Кирилл Берендеев
ЦТП
Я же… вынужден был подчиниться ей. Даже абсолютная свобода должна иметь какие-то пределы. Наверное, подсознательно я ощущал это, но старался не придавать значение слову завтра, живя сегодняшним днем. Это мне прекрасно удавалось, но теперь времена изменились, они не могли не измениться, я не мог оставаться вечным Робинзоном Крузо, а потому излечившийся вычислитель подал мне сигнал к возвращению.
Когда мы прибыли на место, я не сразу высмотрел врата. Они находились в двухстах километрах от места моей первой посадки, и столь сильно заросли, что увидеть двухэтажное здание на фоне бледно-зеленой растительности, вытянувшейся почти на десятиметровую высоту, представлялось задачей не из легких. Здание не имело крыши, и ветер свободно гулял меж перекрытий, раздувая мясистые ветви поднимавшихся дерев. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем я добрался до генератора. И обнаружил, что он полностью разряжен. Вычислитель порекомендовал воспользоваться вратами, послав через них сигнал о спасении. Тогда на дорогу ко мне у спасателей уйдет примерно месяц – на звездолете, конечно. Но я отказался, раз уж он заикнулся о возможности зарядки аккумуляторов, так пускай так оно и будет. Пусть за мной прибудут спасатели – но через врата. Даже несмотря на двухмесячные приготовления к работе генератора.
Вычислитель смирился с моим решением; словно машина почувствовала мои мысли и не стала противиться им.
А для меня наступало время прощания с планетой. Эти два месяца – или чуть больше – как раз тот срок, чтобы суметь собраться и уйти, чтобы сами излишне долгие сборы успели наскучить, и расставание с 2011 и с ее безымянной звездой, так долго шептавшей мне ночные истории, прошло менее болезненно.
Вытащив из шлюпки и установив вокруг врат все необходимое оборудование, я принялся прощаться. Нет, сперва я с тревогою ждал, начнут ли заряжаться стылые аккумуляторы; помучив меня около суток, ушедших на тестирование и восстановление, они все же стали принимать в себя первые киловатты энергии, коих со временем окажется достаточно, чтобы восстановить давно потерянный канал связи. А пока канал восстанавливался, я разлучался с планетой. И с той, единственной. С ней, так получилось, я прощался дольше других.
Год на 2011 на треть короче земного, лето вступило в свои права, когда заработал генератор, и врата отворились, выпуская из дальних глубин из бесконечно краткого странствия двух техников в робах ЦТП. Оба долго вертели головами, жмурились, привыкая к яркому свету. И разглядывали бескрайнюю пустошь, протянувшуюся от горизонта до горизонта. Ветер, теперь совсем слабый, лениво гонял песчаные вихри, обдавая жаром, опаляя и стерилизуя безжизненные пространства суши.
– Мне казалось, тут должно быть нечто иное, – наконец, произнес один, тот, что постарше. Я кивнул медленно, уже готовый к ответу, коротко рассказал обо всех днях пребывания на 2011. О воскрешении и о смерти под палящим солнцем и бесконечными песчаными бурями пришедшими с центра Гондваны. Он долго молчал, а затем положил руку на плечо, дружески похлопал, пытаясь успокоить.
– Ну, всякое бывает. Не надо так убиваться. Что-то да непременно останется, – он вздохнул. – Жизнь это такая штука, с которой не то, что песчаные бури – человек, со всей его техникой, и то справиться не может. Непременно что-то да останется, прорастет и вылезет. Такова уж сила жизни, что ее ничем не возьмешь, как ни старайся. Солнце вот это взорви, а и то она останется. Где-то в какой трещинке, в куске льда, да где угодно. Но только потом, как станет полегче, сразу воспрянет.
– Закон природы, – согласно кивнул второй. – Иначе как бы сама Земля заселилась. Какой-то кусок камня неизвестно из каких далей прилетевший, а и то принес бактерию или вирус, не помню, в школе учили…
Я не слушал, спросил, перебив, что они будут делать с планетой. Оба синхронно, словно братья-близнецы, пожали плечами.
– Это начальству решать. Мы-то не знаем, чего планету забросили. Канал восстановлен, если надо, хоть сейчас копай.
Я усмехнулся, рассмеялся нервно. Ведь моя миссия и началась с этого. Когда-то в прошлой жизни. На канувшей в прожитом 1834.
До 2012 я так и не добрался. Зато обрел и потерял совсем другой мир.
Старший снова коснулся моего плеча.
– Знаете, я вам даже завидую немного. Вы вот так взяли и…. Поэтому долго на связь не выходили? – я кивнул. – Вас искали, я слышал. Сразу как корабль на 2012 сигнал об отстреле шлюпки подал. Долго искали, не один месяц. Видно, вы очень нужны там, на вашей службе.
Я покачал головой.
– Скорее, результаты моей миссии.
– Не преуменьшайте. Хотя, если говорить о 2012…. – и замолчал. А затем сменил тему: – Нам пора. Пойдемте.
И я послушно двинулся к люку. Наступали сумерки, небо быстро чернело, ветер послушно стих. И над головой забрезжила, в последний раз, моя единственная, теряемая безвозвратно. Я смотрел на нее, пока закрывались врата, и после не отвел головы, стараясь удержать образ как можно дольше. А потом, мгновения не прошло, меж нами пролегла бесконечность пространства. Другие врата раскрылись, и я оказался на Земле.
Земля в океане
Контракт со мной продлили. Правда, на неприятных условиях: на полтора месяца отправили в частично оплачиваемый отпуск, а после, уже без содержания. При этом, договор запрещал обращаться на биржу или пытаться устроиться самолично на то время, пока я ЦТП не надобен, потому с деньгами, если высшее руководство не договорится само с собой, будет напряженка. С корпорациями всегда так, одно телодвижение наверху, и тысячи сотрудников оказываются без средств. Сам не пойму, чего я поперся служить этому монстру. Потому же, почему и все в институте – на гарантированное местечко? Или просто вслед за ними, чтоб не терялась компания? Да все равно растерялась в отделах и секторах.
Впрочем, чего сейчас забивать голову, еще будет время. В первый день я здорово напился, на второй, как следствие первого, тоже оказалось ни до чего. А в третий совершил, наверное, самый несусветный поступок. Один из бывших сослуживцев посоветовал отправиться, хотя бы на недельку-другую, на 912, планету, не отмеченную в туристических каталогах и путеводителях, но зато весьма примечательную, мягким климатом, интересным населением, да и возможностью чем-то заняться, если будет возможность. Дело в том, что хотя ЦТП и закончил терраформирование планеты, открывать ее, по какой-то причине не спешил, напротив, даже я, работая младшим инспектором четыре года, побывав на полусотне планет, ничего не знал о ней.
Вернее, знал, но как – до меня доходили слухи о туземном сообществе, эдакой заманчивой дыре на окраине галактики, где нравы просты, люди приветливы, а правители не лезут не в свои дела, занимаясь внешней политикой и налогами. На 912 еще сохранились государства, тоже реликт, легенды гласили: шишки из совета директоров подолгу живут среди ничего не подозревающих аборигенов. А не на Эдеме, планете за номером 1210, где и располагался корпоративный штаб управления Землей и колониями. Для некоторых побывать на 912 было все равно, что приникнуть к животворному источнику. Многих туда не пускали, при этом не объясняя причин, что только порождало новые сказания. Мне так и вовсе казалось, эта планета едва ли не коллективный вымысел работников низшего звена, чтоб как-то скрасить уныние однообразных лет служения Центру. Собираемые с разных миров, мы ежедневно вливались в недружный коллектив управления гигантской империей, рассасывались по корпусам, секциям, отделам, занимаясь вечно входящими и исходящими, потоком, который невозможно остановить, даже если солнце погаснет или планета, считавшаяся для всех, без исключения, родной, перестанет вращаться. ЦТП и ее терраформирует, зажжет новое светило, и вычтет с каждого за выполнение этой работы.
После одинокого пьянства, только такие мысли и лезли в голову, а потому отвлечься хотелось особенно сильно. Я пришел к начальнику отдела и прямо спросил о 912, он удивился, конечно, но выписал рекомендательное письмо. Да, оно никого ни к чему не обязывало, но хоть какой-то пропуск. С письмом я прошел в сектор внутренних дел, и тут случилось странное – мне немедля предоставили доступ на месяц на посещение 912. Без строгих собеседований, о которых столько слухов ходило, без долгих проверок службы собственной безопасности, которыми пугали так и не побывавшие на планете. Мне даже показалось, что произошла ошибка. Но нет, в пропуске значилось обязательное собеседование, обязанность неразглашения и все прочее, что сопровождало именно ее, девятьсот двенадцатую.
На следующий день я прошел жесткий инструктаж, после которого и получил заветное приглашение. Сказать, что возликовал, но нет, все не верилось – и сравнительной легкости, с которой мне посчастливилось попасть на закрытую планету, вообще, столь быстрому осуществлению мечты, много лет хранившейся в запасниках сознания, но только сейчас заявившей о себе в полный голос. Я узнал о планете в первую неделю после устройства на должность заместителя младшего помощника инспектора, конечно, слышал все офисные легенды, но мне казалось, я далек от мыслей о ней. Она, вообще, не для меня. Не для такого, как я: наверное, это и сыграло роль детонатора. Мне страстно захотелось забыть хоть ненадолго доставший своими фокусами ЦТП, отправиться туда, где о нем и слыхом не слыхивали, жили спокойной, размеренной жизнью, уверенные в друзьях и соседях, в завтра, – да во всем, что составляло их бытие.
Нет, зря мне дали прочесть инструкцию по пребыванию на 912, я захотел пробыть там возможно дольший срок, если повезет, еще раз вернуться. Ведь это единственное, чему можно доверяться в ЦТП.
Наутро, едва только открылось окно для моего отправления, я уже стоял у старой распределительной двери, которую настраивал техник. Телепорт на планету использовался редко, выделять под него отдельные врата перемещения никто не посчитал нужным. Странно, конечно, ведь по циркулировавшим в секторе слухам, охотников до 912 была уйма. Но нет, минут двадцать прошло, – время для меня тянулось невыносимо медленно, – прежде, чем дверь одобрительно замигала зеленым. Я влетел внутрь, не дожидаясь прощальных слов, они остались частью на той стороне, частью растерялись десятками световых лет пространства.
Еще миг, дверь открылась, и я оказался на 912. В пустом неуютном помещении, больше всего напоминавшем черную комнату – в углу свалены приборы, доски, какой-то хлам, а у входа, стоял немолодой мужчина в потертом спортивном костюме; едва завидев меня, исполненного восторга, улыбнулся уголками губ и пригласил на чай.
Соседнее помещение куда больше походило на жилое: комната, перегруженная ветхой мебелью, увешанная пропылившимися коврами. Ощущение, словно здесь бывали наездами. Хотя по документам должны постоянно находиться четверо сотрудников: руководитель миссии с супругой, его помощник и секретарь. Встречающий провел меня в комнаты, познакомил с женой, объяснил: остальные в городе, – и еще раз напомнил параграфы правил. Пока супруга разливала терпкий зеленый чай, пахнущий неведомыми пряностями, от которых, ну, и от предвкушения чего-то невообразимого, мурашки пробегали по коже.
Миссия располагалась на небольшом острове в экваториальной части планеты, его занимало «государство трудящихся», как оно гордо именовало себя, находящееся в состоянии холодной войны с соседями. На 912 находилось чуть больше двух дюжин стран, что неудивительно, суша занимала всего пятнадцать процентов, остальное – сплошная зелень океанов. Этот остров площадью в триста тысяч квадратных километров и населением в сорок миллионов человек был выбран по техническим характеристикам: и ландшафт подходящий для размещения баз первоначальной терраформации и его уединение на руку.
Но мне хотелось надеяться, что это не все причины. Ведь именно об этой стране витали слухи и распространялись легенды. Именно о ней, сразу после терраформирования объявившей себя средоточием протеста против экспансии ЦТП и – кажется – сумевшего если не победить, так выстоять против нашего монстра. Ведь почему же еще контакты с 912 были столь редки, почему планета не нанесена на карты даже внутреннего пользования?
Мы поговорили немного. Я больше расспрашивал, но ответов не слушал, не терпелось увидеть все самому. Миссия находилась на окраине города, номер мне забронирован в гостинице в самом центре, руководитель обещал сам провезти по всем примечательным местам. Как только он произнес эти слова, разговоры потеряли всякое значение, так хотелось отправиться в путь. Он, видя мое нетерпение, наконец поднялся. Я следом, натурально, наступая на пятки.
Машина руководителя миссии оказалась старой, потрепанной, с керосиновым двигателем. Технологии планеты, почти не переменившиеся после терраформирования, потихоньку брели своим чередом: времена пароходов, монопланов и дирижаблей. Их я видел не раз во время инструктажа, чем-то удивительным веяло от одних только замысловатых форм чуда планетарной инженерной мысли. Одно такое ждало в гараже, еле заведясь, машина медленно покатила по широким, обсаженным деревами проспектам, мимо старинных зданий и современных строений, парков и скверов, фонтанов и статуй.
Первое время старик молчал, потом, видя, что я немного освоился, начал рассказывать. Вот это здание – дворец культуры, тут крутят старое кино, еще революционное, бесплатно, разумеется. Вот это парк Победы, тридцать лет была последняя война с Северным союзом, сейчас у нас с ними отношения полегче. Это институт красоты, это медицинский, а вот в этой поликлинике, проходят практику лучшие интерны. Да и мой вам совет, если вдруг что, – лучше туда. Для всех, включая иностранцев, у нас обслуживание бесплатное. А это памятник основателю государства, дальше – исторический музей, а вот это, крупнейший в стране универмаг. Цены там кооперативные, но вам выдали на месяц тысячу золотых, тут этого на год с лихвой хватит. У нас зарплата средняя сто сорок. А вот здесь можно бесплатно постричься, при техникуме, у нас при техникумах все бесплатно.
Он так часто говорил это «у нас», что я уже перестал воспринимать его как миссионера – туземец, везший меня в гостиницу «Спорт» и по дороге показывающий достопримечательности. Как на любой планете. Вот только слово «бесплатно» повторялось слишком часто.
Подъезжая к помпезному зданию, построенному перед самой войной, руководитель миссии еще раз напомнил очевидное. Я представитель деловых кругов соседа сверху по карте, чьи ближайшие острова и военные базы расположены в трехстах километрах от острова, прибыл на отдых впервые. Первое время меня будет сопровождать гид, это не займет дольше двух-трех дней, после чего руководитель миссии обещает нажать на спецслужбы. Я тотчас спросил, а много ли в стране настоящих иностранцев – немного, вот десять лет назад, когда разрешили въезд, гостиницы были ими забиты, сейчас же по пальцам пересчитать. В основном специалисты.
– А из ЦТП?
– История та же. Мы с женой здесь почти с самого терраформирования, а приветили всего ничего. Вы же чуть не каждый день новые планеты открываете.
– Но ведь 912 не открыта для публики.
– Определенный флёр есть, да, все равно, не едут.
Я так и не понял, сожалел он об этом или только делал вид – слова прозвучали неубедительно. Я спросил о таких как он, экспатах, да раньше, много переезжало. Сейчас обратно умотали. И снова, ничего не выражающим голосом.
Мы подъехали, задерживаться старик не стал. Полулюкс на мою персону был забронирован еще вчера моей «корпорацией», мне оставалось только расписаться в гроссбухе, получить временную регистрацию – завтра завизируйте ее в полиции – и заполнить форму соглашения об ограничении в поездках по стране, о фотосъемках на местности и еще многое, в том же духе. Хоть между Северным альянсом и государством трудящихся и была передышка в противостоянии, но все понимали, закончиться она может в любой момент: на очередном пленуме здесь, при смене власти там. Перестраховываемся, так и сказал портье, вписывающий данные в каталог. Я отправился осматривать номер.
За прошедшие тридцать лет прежде эффектное здание из стекла и алюминия сильно поистрепалось. Номера размерами не отличались, только наполнением, здесь считалось, что чем больше мебели в комнате, тем выше статус – так что, первые два дня я набил изрядно синяков и шишек, пробираясь впотьмах от уборной до кровати – ночью свет не работал. Первое время думал, это прихоть гостиницы.
Зато побывать успел много где. Государство трудящихся жило бедно, но туземцы стоически переносили частое отсутствие товаров в магазинах, выстаивали огромные очереди за жизненно важным, будь то хлеб или мыло. По кооперативным ценам купить товары, чаще всего завозные, возможно, но мало у кого хватало денег, а потому экономили или как-то изворачиваясь, доставали через знакомых. На улицах почти повсеместно располагались бесплатные телефоны – больше потому, что в домах они не у всякого имелись. Как и отключения электричества с двадцати двух до шести, как порой отвратная вода из крана, когда в очередной раз что-то где-то прорывало… Но вот странно – я сам вскорости перестал обращать внимание на неудобства, даже получал своего рода удовольствие от них. Буквально загонял приставленного ко мне «гида», посещая то музей, то выставку, то парк, где играл задорные вальсы и фокстроты духовой оркестр. Съездил на океан, пусть не сезон, но вода теплая, а на медуз я внимания не обращал. Побывал на кофейных плантациях, единственное, что страна производила на экспорт. Был в древних городах, где до войны велись раскопки, а сейчас пустыня снова брала свое, занося открытые сокровище слоями песка. Сгонял на фестиваль виноделов. Да много что повидал, но куда бы ни ехал, всюду встречал пустоту.
Это больше всего удручало. Не потому, что я так хотел общаться с местными, привык к другому. А вечно становиться предметом прекращения шумных бесед, веселых споров, еще не доводилось. Гражданам страны трудящихся не возбранялось общаться с иностранцами, но и не одобрялось. Ведь потепление временное, разрядка до тех пор, пока враги, а их все равно видели в моем лице, не соберут новые армии. Потому я и оставался либо в обществе таких же, как я, либо в среде настоящих северян. Ни с теми, ни с другими не складывалось.
Вот разве дочь замминистра революционной безопасности. Мы с ней быстро сошлись. Будучи на десять лет старше меня, Лидия виделась мне немного уставшей от прожитого женщиной, еще бы – детство ее пришлось на войну, на артобстрелы столицы, жестокие схватки с десантом, бои на окраинах; все это наложило незримые морщины на высокий лоб. Но несмотря на это, она осталась обходительной, теплой и, главное, в чем-то очень близкой мне. Верно, поэтому так быстро и сошлись, встретившись однажды за обедом. И с ее отцом, видным участником сперва революции, а затем и войны. Награжденный множеством орденов и медалей, он занимал парадный пост, да и проживание в гостинице для интуристов говорило, что секретов своей службы выболтать никак не мог. В «Спорте» действительно жило немало высоких чинов из малозначащих ведомств. Пожилые руководители, они редко общались друг с другом, видно, устав от долгого знакомства. Неудивительно, что генерал, найдя нового поселенца, жадного до всего тутошнего, обрушил на меня всю страсть очевидца, измучившегося по внимательному слушателю, пусть и с враждебной территории.
Мы частенько собирались втроем в его номере перед обедом или после, если под вечер, то говорили до тех пор, пока не начинал работать телеприемник – здоровенный шкаф с крохотным оконцем, по которому с шести до десяти показывали то парады, то концерты безо всякой программы. Телевидение, здесь было в новинку. Старик замирал, и сразу отключался, ведь большая часть передач касалась его – была то война или революция, и там и там он был активнейшим участником, получавшим похвалы и награды из уст и рук самого отца нации. С Лидией мы оставались наедине. Сухая, немногословная, в отличие от отца, она предпочитала уединение, давно устав от его однообразных монологов. Мы спускались в ресторан или шли на набережную. Часто сидели молча, глядя на вечереющие небеса, покуда не высыплют звезды, здесь их много, в отличие от Земли, но все неяркие. Лидия поднималась первой, я отправлялся следом, некоторое время мы еще бродили по улицам, затем возвращались – она домой, где уже два года после развода жила одна, а я в свой номер.
Странно, что никто из нас не предложил другому пожить вместе. Нет, в гостинице это исключалось, режим, а у нее… впрочем, я ведь был иностранцем, возможно, это мешало ей принять меня полностью. Но в моменты, когда небо чернело, освещаясь лишь крохотными лунами и тусклой россыпью звезд, мне казалось…. Я ни разу не спросил ее напрямую. Ну да, разница в возрасте, ее немногословие и моя нерешительность, игравшая шутки при встречах с ней. Кажется, мы оба ожидали одного, но так и не заговаривали об этом.
По прошествии недели, генерала пригласили в далекий городок на востоке, славящийся своими целебными источниками и грязями, пустышное вроде бы предложение, пришедшее из канцелярии Госсовета, но старик собрался немедля – намечалась важная встреча друзей старых времен. О своей работе в аппарате он забыл напрочь, буквально светился и, наплевав на телевизор, сыпал ворохом воспоминаний весь вечер. Лидия, сославшись на усталость, оставила нас. Еще перед этим меж нами вышла размолвка: молчание начало потрескивать разрядами невысказанных слов. А генерал вдруг предложил сопровождать его. Я, минуты назад мечтавший уйти, а потом тихонько пробраться к дому Лидии и просить прощения, сам не поняв как, согласился.
На полпути, на одном из перевалов, машина подверглась нападению. Старый пикап, с истошным ревом стукнулся в борт нашего лимузина, кинув на придорожные валуны, загремели выстрелы. Водитель, пытавшийся достать пистолет, был убит на месте, в разбивающиеся стекла полезли стволы и руки. На голову набросили мешки, пахнущие геранью, заломив, связали руки, старик пытался сопротивляться, пара ударов, и я услышал, как бесчувственное тело протащили к другой машине. В лицо пахнуло чем-то холодным. Я провалился в небытие.
А когда вернулся, показалось, будто ослеп. Спешно схватился за лицо, нет, всего лишь плотный непроницаемый мешок. И тут же получил крепкий удар в грудь, от которого снова завалился на пол.
– А ну, лежи и не дергайся.
Я даже не испугался, настолько был ошарашен случившимся. Поражен до глубины души. А потому верно, не сразу сообразил, что мне, пришельцу, надлежит делать в таких случаях. Ничего подобного прежде не происходило, да я и не слышал, чтоб происходило хоть с кем-то. Я послушно дал сковать себя наручниками, и вслушивался в шепот хриплых от волнения голосов, не разбираемо мужских или женских.
– Старик на месте? – Да, упакован надежно, проверено. – Точно не отыщут? – Даже не сомневайтесь. – А с этим что? Он вообще кто ему? – Не представляю. По виду северянин, может, враг детства? – Может, из сыновей перебежчиков? – А куда его деть-то, у нас мест… – Погоди, вы его обыскали? Может, он телохранитель… – Из иностранцев?
Ко мне подошли двое или трое сразу, в грудь тыкнулся ствол.
– Подождите, я не иностранец, я не имею к генералу никакого отношения, знакомый его дочери, – и тут только вспомнил и спохватился: – Я инспектор из ЦТП. Прибыл на вашу планету…
– Ах, зараза! – перестук каблуков по бетону пола. От меня шарахнулись, внезапно я услышал звук передергиваемого затвора, такое, даже если не смотреть исторические фильмы, ни с чем не спутаешь.
– У меня внутренняя виза есть на посещение, снимите это, я достану.
– Где?
– Во внутреннем кармане, нет, слева, – по груди зашарили торопливые, руки. Нашли искомую карточку, – счастье, я не оставил ее в номере, не доверяя примитивным механическим замкам, звонко щелкавшим по утрам, когда начинали свою работу уборщицы. Долго разглядывали. – Надломите, она заработает.
Щелчок, новая порция молчания. И тихий голос:
– Что теперь делать-то?
Никто не ответил. Тишина затягивалась, ватная, жуткая. Руки стали затекать. Я пошевелился, пытаясь переменить позу, за спиной послышалось шуршание, каблуки затопали, удаляясь. Журчание далекого беспокойного разговора – будто ручей плескался. Я снова зашевелился на полу, нагретом солнцем. Очень хотелось встать и размяться, пойти уже к себе в гостиницу и забыть обо всем. Почему-то никак не желало приходить в голову, что все происходящее реально. Не плод фантазий, не розыгрыш старика генерала, решившего показать, как было во времена оны, когда его самого, во время войны, захватили в полон и держали в каменном мешке месяц.
Кажется, они сами не понимали, что со мной делать. Разговор становился неровным, нервным. Я услышал пару фраз – «высадить подальше», «еще подержать, пока не решим». И наконец: «может, уж хватились, а мы…». Я похолодел и вздрогнул. Ведь специально отключил чип слежения, чтоб не лезли, не дергали, не мешали отдыхать. Так всегда делал на курортах, так все поступают….
Совсем стихло. Верно, стоят, смотрят. Я откашлялся.
И тут меня подняли и снова потащили куда-то. Усадили на табурет. Браслеты звякнули, освобождая руки. Я не шевелился, голова шла кругом; тут только кто-то догадался снять мешок, на миг неяркий свет ослепил.
Меня посадили лицом к заходящему светилу, багряными лучами освещавшего неуютное помещение с растрескавшейся мебелью. Стекол не было, их заменяли бамбуковые жалюзи, скатанные до половины в темный свиток.
Четверо молодых людей и девушка. Немного моложе меня, двадцать пять лет максимум. Пристально разглядывали меня. Кто-то хмурился, кто-то покусывал губу. Тишина засасывала. Солнце слепило. Голова никак не успокаивалась. Темные фигуры, серые овалы лиц.
– Мы приносим вам извинения за неприятные часы, – молодой человек, взявший слово, кашлянул, заглушая дрожание голоса, и прибавил: – От имени Армии освобождения Сагавы. Заверяю, что не намеревались причинить вам, какого бы то ни было, беспокойства. И в вашем лице Центру терраформирования планет. Пожалуйста, обязательно передайте мои слова руководству. Дружеские отношения, которые мы надеемся обрести в лице столь могущественной организации, для нас священны.
Пауза. Неловкое шебуршание: кто-то переступил с ноги на ногу.
– Сагава, это что? – спросил я; напряжение, витавшее в комнате потихоньку испарялось. Оказалось, самоназвание государства.
– Мы не нашли на картах вашего наименования страны, поэтому воспользовались старым.
– У нас нет названий, только нумерация. Ваш номер двадцать два, – они переглянулись. Из-за спины сухого, бледного молодого человека, выступившего в роли старшего, кто-то прошептал: «„Армия 22“ – звучит даже солидней». Юноша обернулся, шорох слов замер.
– Еще раз примите наши извинения, – скороговоркой произнес он. – Мы доставим вас обратно сейчас же.
– Март, погоди, не успеем до одиннадцати, а после не пустят, – вступила девушка. – И потом, заправки закрываются в десять. Уже закрыты, – добавила она, глянув на часы. И ко мне: – Простите, но вам придется подождать утра.
– Его иначе выселят, Рада. Вы здесь инкогнито? – я кивнул и спросил:
– А что с генералом? – молодые люди переглянулись.
– Ему не причинят вреда, я ручаюсь. Это просто… похищение.
– А шофер?
Простой вопрос сдетонировал собрание. Заговорили, перекрикивая друг друга, все сразу, переходя с русского на туземный и обратно. Кто-то потряс кулаками, кто-то топнул ногой, обо мне, сидевшим в метре от них, собравшиеся мгновенно забыли, выливая скопившиеся обиды, не только и не столько их – отцов и дедов. Кричали и спорили, пока бледный молодой человек не взял на себя труд разъяснить.
Это была казнь, пояснил он. Человек, ныне служивший водителем генерала, в былые годы, сразу после войны, запятнал себя участием в терроре против населения. Тогда власти, напуганные вторжением, чудом прогнав захватчиков, попытались отыграться за все страхи на гражданах. Присные на местах и в центре устроили охоту на мифических поджигателей войны, окопавшихся диверсантов, пятую колонну. Тысячи людей попадали в тюрьмы, в трудовые лагеря, казематы, или уничтожались сразу. Одним из палачей стал шофер. «Мой отец погиб от его рук, я смог узнать об этом через наших друзей», – произнес бледнолицый молодой человек. «Моя двоюродная тетя», – сказала девушка. «Мой дед», – заговорили из-за ее спины.
– Мы мстили за них. Нам не удалось узнать, кого именно, сколько всего людей убил этот человек, но его руки по локоть в крови, и наш революционный трибунал, наша Армия освобождения, вынесла ему смертный приговор. Он знал это… – его слова потонули во всеобщем шуме. Некоторое время все говорили одновременно, потом так же внезапно смолкли.
– Да что же мы так, – спохватилась девушка. – Вы сидите, мы стоим, прошу за стол.
И вышла в соседнюю комнату. Кто-то зажег керосиновую лампу, поставил на деревянный стол, стоявший рядом с окном. Солнце зашло, незаметно сгущались сумерки, лица темнели, теперь собравшиеся казались много старше своих лет.
Захотелось позвонить Лидии, сказать, что со мной, наверное, и с ее отцом, все в порядке, чтоб не переживала, чтоб не думалось дурного. Я постараюсь их разубедить, если что, я вроде вошел в доверие.
И неожиданно понял: скорее всего, Лидия еще ничего не знает о случившимся. Доехать до места мы должны заполночь, никаких средств связи в машине нет, а на дороге случается всякое, час-другой ожидания – это в пределах нормы. Они неторопливы, жители государства трудящихся, и оттого спокойно шагают по жизни, не спеша встретить следующий поворот: быть может поэтому еще я так старательно и безуспешно пытался влиться в их круг? И не потому, что меня не приняли, а потому, что сам не сумел, за все эти дни, неделю, приспособиться к неспешности течения времени, совсем иного, нежели на немыслимо далекой – во всем – Земле.
Эти же – торопились. Быстро накрыли на стол, стряхнув пыль тряпкой, разложили приборы, поставили традиционное молодое вино, салаты, нехитрую снедь, сыр. Девушка, резавшая овощи, извинилась за скромность трапезы, карточки кончились, а деньги ушли на подготовку и само похищение. Я кивнул, не понимая, чему именно.
– Так что же, вся Армия, это вы?
– Ну что вы, – она даже улыбнулась. – Нас много, у нас еще есть несколько… ячеек. Есть люди, которые помогают нам. Как бы мы смогли все это сделать без помощи. Звонок, заставивший генерала выехать из гостиницы, он ведь…
– Я прошу тебя, – встрял старший. Девушка смолкла. Я понял, что Лидия так ничего и не знает и не узнает, до самого утра. Если не позже. Пока будут разбираться, куда генерал уехал, зачем, кто ему звонил, откуда… она уже легла спать, здесь ложатся рано, и сейчас, не тревожась ни о чем, видит сны. Она говорила, в одном из таких, видела меня…
