Кирилл Хамов
Оберег
Па. А может и не примут. Как там в песне?… Чужбина-чужбина – да сторона чужая.
Чужбина.
Сладостно там без нас,
Тут, где мы есть все беды.
Как ты сказал сейчас?
‘К дьяволу все. уеду’.
Мол, надоело здесь,
Гнило, тоскливо, скудно…
Там хорошо, не весть,
Только душе паскудно.
Припев.
Чужбина ты чужбина, да сторона чужая,
Возьми мою судьбину, и об пол расхлещи,
Не закричу дурниной, я воли здесь не знаю,
Чтоб быть с тобой единым, ты душу не ищи,
Она-то – сиротина, эх, далеко отсюда,
Милее мне картины, разливов наших рек,
Чужбина ты чужбина, душа твоей не будет,
Нельзя наполовину, весь русский я навек.
Пусть и не сахар здесь,
Пусть все вокруг уныло,
Хоть и не легок крест,
Тянет к родным могилам.
Краток былин завет,
Емок призыв наследий,
‘Где ты увидел свет,
Сделай и вдох последний’.
04 12 2018 г.
Па. [с какой-то отчаянной улыбкой и пронзительным взглядом] Нет, Проша, лучше там, где нас нет завсегда. Поляжем мы все, чую. Но помирать, так весело, чтоб там Господь нам улыбнулся.
П. [с надеждой] Но может обойдется все?
Па. Авось, и выведет нелегкая судьбина наша. Кто ж ее знает-то? [покряхтывая по-стариковски, поднимается с лавочки] Ладно, свечерело уж. Пора спать.
Герои уходят.
Часть пятая.
Картина 1.
Городская площадь – место проведения ярмарки. Суета лавочных купцов. Шум покупателей и просто зевак. Каждую совершенную сделку ее участники ознаменуют одобрительными возгласами, крепкими объятиями с троекратным поцелуем. Чувство благодушного веселья придают браговары и бражники. Первые продают хмельные припасы и напитки, вторые их активно употребляют, но в меру, не допьяна напиться, а для веселья. Перебравших окатывают колодезной водой и выдворяют с ярмарки. Но таковых немного, браговары пьяницам не продают, да и сами бражники знают норму. Среди торговых рядов скоморохи в ярких нарядах с не менее ярким гримом призывают людей к товарам. С ними ярмарка продвигается бойко и слажено. Нет давки. Потоки людей распределены справедливо и равномерно среди рядов. С уважением к чаяньям как купцов, так и прохожих. Все идет чинно и своим чередом.
Зазывательная скоморошья.
Подь сюды, частной народ,
Не тушуйся, налетай,
Хошь, те сельдь студеных вод,
Хошь, те круглый каравай,
Да всего здесь завались,
Осетровая икра?
Есть такая. Не скупись.
Мы торгуем до утра.
Припев.
Эх, жизнь полна подарками,
Сменив на пряник кнут.
Проходит шибко ярмарка,
Ведь всяк товар есть тут.
И радугой, ай, яркою
Явился божий люд,
Торгует бойко ярмарка,
И грошики текут.
Подь сюды, народ частной,
Подивись как мы могём.
Вот те, крендель завитой,
Пендель мы не продаем,
Он у нас за просто так,
Только, милый, попроси.
Кто не купит, тот дурак,
Их не любят на Руси.
23 12 2018 г.
На передний план выходят Пантелеевич, Прохор, Василина. Что-то живо обсуждают в веселой непринужденной манере. На лицах улыбки, нет намека на тревогу или панику. Все идет чередом, определенным вековыми устоями бродячей скоморошьей жизни, в которой, при всей своей хаотичности, есть некое постоянство. Кажется, эти яркие люди привыкли ко всем лишениям, и принимают их за благо.
П. [весело соглашаясь с Пантелеевичем] Да, дело говоришь, Пантелеич, жизнь – штука бодрая и веселая, и лучше уж мы будем смеяться над ней, чем она над нами.
В. [поправляя Прохора] Не над ней, а в ней.
П. [недоумевая] А какая разница?
Па. [по-стариковски мудро и объяснительно] Вот гляди в чем корень. Чтоб смеяться над чем-то, надобно знать, что точно выше того, над чем ты хохочешь. Ты выше жизни?
П. Н-н-нет. [почесав затылок, чуть протяжно, в раздумьях] Разве можно быть выше того, чем живешь?
В. Вот то-то и оно. Человек не выше жизни, и смеяться над ней никак не может.
П. Понял. [найдясь, с улыбкой] Но вы гораздо выше церковных и посадских.
В. [немного повысив тон] Да чего же ты нас все повысить-то хочешь? [успокоившись, после выдоха, философски] Все мы люди одинаковы. Души наши одного роста. Есть в них доброе и худое.
Па. [продолжив мысль Василины] Смеемся мы не над людом, упаси Боже, а над пороками его. Смех делает нас чище. Живем мы по правде, потому, что у нас, кроме воли да дороги нет ни рожна.
На площади появляется полчище ратников в полной боевой экипировке с оружием.
П. Вот они пришли от того, кто точно мнит себя выше всех.
Па. Что ж, пойдем поговорим. [чуть обреченно] В последний раз может.
П. [решительно, быстро, в желании помочь] Пантелеич, я знаю их породу, сам из них. Дай я пройму. Пора и мне сказать слово.
Пантелеевич одобрительно кивнул головой и похлопал Прохора по плечу.
Перед скоморохами вырастает шеренга бравых бойцов-молодцов, которые вооружены палицами, мечами, у многих в руках факела. На встречу им выходят скоморохи, они по большей части безоружны, лишь у немногих самодельные дубины, ножи, что продавались у кузнецов, цепы для обмола зерна. Скоморохов значительно меньше – соотношение сил – один к четырем, примерно, но они выходят очень решительные, готовые дать последний бой, пусть и ценой собственной смерти, но заступиться, наконец, за своих близких людей, права, ценности своей гордой бродячей жизни. Бок о бок встал весь балаган – женщины, дети, старики. В глазах даже не злоба, нет, скорее это – ярость. Вся большая и единая ярость за все притеснения и гонения, что претерпело целое огромное сословие людей совершенно русских, не врагов, невинно гонимых духовными и светскими властями, но горячо любимыми и почитаемыми простым народом. И сейчас, восставшие в последний и решительный момент, все как один смотрят на ратников, от их яростных взглядов заметно поробели бравые вояки с противоположенной стороны.
П. [неожиданно выйдя из толпы на полосу, разделяющую стороны. По ратникам прошла легкая оторопь] Ну чего, верные други мои – ратники, оторопели-то так? Вы, небось, землицей меня уж присыпали? Одежку с обувкой растащили по своим углам? Место казарменное отдали орлу молодому? а только вот незадача – жив я остался. [подойдя к Василине, приобнимая] Этой маленькой больной скоморошечке я жизнью должен. Полмесяца она не отходила от моей постели, вытаскивала за шкирку с того света. За уши тянула. Поила с ложечки. Ворочила меня – быка полумертвого с боку на бок, чтоб не залежался. Я как полено с глазами лежал, пальцем дернуть не мог. Она вылечила, всеми правдами, не правдами, но смогла. [обратно развернувшись к ратникам] А знаете, что ей помогло в том? [после паузы, взглянув каждому из ратников прямо в глаза] Вера.
Кто-то из толпы дружинников. Да какая там вера, они же нехристи.
П. [быстро подбежав к этому дружиннику, с взглядом, готовым убить на месте.] Нехристи, говоришь? [сунув обидчику под дых, не сильно, но ощутимо, бедолагу аж согнуло] А ну пойдем, посмотрим. [взяв его за шкирку, подведя к Василине] Это она нехристь? [тот только кивнул, боясь сказать вслух, ему же почти рыком] Она нехристь??? [с извинительным, нежным взглядом, очень бережно введя ладонь ей за пазуху, достав ее крестик] Ты видишь??? [так же бережно сняв крест, жестко трясет им перед носом у вояки] Ты крест видишь??? [отвесив ему знатного леща, отпускает того, ко всем ратникам, подняв крест над головой] Вот крест ее, как вера в единого Бога на земле и в небесах. И в сына Его – Иисуса, что страдал на этом кресте. За каждого из нас терпел муки, и за вас, и за этих достойнейших православных христиан. Крест есть у всех скоморохов. [скоморохи потихоньку достают кресты] Он не легче ваших крестов. Попы их бьют, князья их бьют, посадники, бойцы дружин, их бьют все. Как Христа на Голгофе били все, презренно мнив, что их вера сильнее христовой. Как же они все ошибались….
Кто-то из толпы ратников. По спокойному тону и виду заметно, что человек не глупый, при чине и должности. Правда твоя, Проша, вера-то одна, но только что она нам ваша вера-то? С ней ведь к князю-то не пойдешь, а за ослух слова его нам головы в кустах ракитовых искать. Сам же знаешь. У нас приказ, разогнать балаган ваш шутовской к едрени-фени, чтоб и дух ваш больше на земле нашей в помине не явился. То бишь, убить вас всех. И что прикажешь нам делать, коли такая завитулина выходит?
П. [разумно и спокойно] Отчего же не пойдем? Мы с Пантелеичем запросто пойдем, растолкуем князю что к чему и по чем. Права, Пантелеич?
Па. [мудро] Побалакать с умным человеком я завсегда рад. А прибить дело в общим не хитрое, хлоп, и нет никого, будто так оно и было. Но, посуди, атаман. Нас-то вы, спору нет, перебьете, у вас и жилы крепче, и животы набиты, и мечи кованы из булата крепкого да ладного. Но нам – шутам что терять, у нас окромя жизни да воли и нет ни шиша. Тебе ли, атаман, не знать, как опасен зверь загнанный. Так что, не ровен час, а заберем мы с собой к праотцам твоих бойцов-молодцев. Оно пусть и не всех, но не одного. Мы хоть и с вилами да ухватами, но драться умеем, жизнь научила, и будем. А как же? Тут, брат, уже война, не мы так нас, сам внемлешь. Но гоже ли нам – русским православным людям что есть мочи лупить друг дружку-то? Али враги Руси святой и великой перевелись все напрочь?
Атаман. К праотцам поди никому не охота. Шут с вами, идем во дворец. Там пусть княже сам решает, что делать. Хоть и нагорит мне за такое, но прав ты скоморох, мы бойцы, а не убийцы. Идем.
В. [истошно навзрыд, подбегая к Прохору] Нет, Проша, нет. Не пущу, [обнимает того крепко, как только может]
Они вместе выходят на передний план.
П. [чувственно, обнимая Василину, пытаясь успокоить] Ну, ты чего, полно тебе плакать-то, тише, маленькая, тише, Линочка.
В. [сквозь рыдания] Да, они же убьют вас там, это же как силок на зверя. Травят они вас, Прошечка. [начинает быстро целовать лицо Прохора] Мой, мой, не отдам, не пущу…
П. [тоже через поцелуи] Линочка, милая, если мы не пойдем, они убьют нас всех, а так, может, вы уйти успеете, тихо, родная, тихо.
В. [совсем навзрыд] Но как мне без тебя? Я умру без тебя
П. [пытаясь отвлечь, надевает ее крестик, бережно поправив волосы, ласково убрав крестик обратно за пазуху] Князь, хоть и князь, но сердобольный. Авось, отпустит нас с миром. Война на земле его к добру не приведет, буза же будет большая. Ему этого не надо. Вот мы и растолкуем ему.
В. [чуть успокоившись, отчаянно, всхлипывая] Но я люблю тебе.
Василина бросается на Прохора в страстном поцелуе.
Занавес.
Картина 2.
Прекрасные княжеские палаты. Большая квадратная комната с купольным сводом. На окнах дорогой венецианский витраж в красно-сине-зеленых тонах. На полу персидские ковры с заказным орнаментом. Стены в дорогой росписи в тон коверному узору. На своде в росписи присутствуют прекрасные картины искусных мастеров – библейские сюжеты и портреты предшественников князя. Много света от огромной свечной люстры, весящей над центром залы, и от канделябров по углам. По периметру стоят резные скамьи с красными подушками для удобства сидения. В центре большой стол из редкой породы дерева. Чуть поодаль то стола в самом светлом и красивом углу на трехступенчатом постаменте возвышается золотой трон с бархатными подушками, расшитыми также золотом.
Входит князь. Он в парадном одеянии – в красной шелковой рубахе, черном длинном кафтане расшитом золотом с широким ремнем из коричневой кожи на его бляхе россыпь самоцветов. На ногах сапоги из кожи того же цвета, что и ремень. Под воротом рубахи видна внушительная в два оборота цепь с крестом. На пальцах перстни с большими драгоценными камнями. Сам он крепок телом. Без жирка на бочках. С огромной черной бородой, которая придает его совсем еще не старому лицу решительной уверенности.
Князь поет свою песню. В процессе исполнения восходит на престол.
Доля князя.
Как князю на Руси? Да как на каторге,
В аду-то попрохладнее, небось,
Что помогает справиться преградами?
Молитва, да надёжа на авось.
Москва? Она чиста и белокаменна,
До челяди ей как до той звезды.
Посажен? Подать шли и не обманывай,
Тяни хомут, как часть большой нузды.
Припев.
Князя доля, ох, полна забот,
Все успеть, и всех, опередить.
Одному положен эшафот,
А других медалькой наградить,
Всяческих указов на столе,
Чертова могучая гора.
Как подчас не перепутать мне,
Чин кому, кому в тюрьму пора?
Помощники? Да ну их, прихлебателей,
Советников туда же всех мастей,
Вот давеча опять казну потратили,
Спросил, ‘Куда?’ Все хором, ‘На людей’.
Народ же русский пишет челобитные,
Где костерит на чем стоит наш свет,
Меня, конечно. Самое обидное,
Что лучше князя не было и нет.
26 12 2018 г.
В палаты входит стражник.
Стражник. Ваша светлость, к вам посольство от веселых. Атаман привел, примете ли?
Князь. [далее К.] [отстраненно, отрешенно, в себя] Господи, они не могут ничего без слова князя. Как этот народ будет дальше жить? [стражнику, властно] Веди уже
Стражник вводит Пантелеевича с Прохором, сам уходит. Они подходят к престолу, кланяются князю. Дальше повисла пауза, скоморохи не знают, как начать, князь, в свою очередь, изучающе смотрит на скоморохов, и тоже не торопится молвить.
К. [прервав все-таки тишину, громогласно] Ну? Долго друг на друга глядеть будем? Глагольте, коли пришили, чего надо?
Па. [от волнения переминаясь с ноги на ногу, но твердо] Прости, княже, мы не из посадских или бояр твоих. Шмитикетов не знаем, челобитных сроду не писали. А пришли потолковать по душам. О судьбах наших скоморошьих.