Кирилл Берендеев
Безымянный замок. Историческое фэнтези
Глава 5
Коли говорить не хочешь, молчи…
Очнувшись, Мечислав долго приходил в себя и не сразу понял, где он. Однако запах горелой древесины вместе с приторно-мерзким духом заставили его подхватиться и сесть на край топчана. Ослабевшие ноги подогнулись, не давая подняться. На полу перевёрнутого вверх дном сарая валялись обгорелые обрывки ткани, а в болтающуюся на одной петле развёрстую дверь бил яркий солнечный свет. Приступ тошноты заставил Мечислава согнуться, слабость повалила на кровать. Он ощутил под периной острые края шкатулки. Какие ещё сюрпризы, кроме прозрачной девушки, спасшей его ночью от неминуемой смерти, кроются в черном нутре волшебного ларца?
– Наконец-то очнулся, Мечиславушка, сокол мой ясный, – заставив рыцаря вздрогнуть, пропел знакомый елейный голос. – Выпей колодезной воды, дурноту как рукой снимет.
В тот же миг, проплыв по воздуху от двери, к его иссохшим губам прильнул наполненный ковш. Мечислав перекрестился, зашептав изгоняющую демонов молитву.
Невидимая девица, ласково нарёкшая его Мечиславушкой, плеснула в лицо ледяной воды. Он поморщился и сел, а она засмеялась, ровно колокольчик зазвенел:
– Пей, говорю, не то до завтра выступить не сможем, а Безымянный замок ещё далеко. – Мечислав сделал судорожный глоток. Вода обожгла холодом, но в теле вдруг проснулась такая жажда, что он продолжил пить, пока не осушил весь ковш до последней капли. Дурнота и впрямь отступила. Промокнув влажные губы рукавом рубахи, рыцарь поднялся на ноги, ещё раз оглядел сарай – никого.
– Я тебя не вижу, – сказал в пустоту.
– Так ведь день сейчас, потому и невидная, к вечеру разглядишь, обещаю, – проговорили где-то рядом. – А теперь поспеши, завтрак стынет. Груша!
На зов явился обгорелый шут, принёс влажные полотенца. Комедиант попытался раскланяться, но застонал сквозь зубы.
– З-завтрак г-готов, господин, – прошамкал Груша, тряся острым подбородком и громко клацая почерневшими, гнилыми зубами.
Мечислав невольно поморщился, вздувшиеся волдырями ожоги на руках и груди старого лицедея вызвали заставили устыдиться.
– Отчего дрожишь? Тебе больно? – невольно вырвался вопрос.
– Н-нет, н-нет, г-господин, от страха я, – шут опустил слезящиеся глаза и съёжился, ожидая удара. – П-прикажете уйти?
– Я тебе не хозяин, приказы раздавать, – говоря, Мечислав заметил, что Груша украдкой, словно ища пути к отступлению, поглядывает назад, в сторону двери, вспомнил, какой тарарам устроила тут ночью Агница и пожалел застывшего напротив старика, единственного из шайки просившего Бочара не губить молодую жизнь.
– Держи бальзам, убогий, – встряла Агница, заставив Грушу козликом перескочить с ноги на ногу. В руках шута, будто соткавшись из воздуха, появилась деревянная коробочка. – Намажь пожирнее, тогда боль отпустит и ожоги заживут как на собаке, – пояснила девушка из ларца.
Крепко сжав в крючковатых пальцах нежданное подношение, Груша подобострастно закивал головой, бубенцы на его шапке неприятно забренькали.
– Да не меня благодари, убивец. Пана Мечислава и доброе его сердце.
Губы паяца дрогнули:
– Прости, пан Мечислав. Я не желал тебе смерти, но слово Бочара у нас закон, – позабыв трястись и заикаться, скороговоркой протараторил Груша. – Когда я полумёртвым от князя бежал, они меня подобрали и выходили. Вот и живу среди безбожников, податься мне старому больше некуда. Друзей не нажил, а сродственников не осталось. Может, и лучше было умереть, чем так, в волчьей шкуре, да только не из героев я. Чем старше становлюсь, тем сильнее хочется жить. Хоть и претит мне изуверство, а цепляюсь, изо всех сил цепляюсь… – из выцветших глаз лицедея выкатилась крупная слеза. – Да что тут говорить, я вижу, ты из другого теста, вины за собой не знаешь. Чистая душа. Береги ты её, душу-то. А я… – шут махнул рукой.
– Я не держу на тебя зла, иди с миром. – Когда собеседник заговорил о чистоте души, сердце Мечислава невольно сжалось. – Говоришь, не знаю вины? Ох, как ты во мне ошибаешься. – Добавил он уже про себя.
– Пожалуйте завтракать, господин, – взял себя в руки расчувствовавшийся Груша. – А то, как добытое делить, всё Бочар да Буза, а как призраку страшному прислуживать – Груша. Прости и ты меня…
– Агница, – добавил нежный голос.
– Пани Агница.
– Иди, старик, зализывай раны, да прощения моего не проси. Все вы так, сначала прости, я не нарочно, а потом…
Она не договорила. Шут спешно удалился. Мечислав, постеснявшись раздеться в присутствии невидимой дамы, наскоро обтер полотенцами лицо и руки, прихватил с собой перемётную суму со шкатулкой и вышел из зловонного сарая. Остановился за порогом, с удовольствием вдохнул полной грудью, огляделся. Во дворе ни души. Только заготовленную для него могилу наскоро забросали землёй; если бы не защита Агницы, лежать ему здесь до скончания веков. Подошел к оголившейся груше. Молодое дерево, лишившись кроны, показалось больным изогнувшимся старцем, сгусток смолы на месте сломанной ветви отливал на солнце пугающе багровым, будто кровяным. Руки рыцаря похолодели. Гоня наваждение, он часто замотал головой и поспешил добраться до двери жилища, где сразу почувствовал запах свежеиспечённого хлеба, пробежал сени и оказался в горнице. В ярком очаге, как и вчера, весело потрескивали поленья, стол ломился, кроме блюд на нем лежала заполненная доверху провизией и припасами ещё одна перемётная сума.
– Серко уже седлают, – шепнула Агница, когда он доедал последнюю лепёшку с сыром. – Надо спешить, солнце заходит рано, а нам до заката через всю пустошь проехать надобно.
Мечислав кивнул и поднялся, подивившись тому, как быстро он привык к голосу бестелесного духа. Случись с ним подобное в замке Богдана, он счёл бы себя одержимым, а тут даже удивляться перестал.
Проводить гостя никто из добрых людей не сподобился: ни слова, ни звука, будто дом и правда вымер. Взнузданный Серко, нетерпеливо рыхля копытами землю, уже поджидал во дворе, но стоило Мечиславу приблизиться, верный конь, испуганно захрапев, встал на дыбы.
– Это он меня испугался, почуял нечистую силу. Ты езжай, Мечиславушка, а я перед тобой полечу. Шкатулку открой, она укажет дорогу, – сказали откуда-то слева и тут же умолкли.
Рыцарь огляделся: по-летнему яркое солнце на чистых лазоревых небесах стояло в зените, ласковыми лучами отогревая промёрзшую за ночь почву. Теплый ветерок тихонько шелестел пожухлыми травами, играя пышной гривой Серко и смоляными кудрями Мечислава.
Рыцарь поднялся в седло и, пришпорив скакуна, направился в долину, подальше от проклятого воровского обиталища. Вопреки совету Агницы шкатулку открывать не стал. Направление, в котором ему надлежит продвигаться, запомнил ещё вчера, не пожелал внове касаться колдовской древесины, которую, кабы не приказание князя, с превеликим блаженством затолкал в глотку безухого карлы.
Именно он оказался поперёк пути в тот страшный день. Не без его мерзкого участия погиб Казимир, иначе зачем ему там ошиваться? Но для чего уродцу смерть наследника? Вспыхнув, страшная догадка болезненной занозой засела в голове. Мечислав, не видя петляющей среди пригорков узкой тропы, вновь и вновь вспоминал тот день и, вспоминая, всё больше утверждался в неслучайности появления Удо не только возле конюшни, но и раньше, гораздо раньше…
Руки резко натянули поводья, Серко послушно остановился. Застыл и всадник, глядя перед собой невидящими глазами, которым внезапно очнувшаяся память вдруг показала сокрытую под спудом долгих лет картину.
Тринадцатилетний отрок, собравшись пообедать, присел на ступенях у входа в оружейную. Мимо проковылял нищий. Юнец проводил его удивленным взглядом. Прежде при княжеском дворе бродяжки не водились. Лицо убогого скрывал дырявый капюшон, каждый шаг сопровождался надсадным хрипом. Поравнявшись с Мечиславом, нищеброд споткнулся и упал. Да так неловко, что покатился по пыльной тропе, теряя по дороге высыпавшиеся из тряпья бесчисленные пожитки. К ногам мальчика выпал берестяной короб цвета запёкшейся крови, разрисованный яркими драконами. Мечислав поспешил поднять его, движимый состраданием к несчастному бродяге. Поверхность короба оказалась липкой, щелкнув, он раскрылся в руках, изнутри повеяло тухлятиной. Желая как можно скорее избавиться от скверной находки, отрок растерянно огляделся. Нищий уже успел подняться и принялся собирать рассыпавшиеся по тропинке многочисленные кошели, ладанки и мешочки, И где только под жидким рубищем для всего этого нашлось место? Рваный капюшон сполз набок. Безухая уродливая маска с чёрными щелями вместо глаз открылась отроку. Мечислав попятился.
Уродец на удивление прытко подбежал к нему, прокаркал по-немецки, верно, благодарность и, вырвав короб из рук мальчика, бережно спрятал его под грязным плащом, будто короб представлял великую ценность, и заковылял прочь. На руках парня остались красные полосы, забыв о трапезе, он помчался к колодцу их смывать. Остервенело тёр ладони, но липкая долго долго не сходила.
Тогда Мечислав ещё не знал про Удо. Дружина князя только что вернулась. Для прислуги, оруженосцев и их помощников времена настали хлопотные. Наверное, поэтому случай истёрся из памяти.
Сердце рыцаря заныло, когда он подумал, что и это позабытое за давностью лет мимолётное происшествие каким-то странным образом связано с гибелью названного брата. Короб был выкрашен кровью? От этого предположения ком подкатил к горлу, и он продолжил путь, терзаясь сонмами противоречивых догадок.
День, освещаемый запоздалым октябрьским солнцем, выдался тёплым. Мечислав скинул плащ. Серко шел лёгкой рысью по распрямившейся торной тропе, некогда бывшей знатным шляхом, по которому и до сей поры ещё сновали редкие обозы с солью, рыбой и янтарем. А далеко у горизонта, куда хватает глаз, распластался новый лес.
Мечислав поторопил скакуна, но не успел упредить солнце. Спешился возле большого камня, стреножил Серко и сел перекусить.
И снова мысли, неотвязные, непрошенные. Мечислав вырвал из травы белевший пышной шапочкой тоненький одуванчик и дунул на прозрачную головку, как в детстве, что есть силы, – лёгкие пушинки разлетелись, тут же подхваченные ветром. Рыцарь выбросил стебель и, стараясь уцепиться за прошлое, вынул из-за пазухи медальон Иоанны. Надо же какое совпадение, и у Агницы ромашки в волосах, только что не пахнут.
– Образок убери, Мечиславушка. Жжётся, не даёт к тебе приблизиться, – словно отвечая его мыслям, сказали неподалёку.
– А для чего тебе приближаться? – нежданно воспротивился Мечислав, сам не понимая, отчего не хочет мешать свое потаённое прошлое с удивительной тайной настоящего.
– Не такой уж безлюдный и пустынный этот шлях. Нам до темна к сосновнику добраться надо, а он тут расселся. Убери образок, говорю, а не то помогать тебе больше не стану.
– Разве сможешь? Ведь ты из ларца, – справедливо усомнился Мечислав, но образок за пазуху спрятал. Незачем Агницу злить.
– А хоть и из ларца, – уже гораздо ближе послышался ангельский голос. – Охранять тебя не обязана.
– Прости, я не знал, что образок тебе помеха.
– Прощаю. Дорог он тебе. Знать, любимая на дорожку дала?
– Дорог, – сказал как отрезал Мечислав.
– Что ж, коли говорить не хочешь, молчи, только едем скорее. Время не ждёт.
Рыцарь поднялся, спрятал в суму свой нехитрый обед и свистом подозвал Серко. Жевавший пожухшую траву конь, навострив уши, боязливо глянул на хозяина и, неуверенно попятившись, тихо заржал. Мечислав позвал ещё раз, скакун не сдвинулся с места, но какого же было удивление рыцаря, когда он услышал ответное ржание. Огляделся – вокруг безлюдная пустошь. Однако Серко вновь подал голос и опять получил ответ. Мечислав замер, вслушиваясь в дивный диалог, когда Серко сам подошел к хозяину, волоча за собой упавшие на землю поводья и стал перед ним, покорно склонив голову.
– Чего столбом застыл, трогай. Это Ласточка моя с твоим конём договорилась. Чай не безлошадная я, мочи нет по кривым тропинкам ноги топтать, – поторопила его Агница.
– Топчет она их, можно подумать, – язвительно огрызнулся рыцарь, поднимаясь в седло.
– Топтала, – эхом отозвалась волшебница. – Только давно это было, теперь тела нет, а душа, она всё помнит.
– Значит…
– Да, я тоже смертной была, обычной, из плоти и крови. Жила точно в раю, воду носила, венки плела, песни пела, свободная, как вольный ветер, а теперь даже травинку погладить не могу, пальцев не чувствую, а что чувствую, совсем иначе. – Монолог прервался. Мечислав подумал, что Агница едва сдерживает слёзы, такая неизбывная тоска звучала в её голосе. – И верно пахла хорошо, может, и как Иоанна драгоценная твоя.
– Иоанна не моя, она невеста моего названного брата, – укоротил её Мечислав.
– Сам себе не ври, слушать противно. Скажешь, не о ней ты всю дорогу грезишь? Вон как в ромашки бросился третьего дня.
– Ты это видела? – изумился рыцарь.
– Не просто видела, это я их тебе и подбросила, чтобы кручиниться перестал, свет мой Мечиславушка.
– Вот, значит, как? – возмутился он. И разом осёкся, разглядев в сгущавшихся сумерках восседающую на белоснежной призрачной кобылице, юную деву. Волна огненных волос, разметавшись по белому одеянию, струящимся плащом укрывала спину, тонкие пальцы сжимали светящиеся поводья, глаза-звёзды, в такие побаиваешься глядеть прямо, можно и утонуть, а на высоком челе ярко белеют ромашки. Рыцарь разглядывал Агницу, в светящемся образе которой будто сплелись воедино черты некогда обожаемой Эльжбеты с волнующим образом Иоанны. Смотреть на волшебницу было больно, и чудо как хорошо. Спутница понимающе кивнула.
Тут прямо из-под копыт Серко выскочил и, что есть прыти, помчался прочь вспугнутый заяц. Рука в мгновение ока выдернула из колчана стрелу, тетива запела, выпуская на свободу верную смерть. Миг и подстреленный зверёк заметался в траве. Пришпорив коня, рыцарь подъехал ближе, не спешиваясь, поднял за стрелу подрагивающую в агонии добычу и ловко приторочил к седлу. Ласточка тихонько заржала, Серкопоспешил вернуться к поджидавшей его неподалёку кобылице, тем самым вернув Агнице и Мечислава.
– Едем, сосновник ещё далеко, – ласково напомнила берегиня.
Мечислав кивнул, позабыв прежнюю обиду. Слишком хорошо было смотреть на милое, улыбающееся личико. Невозможно одной лишь улыбке её не простить все, что бы ни учудила его очаровательная хранительница.
Когда они добрались до хвойного леса, ночь уже накрыла небо ярким звездным пологом. Млечный путь едва заметно светился, рядом горели Плеяды, а над самой головой торжественно сиял царственный крест Лебедя. На севере виднелась Кассиопея в виде перевернутой заглавной буквы его имени и ярчайшая Капелла созвездия Возничего, мерцала то желтым, то красным. Все, как рассказывал когда-то в давнем отрочестве астролог князя. Ныне покойный старик, полюбивший Мечислава как родного сына, он часто водил его на стену подальше от сигнальных огней или на донжон, и там начинал рассказывать волшебные истории звезд, показывая их на небе. И про своенравную Капеллу, ныне будто подмигивающую: в точности, как его берегиня.
Мечислав обернулся к Агнице. Волшебная всадница светилась во тьме, ее ниспадающие одеяния излучали мягкий свет, позволявший разглядеть не только саму чаровницу, улыбавшуюся ему, едва он останавливал на ней взор чуть дольше, чем следовало, но и дорогу, уходящую вглубь бора, петляющую меж высоченными вековыми деревьями.
Вскоре широкий ручей пересек их путь, напоил путника, поспешившего наполнить полупустую флягу, и его увлечённого новым знакомством коня, всю дорогу тихонько переговаривавшегося с Ласточкой. Лес густел, обступал путников, закрывая небо игольчатыми кронами; вот уж и тропинка потерялась из глаз, потонув в непроглядной тьме.
Агница взмахнула рукой. Стайка светящихся белым пламенем шариков, точно пригоршня маленьких лун, выплыла из широкого рукава и, устремившись вперёд, рассыпалась по стволам, освещая путь. Стоило Серко проехать светлое место, огоньки, вспархивали с насиженных мест и перелетали дальше, выстраивались впереди яркую шеренгу.
Притихшие лошади, настороженно прядая ушами, вслушивались в шорохи обступающего их всё теснее исполинского леса, осторожно переставляя копыта. Неподалёку заухал очнувшийся от спячки филин, треснула обломившаяся ветка. Засвистела иволга, мяукнула и замолкла.
Древний лес и под пологом ночи полнился звуками. Ощущения уткнувшихся в него со всех сторон взглядов, пристально разглядывающих непрошеного гостя, сомкнуло рыцарю уста. Ведь он и раньше пробирался лесом, да только взор дремучего исполина, измотанный душевными терзаниями новик тогда не замечал. Лес исподволь приглядывался к вторгшемуся путнику, стараясь понять, чего ожидать от незваного гостя и его, творящей волшбу, спутницы.
Ощущение тут же пропало, будто сосновник принял решение пропустить рыцаря и отвернулся, утратив всякий интерес – в тот же миг, открывая перед Мечиславом свободную, устланную ковром из пожелтелых сосновых иголок поляну, расступились дерева.
Легко выпорхнула спустившись из седла, Агница обошла лужайку, приникла к одному из стволов, прислушалась. Уверившись, что всё спокойно, вновь взмахнула рукой. Освещавшие тропинку огоньки, рассыпавшись вокруг поляны, повисли на ветвях. Света было достаточно, чтобы Мечислав смог разглядеть каждую иголку.
Сквозь прозрачное одеяние Агницы проглядывали очертания нагого тела. У Мечислава перехватило дух.
– Вот и до ночлега добрались, – обернувшись, берегиня застала рыцаря врасплох, заставив залиться краской до кончиков ушей. – Вижу, чистоту свою Мечиславушка утратить не успел. Да ты не прячь стыдливо взоры, на призрака глядеть не грех. – И рассмеялась, повергнув новика в ещё пущее стеснение.
Мечислав спешился, наклонился стреножить Серко.
– Дай коню волю, всё одно от Ласточки никуда не уйдет, – остановила его Агница.
Рыцарь согласно кивнул, разложив на земле свои нехитрые пожитки, обошёл поляну в поисках подходящего места для костра, избегая глядеть в сторону нагой обережницы. Нашел, нагрёб кучку сухих иголок, достал из-за пояса кресало, опустился на колени, а костерок возьми да и вспыхни сам собой, да так ярко, что чуть было брови не опалил. Смех разлился, разбежался по лесу.
– Надо же, испугался, – прыснула в рукав Агница, оказываясь прямо перед ним.
– А вот и нет, – насупился Мечислав и начал разделывать зайца.
– Да, ты у нас бесстрашный, а на меня глядеть боишься, – на ухо шепнула берегиня.
– Не боюсь, – сквозь зубы процедил задетый за живое рыцарь и уверенно поднял глаза. Агница, усевшись напротив, принялась расчёсывать костяным гребнем длинные локоны. Мечислав тем временем освежевал тушку, засыпал солью шкурку, остро зачистил конец валявшейся неподалёку ветки, насадил зайца и стал искать рогатины, чтобы изжарить добычу на вертеле. Агница всё расчёсывалась, даже когда он, закончив приготовления, сел рядом с ней у костра.
Захотелось вновь слушать её голос, ласково, как никто прежде, называвший его Мечиславушкой. Однако нарушить тишину он отчего-то не решался. Агница сколола гребнем волосы и прилегла у самого костра.
Молчание становилось мучительным. Поворачивая добычу над костром, Мечислав то краснел, то бледнел, корил себя за никчёмную стыдливость, прожигая глазами ромашки, венчавшие прекрасную голову Агницы.
Когда ужин был готов, рыцарь встал на колени, прося благословения Спасителя. Когда, кончив молитву, рыцарь обернулся к костру – берегини там не было. Бесследно исчезли и освещавшие поляну огоньки пропали. Неужто Агница обиделась?
Он открыл флягу, сделал большой глоток сливовицы и вновь обошел поляну. Тишина обуяла бор: ветер стих, вместе с ним исчезли все звуки. Костёр дотлевал, луна одиноким глазом застыла в зените, как бы намекая: пора отдохнуть.
Не чувствуя вкуса, рыцарь расправился с зайцем, постелил на землю плащ и, еще раз оглядевшись, смежил налившиеся усталостью веки, силясь представить лицо Иоанны. Вместо этого видел Агницу – невыразимо прекрасную в своей первозданной наготе, прикрытой лишь прозрачным одеянием. Не выдержав, Мечислав вскочил, вытащил ларец из сумы и открыл его:
– Агница! – Ларец остался безответным.
Но поляна осветилась, точно дерева и иглы под ногами обсели сонмы светлячков. Поднялся лёгкий ветерок, Мечислав услышал, нет, невозможно подобрать сравнения, то была тихая чарующая мелодия.
Музыка лилась отовсюду, будто пели земля и небеса, и сосны вокруг. Путник внимал с разинутым ртом, боясь пошевелиться и спугнуть очарование. На глаза навернулись слёзы. Верно, потому размытым белым пятном показалась Агница, упреждая каждый новый звук, ритмично взмахивающая рукавами. Он смотрел на стройное тело, до боли напрягая глаза, и сам не понял, как приблизился, попытался коснуться руки. Пальцы прошли насквозь. Агница вздрогнула, мелодия оборвалась.
– Как жаль, – едва слышно прошептал Мечислав.
– Тебе понравилось?
Он сдержанно кивнул.
– Не могу я без музыки жить, вот и изловчилась петь ветром в сосновых иголках. Да какая же это музыка? Так, баловство. Вот, если бы у меня была моя…
– Что? – переспросил Мечислав.
– Неважно что и нечего теперь об этом. Тебе выспаться надо, а тут я со своими разговорами, – Мечислав заметил, что Агница прячет слезу ему вновь захотелось обнять берегиню.
– Расскажи, всё легче будет.
– Не сейчас, Мечиславушка, – заставив душу рыцаря на этом слове запеть звенящей струной, взмолилась волшебница. – Говорить об этом больно, да и не к чему. Разве словами горю подсобить можно?
– Кто посмел тебя обидеть? – он настойчиво потребовал ответа, будто и вправду сейчас отправился бы в новый поход мстить обидчику.
– Ну что ты, это я сама, сама себя обидела, и… хватит. Ночь впереди долгая, тебе нужен отдых, утром снова в путь. Ты ложись, а я тебя баюкать стану, и будет тебе тепло и уютно. Спи.
Земля вдруг сделалась мягкой, будто на облако лёг. Агница села рядом и стала едва слышно его баюкать. Мечислав ощутил спокойствие и радость, давно его не посещавшие. Вздохнул тихонько, как в далеком детстве, и скоро забылся лёгким, прозрачным, точно кисейное покрывало, сном.
Вот только долго спать ему не пришлось. Где-то на средине ночи кисейное покрывало его берегини чуть приподнялось, сквозь сон послышался нервный всхрап Серко. Кажется, конь почуял чужого.
