Кирсти Мэннинг
Потерянные сокровища
Глава 5
Кейт
Лондон, наши дни
Урчание в животе заставило Кейт посмотреть на часы – 15:30. Весь день без перерыва она делала записи, беседуя с Саанви и Гейл, пока Маркус корпел над каждым кадром.
Время визита подходило к концу – их пропуск действовал до 16:00, но она хотела успеть осмотреть еще пару экспонатов.
На столе слева от нее был выставлен золотой помандер, или это был флакон для духов, усыпанный алмазами, рубинами, изумрудами, сапфирами и шпинелями. Кейт представлялось, как лондонская аристократка держит под носом этот флакон, вдыхая запах амбры, гвоздичного масла и корицы, чтобы перебить зловоние разлагающихся зачумленных трупов, пока ее карета мчится по городским улицам.
И наконец, последний экспонат, покоящийся на своем пьедестале, практически незаметный – крошечное кольцо с одиночным алмазом – солитер.
Бриллиант был вставлен в золотую оправу, а сам золотой ободок покрыт белой глазурью. Кольцо было таким простым. И таким крошечным. Что оно символизировало – траур или любовь?
Кольцо так поразило Кейт, что она вдруг подумала, если бы ей довелось самой выбирать обручальное кольцо, то она хотела бы точно такое. Кейт судорожно сглотнула, почувствовав сухость во рту и легкое головокружение, – нахлынувшие воспоминания о Джонатане вкупе с духотой в тесном помещении совершенно сбили ее с рабочего настроя. Она вновь ощутила запах льняного масла и дубовой стружки в волосах Джонатана, вспоминая, как он закончил полировать и установил последние шкафчики кухонного гарнитура в ее особняке, а затем усадил ее на столешницу и сделал ей предложение. Эти теплые глаза и озорная улыбка…
Кейт приняла предложение, но втайне она была огорчена, что Джонатан сделал его без кольца. Оказалось, что мечтательная девочка, любившая проводить время за туалетным столиком прабабушки Эсси, примеряя бисерные ожерелья и разноцветные серьги, не исчезла полностью под костюмами индивидуального пошива и шелковыми блузками.
Должно быть, Джонатан уловил это тайное огорчение на ее лице и заметно смутился, но кто бы стал осуждать за это?
– Но я думал, что ты точно знаешь, чего хочешь. Поэтому я не…
Она прервала его бормотания долгим, неторопливым поцелуем. Притянув Джонатана к себе, она сорвала с него рубашку, осыпав их обоих душистыми опилками.
Кейт глубоко вздохнула.
Она отступила от стола с кольцом и постаралась сморгнуть выступившие слезы. Ей показалось, что грубый свет флуоресцентных ламп выставил напоказ ее личное горе. Перед отъездом в Лондон она успела подписать документы для развода, но еще не отправила их обратно адвокату Джонатана.
– Ты в порядке? – спросил Маркус, оторвавшись от созерцания изумрудных часов, вокруг которых он пытался расставить свои софиты и светоотражатели.
Подошла Саанви и, как бы поддерживая, взяла Кейт за руку. Смутившись, Кейт пожала плечами и солгала:
– Смена часовых поясов. Извините!
Маркус внимательно посмотрел на нее, озабоченно нахмурив брови.
– Мы можем закончить на сегодня, если хочешь.
– Да я в порядке, четное слово. Не хочу ничего упустить… – подступив к столу, она снова осмотрела камеи, саламандру, изумрудные часы… помандер.
С чего же начать?
Каждая история нуждается в хорошей интриге. Изумрудные часы казались очевидным выбором, но взор Кейт притягивало это маленькое черно-белое кольцо. Его простота зацепила ее. Следуя кивку Кейт, Саанви взяла его и поднесла к свету. Бриллиант вспыхнул словно пламя, и Кейт задалась вопросом: почему такое простенькое кольцо было зарыто в сыром подвале вместе с более ценными подвесками и часами?
Алмаз был плоскогранный и совершенно чистый. С помощью окуляра Кейт исследовала его на предмет временных изменений. Дефектов. В наше время при современных технологиях алмаз можно нарастить и сертифицировать наравне с природным, а неограненный камень отполируют так, что он будет искриться на всю комнату.
Кейт делала тщательные заметки:
3–4 карата, конец XVI или начало XVII столетия?
Маленький размер кольца. Возможно, для ребенка или миниатюрной женщины. Выемчатая эмаль. Маньеристский стиль. Черные цветы на белом. Анютины глазки? Незабудки? Кольцо обручальное? Или талисман в стиле мементо мори?
Какие заверения были даны вместе с этим кольцом? Как оно оказалось в Лондонском музее?
– Саанви, вы не знаете, откуда этот камень?
– Ну, на этот вопрос я могу вам ответить, – отозвалась хранитель, улыбаясь. – Мы протестировали его с некоторыми другими и теперь точно знаем, что сырье было из Голконды. Так что это кольцо, – она снова поднесла его под свет софита, и алмаз вспыхнул теплым огоньком ночной свечи, – родилось в Индии.
Алмаз-сырец
Голконда, Индия, 1630 г.
Мальчик проснулся от криков брата. Это продолжалось с прошлой луны.
Сачин поднялся с соломенной циновки, которую он делил с отцом, подпоясался кожаным ремнем, завязав его узлом, и бесшумными шагами стал пробираться сквозь грязь на полу в дальний угол хижины, где лежал его брат Арджун, связанный по рукам и ногам веревкой.
Опустившись на колени, Сачин осторожно положил руку на бедро мальчика, чтобы успокоить его. Затем он ослабил веревки на лодыжках брата и обнял его голову. Поцеловав брата в макушку, Сачин прошептал молитву Махадеве.
Арджун отпихнул брата ударом двух кулаков, связанных вместе, но его взгляд был похож на взгляд перепуганного животного. Он всхлипнул и постарался как можно плотнее сжаться в клубок.
Сачин чувствовал, что от брата исходит запах высохшей мочи. Он встал, затем помог Арджуну подняться на ноги. Они пошли на берег реки, чтобы совершить омовение и прочитать молитву.
В это время в противоположном углу глинобитной хижины их мать и сестра возились возле очага. Сестра скатывала в ладонях шарики из пшеничного теста и черного сахара. Мать заправляла специями большой чайник, кипевший на углях, – палочку драгоценной корицы, кусочек корня имбиря, горсть гвоздики и щепотку кардамона. Аромат распаренных специй смешивался с дымом и наполнял хижину. Гита – старшая сестра – должна была сходить с крошечным кувшином за парным молоком, которое давала корова, принадлежавшая деревенской общине, и тогда они закончат приготовление утреннего чая.
Когда братья шли к реке, Арджун вертел головой в разные стороны, раздувая ноздри, как верблюд, принюхивающийся к ветру, и вскоре стало видно, что он успокаивается. Задрав голову к небу и разглядывая проплывающие облака, он словно пытался вдохнуть их. Рассмеявшись, он поднял вверх связанные руки в надежде ухватить белые клубки, как пролетающих бабочек.
У Сачина сжало грудь, когда он заметил кровоточащие рубцы на запястьях брата. Он подумал, что, возможно, мама даст ему немного куркумы и топленого масла, чтобы обработать раны.
Как же ему хотелось развязать Арджуну руки! Но после того, как брат ударил местного брахмана о каменную стену во время совершения молитвы, отец пообещал общине, что будет держать своего старшего сына на привязи, как зверя.
Брахман сказал, что у Арджуна дьявольская лихорадка, но он ошибался. Арджун не был одержим злом. Просто его напугала и сломила авария в шахте, которая произошла годом раньше. Это же чудо, что он выжил, думал Сачин. Арджуна завалило в забое, где он работал. Он был погребен под кучей грунта, обвалившегося со стен. С тех пор он уже не был самим собой. Никто не хотел встречаться с ними взглядами, когда они шли к реке мимо таких же глиняных хижин, как и у них.
Горный утес возвышался над холмистым подножием, заросшим джунглями. Воздух был густой и влажный. На лбу Сачина уже начали проступать капельки пота. Из глубин тропического леса доносился утренний птичий щебет и вопли диких обезьян. Уже не первый раз Сачин задумывался, а каково было бы углубиться в эти дебри и затеряться среди пышной листвы. Какие земли, что за королевства находятся за этими горными хребтами?
Мимо них шел караван из дюжины деревянных фургонов, запряженных волами, покрытыми дорожной пылью. Дорога, соединяющая шахты, крепость Голконды, Хайдарабад и порт Гоа, представляла собой непрерывный поток караванов. Одни были нагружены хлопком, шелком, рисом, кукурузой и солью. Другие везли заморские специи, сахар и мускатный орех. Большинство торговцев составляли кочевники и персы. Но последнее время здесь стали появляться разного сорта чужеземцы, обутые в изящные туфли, обливающиеся потом в своих длинных чулках, шерстяных панталонах и камзолах, с прилипшими ко лбу локонами напудренных париков.
Эти откормленные мужчины с мясистыми розовыми щеками бродили по деревне между глиняными хижинами с соломенными крышами, проклиная и распугивая коз и цыплят, попадавшихся на их пути. Они пытались с помощью подкупа пробраться к шахтам, располагавшимся между рекой и подножием хребта, но местные торговцы и охрана не шли на подкуп. Эти шахты принадлежали королю Голконды, и если чужеземцы хотели увидеть добытые алмазы, они должны были идти со всеми другими торговцами на местный базар.
Бык вяло помахивал хвостом, когда один из чужеземцев остановил фургон и приказал выгружать из него мешки с пшеном. Сачин слышал, что этот белый человек, с обгоревшим на солнце носом и щеками, выложил двадцать тысяч золотых пагод за один рубин и горсть алмаза-сырца. Он пытался представить себе вес этого золота и что можно было бы купить на него для родителей, братьев и сестер. Они могли бы полечить Арджуна у хорошего городского лекаря. Купить стадо коров для молока и приготовления мягкого сыра. Возможно, и поле, чтобы выращивать рис или пшено. Ведь его родители уже немолоды и сгорбились не по годам, а получали по три пагоды в год за тяжелый труд в шахтах.
Сачин не спеша шел вниз по склону, где с шумом несла свои воды по галечному дну река Кришна. Арджун семенил впереди, дергая за веревку, жаждущий побыстрее добраться до воды. Этот ежедневный совместный ритуал омовения в реке стал единственным радостным моментом для Сачина, перед тем как он прочтет молитву и отправится на работу в забой.
Искупавшись, Сачин встал на колени рядом с братом. Он слышал, как неподалеку женщины просеивали гальку в плетеных корзинах и раскладывали ее на берегу, чтобы она просохла. Затем их дети несколько раз переворошат эту гальку, чтобы она прожарилась на солнце со всех сторон, а женщины возьмут деревянные дубинки и примутся дробить ее. Когда это будет сделано, все снова соберут в корзины и опять начнут просеивать.
Под жуткий галечный скрежет, разносившийся в тяжелом влажном воздухе, Сачин трижды поклонился статуе богини Лакшми и начал молиться. После молитвы брахман смазал им брови оранжевой пастой, состоящей из топленого масла с шафраном, и приклеил семь рисовых зерен для обретения силы и благополучия.
Сачин потерял счет рисовым зернам, побывавшим у него на бровях. А все алмазное сырье, которое они извлекли из своих забоев, было темным и мутным и принесло им лишь новый тюрбан и несколько отрезков хлопка.
Сачин и вся его семья омыли руки и ноги в реке, и брахман раздал им дневную порцию пищи – горстку риса на сплетенных листьях шореи. И еще сегодняшнее утро одарило их медной чашкой теплого топленого масла, смешанного с сахаром и корицей, чтобы сдобрить рис.
Сачин посмотрел в сторону растущего поблизости баньяна, в тени которого спал, свернувшись калачиком, Арджун. Веревка была привязана к стволу. Вот такова теперь была их жизнь: добывать алмазы в шахтах и таскать с собой на привязи сына, как какого-то дикого козла, и его брата.
Солнце поднималось все выше, и камни в забое нагревались все сильнее. Сачин должен был работать быстрее, чтобы не обжечь пальцы. У него пересохло в горле. С трудом сглотнув, он страстно захотел погрузиться в мелководье Кришны.
Арджун лежал и стонал, волосы облепили его вспотевшее лицо.
Сачин зачерпывал гравий полными пригоршнями и просеивал сквозь пальцы, высматривая искорки света. Он делал это снова и снова. Кожа на руках была вся содрана и раздражена. И вот наконец он зажал между пальцами алмаз-сырец. Сачин вытер камень о набедренную повязку и подставил к свету. Охранник заметил это и подошел ближе, чтобы Сачин не проглотил находку.
Сачин послушно кивнул, и сердце его учащенно забилось, когда старший охранник достал баньяновый лист и приложил к нему камень, чтобы проверить его чистоту. Парень потянулся посмотреть, но тут же получил оплеуху и был отправлен работать дальше. Охранник ухмыльнулся, и алмаз перекочевал в кожаный мешочек, висевший на его ремне.
Остальные охранники выстроились плотной стеной за спиной Сачина и зорко следили за работой в забое, а мальчик вновь взялся просеивать гравий, надеясь на новую удачу…
Пот заливал его лицо. Если бы он только мог глотнуть воды. Или хотя бы напоить мать и сестру.
Под деревом зашевелился Арджун. Он встал и стал дергать за веревку, которой был привязан к стволу.
Охранники обернулись и принялись смеяться. Для них он был всего лишь забавой, как танцующая обезьяна на базаре. Сачин тяжело вздохнул и отвернулся, чтобы не видеть этой жестокой сцены, и вдруг заметил среди груды гравия характерный проблеск. Он отклонился в сторону, чтобы его тень скрыла алмаз.
В это время Арджун начал стонать и пинаться. Он рванулся изо всех сил, оборвал веревку и побежал прямо на охранников. Они оставили свои посты позади Сачина и кинулись навстречу Арджуну.
– Шабдкош! Шабдкош!
Дьявол.
Один из охранников повалил Арджуна на землю, другой схватил его за ноги, а третий вытащил из-за ремня пистолет. Отец Сачина выскочил из забоя и бросился к охранникам. Подняв руки вверх, он встал между дулом пистолета и своим старшим сыном. Отец громко спорил с главным охранником, когда Арджуна снова привязывали к дереву.
Когда мать, оставив свою корзину, бросилась успокаивать сына, Сачин нагнулся, выковырял алмаз из гравия и ахнул. Камень был чист, как слеза, и сиял так, будто у него внутри поселилось пламя.
Как зачарованный, Сачин не мог оторвать взгляда. Никогда раньше не видел он такого сияния. А ведь камня еще не касались полировочные круги. И Сачин сразу понял, что у него в руках особенный алмаз. Впервые он поверил заверениям брахмана, что алмазы Голконды самые могущественные. Сжав камень в кулаке, Сачин призывал силу камня и силу своей коронной чакры защитить его брата.
Арджун стонал и бился, привязанный к дереву, а мать стояла рядом и взывала к Божественной матери.
Старший охранник заорал, требуя порядка. Отец обернулся к мечущемуся Арджуну и принялся умолять его успокоиться.
Сачин оттянул веко и вложил за него алмаз, затем тоже бросился к брату. Камень щекотал ему глазное яблоко, и слезы потекли ручьем, но Сачин смахивал их тыльной стороной ладони. Этот алмаз спасет их всех.
– Арджун! – взмолился Сачин, подбегая к брату.
Арджун стоял на коленях, связанный по рукам и ногам. Во рту у него пенилась слюна, и на шее вздувались вены, когда он бросался на охранников, которые били его ногами, обзывали и дразнили, будто они на петушиных боях.
– Остановитесь! – закричал Сачин, бросаясь между охранниками и преклоненным братом, как до этого поступил его отец.
Охранники перекинулись на него и сбили с ног.
– Шабдкош! – крикнул один из охранников, хохоча.
Арджун кинулся ему под ноги и вцепился зубами в лодыжку. Охранник запрокинул голову и взвыл, как волк.
Сачин почувствовал, как камень все глубже впивается в его глаз, когда он упал на Арджуна, чтобы прикрыть от новых побоев, и теперь их мокрые от пота тела переплелись в один катающийся по грязи клубок.
Последнее, что слышал Сачин, были пистолетные выстрелы.
Один, затем второй.
Глава 6
Кейт
Лондон, наши дни
– Добро пожаловать в компанию «Голдсмит», – поприветствовал Кейт на входе лакей в костюме Елизаветинской эпохи – в штанах аппа-стокс поверх белого трико и красном джеркине.
Затем он проверил ее удостоверение личности и вручил элегантную бутоньерку из розмарина, лаванды, руты и белой розы, перевязанную темно-синей лентой затейливым бантом. Кейт надела бутоньерку на запястье и поднесла ее к носу. Вдыхая аромат трав, она пересекла мраморное фойе и поднялась по парадной лестнице в Ливрейную залу.
Кейт словно попала в гигантскую шкатулку для хранения драгоценностей – по периметру коринфские колонны из розового мрамора, в золотых арках – красные бархатные портьеры, а на высоком потолке лепнина с позолотой. Освещали залу четыре огромные хрустальные люстры.
Но старомодный официоз интерьера разрушался современным ритмом, которым прокачивал зал верзила-диджей, похожий на Ру Пола. Благодаря слайдам с изображениями антикварных украшений: колец, ожерелий и брошей, которые проецировались на стены под разными ракурсами, казалось, что помещение вращается.
На протяжении последнего десятилетия каждый июнь ювелирная компания «Смит, Шоу и сыновья» устраивала в здании «Голдсмит» – самом престижном салоне в Лондоне, расположенном всего лишь в одном квартале от собора Святого Павла – гала-выставку, которая являла собой кульминационный момент лондонского летнего сезона. Хозяйка компании и лучшая подруга Кейт – София Шоу – менее чем за десять лет сумела превратить скромный семейный бизнес в крупнейший ювелирный дом в Лондоне, не имея при этом ни братьев, ни сыновей в качестве помощников.
Кейт лавировала в толпе ювелиров, аристократов и одетых с иголочки китайских миллиардеров, среди которых были и ее клиенты. Расположившись под зелеными сводами звездного жасмина и бугенвиллий, они потягивали шампанское «Крюг». Высмотрев свою подругу, Кейт заулыбалась как помешанная и помахала ей.
София Шоу щеголяла в ярко-розовом сари, новым бирюзовым каре, обрезанным по линии подбородка, в носу – крохотный изумрудный пирсинг. Заметив сигналы Кейт, София помахала в ответ, скорчила рожицу и кивнула в сторону соседней комнаты, артикулируя одними губами: «Встретимся там», изобразив, как хватается за бокал с шампанским. Все как обычно.
Среди гостей прохаживались демонстраторы – женщины в золотистых шелковых юбках и жакетах и мужчины в белоснежных гофрированных манжетах и воротниках, с поясов их свисали настоящие мечи-бастарды. Корсеты у женщин были настолько тугие и откровенные, что Кейт удивлялась, как грудь не выскакивает у них наружу при каждом движении. Эти костюмы Елизаветинской эпохи служили своего рода подиумами для демонстрации украшений из последней коллекции от Софии. Массивные изумрудные кольца сверкали между складок гофрированных воротников, чопорные золотые броши красовались на груди артистов, а с плеч до талии свисали золотые и жемчужные ожерелья. Это были современные изделия, но София решила показать, как их носили в семнадцатом столетии, когда корабли королевы Елизаветы господствовали на море. Мочки женских ушей сверкали разнообразными сережками из золота и драгоценных камней, и вся эта роскошь вызывала явное беспокойство у охранников, одетых во все черное.
– Кейт! Еще раз здравствуй! – Люсия Райт расцеловала ее в обе щеки. – Ну разве София не прелесть?
Они обе смотрели на хозяйку выставки, которая в нескольких шагах от них танцевала в стиле робот, а вокруг нее собирались знаменитости музыкального шоу-бизнеса, смеясь и аплодируя.
– Обожаю ее. Вот, взгляни, – Люсия обернулась, осматривая зал. – София попросила меня предоставить ей несколько слайдов из музея – она задумала показать своеобразную ретроспективу лондонских украшений на этом мероприятии. Вот, следи.
Не успела она закончить, как на противоположной стене возникло изображение бриллиантовых и жемчужных брошей из коллекции королевских драгоценностей.
– А вот и тот, с кем бы я хотела тебя познакомить…
К ним приближался невысокий, плотного телосложения мужчина с застенчивой улыбкой на лице.
– Кейт, это Томас Грин, библиотекарь из «Голдсмит». Возможно, он сможет помочь тебе со статьей. Томас, это Кейт Кирби, в прошлом моя лучшая студентка. Она пишет статью для американского журнала о чипсайдских драгоценностях. Так что я вас оставляю.
Последние слова Люсии пришлось прокричать, перекрывая речитатив Эминема, затем она повернулась и пошла к группе броско разодетой молодежи.
– Чем я могу помочь? – доброжелательно спросил Томас, и Кейт сразу же прониклась к нему симпатией. Ей вообще нравились библиотекари.
Она придвинулась поближе, чтобы ее было лучше слышно, и спросила:
– Не могли бы вы помочь определить, кто владел участком на Чипсайд, где были найдены драгоценности?
– Ну, это сложный вопрос. Мы знаем, что тайник был обнаружен на участке 30–32 по Чипсайд.
– Да, Саанви дала мне адрес, и я прогулялась мимо по пути сюда, – сказала Кейт.
Это было совсем неподалеку от здания «Голдсмит» – прямо напротив собора Святого Павла.
– Вы спускались на эскалаторе на цокольный этаж? Это совсем рядом с фуд-холлом «Марк и Спенсер».
– Да, но тяжело представить и прочувствовать обстановку семнадцатого века, стоя между туалетом и обувным магазином. Единственным свидетелем из прошлого был купол собора Святого Павла, проглядывающий сквозь стеклянные стены эскалатора, – сказав это, Кейт подумала: а сколько лондонцев знает, что они буквально мочатся на свою историю?
– Проблема в том, что на этом участке проживало несколько арендаторов. По документам прослеживается сложная сеть сдачи в аренду и субаренду. Там были как местные ювелиры, так и чужие, то есть иностранные, – мастера делили помещения. Возможно, несколько ювелиров объединили свои капиталы для совместной торговли, и вот его-то и нашли рабочие спустя сотни лет.
Сотрудники музея тщательно классифицировали и каталогизировали более чем пять сотен предметов. Это может казаться излишеством, пока вы не зайдете в любой ювелирный салон на Бонд-стрит или Парк-авеню и не увидите, как много украшений там выставлено на витринах. И это не считая запасов, хранящихся в сейфах.
– На следующей неделе я еще раз пересмотрю арендные книги начиная с 1600 года, посмотрим, что еще можно найти.
– Спасибо, – поблагодарила Кейт.
– Но, к сожалению, – осторожно продолжил мистер Грин, – нет никаких записей о рабочих, которые якобы нашли тайник. И мы не знаем точного места. Кто-то мог просто скрыть свою причастность. Выдумать место, чтобы утаить истинное происхождение сокровищ…
– Если нет никаких записей, тогда как вы можете знать, что драгоценности, которые я видела в музее, все являются частью одного и того же тайника?
– Хороший вопрос. Мы и не знаем. Рабочие все находились в одном подвале, примерно в тысяча девятьсот двенадцатом году. Они рассовывали по карманам и просто грунт, и драгоценности, завязывали их в носки, майки, носовые платки. Большинство из растащенного потом в течение нескольких месяцев скупил для нового Лондонского музея антиквар по имени Джордж Фабиан Лоуренс – более известный как Каменный Джек.
Кейт достала блокнот и записала имя антиквара на чистой странице, а затем спросила:
– А что, все драгоценности из чипсайдской находки попали к этому скупщику? Могли рабочие продать камни или другие украшения кому-нибудь еще? Или просто оставить у себя?
Кейт пыталась говорить спокойно, но у нее перехватило дыхание, когда она вновь подумала о рисунках Эсси с изображением ювелирных украшений и вспомнила статьи и заметки, которые она прочитала еще в Бостоне, – статью относительно лондонского Сити… относительно судебного преследования.
– А как мы можем это знать? – пожал плечами библиотекарь. – Вполне вероятно, что мы никогда не узнаем о судьбе всех украшений. Некоторые рабочие могли, например, подарить своей возлюбленной кольцо или продать драгоценные камни какому-нибудь хитрому скупщику на том же Чипсайде. Это место было известно как ювелирный рынок, так что дефицита в покупателях не было.
– Значит, некоторые драгоценности из этой находки могут быть разбросаны по всему миру?
– Конечно.
Библиотекарь улыбнулся и принялся извиняться, когда один из демонстраторов чуть с ним не столкнулся. Кейт показалось, что библиотекарю не терпелось удалиться от разгулявшейся толпы.
– Томас пригодился? – вновь появилась Люсия с вопросом.
– Да. Мне будет чем заняться, когда я снова вернусь в Лондон через пару недель.
– Вернешься? А куда ты собралась? – удивилась Люсия.
– Джейн настаивала, чтобы мы прикоснулись к первоисточникам.
– Но драгоценности прибывают отовсюду – с колумбийских гор, индийских долин, пляжей Шри-Ланки. Жемчуг из Персидского залива и шотландских островов…
– Я решила для начала сосредоточиться на одной вещи – маленькое кольцо с выемчатой эмалью.
– Это с черно-белой глазурью?
– Да. И с алмазом из Голконды.
– Значит, в Индию. Что ж, этот алмаз один из лучших в нашей коллекции. Но никто точно не знает местоположение бывших рудников… в этом районе уже ничего не добывают.
– Я знаю, поэтому решила пойти по другому пути. Хочу увидеть базар Хайдарабада, где торговали алмазами Голконды. Я так много читала о знаменитых европейских торговцах бриллиантами, которые путешествовали по азиатским и персидским торговым путям. Джейн хочет, чтобы я – я и Маркус – добрались до истоков… Так что я хочу прочувствовать эти места. Попытаться пройти этот путь от продажи камня до создания кольца – от Индии до Лондона. Также рассчитываю побывать на Шри-Ланке. Недалеко от Ратнапуры, где, по словам Маркуса, у него есть знакомые, и он меня с ними сведет. Хочу посмотреть, как сейчас добывают драгоценные камни. Саанви говорила сегодня, что некоторые камни в чипсайдском кладе, возможно, из этого региона.
– Звучит занимательно. Совсем другой ракурс… жду с нетерпением, что из этого получится! – сказала Люсия, глядя на серьги Кейт. – Кстати, дивные сапфиры.
– Спасибо. Они принадлежали моей прабабушке.
– Могу поспорить, за ними кроется какая-нибудь красивая история. Судя по васильковому цвету… Я бы сказала – Шри-Ланка, так?
– Возможно, – ответила Кейт, почувствовав, как кровь ударила ей в лицо.
Она осознавала, как нелепо это прозвучало – всю свою сознательную жизнь она летает по всему миру, изучая редчайшие образцы ювелирного искусства, охотится за необычными историями, связанными с драгоценностями, и при этом ничего не знает о камушках в собственных ушах. Сапфиры напомнили ей, как же мало она знает историю своей прабабушки Эсси.
– Я действительно не знаю, – смущенно проронила она.
– Как, совсем ничего?
– Мой прадедушка, Нейл Кирби, был владельцем судоходной компании в Бостоне. Это его подарок Эсси на пятидесятилетнюю годовщину их свадьбы.
Знал ли американский моряк, что древние греки считали сапфир символом честности и преданности?
– Вскоре после этого события он умер во сне, так что никто не знает, откуда на самом деле взялись эти сапфиры. Но я полагаю, что вы правы, они были куплены за гроши на Шри-Ланке.
– Да, вполне вероятно, – сказала Люсия, сделав глоток шампанского.
– Нейл называл Эсси – Мо сторин.
– По-ирландски это «Мое сокровище» или «Моя любовь», – перевела Люсия. – Вот вам и прекрасная история для этих сережек.
Люсия повернулась и окинула взглядом веселящуюся толпу.
– Сегодня у нас тут полный зал разных историй, не так ли? Посмотрите на всех этих людей, спотыкающихся друг о друга, в надежде прикоснуться к изделиям Софии. Могу поспорить, они хотели бы прикоснуться и к изображениям на стене. – и Люсия указала на группу гостей, которые, открыв рты, глазели на изображение глазуревого колье с позолотой, сверкающего на стене.
– Я хочу сказать, что испытывать вожделение к бесценным украшениям – это одно, но ведь каждая из этих антикварных вещиц предназначалась для конкретного человека и была создана другим конкретным человеком. И у каждой такой вещи своя особенная история.
Кейт, соглашаясь, кивнула. Пожалуй, именно поэтому она была так заинтригована этим кольцом с крохотным алмазом.
– Вот такие персональные творения и становятся фамильными реликвиями, – продолжала Люсия. – Например, твои сапфиры.
У Кейт сдавило горло, когда она вспомнила открытый заливистый смех и непокорные локоны своей прабабушки Эсси. Похожие кудри покрывали крохотную головку Ноя.
– Когда люди просто проходят рядом с такими вещами, – голос Люсии теперь звучал тише и нежнее, и Кейт пришлось напрячь весь свой слух, чтобы расслышать ее сквозь громкую музыку, – иногда этого бывает достаточно, чтобы проникнуться некой изысканностью, чем-то таким прекрасным, что дарит нам надежду. Надежду на то, что люди могут быть красивыми, заботливыми и добрыми. – Люсия взяла Кейт за руку. – Знаешь, Китс был прав, когда сказал: «красота есть истина, а истина прекрасна, вот и все».
Красота есть истина, а истина прекрасна… Эти слова напомнили Кейт о другой вечеринке, в другом месте и в иное время.
Теперь, конечно же, уже слишком поздно. В прошлом можно копаться, но изменить его – никогда.