Вильям Л. Саймон
Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера
Глава 5
Все ваши телефонные линии теперь мои
Bmfy ytbs ini N mnij tzy ns zsynq ymj Ozajsnqj Htzwy qtxy ozwnxinhynts tajw rj? [28]
После вынесения приговора меня вновь доставили в исправительное учреждение Норуолка для классификации. Там я любил укрываться от посторонних в библиотеке, где обнаружил очень неплохую подборку книг по юриспруденции. Эта тема стала моим новым увлечением.
Некоторые ребята, находившиеся здесь под стражей, желали подать апелляционную жалобу или уточнить, какими правами они обладают. Тогда я стал выручать их, находя нужную информацию. Как минимум я мог творить небольшие добрые дела для товарищей по несчастью, и мне это нравилось.
Оказалось, в библиотечном фонде имелись руководства о порядке действий, регламентировавших работу калифорнийской инстанции по делам молодежи.
«Как удобно, – думал я, – они позволяют мне разузнать, как именно они должны работать, а я могу найти в этой системе лазейки и просчеты». И с головой углубился в изучение этих материалов.
Ко мне прикрепили социального педагога, который несколько раз со мной поговорил, а потом настрочил рекомендацию отправить в Престон. Эта тюрьма для несовершеннолетних была как бы молодежным вариантом Сан-Квентина [29]. Ее переполняли самые опасные и жестокие подростки калифорнийской пенитенциарной системы для несовершеннолетних. Почему же? Наверное, этой системе редко доводилось встречать молодых преступников умственного труда.
Социальный педагог даже сказал мне, что он направляет меня в это место отчасти из-за далекого расположения, в семи-восьми часах езды на машине, а значит, мама и бабушка смогут навещать меня лишь изредка.
Может быть, ему казалось, что я, мальчик из среднего класса, имел весь букет возможностей, которых не было у тех суровых парней из современных гетто. Я вместо того, чтобы окончить колледж и начать карьеру на хорошей высокооплачиваемой работе, словно искал неприятностей на свою голову. Поэтому педагог решил отправить меня в опасное и жестокое место, которое должно достаточно сильно меня напугать, и после возвращения я стану жить правильно. А может, он просто был злобным мудаком, которому нравилось злоупотреблять своей должностью.
Но вот какое совпадение! В руководствах о порядке действий CYA я нашел список факторов, которые следовало учитывать при определении учреждения, куда следует направить того или иного малолетнего преступника. Он должен отбывать наказание недалеко от своей семьи. Если осужденный имел среднее образование или диплом о сдаче экзамена по общеобразовательной подготовке (GED), то его следовало определить в учреждение, где предлагалось обучение по программе колледжа. Конечно же, в Престоне ничего подобного не было. При выборе места заключения следовало учитывать склонность преступника к насилию и вероятность попытки побега. Да я в жизни не дрался и никогда не пытался сбежать. Все это должно было, согласно мануалу, поспособствовать перевоспитанию заключенного. Отлично.
Я сделал копии этих страниц.
Описание процесса рассмотрения претензий также оказалось интересным чтивом. Выяснилось, что лицо, содержаще- еся под стражей, имеет право запросить проведение серии слушаний, на последнее из которых приглашается независимый третейский судья. Этот человек выслушивает все факты и выносит беспристрастное решение, обязательное для исполнения.
Я прошел все этапы слушаний. Когда к процессу подключился независимый третейский судья, сотрудники инстанции по делам несовершеннолетних, аж пятеро, изложили свою точку зрения о моем деле, подкрепляя его страницами, скопированными из их же руководства о порядке действий.
Хороший ход, за исключением одного нюанса: мне было известно, что они ссылаются на устаревший вариант руководства, положения в котором были ко мне менее благосклонны.
Когда мне дали слово, я сказал: «Позвольте показать вам актуальную версию руководства, которую эти господа вам не предъявили». Я добавил страстное обращение к присутствующим, о том, что очень хочу реабилитироваться. Третейский судья проверил даты публикации тех страниц, что предъявил социальный работник, а потом даты публикации страниц, которые предоставил я.
А после взял и подмигнул мне.
Он распорядился отправить меня в пенитенциарное учреждение, где читаются курсы из программы колледжа. Меня определили в колонию «Карл Холтон» в городе Стоктон восточнее Сан-Франциско. Что ж, тоже далеко от дома, но я чувствовал себя победителем и очень собой гордился. Когда я вспоминаю об этой маленькой победе, у меня в голове звучат слова из песни Тома Петти: You could stand me up at the gates of hell but I won’t back down («Можете сбросить меня к вратам ада, но я не отступлюсь»).
Для меня «Карл Холтон» оказался своеобразным «Холидей-Инном» [30] от калифорнийской инстанции по делам несовершеннолетних. Здесь были совсем неплохие условия проживания и питания. Хотя от «Карла Холтона» до нас было пять с половиной часов езды на машине, мама и бабушка приезжали ко мне раз в две недели по выходным. Как и раньше, они привозили мне целые сумки вкусностей. Мы могли жарить бифштексы или омаров на свежем воздухе. Казалось, я был свободным человеком. Еще мы с мамой любили искать четырехлистный клевер на лужайке, относящейся к территории для свиданий на свежем воздухе. Эти встречи очень помогали мне скоротать время за решеткой. Социальные педагоги временами заходили повидаться с родителями детей, а мой педагог был с мамой особенно вежлив.
В остальном жилось мне не так сладко. В колонии не разрешалось иметь никаких бритв, кроме одноразовых, а я ими частенько резался, поэтому перестал бриться. У меня выросла густая пышная борода, за которой меня стало совсем не узнать. Я сбрею ее сразу, как выйду на свободу.
Всего через полгода мне дали досрочное освобождение. Когда был подготовлен документ «Условия освобождения», меня спросили:
– Какое условие перед вами поставить, чтобы вы перестали заниматься хакингом?
Как мне было ответить на этот вопрос? Я сказал:
– Ну, хакинг бывает этичный и неэтичный.
– Нужна юридически точная формулировка, – последовал ответ. – Как мне это записать?
Мне вспомнились «Звездные войны».
– Можете запретить мне темный хакинг.
В моем документе об освобождении так и написали: «Запрещается темный хакинг».
Кажется, эта формулировка попалась на глаза какому-то репортеру из Los Angeles Times. Выражение прижилось и было широко растиражировано в прессе. Для меня темная сторона стала своеобразным ярлыком. Кевин Митник, или Темный Хакер.
После освобождения мне позвонил полицейский. Представился Домиником Домино и рассказал, что он тот, кто доставил меня колонию для несовершеннолетних после задержания в ресторанчике Fromin's. Домино готовил для лос-анджелесского департамента полиции учебный видеоматериал, посвященный киберпреступности. Можно ли у меня взять интервью на камеру? Да почему бы и нет.
Сомневаюсь, что они все еще пользуются этим материалом, ведь столько лет прошло. Однако какое-то время я фактически помогал лос-анджелесским копам научиться ловить таких же ребят, как я.
В то время бабушка жила вместе с приятельницей Донной Рассел, которая была директором по программной разработке в компании 20th Century Fox. Эта дама предложила мне работу. Я думал: «Фига себе. Может, даже доведется дружить с кем-то из кинозвезд». Мне очень нравилась эта работа.
Я трудился практически на съемочной площадке. Чтобы попасть в офис, нужно было пройти мимо звуковых павильонов. Плата была достойной. Я учился разрабатывать приложения на языке COBOL и языке ассемблера компании IBM. Плюс ко всему я учился обращаться с мейнфреймами IBM и мини-компьютерами HP.
Как говорится, все хорошее когда-нибудь кончается. В данном случае – скорее раньше, чем позже. Другой сотрудник этой компании подал протест. Согласно последнему по профсоюзным правилам моя работа должна быть в первую очередь предложена сотруднику, который уже трудился на другой должности в данной компании.
Всего через два месяца я снова оказался на улице без работы.
Однажды утром произошло событие, ставшее для меня настоящим шоком: мне позвонил Мелвин Бойер, мой инспектор по условно-досрочному освобождению, и сказал: «Кевин, позавтракай под завязку, съешь, сколько сможешь, а потом приезжай, нужно встретиться». Ничего кроме проблем этот звонок не предвещал. В мире лос-анджелесских радиолюбителей была такая группа промежуточных станций (ретрансляторов или же репитеров), работавшая на частоте 147,435 МГц. Называли ее «Гадюшником». Там люди нападали друг на друга, ругались без всякого стеснения и глушили радиопередачи других коллег, работавших в этой сети. Для меня это место было площадкой для игр. Позже я узнал, что один парень, завсегдатай гадюшника, вероятно, имел на меня зуб. Он-то и позвонил в управление инстанции по делам несовершеннолетних, которая отвечала за условно-досрочное освобождение, и пожаловался, что я взломал сеть их компании. Я этого не делал, но тот парень работал в компании Xerox, что, видимо, добавляло правдоподобия его словам. Мама отвезла меня куда следует. Агент, занимавшийся надзором за лицами, получившими условно-досрочное освобождение, попросил пройти с ним в кабинет. Он сказал маме, что я долго не задержусь, и предложил ей подождать в фойе. На самом деле, как только мы оказались наедине, мне надели наручники и через заднюю дверь вытолкали из здания к уже ожидавшей машине. Я кричал маме, что меня пытаются тайно увезти и арестовывают за то, чего я не совершал.
Офицер по надзору за условно освобожденными и его начальник доставили меня в изолятор Ван-Нюйс. По иронии судьбы мой дядя Митчелл звонил мне из этого самого изолятора всего несколько недель назад. Так случилось, что в жизни ему довелось попасть из грязи в князи, а потом так же стремительно снова вернуться в грязь. Он стал миллиардером на рынке недвижимости, обосновался в особняке в районе Бель-Эйр, даже еще более престижном, чем Беверли-Хиллз, круче места не было во всем Лос-Анджелесе. Но позже дядя подсел на кокаин, потом на героин, а этот наркотик – история стара как мир – отобрал у него дом, удачу, честь и самоуважение.
Несмотря на все, я по-прежнему был к нему очень привязан. В тот вечер, когда он позвонил мне из изолятора Ван-Нюйс, я спросил: «Хочешь, я подправлю таксофон так, чтобы ты мог звонить бесплатно?» Конечно хотел. Тогда я сказал: «Как повесим трубку, вновь подними ее и набери 211-2345. Система продиктует тебе номер телефона, по которому ты звонишь. Потом набери мне обратно коллект-колл [31] и назови этот номер». Когда я узнал номер, нужно было поколдовать с одним из коммутаторов компании. С моего компьютера я дозвонился на нужный коммутатор и изменил «код класса линии» того телефона, с которого набирал дядя. Теперь он считался не таксофоном, а домашним телефоном, который допускал как входящие, так и исходящие вызовы. В то же время я также добавил функцию трехстороннего вызова и ожидание вызова. Кроме того, я запрограммировал телефон так, чтобы вся оплата за разговоры зачислялась на счет полицейского участка Ван-Нюйс.
Я учился разрабатывать приложения на языке COBOL и языке ассемблера компании IBM, обращаться с мейнфреймами IBM и мини-компьютерами HP.
И вот спустя неделю я в том же самом изоляторе, и моя услуга дяде Митчеллу теперь помогает мне – звони сколько хочешь. Я провел за трубкой всю ночь. Разговоры с друзьями помогли мне абстрагироваться от ситуации, в которой я оказался. Кроме того, мне следовало разыскать себе хорошего судебного представителя, поскольку я уже предчувствовал, какой неравный бой меня ждет, когда вновь придется предстать перед лицом Совета по условно-досрочному освобождению при калифорнийской инстанции по делам несовершеннолетних. Права условно-досрочно освобожденных лиц были очень ограничены, и членам Совета нужно было всего лишь поверить, что я, возможно, делал что-то из того, в чем меня обвиняют. Доказательства не должны были быть «не оставлять места для сомнений»[32], в отличие от условий уголовного процесса.
Дальше – хуже, хотя казалось бы. Меня перевели в следственный изолятор округа Лос-Анджелес, первым же делом потребовали раздеться догола, чтобы обработать инсектицидом. Меня провели в общую камеру, и она ужаснула до смерти. Я не знал, кого бояться сильнее: свирепых зэков, по виду, способных выколоть глаз при удобном случае, или тех полоумных молодчиков, которые могли ранить кого-то, даже не заметив. Все койки уже были заняты, спать было негде. Я просто сел на корточки, прислонившись к стене, и изо всех сил старался не смыкать глаз, чтобы когда солнце взошло, все мои пожитки были при мне.
Бойер, мой куратор из инспекции по условно-досрочному, сказал маме: «Изолятор округа Лос-Анджелес – очень опасное место. Ему могут там навредить». И похлопотал, чтобы на следующий день меня перевели обратно в Норуолк. Если бы встретил сегодня Бойера – заобнимал бы, наверное.
Мне было уже 20, но благодаря условно-досрочному освобождению за меня все еще отвечала инспекция по делам несовершеннолетних. Эта ходка в приемник-распределитель Норуолка являлась для меня третьей по счету. С некоторыми охранниками мы были уже хорошо знакомы.
Когда я предстал перед Советом по условно-досрочному освобождению, стало понятно, что его члены не собираются слишком серьезно относиться к предъявленному мне обвинению. Ведь против меня не было никаких доказательств, а только одно сообщение, поступившее от инспектора по условно-досрочному освобождению. Это сообщение было основано на единственной жалобе. Меня обвинили в том, что я не выполнил рекомендации Совета по условно-досрочному освобождению не пользоваться любительским радио, но это была лишь рекомендация, и она не имела юридической силы. Только Федеральная комиссия по связи (FCC) могла лишить меня этого права. Мне дали срок 60 дней, к тому времени я провел за решеткой уже около 57, поэтому меня освободили через считаные дни.
Когда мама меня забрала, я попросил отвезти меня в полицейскую академию Лос-Анджелеса. Я слышал, что там продаются рамки для номерных знаков, которые якобы более мягко воспринимались полицейскими: если полисмен видел такой номер, он мог не остановить вас за нарушение правил дорожного движения. В книжном магазине академии я заметил большую стопку какого-то периодического издания: это оказался ежегодник Департамента полиции Лос-Анджелеса. Я попросил одну такую книгу в подарок для «дяди, который работает в лос-анджелесской полиции». Я заплатил аж 75 долларов, но находка была потрясающий, словно святой Грааль[33]: внутри напечатаны фотографии всех офицеров лос-анджелесского департамента полиции и даже тех тайных агентов, которые были под прикрытием заброшены в мир организованной преступности.
Как только мы оказались наедине, мне надели наручники и через заднюю дверь вытолкали из здания к уже ожидавшей машине
Интересно, по-прежнему ли они издают эту книгу каждый год и продают ее любому, кто придет с деньгами.
Одним из приятелей моей мамы был предприниматель Дон Дэвид Уилсон, руководивший несколькими компаниями под вывеской Franmark. Дон взял меня на работу для выполнения задач, связанных с компьютерами: программирование, ввод данных и т. п. Работа была скучной, поэтому, чтобы сделать жизнь более интересной, захватывающей и найти в ней место для решения интеллектуальных задач, я – как вы, наверное, догадались – снова занялся хакингом и телефонным фрикингом. Зачастую компанию мне составлял старый соратник на этом фронте Стив Роадс, который приходил по вечерам и пользовался компьютерами фирмы Franmark.
Как-то раз, отправившись на обед в компании одной молодой коллеги, я краем глаза заметил группу незнакомцев в формальных костюмах. Они всем видом напоминали полицейских. Присмотревшись повнимательнее, я узнал среди них моего инспектора по условно-досрочному освобождению, а также парня, который несколько лет назад искал у меня в машине логическую бомбу. Я уже знал, что они здесь не ради светского визита. Черт возьми! По жилам заструился адреналин, меня окатила волна страха. Я не мог побежать или даже ускорить шаг, не вызвав у них подозрений. Поэтому я развернулся спиной к мужчинам в форме и картинно обнял девушку, шепнув ей, что заметил старого знакомого и не хочу, чтобы он меня также засек. Мы сели в ее машину, откуда все еще было видно компашку.
Я нагнулся как можно ниже и попросил девушку побыстрее отсюда уехать, сославшись на то, что мне нужно сделать важный звонок. С таксофона я набрал отдел полиции Лос-Анджелеса Вест-Велли и попросил соединить меня с архивом. «Это детектив Шаффер, – сказал я. – Мне нужно проверить одного субъекта. Меня интересуют любые данные: эпизоды в регионе и из общей базы (базы Национального информационно-криминологического центра ФБР, «NCIC»). Меня интересует Митник, М-И-Т-Н-И-К, Кевин Дэвид. Дата рождения – 8 июня 1963 года».
Я, черт возьми, со всей ясностью представлял, каким будет ответ.
«Да, есть эпизод с его участием. Видимо, имело место нарушение предписаний калифорнийской инстанции по делам несовершеннолетних».
Чеееерт! Хорошо хоть, арестовать не успели.
Я позвонил маме и сказал: «Привет, я в 7-Eleven[34], надо поговорить».
Это был наш общий код. Она знала, в какой именно магазин 7-Eleven надо прийти и по какому поводу говорить – я в беде. Мама пришла, я объяснил ей что да как, а также что мне нужно где-то скрыться, пока я не обдумаю план действий. Бабушка договорилась со своей подругой Донной Рассел – той самой, которая устроила меня в Fox, что я могу перекантоваться на ее кушетке на пару дней.
Мама отвезла меня туда, по дороге мы останавливались, я купил зубную щетку, бритву и несколько смен нижнего белья и носков. Оказавшись на месте, я первым делом заглянул в «Желтые страницы» [35] и поискал ближайшую юридическую школу. Там я провел несколько дней, вникая в закон о социальном обеспечении, но особо ни на что не надеялся.
Не зря говорят: «Если долго мучиться, что-нибудь получится». Я нашел положение, согласно которому при совершении ненасильственного преступления юрисдикция суда по делам несовершеннолетних истекает либо при достижении обвиняемым 21-летнего возраста, либо по истечении двух лет с момента вынесения приговора – в зависимости от того, что наступит позже. В моем случае это означало два года с февраля 1983 года, когда мне дали условный срок в три года и восемь месяцев.
Так-так. Складываем пару циферок и выясняем, что этот срок истечет примерно через четыре месяца. А что, если просто исчезнуть до тех пор, пока эта юрисдикция не утратит силу?
Я позвонил моему судебному представителю и изложил эту идею. Он ответил мне с возмущением: «Вы абсолютно неправы. Фундаментальный юридический принцип заключается в том, что, если обвиняемый исчезает, когда уже подписан приказ о его аресте, временной лимит не аннулируется до тех пор, пока обвиняемый не будет найден, даже если это произойдет через много лет».
Потом он добавил: «Прекратите играть в юриста. Я юрист. Позвольте мне делать мою работу».
Я умолял его подробнее изучить вопрос и он с неохотой согласился. Когда я перезвонил ему через два дня, тот уже поговорил с Мелвином Бойером, инспектором по условно-досрочному освобождению, – я уже рассказывал, что этот парень мне сочувствовал и добился, чтобы я не попал в зверинец следственного изолятора округа Лос-Анджелес. Бойер сказал судебному представителю: «Кевин прав. Если он спрячется где-нибудь до февраля 1985 года, мы ничего не сможем сделать. К тому моменту распоряжение об аресте утратит силу, и он ничего не будет должен».
Вот бывают же не люди, а ангелы. Донна Рассел связалась со своими родителями, у которых было местечко в Оровилле, штат Калифорния. Это, примерно, в милях 150 к северо-востоку от Сан-Франциско. Конечно, они были не прочь взять квартиранта, который помогал бы им по дому и от чьей мамы бы они ежемесячно получали денежный бонус.
На следующий же день я погрузился в грейхаунд[36]. Ехать было долго и я успел надумать себе псевдоним на время побега: Майкл Фелпс – фамилию позаимствовал у героя телевизионного сериала «Миссия невыполнима».
Видимо, кто-то из моих «надежных» друзей-хакеров пустил слух, что я улетел в Израиль. На самом деле ни тогда, ни в течение еще нескольких лет я не пересекал границу даже с Канадой или Мексикой, тем более не отправлялся за океан. Однако эта история в дальнейшем станет частью мифа обо мне, еще одним ложным фактом биографии, с помощью которого судей позже убедят не выпускать меня под залог.
Хозяев, приютивших меня в Оровилле, звали Джесси и Дюк. Это были пенсионеры, жившие в сельской местности в усадьбе площадью примерно в половину акра [37]. Все было точно по распорядку. Они никогда не отступали от своих принципов. Подъем каждый день в 5:00, на завтрак кукурузный хлеб и молоко. После обеда Джесси и Дюк смотрели телеигры. Никакого компьютера. Никакого модема. Даже любительского радио. Слишком аскетично для паренька, как я, но все равно это не шло ни в какое сравнение с негостеприимными стенами инстанции по делам несовершеннолетних.
Эта пожилая пара держала кур и свиней, еще у них было две собаки. У меня не проходило ощущение того, что я оказался в комедийном телесериале «Зеленые просторы». Могу поклясться, что один поросенок выглядел точно как Арнольд, свинка из этого сериала!
Разумеется, я не мог водить машину, так как единственные права были выданы на мое настоящее имя, а на меня был ордер на арест. Поэтому я колесил по округе на купленном велосипеде.
Мне нравилось ездить в местную библиотеку и часами что-то читать. Чтобы чем-то еще занять мозг, я записался на курс по уголовному праву в местном колледже. Преподаватель был настоящим уголовным судьей в округе Бьютт. На занятиях он ставил нам записи признательных показаний, а потом рассказывал, как наивно ведут себя подозреваемые, которые пытаются говорить с полицией без адвоката. Однажды он сказал: «Большинство преступников полагают, что смогут отмазаться, если подвешен язык». Я улыбнулся, понимая, что совет совсем неплох. Меня очень занимала мысль: что бы подумал преподаватель, если бы узнал, что среди его слушателей в первом ряду сидит беглец с ордером на арест.
Так я застрял в сериале «Зеленые просторы» на четыре месяца, пока я не позвонил своему судебному представителю и не удостоверился, что ему доставили копию документа о прекращении обязательств, выданной калифорнийской инстанцией по делам несовершеннолетних, то есть эта организация больше не имеет юрисдикции надо мной. Юрист подчеркнул, что это было постыдное прекращение обязательств. Я лишь усмехнулся. Кому теперь было дело до того, постыдное оно или почетное? О какой чести вообще речь? Я ведь не военную присягу нарушил.
Через несколько дней я, полный всяческих надежд, снова был в Лос-Анджелесе. Ленни Ди-Чикко сумел устроиться на работу в авиакомпанию Hughes. Он был там оператором компьютера. Ленни очень хотел встретиться со мной и поделиться новостями и не только, но это уже разговор не для телефона. Что же там такое интересное?
Мне нравилось ездить в местную библиотеку и часами что-то читать. Чтобы чем-то еще занять мозг, я записался на курс по уголовному праву в местном колледже.