winter
Небьющееся сердце
Лин огорчился, но не стал показывать этого. Он скучал по таким историям и, к сожалению, понял: эта была его первая и последняя. В самом деле он никогда не читал что-то помимо, никогда не видел другие мира. И все потому, что мать, только заметив в руках сына глупую детскую сказку, запретила чужим фантазиям дружить с Лином – принцем и будущим королем.
«А еще…» – спросила она, смущенно прижимая плечики и опуская глазки. Переживая, что может затруднить Лина, потревожить. Он же, с нежностью в голосе, ответил.
– А следующая – следующей ночью. Новая ночь – новая история.
У Лина не было этих историй, но он знал – он прочитает все сказки мира, дабы поделиться ими с ней.
Она никогда не рисовала, как и Лин. Но одной ночью принц принес ей пару сверток чистого пергамента с манящим запахом чего-то очень приятного. А также кусочек угля. Лин любил обламывать уголь и писать именно им, однако важные бумаги требовали от него презентабельный вид, посему данную идею стоило отбросить назад, в детство, где ему запрещали все и давали скудную альтернативу.
Оба не умели делать это искусно, но она была внеземной девушкой, а он – принцем. Любая черта, даже лишняя, несуразная, на пергаменте выглядела как идеал мирового творчества.
Они пытались рисовать друг друга. И оба проводили часы, держа черный уголь в руках и пытаясь создать копии друг друга. Признаться, и ей, и ему все равно было на конечный результат. Им нравился процесс. Не рисования самого, а изучения.
Он узнал, что ее реснички очень тонкие и не такие длинные, как могло казаться. Узнал, что ее ушки похожи на ракушки моря, а губы были цвета свежего персика. Глаза сочетали в себе небесные облака и волны спокойного океана. Он видел ее насквозь и мог нарисовать любую черту лица, но никогда не смог бы нарисовать ее мысли.
Она же воплощала его глаза как темный сосновый лес с белочками и лисами. Темный, но не из-за страха, а из-за густых крон деревьев, что пропускают малую часть света. Девушка видела его приятные скулы и рассматривала шею, ключицы и руки. Повторяла его образ на пергаменте. Могла рисовать и его, и его мысли. Те истории, что он ей ведал. Однако вот она никогда не воплощала свои. Вероятно, не хотела, а вероятно, их просто не было. Лину не верилось, что такая чудная девушка может не иметь захватывающих историй. Но он не знал ее жизни, ее измерения и ее воздуха. Нуждалась ли она во сне, пище, дыхании и свете? Лину было неинтересно. А она не говорила об этом, ведь знала – Лина никогда не оттолкнет от ее мира. Если он решится: он примет все, дабы быть с ней, держать за руку, не отпускать никогда.
Лин думал о ней всегда. Когда смотрел на нее вблизи, на нее, уходящую босиком в саму ночь, и когда просыпался. Границы меж его и ее миром словно смылись, как камешки на песке сильным порывом волны. И он хотел знать, думает ли она о нем так же часто? Но напрашивалась мысль: а разве это важно? Может, и да, но Лин не знал, какие чувства правда, а какие лишь туманят сознание, не знал, что ощущать и что думать.
Может, не думать вообще? Думала ли она? Работает ли ее мозг также, как у Лина, либо она делает все, опираясь на сердце, ощущения, на кожу, что касается принца?
Слушала сердце или себя? А в чем, собственно, отличие между ощущениями сердца и самим человеком? Ведь сердце – источник жизни, без которого не было бы столь прекрасных созданий – людей. Почему разграничивают тело, разум и сердце? Почему это не единое целое?
А была ли она таким же человеком, каким был Лин?
Принц знал ответы на многие вопросы этой жизни, но точно не на эти. Время спустя он наконец пришел, но не к ответу, а к осознанию. Их не существует. Отвечать на эти вопросы нет смысла, ведь это и есть ключ к разгадке – сами эти вопросы являются ответами.
Лин всегда имел предрасположенность к логической деятельности, причем идеальной. Он понимал исходы, когда событие даже еще не началось, и по одному слову мог понять мотив длинной речи, либо же по одному кивку осознать, что случилось. Но любовь, как известно всем, меняет человека в корни. И Лин, хоть и являлся принцем – к тому же особенным, умеющим говорить со звездами, не был исключением данного правила. Никто не исключение.
