Кирилл Баранов
Сияние потухших звезд
– Что там?
Человек в черном наклонился и заглянул в салон такси. Осмотрел приборную панель, сиденья, двинул руку вдоль спинки и тут увидел валяющийся на полу сиком.
– Нашел, – сказал он и вылез из машины. – Этот?
– Сбросил его, видно.
– И что? Кончаем машину?
Человек с автоматом с силой захлопнул дверь и отошел от такси.
– Не надо, заметят, – сказал второй и полез обратно в машину.
– Да мы и так уже повоевали.
– Эти клоуны и мамке родной не нужны.
Других слов Цин не разобрал – бойцы сели в бронемашину, и та сразу исчезла в ночи.
Стало невыносимо тихо. Дождь неровными струями тек по стеклам, смывая бледные капли крови; беззвучно, казалось, искрили разодранные в бою машины; ни звезд, ни неба. Прошло, вероятно, минут десять, прежде чем Цин привстал и огляделся, но вокруг чернела тьма. Двери по-прежнему не открывались. Еще через несколько минут свет в салоне стал ярче, загорелись индикаторы приборной панели, лампочки, экраны. Что-то мягко пикнуло. На табло в центре засветилась надпись: «Статус: свободен». И через пару секунд: «В пути».
На экране появился новый маршрут, и машина неспешно двинулась в ночь.
Глава 3. Сита b
Несмотря на плотные и частые тучи на Сита b редко шли дожди. Тяжелые облака серым ковром нависали над землей, закрывали поверхность планеты от лучей звезды Сита и не давали атмосфере нагреваться. Из-за постоянной облачности все вокруг казалось бледным и неприветливым, застывшим и холодным. Редкие щуплые деревца кое-где проступали сквозь льняного цвета песок, росли на склонах бурых гор. Широкое ярко-зеленое поле вокруг биологической станции выразительно контрастировало с унылым, однообразным пейзажем. Искусственно выведенные цветы с густо закрученным карминово-оранжевым бутоном достигали высоты в половину человеческого роста, стояли прямо, как штыки, и редко колыхались под порывами чахлого ветерка. Станция, составленная из нескольких прямоугольных строений, расположилась как раз в центре кругового поля неправильной формы, возле пруда, по которому лениво текла блестящая, сильно отражающая жидкость.
Леонид Волков, сильно постаревший за годы, проведенные на Сита b, стоял в поле, нежно водил ладонью в сером скафандре по стеблям и смотрел на возвышающийся далеко-далеко вулкан. Вулкан давно спал. Уснул задолго до появления людей как вида и проснется он, возможно, много лет спустя после их исчезновения, если вообще когда-нибудь проснется. Быть может, какое-нибудь другое существо будет стоять здесь, на месте астробиолога Волкова, устало сожалеющего о бесполезно прожитой жизни, и будет оно смотреть на взмывающие в небо столбы пепла. Не останется в памяти ни Волкова, ни долгих пяти лет изучения и селекции этих высоких цветов, хлорамидам, как их назвали ученые. Впрочем, Волков думал о том, что не нужно ждать миллионов лет. Не надо ждать вообще сколько бы то ни было. Никто не знает о хлорамидам сейчас, а через три дня, когда прибудет корабль Эл Тун Фарм, – все исследования будут засекречены, возможно и навсегда. И хлорамидам исчезнет в мрачных орбитальных лабораториях фармацевтического гиганта, превратившись в колоссально дорогие таблетки, которые могли бы спасти жизни миллионам, но, в силу своей стоимости, спасут единицам. Цветы, выведенные новаторскими селекционными методами, без химии и излучения, но с использованием особенностей атмосферы и микроорганизмов Сита b, способны были дать бой массе проблем сердечно-сосудистой системы. Особенно тем, что появились в последнее время из-за изменившихся условий труда и экологии некоторых планет. Беда в том, что современными болезнями кровеносных систем страдали в первую очередь бедняки, которым ни за что не позволить себе дорогое лекарство, созданное для высших слоев общества. Для тех, кому по средствам и так избегать подобных осложнений… А значит – все было зря! Годы тяжелого, напряженного и такого вдохновенного труда. Достижения и открытия, все то, чего заурядный астробиолог, специалист в селекции растений далеких планет Леонид Волков и не мыслил достичь, но достичь сумел. Все это – прах и пустота… Какими бы ни были возвышенными помыслы, какими бы ни были благородными цели, они теряются и гибнут, когда на пути встает экономическая выгода. И как бессмысленно это все на фоне вечного, казалось бы, вулкана, который тоже когда-то родился и, без сомнения, когда-нибудь умрет!
Сколько лет жизни потрачено – и опять все в пустую. И так ничего и не сделано вновь… И ничего не осталось… Ни трудов, ни семьи, которая видела отца так мало, настолько мало, что перестала видеть в нем отца. Жена и дочь, которые никогда не поймут его, мужчину, и того, что ему нужно. Волков считал, что женщинам, связанным с потомством кровью, телом, вынашивающим его месяцами, рождающим его на свет, гораздо проще – жизненная цель дается им самой природой. А вот мужчине, не имеющему таких связей со своим будущем, приходится искать цель самому, создавать память о себе своими руками, добиваться, пробивать стены и, чаще всего, разбиваться о них. Особенно, когда твоя стена – звездная империя, или, что еще хуже, управляющая этой империей транснациональная корпорация.
Что дальше? Что вообще может быть дальше? Очередной проект, еще пять-десять лет жизни, возможно, последних, и все ради того, чтобы какие-то богачи стали еще богаче? Зачем это нужно ему, Волкову? Зачем ставить себе в жизни целью обогащение каких-то далеких кровососов в сияющих кабинетах?
Вчера, после долгого нервного разговора, начальник станции Кланц, человек, больше похожий на подключенную к хозяйской сети машину, не имеющий и не желающий иметь собственного мнения, долго и недоуменно орал на Волкова.
– Вы служащий, Волков! – кричал он и делал движения руками, будто хочет встать из-за стола, но не вставал. – Наемный работник! Ничего вы больше, Волков! Вас купили за деньги! Вас здесь никто не держит! Не нравится – увольняйтесь!
– И уволюсь! – Волков так возбудился, что взвизгнул и покраснел от смущения за этот визг. – Уволюсь и записи свои заберу! Еще и все компьютеры вычищу!
– А какое вы, Волков, право имеет на эти записи?! – Кланц состроил зверскую физиономию, опять сделал вид, что встает – и опять не встал.
– Какое право? Я!? Я вырастил хлорамидам, Кланц! Я выделил из него мидацелы!
– Ты?! В одиночку?! Да ты золотой…
– Без меня вы бы шестой год травили энц кетхецином и гамма-лучами, слали бы в Эл Тун отчеты об успехах гетерозиса, а следом за ними поправки о том, что гетерозис оказался ложным и энц деградирует уже в первом поколении.
– И как же нам повезло, Волков, что мы отыскали вас в подсобках третьесортного провинциального института! – зло иронизировал Кланц.
– И как странно, что даже профессор из подсобки третьесортного провинциального института оказался более квалифицированным селекционером, чем все специалисты Эл Тун!
– И какой вы умница, Волков, какой подземный талант, никому пятьдесят лет не нужный! Все вы сами сделали! И денег вам никто не выделял миллионами! И специалистов, куда более прославленных, чем вы сами, вам тоже никто не давал! Пятнадцать человек, целых, не половинок! Все-то вы своими руками, гвоздями и веревками! Ни копейки не потратили! Каких денег вы стоите! Бесценный человек!
Когда Кланц говорил слово деньги – глаза его блестели, увлажнялись, слово он это произносил с возбуждением и нежностью, и хотел бы оставить только для себя и очень ревновал, когда нужно было делиться им с другими.
– Твоя бы воля, Кланц, ты и дышал бы деньгами, – с досадой прошептал Волков, не зная, что ответить.
Ведь и правда, чем он маялся до того, как к нему заглянули люди из Эл Тун? Преподавал первокурсникам института астробиологии элементарные науки, в которых не всегда так уж хорошо разбирался, составлял научные статьи по селекции в сложных условиях малопригодных для жизни планет, статьи, которые разносили в пух и прах более именитые коллеги. Может быть и правда, что вся его работа…
Но есть ли в желании создать хлорамидам со стороны корпорации своя воля? Или это просто необходимость, часть процесса? Что будет, если корпорация остановится, перестанет разрабатывать новые проекты, перестанет присваивать себе труд ученых и инженеров, исследователей и создателей? Что происходит со звездами, которые прекращают вырабатывать энергию?
И мог ли Волков самостоятельно заниматься научной деятельностью без чужой помощи? Где бы он брал средства, людей? Можно ли выговаривать человеку за то, что он воспользовался возможностью тогда, когда другой возможности просто не было и быть не могло? Нельзя брать с чужого огорода, но что делать, если весь мир – чужой огород?
– Деньги, Леонид Вадзалиевич, – средство оценки человека и вложенного им труда. Сколько вложил, столько и денег, – продолжал Кланц.
– Твои хозяева, Кланц, подключенные с утра до ночи к системам жизнеобеспечения, получают в миллион раз больше тебя. Мало работаешь, муассон.
– Моя зарплата выше твоей, Волков, – обиделся Кланц.
– Благодаря мне.
Этот разговор случился вчера и длился еще по меньшей мере час. Сегодня утром Волков втайне скопировал на независимую от сикома карту памяти все материалы по хлорамидам и спрятал ее в ручном импланте, при этом с трудом отдавая себе отчет – зачем это нужно. Он мог бы, вероятно, выбросить всю информацию в сеть. Но в таком случае, во-первых, преследованию подвергнется не только он, но и его семья. И, учитывая сущность результата, методы не важны – очередь в голову, несчастный случай или бомба в унитазе. А во-вторых, это попросту не имеет смысла. Вырастить хлорамидам можно лишь здесь, на Сита b, с ее перенасыщенной микроорганизмами атмосферой, в условиях ее климата и гравитации. А планета принадлежит Эл Тун если не по праву юридическому (ведь это далекий Фронтир, где запрещено иметь собственность гражданам империй), то по праву сильного уж точно.
Перед шлемом возник экран с мятой физиономией Кланца.
– Зайдите ко мне, – раздраженно сказал начальник, пытаясь разглядеть лицо Волкова под забралом. – Поступили распоряжения от директората.
Волков не ответил. Убрал экран, последний раз провел ладонью, хоть и в скафандре, по пухлому маленькому бутону, но тот выскользнул от порыва ветра.
В кабинете Кланца неприятно пахло застоявшимся воздухом – на станции заканчивались воздушные фильтры, завтра должен как раз прийти грузовоз с припасами, за два дня до корабля фармацевтов.
– Уволили меня, наконец? – поинтересовался Волков с порога.
– К сожалению, нет, вас собираются повысить, – сквозь зубы процедил Кланц, глядя в стол, над которым плавало несколько экранов.
– Повесить? – Волков невесело улыбнулся. – Оригинально.
– Вы назначены на орбитальную станцую в системе Бета Пера. Распоряжения получите на месте.
– Самая дальняя станция Эл Тун, какой разумный выбор, – скривил губы Волков.
– Возможно, пока вы будете до нее добираться, вы сможете более трезво оценить свое положение, как в жизни, так и в обществе.
– Как вы интересно выражаетесь… За мной пришлют?
– Добираться вы вольны как пожелаете, однако компания готова предоставить вам каюту на корабле Эл Тун Фарм, который прибудет на днях. Он довезет вас до границ Адении. Дальнейший путь вам придется преодолевать за собственный счет.
– Весьма мелочный способ указать мне на мое место, вам так не кажется?
– Не я его утвердил.
– Но вы придумали?
Кланц промолчал.
– В таком случае – я отказываюсь от такого любезного разрешения и доберусь своим ходом от начала и до конца.
– Это как же? Пешком? Или возьмете такси?
– Завтра прибудет корабль снабжения. Там как раз освободится место, ведь вам выгрузят центнер туалетной бумаги. Мне комната – вам наслаждение.
Кланц скривил физиономию и покачал головой.
– Приятного полета в ящике для туалетной бумаги.
– Спасибо. Кстати говоря, муассон, что вы придумали насчет моего назначения? Буду выводить лекарство от смерти, которое засекретят и уничтожат?
– Нет, нет, куда вам… Хотя многого я не знаю, – Кланц потер нос, – но, насколько мне известно, компания начинает дополнительные разработки неких сверхтоксичных веществ. Быть может, вас назначат руководителем комплекса по созданию нового бактериологического оружия, – Кланц улыбнулся. – Вы же так хотели сделать что-то большое и важное для всех, для бедняков в том числе. Орудия убийств людей на касты не делят, радуйтесь.
Перепалка могла тянуться еще многие тысячелетия, но после этой фразы в кабинет вошла помощница и секретарша Кланца и стала в дверях, давая понять, что все – хватит. До драки не дошло здесь, на поверхности, зато наверху, далеко на орбите Сита b, где в пространстве мчался спутник-станция, среди ученых-астрофизиков разных специальностей в ход пошли кулаки, хоть ни один из них и не достиг цели. Ученые люди, не слишком именитые и скорее безвестные, спорили и ругались матом, махали руками и швырялись пепельницами. А потом кто-то выключил искусственную гравитацию, из-за чего под потолком случилась настоящая свалка. Расшиблись лбы, помялись юбки.
Еще несколько дней назад исследовательская станция Сита b 416 одной из первых обнаружила необычное излучение, возникшее в стороне от государственных границ и зоны нейтралитета – Фронтира, то есть формально там, куда еще не добирался ни один из кораблей. Выброс неопознанного вещества (или, что вероятнее, энергии) произошел в районе Тау Звездного Скитальца и мгновенно привлек к себе внимание тысяч телескопов разной направленности со всех концов света. Сита b 416, парящая в космосе близко к внешним границам Фронтира, увидела все на несколько мгновений раньше остальных – всего на несколько мгновений, а не на тысячи лет, как того следовало ожидать. В черной космической пустоте с невозможной скоростью набух красочный кипящий пузырь. По его неровной и постоянно расширяющейся поверхности растекались кляксы самых разных цветов – аметистовые, лазурные, розовые, ярко-оранжевые. Стало ясно, что наблюдается выброс некоей энергии (или все же вещества), но какой именно – определить не удалось. И споры о природе загадочного выброса в конце концов и довели заброшенных на границу человеческого мира ученых до потасовки с кулаками и витиеватыми оскорблениями.
Шум стоял во всех обсерваториях мира, в научных институтах и на станциях, среди сообществ любителей астрофизики и в группах искателей братьев по разуму в сети, но только здесь, на Сита b балаган этот имел важный практический смысл. Ученые станции оказались на передовой научных открытий впервые в жизни и не желали упускать шансов карьерного роста, отчего изгалялись в придумывании методов исследования цветастой аномалии: от достаточно будничных работ со всеми наличными телескопами до безнадежно романтической идеи запустить всю станцию в полет к системе Звездного Скитальца. Проблема осложнялась финансами. Эл Тун, которой станция принадлежала, как и любая корпорация крайне щепетильно следила за своей бухгалтерией и с большим недоверием относилась к любому проекту, который не сулил выгоду по меньшей мере в среднесрочной перспективе. Выгоды от аномалии пока обсуждались. Шестнадцать часов без перерывов на естественные нужды заведующий станции Кеплюс пытался убедить руководство корпорации выделить средства хоть на какой-нибудь проект. Сперва речь шла о пуске звездолета с ближайшей возможной станции (на Сита b 416 подходящего не нашлось), затем об аренде проходящего мимо, например, прибывающего грузовоза «Танидзам», потом о пуске хотя бы трех зондов в сторону аномалии. Сошлись в конце концов всего на одном аппарате, который должен будет выпустить «Танидзам», сделав серьезный крюк через бета-пространство в сторону Звездного Скитальца.
На следующий день межзвездный грузовоз пристыковался к станции, и капитан его, полный задумчивый мужчина с усталой улыбкой по имени Каратикардха, тотчас отправился в кабинет Кеплюса, где долго пытался понять, что, собственно, от него хотят. Примерно в это же время, а на самом деле чуть раньше, на станцию поднялся Леонид Волков с двумя не слишком большими чемоданами. Ему пришлось обратиться к старшему помощнику капитана – тот, человек длинный, издевательски вежливый, и, без сомнения, страстный любитель интеллектуального хамства, слушал Волкова с иронической усмешкой, особенно тогда, когда речь зашла о перепалках с начальником и о том, что «вот ему где такая жизнь».
– Будь я на вашем месте, – сказал Яраджен Кихан, старший помощник на «Танидзам», – сидел бы тихо, получал зарплату и за глаза говорил гадости.
– Кажется, я ваша полная противоположность, – проворчал Волков.
Кихан провел его на «Танидзам». Это был корабль в форме трубы с заостренным, стреловидным носом и немного раздутыми боками. Внутри блуждал пронизывающий холодок, и казалось, что серые узкие стены сжимаются, пока вы идете по коридору. Неподалеку от стыковочного шлюза на маленькой скамейке лежала женщина, кажется, без сознания. Запястье одной руки она положила на красный лоб и тяжко вздыхала, большая грудь ходила туда-суда под потной майкой.
– Это наш счетовод-бухгалтер, – познакомил Кихан Волкова со спящим телом. – Не слишком удивляйтесь, обнаружив ее в таком состоянии где бы то ни было. Иногда она забирается поспать даже в чужие ванные.
– Это же опасно и здесь, в конце концов, холодно, – забеспокоился Волков о женщине.
Он стоял от нее в нескольких метрах, но все равно чуял сильнейший запах спирта.
– Ну можете передвинуть, если хотите, – пожал плечами Кихан. – Если не против, чтобы вас немного покусали, конечно.
– Можно же отнести человека в его, то есть в ее каюту, хотя бы.
– Поверьте, через несколько минут она будет лежать где-нибудь под столом на другом конце корабля. Женщины – загадка не только для мужчин и здравого смысла, но и для самого создателя. Законы мира, которые с таким усердием пытаются разгадать наши ученые наниматели, не в силах справиться и с одной женщиной. Тем более с той, что немного навеселе.
В широкий проем слева был виден большой зал, до потолка заполненный контейнерами и висевшими над ними роботами-погрузчиками. В углу за пультом управления стоял крупный мужчина со вздутыми мускулами и ненатуральной челюстью, а в стороне от него, перед экраном учета груза, – молодая женщина лет двадцати пяти с редкими ныне настоящими черными волосами.
– Вот эти вот двое слева, – сказал Кихан, кивнув в направлении мужчины и женщины, – Брок и Ниями. Наши грузчик и связистка, которой временно приходится выполнять обязанности счетовода, ввиду некоторой недееспособности последнего. Парочка тех редких людей, у которых вы при всем желании не найдете ни одного достоинства.
– Я все слышу, – уже сзади послышался приятный женский голос.
Кихан не ответил. Вместе с Волковым они поднялись на следующий ярус и подошли к тесной каюте, похожей на погнутую трубу. Внутри стояла кровать, а остальные предметы мебели были вмонтированы в стены. Противоположную входу стену занимал монитор, имитирующий окно в космос. Однако, насколько Волков мог представить расположение отсеков, комната ни одной из стен не могла касаться края обшивки и находилась где-то в глубине корабля.
– Скажите, – поинтересовался Волков, думая куда бы пристроить свои вещи, – сколько займет перелет?
– Расчетное время до ближайшей станции Адении четыре месяца в универсальном измерении, что-то около семи с половиной генц по шкале AGT и не знаю сколько в бете. Но очень похоже на то, что вам придется несколько потерпеть, кажется, нам придется сделать лишний заход за чем-то там.
Кихан оставил Волкова распаковывать вещи, а сам поднялся на мостик. Через два часа туда же наконец добрался и капитан, потный и осунувшийся.
– Кихан, – с порога позвал он, – что с разгрузкой?
– Почти, – отозвался сидевший в капитанском кресле старший помощник и не обернулся.
Капитан прошел к мониторам и посмотрел на кривую курса, который как раз высчитывал второй пилот Яхим ниб Харос, мужчина лет тридцати, выглядевший на шестнадцать.
– Где Чидам? – спросил капитан.
Чидам Салук – первый пилот «Танидзам».
– В своей каюте, – ответил Яхим, тоже не глядя на капитана.
– Спит?
– Одним глазом спит, а вторым смотрит на пачку анэгерицина и шашку гашиша, – бесстрастно произнес Кихан.
– Отдыхает, – добавил Яхим.
– Таким образом… – сказал капитан, но сбился и задумался. – Кихан, ступайте-ка во второй грузовой и проследите за погрузкой аппарата, который к нам тащат со станции. Установите на позицию для пускового отсека.
– Летим дальше? Далеко?
– Да, на пределе топлива, похоже. Пойду высчитывать траекторию.
Капитан вышел, а через несколько часов «Танидзам» отделился от орбитальной космической станции и начал неспешно набирать скорость в направлении расширяющейся аномалии.
