В этот момент я не могла произнести ни звука, хотела и не могла выдавить слёзы и жизнь не проносилась у меня перед глазами. В горле стал ком, который, как мне казалось, давил ещё и на уши и я лишь молча ходила вокруг машины, убеждаясь в глупости своего положения.
А потом из меня вышел крик. Не знаю, как получился такой крик-стон, мне даже показалось, что вышел этот вопль вообще не из меня. После в моей голове начал говорить уравновешенный, твёрдый, не мужской и не женский, голос: «Развернуться, возвращаться передом и, главное – не застрять».
Я смотрю как мне развернуться. Колея слева и справа в ложбинах, но расстояние для разворота всё-таки есть. В голове: «главное – не застрять» вперемешку с кадрами типа: я сижу и реву ночью в закрытой машине и вскакиваю от каждого шороха, вглядываюсь, не появилось ли какое-нибудь бледное лицо в окне ничейного дома.
Я выкручиваю руль до упора вправо и сдаю назад – стою перпендикулярно дороге и тут пошёл счёт на сантиметры: сантиметр вперёд (если сяду, вытолкнуть одна не смогу), сантиметр назад (придётся оставить машину и бежать назад 18 км по плитам) – развернулась. И опять голос в моей голове подсказывает, как именно проехать лужу, чтобы не застрять.
Я выехала и остановилась посреди деревни. И только тут я плачу, меня бросает в пот – платье становится мокрым насквозь. Немного посидев так, я вижу, что в одном из домов кто-то есть, подъезжаю. Около двери в скривившийся от лет домик стояли две женщины: обе полные, с короткими стрижками, одна из них на костылях. Рассказываю им свою ситуацию. Одна из них мне объяснила, что когда-то здесь была дорога, сейчас деревня заброшена и, как правило, тут никого нет. Они удивлены, как я сюда попала и как смогла развернуться и выехать. А я просто смотрела то на них, то на свои трясущиеся мелкой дрожью руки.