчиком-подростком. Но мир никогда этого не узнает.
Причиной смерти Майкла, как и его отца Фрэнка и его матери Мэри, стало пулевое ранение в голову. По требованию полиции Элк-Гроув был взят образец крови, соскобы подногтевого содержимого и мазки из полости рта и ануса.
Пробы волос у Майкла не брали.
– На этом завершается вскрытие по делам номер сто, сто один и сто два, – сказал доктор Штайн. – Выключите, пожалуйста, микрофон.
После ухода доктора Штайна, его ассистентов и следователя Роберта Сальваторе вошли два санитара, чтобы вернуть трупы в холодильник. Один из служителей горестно покачал головой.
– Брат, не хотел бы я быть гробовщиком, которому придется работать над этими тремя.
– Думаю, над ними не потребуется работать, – ответил его товарищ. – Недавно в офис звонили из крематория. Их кремируют.
Первый санитар посмотрел на бирку на пальце ноги Фрэнка Коломбо.
– Но парень, который опознал тела – его зовут Марио Коломбо, он его брат, – сказал, что они были католиками. Я думал, что католиков не кремируют.
Его товарищ пожал плечами.
– Я тоже так думал. Но не этих.
К. Г.
Август 1977 года
В августе 1977 года я вернулся в Чикаго, изучая материал для книги о нескольких поколениях тюремных надзирателей, «смотрителей». Все исследование меня не покидало ощущение дежавю, потому что в детстве я часто прятался от школьных надзирателей в библиотеке. Я рано понял, что школьные надзиратели всегда искали прогульщиков в бильярдных, кинотеатрах, залах игровых автоматов и тому подобное, но никогда – в публичной библиотеке. Ни один уличный пацан в здравом уме не стал бы ошиваться в таком месте со всеми этими книгами. Однако я никогда не утверждал, что я был в здравом уме. И меня ни разу не поймали прогуливающим.
Окопавшись в маленьком отеле на Раш-стрит, я заказал в кафе ужин, открыл газету и увидал знакомое имя: Патрисия Коломбо. Оно стоит под фотографией красивой печальной темноволосой фигуристой женщины в брючном костюме, конвоируемой по коридору, прикованной к кому-то наручниками. Подпись гласит: «Угрюмая Патрисия Коломбо выходит из здания уголовного суда округа Кук после того, как в понедельник, 4 мая 1976 года, судья приговорил ее и ее тридцатидевятилетнего любовника-фармацевта к трем сотням лет тюремного заключения каждого за убийство ее семьи в Элк-Гроув».
Я в полном недоумении уставился на женщину на фотографии. Осуждена за тройное убийство? Любовник на двадцать лет старше?
Это не о ней ли я читал шестнадцать месяцев назад? Не тот ли это самый убитый горем ребенок, на похоронах своей семьи с трудом преходящий от гроба к гробу? Я вспомнил, как тогда мне подумалось: «Тебе повезло, что тебя там не было, малышка».
Теперь я в полном недоумении подумал: похоже, не так уж ей все-таки повезло. И судя по всему, она там была.
Во всяком случае, так решили двенадцать присяжных.
За ужином я прочитал и иллюстрированную фотографией статью.
Патрисия Коломбо и ее любовник-фармацевт Фрэнк Делука были приговорены к тюремному заключению сроком от двухсот до трехсот лет за сами убийства, Патрисия получила еще от двадцати до пятидесяти лет, а Делука от десяти до пятидесяти лет за подстрекательство к совершению убийства.
При вынесении приговора Патрисия стояла, опустив глаза.
– Есть только одно, что я могу сказать, – ответила она на заданный ей вопрос, – и этого суду у меня не отнять. Мой отец, моя мать и мой младший брат знают, что ни той ночью, ни тем утром, ни когда все это случилось, нас в доме не было, и только это имеет значение.
Делука выразился короче:
– Мы с Патриш невиновны. Я буду настаивать на своих показаниях… потому что это правда.
Вынесение приговора проходило в душной зловещей атмосфере, поскольку из-за утренней грозы в здании суда отключилось электричество и не работал кондиционер. Скудный свет проникал сквозь окна на одной стене зала суда, но его было мало, поскольку небо хмурилось, а окна выходили на запад.
Адвокат Патрисии утверждал, что в ходе судебного разбирательства допущена семьдесят одна ошибка, а адвокат Делуки упомянул еще о сорока восьми других, негативно сказавшихся на его клиенте. Судебный процесс ознаменовался неприкрытыми сексуальными намеками, один из которых сделал полицейский, прокомментировавший фото обнаженной Патрисии с ее немецкой овчаркой. Показания свидетелей также указывали на то, что осужденная пара пыталась убедить других совершить убийства, а Патрисия вступала в половую связь с лицами, представлявшимися наемными убийцами.
В тот вечер, прежде чем отложить газету и пойти прогуляться после обеда по старинным улицам, я обратил внимание на показания Фрэнка Делуки о своем алиби, – он утверждал, что в тот день они с Патрисией поехали в Чикаго, в Вест-Сайд, в район Дамен и Чикаго-авеню, где родилась Патрисия. Также он заявил, что когда-то сам жил в Вест-Сайде по адресу: Саут-Олбани-авеню, 608. Обвинение попыталось связать эти показания с одной из машин убитой семьи, «Тандербердом», брошенным на Саут-Уиппл-стрит, 140.
Адреса впились в мою память, как когти орла. Эти районы я знал, как первые морщины у себя на лице. Между тем местом, где родилась Патрисия Коломбо, и местом, где Фрэнк Делука жил в детстве, было тринадцать кварталов с востока на запад и одиннадцать кварталов с севера на юг. Когда я рос, я жил в пяти различных домах в этом районе – размером тринадцать на одиннадцать кварталов – и в разное время ходил в пять разных школ, одной из них была начальная школа Брауна в шести кварталах от дома, где родилась Патрисия Коломбо, другой – начальная школа Кэлхуна, в семи кварталах от того места, где жила семья Делуки, когда Фрэнк был мальчиком.
Разумеется, Патрисию я знать не мог: когда она родилась, я уже вернулся с Корейской войны. Но разница в возрасте между мной и Делукой составляла всего три года. Возможно, наши пути пересекались.
Это меня заинтересовало.
Той жаркой августовской ночью я пошел по Чикаго-авеню на запад. Когда я добрался до Эшленд-авеню, я знал, что уже недалеко. В газете говорилось, что Патрисия Коломбо родилась на Вест-Огайо-стрит, 1803. В четырех кварталах от меня. Я прошел до Вуд-стрит, на полдороге взял в угловом киоске газету и вошел в ближайшую таверну. Хотя на дверной табличке было написано «только для членов клуба», меня это не беспокоило, я белый, а именно это и имелось в виду.
Бармен был реинкарнацией погибшего восемь лет назад в авиакатастрофе Рокки Марчиано.
– Что у вас есть?
– «Пабст Блю Риббон». Бочковое.
Я положил на стойку деньги.
Прихлебывая пиво, я притворился, будто просматриваю газету, которую уже прочитал. В таверне было еще восемь человек, все сидели возле барной стойки, из них три женщины, славянской наружности, без макияжа, из тех, кто может тягать тяжести наравне с любым мужчиной. Перед одним из мужчин, как и у меня, лежала газета, и он иногда указывал на что-то в ней во время разговора.
Я выпил кружку и заказал еще, а пока бармен наливал, сложил газету и положил ее на стойку фотографией Патрисии Коломбо вверх. Когда бармен принес мне второе пиво, я указал на фото:
– Тут пишут, что эта девушка Коломбо родилась здесь. Я этого не знал.
Он кивнул.
– Да. Семья жила в паре кварталов отсюда. Переехали они восемь или девять лет назад. Я знал отца, которого она убила.
– Без дураков? – я прикинулся, что удивлен.
– О да. Я знал его, его брата Марио, парней, с которыми они тусовались, Фила Капоне, Джо Батталью, Гаса Латини. Они лет десять-двенадцать тут жили.
– Знали ее? – спросил я, коснувшись фотографии Патрисии.
– Не, не особо. Видел изредка в то время. Милая малышка, всегда одетая как подобает: ленты, кружева, всякая такая ерунда. Время от времени я видел ее со стариком на «Ригли Филд». Этот парень был настоящий фанат «Кабс», раньше он порой очень злился на судей. Помню однажды…
О семье Коломбо бармен рассказывал, обслуживая клиентов, в течение часа, и в какой-то момент ко мне с кружкой пива в руке подошла одна из тех женщин-славянок.
– Черт, я помню Патти, как будто это было вчера, – сказала она. – Раньше моя младшая с ней вместе играла, – она хрипло рассмеялась. – Им приходилось играть вместе, они были единственными двумя маленькими девочками в квартале!
Я взял ей пива, и она продолжила говорить, бармен постоянно возвращался с чем-то новеньким, и из их рассказа у меня сложилась хрестоматийная картинка уважаемого итало-американского семейства из рабочего класса с бейсбольным болельщиком отцом и сидевшей дома и заботившейся о детях матерью: одна девочка и один мальчик с разницей в возрасте в шесть лет. Семейства, осуществившего в конце концов американскую мечту и переехавшего в свой дом в пригороде.
– А потом это… – покачав головой, проговорила славянская женщина, которую звали Вера, кивнув в сторону газетного фото Патрисии.
А потом это.
Я вышел из таверны и прошел последние два квартала, желая взглянуть на дом 1803 по Вест-Огайо-стрит, где родилась Патрисия Коломбо. Двухквартирный, в этой части нижнего Вест-Сайда банальный, как вода из-под крана. Он стоял на углу, а через улицу в соседнем квартале находилась начальная школа Тэлкотт, где училась Патрисия; в кондитерскую на углу она ходила тратить четвертаки, которые ей давал папа, когда она была хорошей девочкой. Она играла в этом квартале, как любой другой городской ребенок: в классики на нарисованных мелом квадратах на тротуаре, в камушки на ступеньках парадных, «Мама, можно?». Я сам играл в эти игры, пока не пришла пора Ринголевио[3], Бак-Бака[4] и костяшек.
Какое-то время я смотрел на это двухквартирное здание, и мысли вылетали, точно пули из автомата. Ее зачали в этом доме, когда ее отец Фрэнк и ее мать Мэри страстно обнимали друг друга. В этом доме она была младенцем, ползунком, дошкольницей, первоклассницей, маленькой девочкой, «всегда одетой как подобает: ленты, кружева…».
А потом это. Отец, мать, брат – зверски убиты.
Была ли она пресловутым дурным семенем? Или ее, как и многих других убийц, толкнуло на это непреодолимое отчаяние?
Возможно, никто никогда не узнает. Такое убийство…
Было уже поздно. Я вернулся на Чикаго-авеню и сел на крыльцо, дожидаясь 66-го автобуса, который отвезет меня обратно на Раш-стрит. Мне следовало думать о книге, над которой я работал, но я не мог выбросить из головы Патрисию Коломбо.
Как, думал я, эта симпатичная маленькая девочка с лентами и кружевами росла, что потом зарезала свою семью?
И как стало известно, что это она?