Хэйлоу Саммер
Принцесса пепла и золы
Когда я закрываю за собой дверь салона, изгоняю из своих мыслей пустые мечты и все эти тра-ля-ля о бале, потому что мне нужно морально подготовиться. Не то чтобы я до смерти боялась: до сих пор мне всегда удавалось выбраться из Запретного Леса живой, с корзинкой сумрачных сморчков в руках. Но я должна оставаться сосредоточенной и не позволять себе невнимательность. Мне уже довелось повидать слишком много мертвых животных, судьбу которых мне совсем не хотелось бы разделить.
3
Такое ощущение, что сегодня что-то произойдет. Облака настолько насыщенного темно-синего цвета, что кажутся совершенно нереальными, и я буквально чувствую запах приближающейся грозы. В воздухе висит гнетущая влажная тяжесть, заряженная зловещей энергией.
Укрыв голову и плечи накидкой, предварительно надушенная ароматами летних трав, я вхожу в Запретный Лес, ныряю в его тени и выбираю первую узкую тропку, которая сворачивает налево и ведет меня через мерзкие кусты ежевики. Готова поклясться, ветки этих кустов двигаются сами по себе, потому что каждый раз умудряются царапать все мои непокрытые участки кожи. Чаще всего достается лицу и рукам, потому что все остальное обычно завернуто в пропахшую травами ткань, но и это довольно неприятно.
Травы призваны заглушить мой человеческий запах, и до сих пор это срабатывало достаточно хорошо. За всю свою жизнь вампиры обнаруживали меня только три раза. Двое из них оставили меня в покое после короткой, неохотной погони, но третья – это была маленькая девочка – преследовала меня с такой упертостью, что мне очень повезло, что я сбежала.
Говорят, днем безопаснее, потому что в светлое время суток вампиры неохотно покидают свои жилища в глубине леса, а если все же делают это, то, как правило, отправляются на короткие расстояния. Но на это полагаться нельзя. В прошлом году в лесу среди бела дня пропали три человека, а позже были найдены обескровленные останки двоих.
Пока, сопротивляясь злобному негодованию кустов ежевики, я пробираюсь в дубовый лес, где водятся самые сочные сумрачные сморчки, в голове у меня крутятся воспоминания о встречах с вампирами. Все романтические представления, которые, возможно, у меня имелись раньше о вампирах, испарились, едва я впервые взглянула в лицо такого существа.
Бледное, изможденное, уродливое, отталкивающее – и не потому, что кости были туго обтянуты кожей, зубы были темно-желтыми, а глаза приобрели красноватый оттенок, а потому, что во взгляде этого существа читалось что-то сломленное. Все, что имело для меня хоть какое-то значение, в этих глазах, казалось, не существовало. В глазах чудовища все это потеряло смысл.
Я дрожу, но это может быть связано с холодным воздухом, порывы которого проносятся над лесной почвой, разгоняя знойную духоту и будоража нервы. Это производит странный эффект: я внезапно чувствую неприятный холод, в то время как на коже выступают капли пота.
Высоко в верхушках деревьев уже бушует ветер. Пройдет совсем немного времени, и начнется сильный дождь. Я оглядываюсь по сторонам и решаюсь, хотя углубляться в лес еще больше – рискованно. Здесь, где нахожусь сейчас, я во время своих предыдущих визитов собрала уже все сумрачные сморчки.
Я пересекаю безвредно бурлящий ручей и высматриваю остатки мертвых деревьев, под которыми сморчки растут особенно хорошо. Когда обнаруживаю симпатичную семейку сумрачных сморчков и опускаю свою корзинку на землю, чтобы встать на колени и сорвать грибы, ржание лошади вырывает меня из умиротворенного сосредоточенного состояния. Откуда этот звук? Он реален или мне просто показалось?
Я сохраняю спокойствие, но не опускаюсь на колени, а просто стою и слушаю. Ветер усиливается, и мне начинает казаться, что я приняла его свист за ржание, но потом тот звук повторяется. Нетерпеливый, почти разъяренный конь где-то совсем рядом громко выражает свое недовольство!
Вампиры не ездят на лошадях. К тому же я не знаю никакого другого ржущего существа, которое могло бы жить в Запретном Лесу, а это значит, что либо лошадь убежала и заблудилась (и это будет ее смертным приговором, если только я ей не помогу), либо в Запретном Лесу бродит еще один человек, которому так же, как и мне, надоело жить. Я осторожно иду в том направлении, откуда услышала ржание, очень тихо, переходя с одной моховой подушки на другую: они поглощают звуки моих шагов.
Запретный Лес образует что-то вроде естественной границы нашего королевства. С одной стороны, на западе, Амберлинг упирается в море. Наша страна врезается в Западный Океан, как полуостров. А на востоке от нападений Кинипетской Империи нас защищает Запретный Лес. По крайней мере, так думал Блаумунд Беззаботный, когда позволил вампирам поселиться в этом лесу.
Тогда, около восьмисот лет назад, был заключен договор. Мы, люди, оставляем в покое вампиров, а вампиры оставляют в покое нас – по эту сторону Леса, по крайней мере. Договор был нарушен лишь однажды со стороны людей, мятежником Фрицем-Хеннингом фон Нюссельгартом, который отправился в Лес с целой ордой крестьян, чтобы изгнать оттуда вампиров. План его состоял в том, чтобы вырубить лес и превратить его в пашню, но из этого ничего не вышло.
Череп Фрица-Хеннинга до сих пор украшает вход в исторический подвал Совета. Вампиры передали эти печальные останки мятежника королю вместе с любезным посланием, которое содержало примечание о том, что договор был нарушен, и в результате чего – аннулирован. Короля охватил страх, и он выстроил между обитаемой землей и Запретным Лесом целый бастион из деревянных бревен, со сторожевыми башнями и бойницами.
Но вампиры никогда не нападали, возможно, они и не собирались этого делать. Наверняка наблюдали за этим зрелищем с самых высоких елей, похлопывая себя по костлявым бедрам, и улыбались, сверкая желтыми зубами, радуясь глупости своих врагов. За несколько долгих веков бесполезный бастион сгнил и рассыпался в прах. Кое-где еще можно найти его следы, но большая часть этого прошлого оказалась погребена под корнями Запретного Леса.
Если сравнивать с другими вампирами и их набегами, наш вампирский народ еще куда ни шло. Лишь раз в сто лет какая-нибудь смелая, дерзая особь отважится проникнуть в обитаемые районы, чтобы высосать кровь беззащитных дев. Такие вампиры в большинстве своем повторяют собственные преступления и в конечном итоге попадаются во время одной из своих греховных вылазок.
В наказание их вытаскивают на яркий солнечный свет, втыкают в грудь острый кол и обливают святой водой. Злодей погибает, и мир воцаряется снова. Иногда я даже не знаю, кого мне больше жаль: девственниц или казненных вампиров. Говорят, в святой воде нежить сморщивается и тает. Вряд ли это приятное ощущение.
Наконец я вижу животное, ржание которого привело меня на поляну, где я никогда прежде не бывала. Это великолепная белая кобыла, оседланная и привязанная к дереву. Я очень удивлена. Кто бы ни привязал здесь эту лошадь, он, видимо, либо глуп, либо безумен, а может, и то, и другое одновременно. Нетерпеливая кобыла, которая все время вскидывает голову и громко ржет, привлечет вампиров так же, как и меня!
Я хочу обернуться и поискать всадника, который должен быть где-то поблизости (иначе он еще глупее, чем я предполагала ранее), но тут мой взгляд падает на попону: герб нашей страны сияет перед моими глазами ярко-желтым и голубым цветами, украшенный маленькой декоративной короной. Я подхожу ближе, кладу руку кобыле на шею и начинаю приговаривать успокаивающим голосом:
– Не волнуйся, моя дорогая. Твой глупый всадник наверняка скоро здесь появится и отвезет тебя домой. А если он этого не сделает, то будет иметь дело со мной!
Лошадей я люблю. Пока стою, положив руку на кобылу, маленькая корона на попоне внезапно перестает меня интересовать, и страх перед вампирами отходит на второй план. Я хочу только одного: вдыхать аромат, которого мне так не хватает с тех пор, как все наши лошади были проданы. Я прижимаюсь щекой к шее кобылы, и она позволяет мне это сделать, а затем с закрытыми глазами впитываю тепло и запах лошади.
Это ошибка, знаю. Серьезная ошибка.
Удар, который обрушивается на меня, внезапный и резкий. Я падаю на землю, на меня наваливается тяжелый груз – тело, вдавливающее меня глубоко в землю так сильно, что я не могу пошевелиться. Все происходит очень быстро. Одна рука хватает меня за платье и разворачивает, так что теперь я лежу не на животе, а на спине, а вторая – сжимает мое горло. В глазах темнеет, я хватаю воздух, задыхаюсь, борюсь за свою жизнь.
Наконец хватка ослабевает. Воздух врывается в легкие, и теперь, когда мои глаза снова могут что-то разглядеть, вижу прямо над собой лицо. Я не могу закричать: дыхания не хватает. Я смотрю в два черных глаза, которые выглядят очень живыми. Это не вампир. Человек. И очень привлекательный.
4
Мне пока так и не удается ничего произнести, я до сих пор хватаю ртом воздух. Кроме того, я в шоке. Этот парень все еще сидит на мне, его рука впивается в ткань моего платья или, скорее, в мою кожу, потому что пальцы проникли в грязную, дряхлую ткань. Другой рукой он держит над моим лицом длинный нож, словно еще не решил, оставлять ли меня в живых. В конечном итоге именно это обстоятельство побуждает меня отказаться от воздуха в пользу безумной вспышки праведного гнева.
– У тебя что, крыша поехала? – кричу я так громко, насколько позволяет мой голос. На самом деле это больше похоже на хриплое карканье, потому что мои голосовые связки еще не до конца справились с удушьем. – Совсем чокнутый, да? Сейчас же отпусти меня или…
– Или что? – спрашивает он. – Я, как видишь, сильнее тебя, и здесь нет никого, кроме нас двоих, ну, еще, может, моей лошади и нескольких вампиров. Но они вряд ли придут тебе на помощь.
– Слезь с меня! Сейчас же!
Теперь мой голос напоминает шипение. А он только смеется и неторопливо, почти вызывающе медленно, высвобождает пальцы из моего платья, засовывает нож за пояс и встает.
Почувствовав свободу, я поднимаюсь с земли, что дается мне совсем не так просто. Я все еще в шоке от падения и предыдущего удара, и вообще – дрожу, если не ошибаюсь. Выглядит он вполне нормальным и вменяемым, но ведь он, должно быть, совершенно не в себе! Кем бы он ни был.
Он убирает волосы с лица, и только тогда я замечаю, что начался дождь. За пределами Леса – настоящий шторм, но здесь куда спокойнее. И все равно – деревья скрипят, ветер свистит, и время от времени мне в лицо летят дождевые капли.
Безумный, жестокий человек, что стоит напротив, кажется на несколько лет старше меня. Понятия не имею, на сколько. У него чуть длинноватые волосы, темно-русые, но, поскольку они влажные, а свет здесь довольно тусклый, я не могу определить точно. Его глаза черны, и это кажется мне странным, потому что глаз такого цвета просто не бывает, и темные веснушки покрывают его лицо, шею и руки. Обычно веснушки выглядят мило или забавно, но у него они смотрятся дико, словно узор на шерсти животного. От правой щеки незнакомца ко лбу тянется первый шрам, второй, более короткий, – от левого угла рта к подбородку. Мой взгляд застревает на нем, и я невольно задаюсь вопросом, что произошло.
– Ты в порядке? – сдержанно спрашивает он. Похоже, мой взгляд совсем ему не нравится. – Или я тебе что-то сломал?
– Спасибо за вопрос, идиот! – отвечаю я, и мой гнев вспыхивает с новой силой. – Я жду объяснений!
– Я думал, ты вампир.
Недоверчиво смотрю на него. Я – вампир?
– Да, Лунолицая, – говорит он. – Ты бледная, оборванная и косматая и прижималась к моей лошади! Я решил, что ты хочешь ее укусить, вот и пришлось действовать быстро.
Нет слов. Лунолицая! Бледная, оборванная и косматая! Не знаю, что шокирует меня больше. Само нападение, при котором совершенно незнакомый человек изорвал мою одежду, или это суждение о моем внешнем виде.
Кстати, о разорванной одежде. Оглядев себя, я обнаруживаю, что мое платье настолько ветхое и драное, что из-под лохмотьев выглядывает пупок. И этот тип смотрит прямо туда!
– Эй! – угрожающе говорю я, сгребая то, что осталось от платья, чтобы прикрыть свою наготу. И в то же время рыскаю глазами по земле в поисках своей накидки. Куда она подевалась?
– У тебя и пупок бледный, – отмечает он. – Почти бесцветный.
– Ты спятил?! – ошеломленно восклицаю я. – Какое тебе дело до моего пупка? Тебя это, вообще, касается? Да как ты смеешь! Ты уничтожил мое платье! Тебе придется возместить это. У меня всего два летних платья, я не могу позволить себе остаться без одного из них.
– Да-да, нет проблем.
– Нет проблем? Я хочу четыре золотых!
– Четыре золотых? – недоуменно спрашивает он. – В качестве компенсации за эту тряпку?
– Это как со старыми каретами, – объясняю я. – За древнюю карету торговец, возможно, дал бы только миску крупы, но если кто-то разобьет эту карету, то придется раздобыть новую, а это стоит гораздо больше, чем можно было бы получить за старую!
– Вот как.
– То же и с моим платьем. Ясно тебе?
– Ты не умеешь шить?
– Не зли меня! Ты испортил платье! Набросился на меня, напугал и чуть не задушил! За это ты дашь мне четыре золотых!
– Две.
Ступор. Две золотые монеты были для меня целым состоянием. Я и не рассчитывала, что он согласится.
– Три, – робко отвечаю я.
Гремит гром, гремит оглушительно громко. Мы оба поднимаем глаза к небу. Дождь, как ни странно, перестал, но та его часть, что видна за верхушками деревьев, черным-черна.
– Мне лучше вернуться домой, – говорю я. – Давай сюда монеты!
– Что ты вообще здесь делаешь? – спрашивает он. – Так глубоко в чаще Запретного Леса?
– Я могла бы спросить тебя о том же, но мне все равно.
– В самом деле?
– Скажем так: я вижу на тебе арбалет, колчан со стрелами и могу предположить, что ты собираешься лишить жизни какое-нибудь животное, чтобы прицепить к своей шляпе его великолепный хвост или поджарить его печень в тыквенном масле и голубой куркуме. Обычное дело.
– В голубой куркуме? – удивленно спрашивает он. – Откуда ты знаешь про голубую куркуму?
– Прибавим к этому изрядную долю невежества, – продолжаю я. – Из чистой вежливости я не называю это глупостью, ведь ехать на лошади в этот лес – абсолютное слабоумие. Вампирам запрещено нападать на нас, людей, потому что они опасаются, что у них будут неприятности, если кто-то вдруг убьет не того человека. Но что касается лошадей, кошек и собак – тут у них нет никаких ограничений, и они набрасываются на животных, не думая о потерях. Это безобидные жертвы, из-за которых никто не развяжет войну.
Он хмурится и молчит. Громыхает снова, и земля гудит, будто тролли, швыряя громадные камни, играют в кегли в своих подземных пещерах.
– Что это за шрамы? – спрашиваю я, пока он упорно молчит, а мне очень хочется знать.
Боюсь, это был неправильный вопрос, потому что он тут же отворачивается и отвязывает свою лошадь.
– Эй, мои золотые монеты! – кричу я. – Не смей уезжать отсюда, не отдав мне моих денег!
Он садится на свою лошадь, берет в руки поводья, и я вижу, как моя компенсация ускользает.
– Давай, – говорит он, протягивая руку. – Я возьму тебя с собой. Иначе вампиры достанут тебя по дороге домой, а мне придется испытывать угрызения совести.
– Они меня еще ни разу не достали!
И тут я вспоминаю, что моей накидки больше нет. Нет этого куска ткани, пахнущего летними травами и скрывающего мой человеческий запах. Где же она? Без нее я чувствую себя беззащитной. Яркая вспышка молнии и оглушительный раскат грома заставляют моего недавнего знакомого просто подхватить меня руками за подмышки и утащить вверх. Раз – и я сижу перед ним на кобыле, и вот уже она пускается в галоп.
Без сомнения, он умеет ездить верхом, а лошадь его – невероятно ловкая и бесстрашная. Она не боится ни грозы, ни теней между деревьями, которые движутся подозрительно проворно. Неустрашимая, она перепрыгивает через упавшие деревья, пробирается сквозь кусты и за очень короткое время достигает лесной окраины, хотя и не там, где я обычно выхожу из леса. Чтобы добраться домой – без сумрачных сморчков, – мне придется целый час идти пешком.
Столь же быстро, как взлетела на лошадь незнакомца, меня перенесли обратно на землю. И вот я стою в своем изодранном платье, придерживая его у груди, и смотрю вдаль, где в разрыве облачного покрова снова появляется солнце. Еще немного, и шторм уйдет на восток.
– Протяни руку! – приказывает он мне, держа в руке кожаный мешочек, и, почуяв золото, я подчиняюсь.
Я протягиваю ему открытую ладонь, и туда льются монеты: две золотые, три серебряные и десять медных. Все, что было в его кошельке.
– Этого достаточно? – спрашивает он.
– Ну, думаю, да.
– Хорошо, Лунолицая. Значит, мы в расчете.
– Нет! – возражаю я хотя бы потому, что он снова назвал меня Лунолицей. – Ты еще не извинился передо мной.
– Ну ладно, – не особо раскаиваясь, монотонно говорит он. – Тогда извини, что я принял тебя за вампира и хотел защитить свою лошадь от твоего кровожадного укуса. Что-нибудь еще?
– Это, – отвечаю я, указывая на попону под его седлом.
– А что там?
– Герб нашей страны и над ним – корона!
Он смотрит в том направлении, куда я указываю, и, кажется, сам несколько озадачен, что видит на попоне корону.
– Ах, это, – говорит он. – Эту попону я… позаимствовал.
– Позаимствовал!
– Именно так.
– Потому что ты – вор? Кто ты вообще такой?
– Я не вор! – отвечает он. – Мне разрешили позаимствовать эту попону. Принц разрешил.
– О, Его Высочество разрешил, сам наследный принц?
– Точно.
– А почему? Что у тебя с этим парнем?
Мой незнакомец смеется и внезапно уже не кажется мне таким противным. И мне любопытно, какого цвета на самом деле его глаза, которые даже при ярком свете выглядят почти черными. Они синие или карие?
– Скажем так – мы живем в одном замке.
Да уж, загадка. Насколько мне известно, наследный принц – единственный сын короля. Никогда не слышала, чтобы у него был брат или кузен-одногодка. Но вдруг до меня доходит. Конечно же, он не относится к королевской семье!
– Ты – его слуга? – спрашиваю я.
Он, кажется, ненадолго задумывается над моим вопросом, а потом медленно кивает:
– Да, так оно и есть. Я его камердинер.
Я не верю ему. Он все это выдумал и солгал, иначе бы не медлил с ответом.
– Долг зовет, – говорит он, поворачивая лошадь в сторону города. – Ну как, доберешься до дома так, чтобы на тебя никто не напал?
– На меня сегодня уже напали. Вероятность того, что это случится снова, невелика.
– Ну знаешь… По-моему, ты заблуждаешься. Вероятность всегда одна и та же, сколько бы нападений тебе ни пришлось пережить.
– В лес я не вернусь.
– Разумно. Ну, прощай, Лунолицая!
– Клэри!
– Что?
– Меня зовут Клэри!
– Ладно, Лунолицая по имени Клэри. Может, однажды наши пути снова пересекутся. Не позднее того дня, когда мне понадобятся новые хвосты для шляпы, а для этого придется поскакать в лес, чтобы убивать беззащитных белок.
Явная насмешка в его голосе не ускользает от меня. Шляпы этот парень, конечно, не носит, так что хвосты – чьи бы они ни были – ему не нужны.
– Я искала сумрачные сморчки, – говорю я ему в этот тонкий момент прощания. – Теперь нам придется есть суп без сморчков, и кое-кому это совсем не понравится!
– Как трагично! Мне следовало бы осыпать тебя золотом, чтобы компенсировать эту прискорбную участь!
На прощание он еще раз улыбается, а потом, как в книжке с картинками, скачет к золотому свету на горизонте. Белый конь, загадочный незнакомец с веснушками и шрамами на красивом лице. Не сочти он меня бледной, оборванной и косматой, я, может, и влюбилась бы в него. А так я сохраняю свое достоинство и просто иду домой.
5
Я подшиваю платье и сохраняю деньги. Сначала думала, что ткань слишком ветхая и истлевшая, чтобы ее штопать, но потом залатала ее с изнанки другим куском материи, и вот мою тряпку снова можно носить!
Короче, признаюсь: сперва, на какой-то короткий миг, у меня возникло искушение купить себе у портного за две золотые монеты бальное платье, но это, конечно же, было бы ужасным транжирством. Моя фея-крестная пообещала раздобыть платье, и каким бы оно ни было, этого платья будет достаточно. В конце концов, я не собираюсь покорять принца, мне всего-то нужно тщательно осмотреть замок, дабы найти некоего камердинера. А его в том, что касается моего гардероба, не обмануть.
А что насчет сумрачных сморчков, а то из-за них у меня, само собой, были огромные неприятности. Причем я считаю виновниками своих бед вовсе не сморчков – и не их отсутствие в овощном рагу, – а изнурительные часы утренней примерки. Каникла рыдала, не сумев втиснуться ни в одно платье, Этци сводила мать с ума своими особыми пожеланиями, а портной в конце примерки потребовал плату за консультацию, на которую ушли почти все деньги, выделенные мачехой на траты подобного рода.
Горькая правда в том, что Этци и Каникла не могут позволить себе дорогие бальные платья. Подобная одежда превосходит наши возможности. Им придется сшить простое платье, без шикарных деталей, которых она желала, для Этци, а Каникле, которой любой лишний слой ткани только прибавит объемов, использовать самую простую повседневную материю.
Все это, конечно, довольно удручающе, а тут еще я возвращаюсь домой в полдень в скандально испорченном платье и без единого сморчка (а еще без своей накидки и корзины, но кого это волнует?).
– Где ты шлялась? – спросила моя мачеха.
– В лесу. На меня напали.
– И кто же?
– Вампир. Я еле вырвалась!
– Расскажи эту сказочку своим сестрам. Они достаточно простодушны, чтобы поверить в это. А мне не надо! Ты умышленно разорвала свое платье, пока лазила не пойми где и плевать хотела на свои обязанности! К тому же опоздала на целый час, а нам пришлось сидеть тут на пустой желудок. О чем ты только думаешь?
И так – целых десять минут, несмотря на пустой желудок. А затем она позволила мне разогреть и подать суп без сморчков.
С тех пор в лесу я не была, потому что инцидент, который произошел два дня спустя, взбудоражил весь город. Люди толкуют, что на окраине леса бродит зверь, опаснее любого вампира. Что именно за зверь – слухи расходятся. Дело в том, что несколько крестьян, работавших на полях, были найдены с укусами и без сознания, а после того как пришли в себя, не могли ничего вспомнить. И теперь странное животное видели снова и снова, но как только его пытаются догнать и убить, оно исчезает в чаще леса.
В моих ушах это звучит не сказать чтобы очень опасно, хотя, по словам очевидцев, этот зверь должен иметь острые когти, огромную пасть и ядовитое дыхание (или же – можно выбирать – шипы на лапах, жало на спине, две головы вместо одной, несколько глаз, шесть-восемь или даже двенадцать ног, длинный хвост, похожий на бич, рог на лбу, а еще – как утверждал один ребенок – утиные лапки). Тем временем, однако, история приобрела более угрожающий характер, поскольку выяснилось, что животное заразило крестьян загадочной болезнью – гриппом с высокой температурой. Состояние мужчин ухудшается с каждым днем, поэтому становится все более необходимым найти неизвестное животное и разобраться в этой загадке.
Не испытывая ни малейшего желания быть укушенной или зараженной утконогим двенадцатилапым недоразумением с рогом на лбу и бичевидным хвостом, а также угодить прямо в руки поисковых отрядов короля, я благоразумно держусь в стороне от Запретного Леса. И даже моя мачеха не имеет ничего против, потому что боится, что в противном случае я могу заболеть таинственной болезнью или, того хуже, заразить ее саму и моих сводных сестер. По этой причине всем нам пришлось отказаться от аромата сморчков в еде, пусть и вкуса, как приходится признаться, мне не хватает.
Три недели миновало с момента того происшествия, что приключилось со мной в Запретном Лесу, и пока я сегодня днем копаю картошку в огороде, размышляя, чем бы приправить вечернее рагу, чтобы оно без сморчков не казалось столь пресным и безвкусным, между бобов и помидоров выныривает остроконечная шляпа моей феи-крестной. Она пряталась среди кустов, опасаясь мою мачеху, презрения и злобы которой она боится, как огня.
Та не раз чихвостила мою фею-крестную с единственной тщеславной целью – не оставить нетронутым ни одно из ее слабых мест. Она с пристрастием припоминает свидетельство, полученное моей феей в Академии Фей (вообще-то, именно так я о нем и узнала), не слишком тактично говорит о ее невысоком росте, охотно высказывая подозрение, что определенное сходство моей феи с гномами, безусловно, вовсе не случайно. Вдобавок мачеха обвиняет ее в дилетантстве, отсутствии вкуса, магических провалах и умственной икоте (что бы это ни значило, но вряд ли похоже на то, чем мне хотелось бы обладать).
Можно понять, почему моя фея так напугана, что пытается всеми возможными способами избегать моей мачехи, как, например, сегодня, когда она ползает по огороду, не появляясь до тех пор, пока на горизонте не станет чисто. Хотя такое поведение вряд ли выставляет ее, как фею-крестную, в лучшем свете. Как она собирается таким образом поддержать меня против мачехи? Скорее уж мне придется протянуть руку помощи моей фее. Но не важно. Если честно, я никогда не верила, что старания моей феи приведут к чему-то хорошему, хоть иногда и делаю вид, что это так, чтобы она не слишком огорчалась.
Я прислоняю лопату, которой только что выкапывала картофель, к ближайшему дереву и приветствую ее, используя традиционную формулировку:
– Призрачных желаний, фея-крестная! Что случилось?
– Возблагодарим призраков, Клэри! Пойдем со мной!
Она машет листком бумаги и пером перед моим носом и, пританцовывая, устремляется к компостной куче.
Там, где высокие стены скрывают неприглядные кучки от посторонних глаз, она кладет бумагу на камень, опускает перо в чернильницу на поясе и протягивает его мне.
– Вот, дитя мое. Подпиши это!
– Что это такое?
– Твое согласие, что ты будешь присутствовать на балу.
– Зачем мне это подписывать? Я ведь сказала уже, что пойду.
– Такой масштабный праздник требует тщательной организации и планирования! В замок будут допущены только те, кто письменно подтвердит свое согласие, вот так-то. Таким образом, каждый гость будет встречен должным образом.
Я замечаю, что рука феи закрывает заметно большую площадь бумаги.
– И что же там сказано? – спрашиваю я, указывая на ее руку.
– А, формальности. Что можно, что нет, как одеваться и вести себя надлежащим образом, что приглашение не распространяется на третьих лиц и, следовательно, не может быть отдано, продано или выкуплено на аукционе, и тому подобное.
Как-то подозрительно, хотя, с другой стороны, думаю, вряд ли обещание присутствовать на королевском балу может содержать что-то противозаконное или аморальное. После минутного колебания я беру перо и подписываюсь.
– Есть еще кое-что! – говорит моя фея- крестная, вытягивая бумагу из-под моего пера, пока я заканчиваю последний завиток. – Твое воскресное платье вычищено и аккуратно выглажено?
– Э-э… нет. Я понятия не имею, когда в последний раз надевала свое воскресное платье!
– Ты должна привести его в порядок!
– Почему? Когда?
– К завтрашнему дню, потому что ты приглашена на одно мероприятие в замке.
Мне тут же вспоминается мой таинственный незнакомец. Встречусь ли я с ним в замке? Сердце бьется быстрее, едва его образ всплывает перед моим внутренним взором. Разум осуждает эту реакцию, что, однако, никак не отражается на моем пульсе.
– Это своего рода вводное мероприятие, – объясняет моя фея. – Тебе и некоторым другим девушкам объяснят, как будет проходить бал и как вам следует себя вести. Такая себе публичная репетиция, если угодно.
– Значит, Этци и Каникла тоже будут там?
Моя добрая фея выглядит смущенной. Да что здесь происходит?
– Нет, – отвечает она после продолжительной, неловкой паузы. – Считается, что для них в репетиции необходимости нет.
– Я не понимаю…
– Они посещают школу для высокопоставленных дочерей. В замке считают, что учениц этого заведения не нужно дополнительно обучать манерам.
– А меня нужно? – возмущенно спрашиваю я. – Так и скажи, что это курсы придворного этикета для простолюдинок!
– Ну, можно сказать и так.
– Я туда не пойду!
– Но это обязательное условие для посещения бала.
– Плевать я хотела на такие условия.
– Ты только что подписалась, что согласна на это!
– Предательница! – кричу я. – Меня приглашали на восьмой день рождения кронпринца! И никто тогда не проходил со мной курсы придворного этикета! А единственным человеком, который опозорился в тот день, был сам наследный принц!
– Да, ты уже говорила, – недовольно замечает моя фея. – Приведи в порядок свое платье, я заеду за тобой завтра днем в три часа. Иногда, чтобы достичь больших целей, нужно просто пересилить себя. Я знаю, о чем говорю.
Больших целей, как же. Зачем мне вообще идти на этот дурацкий бал? А, ладно. Я просто посмотрю на замок изнутри и научусь говорить «Спасибо», «Пожалуйста» и пользоваться салфеткой. Всегда хотела этому научиться.
Воскресное платье мне удается вынуть из шкафа только вечером. Весна была сырой, и, должно быть, именно из-за этого весь подол моего лучшего платья заплесневел. Пятна плесени разбросаны и по всей ткани. Я тщательно выстирываю одежду и надеюсь, что к завтрашнему дню она высохнет. Ночь тепла, и я вывешиваю платье на ветру – это может сработать.
На следующее утро отглаживаю еще влажное платье раскаленным утюгом и осматриваю свои волосы. После первой робкой попытки распустить их и расчесать отдельные пряди я откладываю эту утомительную работу на потом. У моей мачехи и сестер сегодня в полдень назначена встреча с портным в городе, тогда у меня будет достаточно времени, чтобы привести волосы в порядок.
К сожалению, моя мачеха, кажется, догадывается, что я что-то замышляю. Она все утро наблюдает за мной с особенно недовольным выражением на лице. Но, может, это связано и с тем, что мачеха боится визита к портному. Диета Каниклы ни к чему не привела, а Этци все еще надеется, что портной выскочит из подсобного помещения с великолепным роскошным одеянием в руках и отдаст его за бесценок. Моя мачеха знает, какое испытание предстоит ее нервам. Наверное, поэтому она нагружает меня самыми немыслимыми заданиями, требуя, чтобы все было сделано до ее возвращения от портного.
– Я не хочу, чтобы ты сидела сложа руки, пока нас не будет, – чеканит она в ответ на мои протесты. – Кстати, о сидении – стул Каниклы снова расшатался. Боюсь, придется поручить плотнику немного укрепить его. Займешься этим?
Я киваю. Спасибо за оправдание, дорогая мачеха! Теперь я знаю, что ответить, когда ты сегодня вечером спросишь меня, где я была весь день. Наскоро накрываю ранний обед, стираю белье, возвращаюсь в холл, полирую окна на крыльце, меняю травы в мешочках, что лежат в платяных шкафах, латаю скатерть, в которой Каникла на днях прожгла дыру в тайной попытке зажарить кусок нанизанного на вязальную спицу рыбного филе из миски Гворрокко над настольной лампой.
