К
огда мы говорим об истории отношений России с Европой, то тяжело найти государство, которое оказало бы большее влияние на нашу страну, чем Франция. Политика и социальные науки, военное дело, литература, живопись, архитектура, медицина и мода – французское влияние просматривалось практически во всех важнейших сферах жизнедеятельности Российского государства на этапе имперского периода его истории (начало XVIII – начало XX в.). Здесь мы даже не будем говорить обо всех тех заимствованиях, которые привнесли в русскую культуру французский язык и кулинария.
Более того, масштабы влияния Франции на Россию известны всякому, кто хоть немного знаком с российской историей либо с произведениями русской классической литературы. Существует огромное количество художественных, а также чисто научных (исторических, социологических, лингвистических) произведений, которые наглядно, на реальных фактах и статистике демонстрируют колоссальный вклад Франции во всестороннее развитие всех сфер российского общества.
Тем не менее влияние различных экономических школ, теорий и взглядов виднейших представителей французской политической экономии для большинства людей остается чем-то неизвестным. Мы видим в этом несколько причин.
Во-первых, сама политическая экономия представляет собой довольно сложную науку с богатейшей историей развития и множеством теорий, сменяющих друг друга, либо переплетающихся между собой, чтобы в итоге выйти в качественно новое учение. Понимание данной науки и определение ее закономерностей, выражающихся в экономической и социальной политике государства, является крайне сложным, требующим затраты сотен и тысяч часов на углубленное изучение данной сферы. Большинство граждан считает экономику скучной и тяжелой, многие же просто не имеют достаточного количества свободного времени на ее освоение.
Во-вторых, большинство обывателей ошибочно принижают роль экономики в жизни общества. Довольно распространенным является мнение о том, что экономика – лишь одна из сфер жизнедеятельности человека, равная по своей значимости социальной сфере, искусству, массовой культуре и другим сторонам общественной жизни. Между тем именно экономический строй и развитие экономической науки определяют развитие всех остальных сфер. Именно экономика, выражающаяся в уровне развития производительных сил и производственных отношений, определяет политический, социальный и культурный уровень общества.
Более того, очень часто значение слова «экономика» понимается обывателем в довольно узком смысле. Мы же предлагаем экономикой считать всю систему хозяйствования, систему производительных сил и производственных отношений конкретного общества. Экономика – это вопрос не только денег, которые выступают лишь в качестве универсального средства обмена. Экономика – это промышленное и сельскохозяйственное производство, это технологический уровень развития самих средств производства, это отношение между теми, кто производит, и теми, кто потребляет. Качественное и всестороннее изучение истории, социологии, политологии, культурологии и лингвистики невозможно без хотя бы поверхностного знания истории развития экономической мысли в тот или иной период, а также без понимания всех масштабов и глубины самого слова «экономика».
Наконец, в-третьих, в принципе существует относительно малое количество работ, посвященных французскому влиянию именно на экономическую политику в России. Тяжело найти работы, направленные на широкий круг читателей, само данное направление не имеет такой степени развития и популярности как, к примеру, сферы социологии и литературы.
Следовательно, задачей данного произведения является изучение вопроса влияния французских экономических школ и школы физиократов в частности на экономическую мысль и политику в России во второй половине XVIII в.
Стоит сразу отметить, что мы изначально не ставили своей целью написание многотомного труда о политической экономии или глубокое и всестороннее изучение всех перипетий русско-французских отношений. В данной небольшой книге будет представлен лишь краткий обзор истории развития политической экономии в Европе и во Франции в частности. Для этого в том числе нам придется сделать небольшое отступление в сторону рассмотрения истории развития экономической системы в Европе, начиная с Античности и заканчивая XVIII в. После этого мы перейдем к разбору учения экономической школы физиократов, зародившейся в начале XVIII в., а в дальнейшем сменившей господствующую в тот период теорию государственного протекционизма и меркантилизма. Мы также поговорим и о влиянии последнего на экономическую политику в России.
Тем не менее именно учение физиократов и его влияние на экономическую политику России в первый период правления Екатерины II (1762–1775 гг.), а также дальнейшая судьба этого учения в нашей стране занимают львиную долю данной книги.
Стоит оговориться, что, несмотря на относительную широкую популярность школы физиократов в Европе, в российском обществе она не имела такого влияния, которым до этого могло похвастаться учение меркантилистов, а в дальнейшем идеи классической политической экономии (А. Смит, Д. Рикардо, Т. Мальтус и др.). И все же идеи данного направления в политической экономии были на определенном этапе развития Российского государства крайне близки отечественным правящим кругам. Это напрямую вылилось в ряд указов, определявших развитие системы хозяйствования Российской империи на ближайшие десятилетия. Тот факт, что сами указы и намеченные программы были в скором времени свернуты, а экономическая политика России вновь взяла курс на государственный протекционизм и меркантилизм, ни в коем случае не отменяет значимости данного этапа нашей истории. Он демонстрирует, что Россия пыталась, следуя примеру в первую очередь Франции, а затем и других ведущих европейских держав, выйти на дорогу экономического либерализма, пропагандируемого физиократами. Тем не менее объективные факторы, существовавшие в российском обществе конца XVIII в., не позволили сделать учение физиократов ведущим в вопросах построения новой экономической политики. Все эти факторы и их природа также будут разобраны в заключительных главах данного произведения.
Сам же факт того, что влияние политэкономического учения физиократов на российское общество было затенено учениями меркантилистов и классиков политической экономии, еще сильнее подчеркивает значимость нашей работы.
В то же время мы не ставили своей целью возвысить физиократию над остальными политэкономическими теориями. В данной книге мы берем за основу реальные факты, а также критически подходим к основным положениям самого учения, рассматривая их в реалиях конкретного исторического контекста. От читателя мы просим следовать такому же принципу.
Не стоит забывать, что всякое экономическое, политическое или социологическое учение есть продукт своего времени. Оно так или иначе базируется на конкретных исторических реалиях и обуславливается закономерным и объективным развитием всего общества. Вопрос состоит лишь в том, можем ли мы назвать конкретное учение прогрессивным для конкретного исторического периода и конкретных реалий, либо же оно является регрессивным и выступает как следствие общественной реакции на объективное движение исторического процесса.
Из этого следует, что всякий перенос учений многовековой давности на современные реалии является едва ли уместным, а в худшем случае ошибочным. То же самое можно сказать о переносе теорий и практик, эффективно работающих в одной местности, одном государстве или регионе, на другие территории, качественно отличающиеся от первых. Не стоит думать, что мир или хотя бы Европа являются чем-то однородным, чем-то существующим в вакууме. Каждый регион Европы обладает своими в первую очередь географическими особенностями. Эти особенности существенно влияют в том числе и на экономику самого региона, на принятую в нем систему хозяйствования. Данный фактор необходимо учитывать при сравнении действия и уровня принятия тех или иных политэкономических теорий, и теории физиократов в частности, во Франции и России. Именно поэтому в данной работе мы также остановимся на кратком описании и сравнении конкретных географических и экономических реалий обоих государств.
В заключение данного довольно долгого вступления мы хотим подытожить то, о чем говорилось выше. Цель данной работы – кратко осветить историю влияния в первую очередь французских экономических школ и теорий на экономическую науку и политику в России. Основной же упор будет сделан на политэкономическую школу физиократов. Наша задача – проследить историю развития не только этого влияния, но и историю процессов, которые привели к самому факту подобного влияния.
Для достижения поставленной цели и реализации описанной задачи мы будем опираться исключительно на конкретные факты и первоисточники, труды самих классиков политической экономии, а также на исторические сведения, относящиеся к затрагиваемым историческим периодам. В проведенном исследовании мы старались отбросить идеалистические рассуждения и теории, такие как излишнее преувеличение роли личности в истории, выставление религии, философии и нравственных сторон человека и общества над объективными, материальными причинами и многие другие.
Только критический подход во всем и ко всему поможет наиболее глубоко и цельно изучить рассматриваемые нами вопросы и наиболее точно описать ту степень влияния французской экономической школы физиократов на экономическую мысль в России, которую она действительно имела по своим масштабам.
Поскольку одной из задач данной книги является рассмотрение влияния французской школы физиократов на экономическую политику в России именно в конкретном историческом контексте, необходимо в первую очередь разобраться в том, как европейская экономическая мысль вообще и французская экономическая мысль в частности пришли к физиократии как к одному из ведущих учений. Для этого мы не только проведем краткий обзор развития политэкономии как науки, но и рассмотрим основные учения и теории в конкретных исторических реалиях, а также рассмотрим, как данные реалии формировались.
К
ак только человечество преодолело эпоху варварства и вошло в эпоху цивилизации, людей немедленно заинтересовал вопрос того или иного теоретического обоснования и описания системы хозяйствования. Связано это было с тем, что сам данный переход произошел тогда, когда уровень развития производительных сил и производственных отношений дошел до того предела, когда стало возможным создание прибавочного продукта, то есть когда человечество перешло от хозяйства сугубо добывающего (охота, собирательство, рыболовство) к хозяйству производительному (земледелие, животноводство). Результатом этого стало то, что у людей начали появляться излишки продуктов питания, орудий труда и других жизненно необходимых ресурсов.
Появление же излишков послужило толчком к двум важнейшим этапам развития человеческого общества. Во-первых, накопление излишков позволило не только производить и добывать нужные ресурсы, но также получать их за счет прямого обмена между общинами. Из подобного еще крайне примитивного обмена сложилась торговля между различными общинами и племенами. Сами же племена начали вести между собой непрерывные войны с целью получения еще большего количества излишков производства за счет прямого насильственного их изъятия у соседей. Для того чтобы подобный захват проходил эффективнее и в больших масштабах, племена начали объединяться в группы племен, а группы племен, являвшиеся центрами военной силы и торговли, стали создавать первые города, которые в дальнейшем превратились в первые государства. Объединение племен, создание первых городов и первых государств также имело и обратную сторону – оно позволяло людям эффективнее защищать себя от соседей, а также позволило первым собственникам средств производства защищать себя от большинства населения. По сути уже в этот период (примерно шесть тысяч лет назад) начали складываться первые общественные классы, характеризующиеся в первую очередь отношением к средствам производства жизненно необходимых продуктов. Государство же стало одним из механизмов насилия и защиты, первым общественным институтом, к которому в дальнейшем начнут прибавляться новые институты, напрямую в него входящие.
Вторым моментом, к которому привело накопление излишков тех или иных продуктов, стало то, что у человечества тут же появилась потребность в описании и систематизации практического опыта ведения хозяйства в племени, городе и целом государстве.
Если мы будем говорить о первых государствах Евразии, таких как Египет, Месопотамия, Индия и Китай, то большинство дошедших до нас фрагментов письменных источников древности в первую очередь повествуют о той или иной экономической деятельности. Тем не менее все эти записи имеют крайне примитивный и чисто практический характер. К тому времени человечество еще не начало заниматься осознанным теоретическим описанием производственных процессов общества. Первые же серьезные и конкретно научные (или протонаучные) труды, посвященные вопросам политической экономии, относятся к периоду поздней классической Античной Греции (вторая половина V – середина IV в. до н. э.).
Пожалуй, первым, кто занялся вопросом создания теории хозяйствования, стал Ксенофонт (431–354 гг. до н. э.). Несмотря на то, что его имя в первую очередь ассоциируется с военным делом и историей и его главный труд «Анабасис» посвящен именно им, существует написанный им небольшой трактат – «Домострой» или «Экономик», который по сути является одним из первых сочинений, затрагивавших вопросы экономики.
Сразу стоит понимать, что данное произведение не является учебником либо трактатом в классическом смысле данного слова. «Домострой» написан в форме, присущей произведениям всех сократиков, то есть в форме диалога. Ксенофонт ведет повествование и рассуждение от лица Сократа, точно так же, как это делал и Платон в своих трудах о философии и политике.
Кроме того, «Домострой» не затрагивает вопросы экономики как науки или как общественного явления. Греки понимали под словом «экономия» (др.-греч. Οἰκονομικός) в первую очередь отдельное домохозяйство, в которое входили жилище, небольшая территория, прилегающая к данному жилищу, а также все люди, проживающие в домохозяйстве, включая рабов. Собственно, данное сочинение Ксенофонта за основу берет рассуждение о том, как нужно вести хозяйство и управлять самим домохозяйством.
Тем не менее уже тогда проглядываются положения первой политэкономической, чисто научной теории. Для разбора первого ключевого момента понимания Ксенофонтом экономики рассмотрим следующий фрагмент одной из глав «Домостроя»:
– Значит, эти предметы, хоть они одни и те же, для умеющего пользоваться каждым из них – ценность, а для не умеющего – не ценность: так, например, флейта для того, кто умеет искусно играть, – ценность, а кто не умеет, для того она ничем не лучше бесполезных камней, разве только он ее продаст.
– Вот именно к этому выводу мы и пришли: для того, кто не умеет пользоваться флейтой, если он ее продает, она ценность; а если не продает, а владеет ею, – не ценность.
– Мы говорим одинаково, Сократ, раз уже признано, что полезные предметы – ценность. И в самом деле, если не продавать флейту, то она не ценность, потому что она совершенно бесполезна; а если продавать, то ценность.
О чем конкретно здесь говорит Ксенофонт? Рассуждение о том, что для одного человека флейта является чем-то очень ценным, в то время как для другого абсолютно бесполезным, представляет собой не что иное, как рассуждение о потребительской ценности вещей и продуктов труда, то есть о том, насколько ценным является продукт для конкретного человека. Понятие потребительской ценности является одним из ключевых и первоначальных в экономике, и первое свое теоретическое выражение оно получило именно благодаря Ксенофонту.
Далее Ксенофонт рассуждает о прибыли и правильном ведении хозяйства, используя тем не менее максимально общие фразы:
Ты знаешь одно средство к обогащению: ты умеешь жить так, чтоб оставался излишек.
Когда деньги на расходы полностью уходят из хозяйства, а работы исполняются не так, чтобы доход перевешивал трату, ничего мудреного нет в том, что вместо излишка получается недостаток.
Смысл данных высказываний представляется очевидным для современной экономической науки: прибыль есть остаток, который получает собственник средств производства (в данном случае земли и домохозяйства) после вычета всех затрат на ведение хозяйства и улучшения, связанные с его модернизацией. Если же после вычета всех затрат у собственника не остается остатка вовсе, либо же, что еще хуже, он вынужден тратить больше, чем ему удается произвести и продать, то данное хозяйство никак нельзя назвать успешным и процветающим.
Кроме того, Ксенофонт также затрагивает вопрос о заработной плате и о справедливом ее размере и распределении.
У хороших работников появляется уныние, когда они видят, что работу исполняют они и тем не менее одинаковую с ними награду получают те, кто не хочет нести в нужный момент ни трудов, ни опасностей.
Здесь прослеживается сократическая риторика, которая всегда, во всех вопросах пыталась прийти к истине и определению того, что справедливо, а что нет. По сути, мы видим выражение идеи о том, что непосредственный производитель продукта либо собственник домохозяйства, который управляет последним, должны всегда получать справедливое вознаграждение за свой труд. Первый – потому что он затрачивает свои физические силы и тем самым «угрожает» собственному здоровью, второй – поскольку он берет на себя все риски по дальнейшей реализации продукта и развитию домохозяйства. Более того, данным высказыванием Ксенофонт косвенно преподносит идею о том, что не стоит платить одинаково всем работникам, а стоит учитывать количество труда и времени, которое было заложено каждым из них в производство продукта.
Все вышеописанные моменты являются крайне примитивными с современной точки зрения и не затрагивают многих других факторов функционирования как отдельного домохозяйства, так и множества хозяйств в рамках единой национальной экономической системы. Тем не менее колоссальная заслуга Ксенофонта заключается в том, что он, по сути, первым затронул вопросы экономики, хоть и в самой примитивной ее форме. Он был первым, кто попытался теоретически (пусть и за счет только сократических рассуждений и формальной логики) описать те или иные аспекты эффективного ведения хозяйства. Все последующие исследования в данной области в той или иной степени имеют в своей основе идеи, изложенные Ксенофонтом в его «Домострое».
Зачатки политэкономической теории Ксенофонта были развиты и расширены Аристотелем (384–322 гг. до н. э.). К главным его трудам, в большей степени затрагивающим вопросы политической экономии, относятся «Политика» и «Никомахова этика».
Стоит сразу отметить, что Аристотель точно так же, как и Ксенофонт, не был экономистом. Как уже говорилось, в то время в принципе не существовало понятий «экономика» и «политическая экономия» в том значении, которое мы придаем им сейчас. Аристотель в первую очередь был философом, который своей задачей ставил познание мира с исключительно философской точки зрения (поскольку других научных способов познания не существовало). Следовательно, вопросы, связанные с политической экономией, рассматривались им с точки зрения именно философии.
Если говорить о конкретных заслугах Аристотеля в области теоретического описания законов и явлений политической экономии, то он развил идеи Ксенофонта о потребительской ценности товаров, которая выражает современное понятие о потребительной стоимости. Принцип остался таким же, как у Ксенофонта: каждый товар имеет разную степень полезности для разных людей. Сама же степень полезности определяется количеством полезных качеств, необходимых непосредственному потребителю товара. Чем этих качеств больше, тем выше потребительная стоимость товара.
Одновременно с этим Аристотель вводит новое для политэкономии понятие о меновой стоимости. Он логически вывел то, что все товары обмениваются между собой по той или иной пропорции и стоимость их не одинакова. Эту пропорцию обмена Аристотель и назвал меновой стоимостью. Собственно, понятие о меновой стоимости является еще одним ключевым и основополагающим понятием экономической науки.
Рассматривая вопрос меновой стоимости, Аристотель пытался понять, что именно влияет на показатели пропорции, по которой один товар обменивается на другой. Для него было очевидно то, что условный товар № 1 в количестве n будет обмениваться на условный товар № 2 в количестве n + 1 и на условный товар № 3 в количестве n + 2. Пропорции обмена данных товаров разные, и ключевым здесь является определение того, что именно дает подобный коэффициент обмена. Однако Аристотель так и не смог выявить этот внутренний компонент товара.
Заходя немного вперед, стоит отметить, что экономические школы Нового времени (поздние меркантилисты, физиократы и представители школы классической политэкономии) смогли выявить этот непознанный Аристотелем компонент. Они утверждали, что пропорция обмена товаров определяется количеством труда, затраченного на их производство, а также временем, которое требуется для доставки товара на рынок. Данное положение стало основой для трудовой теории стоимости, однако подробнее на ней мы остановимся в следующих главах.
Несмотря на то, что Аристотелю не удалось определить ключевой фактор меновой стоимости, его заслуги в развитии экономической науки сложно переоценить.
Понятие меновой стоимости, хоть до конца и не разработанное, стало еще одним этапом в становлении экономики как науки. Не стоит забывать о том, что все положения, выведенные Аристотелем, практически не имели под собой научной основы, а разрабатывались за счет формально-логических рассуждений и рассмотрения конкретных примеров и реалий той эпохи, в которой ему приходилось жить.
Еще одним положением, выведенным подобным образом, является концепция разделения труда. Аристотель, опять же чисто логически, определил, что сам обмен товаров возможен только тогда, когда люди производят разные продукты. Стоит уточнить, что здесь речь идет не о разделении трудового процесса на отдельные операции, сумма которых приводит к появлению готового продукта. Речь идет о разделении по сферам хозяйственной деятельности. По Аристотелю, всякий имеющий смысл обмен возможен лишь тогда, когда один человек занимается виноделием, другой – выращиванием хлеба, третий – разведением оливок и т. д.
Наконец, последним, но не менее важным для экономической науки достижением Аристотеля в данной области стало то, что он ввел новый термин хрематистики. Хрематистика по Аристотелю – наука об обогащении, искусство накапливать деньги, стремление к постоянному накоплению и преклонение перед прибылью. Аристотель писал о том, что в обществе существует небольшая группа людей, весь досуг которых занимает исключительно личное обогащение и постоянное накопление богатства. Эти люди не знают пределов накопления и практически никак не тратят накопленные средства. Для них сам факт накопления и увеличения количества денег (или их эквивалента) есть самоцель и сверхзадача.
Приверженцы хрематистики противопоставляются Аристотелем «человеку производящему», то есть человеку, который занимается «полезной» производственной деятельностью, получая за нее денежное или иное вознаграждение в виде заработной платы или прибыли. При этом человек производящий рассматривает деньги не как самоцель и не ставит главной задачей накопление. Он рассматривает деньги как инструмент, позволяющий развивать свое хозяйство и вести его еще эффективнее. Сам факт бесконтрольного и безграничного накопления Аристотель рассматривает как дурную сторону экономической деятельности, не способствующую процветанию и обогащению общества.
Делая общий вывод о работах Аристотеля, можно сказать, что прогрессивность самого его политэкономического учения по сравнению с идеями Ксенофонта состоит в том, что он начал рассматривать законы и характеристики системы хозяйствования всего общества, хоть и ограниченного рамками греческого полиса (города-государства – основной формы государства в период классической Античной Греции). Если Ксенофонт во многом говорил о чисто практической стороне экономической деятельности в рамках одного домохозяйства, то Аристотель вывел в том числе и экономику в созданную им систему категорий. Он обобщил многие моменты ксенофонтовских рассуждений, дополнил их и расширил до пределов всего общества.
Прежде чем перейти к истории дальнейшего развития экономической науки и к периоду, непосредственно предшествовавшему учению физиократов, нам необходимо рассмотреть учения Ксенофонта и Аристотеля в рамках конкретного исторического контекста, поскольку, как говорилось ранее, только это поможет охарактеризовать ту или иную теорию как прогрессивную либо реакционную.
Во-первых, основной момент, который нужно учитывать при изучении трудов представленных классиков, заключается в том, что и Ксенофонт, и Аристотель жили и писали в эпоху рабовладения. Данная общественно-экономическая формация имеет множество характеристик, но непосредственно наша тема затрагивает лишь одну из них. При рабовладении не существовало рынка как такового, сам рынок товаров был далеко не всеобщим явлением. Большая часть производившегося тогда продукта с чисто экономической точки зрения не являлась товаром и в товар не превращалась. Продукт обращался либо путем натурального хозяйства, когда люди сами потребляли то, что производили, либо через натуральный обмен, минуя какой-либо рынок. Говоря максимально простым языком, две соседствующие виллы могли обменивать производимые продукты напрямую между собой (например, оливки на виноград и наоборот) без доставки их на рынок. Данным фактом объясняется, к примеру, то, что Ксенофонт рассматривал экономику лишь в рамках отдельного домохозяйства, а Аристотель так и не смог развить своего положения о меновой стоимости.
Подчеркнем еще раз: политическая экономия в Древней Греции не смогла получить дальнейшего развития и выйти из зачаточного состояния не потому, что конкретные мыслители не могли дать этого развития, а потому, что реалии конкретного исторического периода были таковыми, что какое-либо углубленное изучение данного вопроса не представлялось возможным. Тот уровень технологического развития общества, а также уровень развития производительных сил и производственных отношений не позволяли выйти за рамки имевшегося понимания не только экономических процессов, но и в принципе всего бытия. Проблема, стоявшая тогда перед научным сообществом (если данный термин вообще подходит под реалии Античности), не могла быть решена усилиями нескольких людей – непосредственных представителей сообщества. Очевидно, что Аристотель не мог вывести трудовую теорию стоимости на рынке товаров, поскольку сам рынок находился на зачаточном уровне и был крайне ограничен.
Все дальнейшие изменения, происходившие в науке, в том числе и в политической экономии, были напрямую вызваны изменениями в самом обществе. Развитие производительных сил и производственных отношений и последующее развитие общественной надстройки позволило изучать экономику на новом уровне, поскольку сама экономика изменилась и стала демонстрировать новые реалии и новые механизмы.
Представленное выше объяснение необходимо по двум причинам.
Во-первых, мы в очередной раз подчеркиваем, что только объективные причины, не зависящие от воли и желания конкретных людей, двигают ход истории. Наука развивается сообразно с развитием общества, и никакие прогрессивные и инновационные идеи не представляются возможными до тех пор, пока не будет создана материальная и общественная база для их разработки.
Во-вторых, рассмотрение всяких научных теорий и идей в рамках конкретного исторического контекста позволяет критически относиться к этим самым теориям и идеям. Факт того, что мыслители Античности не смогли превратить политическую экономию в настоящую науку в современном понимании этого слова, ни в коем случае не умаляет значимости выдвинутых ими положений.
Именно идеи Ксенофонта и Аристотеля (в большей степени, конечно же, Аристотеля) стали основой для дальнейшего развития экономической науки. Несмотря на то, что с закатом Античности и переходом западной цивилизации в эпоху феодализма и Средневековья и вплоть до Нового времени практически не существовало крупных и значимых трудов по политической экономии, дальнейшее развитие и в каком-то смысле возрождение данной науки основывалось именно на трудах античных классиков. Выражаясь метафорически, Аристотель поставил двоеточие, за которым следовало длинное продолжение в виде различных теорий и школ. Учение Аристотеля, в том числе и экономическое, было предметом изучения как во Франции, так и в России, а заложенные им основы послужили началом к дальнейшему изучению политэкономии, но уже в абсолютно новых исторических реалиях.