Ветер в ивах – Кеннет Грэм

Вот я добралась и до ещё одной классической детской книги и с удовольствием её прочитала. Ранее историю не читала, как и не смотрела мультфильмы, но полгода назад полюбовалась графической адаптацией, тогда и надумала познакомиться с первоисточником. При этом все главы про Жаба Тоуда оказались мне менее интересны.

Книга рассказывает о мистере Кроте и его друге – водяном крысе Рэте, живущих у Реки, а также о друзьях и знакомых героев. Персонажи такие милые и дружелюбные, хотя и на резкое поведение и отповеди способны. Разумные животные в этой истории соседствуют с людьми и даже общаются с ними, хотя не слишком много.

Большей частью история очень спокойная, посвященная описанию отдыха и размеренной жизни. Очень много внимания уделено воспеванию прелести быта. А как прекрасно в книге описана природа, чуть ли не половина текста рассказывает о любовании красотами леса, разнообразных растений, журчанию реки, прелести первого снега.

Странные дела творятся с детьми, которые стали прообразами для героев в самых известных книгах. Спишем самоубийство «Питера Пэна» (Питер Лльювелин Дэвис) на странные пристрастия Джеймса Барри, каким-то очень странным образом усыновившего пять мальчишек (интересно, я одна во вселенной, кто терпеть в детстве не мог ни «Питера Пэна», ни «Мэри Поппинс»?). Но Кристофер Робин утверждал, что отец украл у него детство, Алистер Грэм, выведенный в роли мистера Тоада, покончил с собой, не дожив и до двадцати. Повезло разве что Алисе Лиддел и то, думаю, потому, что психика девочек более лабильна, чем у мальчиков, а потому может выдержать давление, как при ядерном взрыве.В принципе, если Кеннет действительно видел своего инвалида-сына в роли капризного Тоада, то поступок Алистера, равно же, как и его расшатанная психика, не вызывает вопросов. Видно, как автор не любит истерический склад характера. Сам сангвиник автор впадает в бешенство от холерического темперамента. Зачастую Тоад по мановению авторской руки ведёт себя глупо там, где вроде это и не требуется для сюжета – например, падает в воду или спотыкается о друзей, когда они все вместе идут освобождать Тоад-холл. Зачем эти эпизоды, когда автор пытается создать напряжение и глупый Тоад тут крайне не к месту? И довольно очевидно, что автор срывает раздражение. Ему надо продемонстрировать, что Тоад – крайне инфантилен. Крайне. Очень крайне. Равно же и другие звери ведут себя с ним не как с другом, а как с зарвавшимся ребёнком. Представьте, что ваши друзья пришли и заперли вас в вашей же комнате. Представили? Ну, если у вас в голове есть хоть что-то, кроме опилок, вы будете прорываться к телефону, чтобы заявить о похищении. Опять же и внезапное исправление Тоада – это такая попытка оказать давление на Алистера – «вот как надо себя вести». При этом, кодекс поведения, заданный «воспитателями» в книге как-то не вписывается в рамки эффективности, ведь Тоада во многом любят (и он стал главным и любимым персонажем в мире) именно за его капризы, эгоистичность и эмоциональность. Столкновение между Тоадом и другими зверьми – это столкновение между двумя очень разными характерами, а главы про Тоада – это откровенная попытка отца полюбить дитя, наделив персонажа не только отрицательными чертами, но и такими, которые могут привлечь.У меня нет особых сведений про Грэма, всё я черпаю из википедии и самой книги. Перечитывать произведение я стала потому, что 1. меня пробило ближе к осени на сонно-атмосферное состояние, 2. я увидела в комиксе Пана, о наличии которого основательно забыла, 3. мне захотелось поискать намёки на отношения Крота и Рэтти, в конце концов, Крот+Рэтти (Крэтти) – это уже Канон. «Ты всегда такие намёки ищешь», – Эдди пилит ногти и, несмотря на брезгливое выражение его лица, не сказать, чтобы он меня осуждал. Эдди прав. Гомосексуальность только в последние пару десятилетий превратилась в тему, которую не только можно обсуждать, но которую можно и заэксплуатировать до невозможности. Однако, люди с подобными желаниями существовали всегда и недаром многих из них тянуло сублимировать нереализованную тягу в творчество. Но в некоторых книгах, как бы я ни старалась, мне ничего не найти. Сплошь мужские компании, состоящие из говорящего зверья, есть и «Винни-Пухе», и в «Книге джунглей» (что в главах о Маугли, что и в других историях). Но там я хоть об стену лепёшкой расшибусь, не найду ничего, кроме своего воспалённого воображения. В «Винни-Пухе» образ женщины почти фантастичен, мальчишки (а не приходится сомневаться, что всё зверьё – это дети, как сказано в последней главе сам медвежонок на год младше Кристофера Робина) с удивлением смотрят на первую женщину в лесу (надеюсь, все в нашей стране в курсе, что и Сова, и Багира – мужики) – Кенгу. Она и пугает, и привлекает. Как и вообще у Милна, женщина – это существо умное, хитрое в планах бытовых, глупенькое в общемировых вопросах, ну и вообще не от мира сего, пока не станет матерью и тогда уже войдёт в образ почти богини. Мировоззрение Киплинга сформировали две патриархальные системы – викторианския империя от моря до моря и преувеличенная кастовая подобострастность индусов. Редьярд так и воспринимал мир кастового – есть те, кто выше остальных в силу цвета кожи и пола, но это налагает на него обязанность заботиться о тех, кому не так повезло с рождением («бремя белого человека»). Женщины в «Книге джунглей» – это необходимый сосуд для весеннего полового инстинкта (ну и образ матери, само собой, куда ж без него). Мужчины – это воины, герои, те, кто двигает мир, женщины – сосуд во всех смыслах слова. Надо о них заботиться, но думать – не обязательно.В мире зверья Грэма женщин нет. Вернее, есть одна, наличие которой предполагается – жена Выдра. Однако, искать в ночь пропавшего сына идёт сам Выдр. Чтобы быть совсем точной (а я сейчас смотрю в книгу, где отличный (и не спорьте!) перевод Токмаковой и оригинал идут параллельно), жена и не упоминается. Про домашних Выдра говорят «они», про беспокойство – беспокоится один только Выдр. Так что, либо Выдр вдовец, либо размножается старым добрым почкованием. Женщины есть в мире людей, исключительно в приключениях Жаба, у них вспомогательные функции и вся романтизация состоит в том, что Тоад уверен во влюблённости в него дочки тюремщика, что несказанно льстит его тщеславию и в случае её высокого происхождения он даже был бы готов до неё снизойти (о межвидовом скрещивании я как-нибудь потом). В остальном в «Ветре в ивах» исключительно мужчины. Это не мальчишки, это взрослые мужчины. Они не просто живут как холостяки (Барсук), но и устанавливают эмоциональные связи с другими мужчинами. Я перечитала книгу и убедилась, что мои воспоминания из детства оказались правильными, книга начинается именно так: «Привет, я Крот и впервые вижу Реку» – «Привет, а я Водяный Крыс Рэт, давай покатаемся с тобой на лодке и вообще переезжай ко мне» (бью себя по рукам, чтобы не запостить картинку «Старый Бородач: я знал твою маму, сегодня вечером я приду к тебе со своими бездомными товарищами» – «Нет! Нет» «Хоббит» не может так стрёмно начинаться!"). – Ма-ла-дец! – Эдди выставил левую руку и любуется маникюром. – Милонов уже внёс законопроект, как только закончишь писать рецензию, книга как раз будет запрещена. Рэтти даже соблазняют. Не в половом смысле – Книгу ты уже не отмажешь, будут ходить по домам и сжигать, так что не старайся. Морской Крыс, Искатель Приключений, просто звуками своего голоса заставляет Рэтти очароваться, откликнуться вместе с ним на неведомый зов, стать его компаньоном в путешествиях.На самом деле «Ветер в ивах» – две очень разные книги, в которых действуют те же герои, но которые логически друг с другом не состыковать. Это приключения Тоада, которые обычно и экранизируют все, кому ни попадя, и созерцательные взаимоотношения Крота и Рэтти. Если рассматривать их как одно общее, то логика «Спанч Боба» кажется железобетонной на фоне сюррелистического абсурда. Крот может учуять запах/зов своего жилища, в то же время Тоад (жаба, Карл!) едва не тонет в реке. Это помимо того, что он 1. размером с человека, 2. его вполне принимают за обычную человеческую женщину, 3. он жрёт похлёбку из кроликов и фазанов. Отдельно друг от друга эти две сказочные вселенные с разными законами могут существовать, вместе они заставляют начать курить что-то забористое. Кстати, весь этот зоопарк с каннибализмом, не раз порождал те же теории, что и в «Ну, погоди!» – вся красота происходит на обломках старой цивилизации, вон и Барсука какие-то строения в туннелях, и у Тоада предки подземный ход и Тоад-холл не строили, а захватили. А люди вообще расисты и анималофобы, хотя животные не отличаются от людей вплоть до полного смешения одних с другими. В общем, нести там можно долго и продвинуто.Вставки про Тоада, которые с какого-то дуба и считаются, собственно, всем «Ветром в ивах» – это обращение Кеннета к сыну, которого он не любит, но старается полюбить. Это такие типичные викторианские нравоучения, которые англичане, как отгорели свечи на новогодней ёлке 1900 года, с радостью втоптали в типичные английские кровькишкинасилие, с которыми в обнимку продолжают вальсировать и по сию пору. Я никогда не любила «эту» книгу. Мистер Тоад изредка раздражал, мне нравилась его хвастливость и самовлюблённость, но, в целом, его «приключения» мне казались верхом идиотизма. Но я прекрасно понимаю, почему в экранизациях, пьесах и даже в своих головах все предпочитают эту историю – она единственная, где что-то происходит.Но я всегда любила вторую «книгу», то есть книгу про Рэтти и Крота. Сразу сознаюсь, что Рэтти – мой любимый персонаж во всей книге. Он спокойный, он разумный и тот, кто умеет раскладывать по полочкам все происходящие события. Если требуется устроить романтичный вечер, Рэтти из тех, кто в голове составит список, подберёт наиболее подходящее вино, не забудет свечи, сумеет поддержать приятную беседу. Он не просто созерцатель, он созидатель. В историях о Рэтти и Кроте сам Грэм. Тот, которым он хотел бы быть, но не осмеливался. Без глупых правил «родись-женись-отравись», которым он следовал в жизни. «Ветер в ивах», если не сосредотачиваться на перетаскивающей на себя одеяло фигуре Тоада, это книга об удовольствии от каждого момента бытия. В моей антологии с рождественскими рассказами (у меня было порядка двадцати таких антологий, когда-то я коллекционировала рождественские книги, покупая новые каждый декабрь) была глава про то, как Крот чувствует зов своего старого дома, который он покинул ради того, чтобы жить «шумной» жизнью в домике Рэтти на реке. Я перечитывала эту главу много раз. Это необыкновенный праздник, который Рэтти устраивает своему другу. Что в нём необыкновенного? Да вроде ничего. Тёмный нетопленный дом, нет запасов, да ещё и несколько мышат-подростков пришли под дверь калядовать. Но Рэтти разжигает огонь, посылает одного из мышат купить продукты и устраивает пир. Удовольствие. Вот ключевое слово. Удовольствие, с которым Рэтти превращает домик Крота, который и любит своё старое жилище, и стесняется его, в праздничный дом-фонарик с рождественской распродажи. Удовольствие, которое испытывают мышата, наедаясь на обеде после того, как основательно замёрзли на улице. Удовольствие, с которым Грэм всё это описывает. Великая и всемогущая магия повседневности.Но есть у книги мистическая составляющая. В главе, названной поэтично «Свирель и Врата Зари», сам Пан играет над лесом, одну ночь заставляя услышавших его зверей мучиться по неведомому. А потом они всё забудут, как и в книге Киплинга (если что, то первая часть сказок о Паке у Киплинга вышла за два года до «Ветра»). Чтобы не вслушиваться в тишину, чтобы потусторонняя красота не свела их с ума, вечно выигрывая в споре с повседневностью.Ну и третья короткая история (помимо основного сюжета, встречи с Барсуком и прочая, прочая, я пользуюсь английской викой, где эти главы вынесены в отдельные «короткие истории») мною уже упоминалась. Это история про Морского Крыса и соблазнение Рэтти. Эта глава, где вопрос влюблённости подходит к поверхности реки настолько близко, насколько это вообще могло быть в детской эдвардианской (ха, небось думали, что, кроме викторианства и эпох-то в Англии больше не было!) книге, демонстрирует ту самую вторую и главную сторону успеха книги. Влюблённость. Никаких сверхнежных отношений между Кротом и Рэтти нет, так что не бойтесь, что ваши дети узнают, что в мире существуют отношения помимо незыблимого ужаса брака (все сказки заканчиваются на свадьбе принца и принцессы потому, что дальнейшее сказкой даже наши предки называть боялись). Но влюблённость есть. Она в воздухе, в звуке реки, Реки, бьющейся в окно домика Рэтти, в щебетании речных обитателей. Эта влюблённость ощущается почти физически, пусть её и трактуют как влюблённость в природу. Если бы книга появилась годах в семидесятых, она бы стала новой «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон». Смысл книги глубок и экзистенциален, какой любят повторять в фильмах и книгах, которые становятся культовыми. Найди своё место в жизни. Крот и Рэтти его находят. Именно там, на реке. Им не надо больше никуда стремиться, никуда торопиться. Их Элизиум не статичный, но приносящий день за днём всё новые грани блаженства, просто за счёт вечного небольшого изменения, вечного закона о невозможности одной и той же Реки.Что было бы, если бы Кеннету Грэму не пришлось сублимировать в книгу? Если бы он не вступал в несчастливый брак и не производил бы на свет несчастливого сына, самого решившего оборвать существование? Думаю, «Ветер в ивах» был бы. Только без Тоада. Возможно, это была бы не классика, а неприметная английская книжка начала прошлого века, которую ценили бы знатоки. Возможно, она бы стала главным символом столетия. Кто знает. История, как говорится, не знает сослагательного наклонения. Никто не учил бы совершеннолетнего Тоада жить, никто не говорил бы «так правильно, а так – нет». Возможно, в книге бы появилось бы только одно правило – будь счастливым. Если ты этим никому не мешаешь, не надо слушать других людей/зверей, исполнять какие-то заданные социумом роли, просто будь счастлив. Сколько бы людей смогли услышать этот зов, скольких бы несчастий под девизом «зато как у людей», можно было бы избежать, если бы Грэм сыграл на свирели Пана что-то другое…Да, Тоад стал сутью книги. Умерший мальчик, быть может, сумел переселиться в книгу, где он может бесконечно мчаться на красивых красных автомобилях, похахатывать над селянами и считать себя лучше всех, би-бип. Но символом стал не Тоад. Не так уж часто Тоада изображают на обложках. Не Тоада рисуют вначале те, кто создают арты. Главное изображение книги, которое возникает в голове при одном упоминании названия, это Крот и Рэтти, плывущие в лодке по залитой светом Реке, под склонёнными ветвями ив. Застывшие в вечном блаженстве. Своими силуэтами ставшие замочной скважиной на двери, за которой блаженство приготовлено и для тебя. Стоит лишь поверить в магию повседневности.

Один из моих диагнозов – быть убежденным, что когда-то уже читал «Ветер в ивах», возможно, что в прошлой жизни. Ну, в самом деле, откуда иначе мне знакомы эти персонажи? Похоже, придется теперь пересмотреть параноичку: если мне что-то знакомо – скорее всего, я смотрел по нему сериал.

Как бы то ни было, оставшиеся с тех пор воспоминания сводятся к всесокрушающей атмосфере тоски и меланхолии. И не то чтобы память сильно меня подводила.Забавных моментов тоже много, хоть и связаны они с эпохой и характерами, а отнюдь не с биологическим видом главных героев. Но перемежается это всё огромными мечтательными простынями с любованием красотами природы. В принципе, это понятно, поскольку природа является главным сюжетным движком, но всё же смотрится слегка нелогично, когда главы о злоключениях жабки Тоуда вдруг разбавляются историями о зимней прогулке или летней ночи, которые имели место явно не одновременно. Впрочем, нет, композиция в этом – дело десятое. Почему Рэт и Крот не выручили своего приятеля или хотя бы ни разу не навестили его – вот вопрос. Там же вокруг темы дружбы всё крутилось. И почему Тоуда, после всего вернувшегося домой, не словили снова, тепленького, я тоже не понимаю. Спишем всё это на сказочную реальность?

Ох да, с принятием сказки у меня всегда было туго. Умом я понимаю, что автор иронизирует над своим временем – старой доброй Англией начала 20 века, со всеми ее джентльменами и аристократами, выскочками из низов и странными увлечениями, попутно создавая приключенческую реальность, деленную на смысловые локации: вот кротовье поле, вот веселая речка, вот страшный лес. И вроде как забавные зверьки, и вроде символизируют они нечто вполне человеческое. Понять-то я это понимаю, но всё равно не покидает ощущение, что действие происходит в какую-то эпоху безвременья. Водит же Барсук Крота по руинам подземных городов, явно не античных, и говорит, что они давным-давно покинуты, ушли под землю и заросли лесом. И всплывает в моих мозгах такая мощная постапокалиптика о погибшей человеческой цивилизации, на смену которой пришли животные-мутанты, в память о былой катастрофе поклоняющиеся естественности и природе.

Кхе, да, без комментариев, мозг безнадежно испорчен.Но я, наверное, и сам по себе отвратительная публика, не могу принять сказочную художественную реальность как данность или как иносказание, всё время ищу подвохи. Не дают мне покоя эти разумные животные. Что это за мир вообще такой, в котором одновременно живут люди и звери, причем, не все звери будто бы разумные, а люди будто бы не всегда могут увидеть в собеседнике зверя, принимая того за человека. И держат ведь каких-то зверей питомцами, а на других охотятся. В каких они все юридических отношениях друг с другом? Какого размера звери? Естественного или как люди? Они совсем звери или антропоморфные? Иначе как бы они говорили, одевались и пользовались руками? Что у них там вообще происходит?

Слишком много вопросов для одного безумного меня.А сказочка неплохая, не сильно увлекательная и слегка тоскливая, но это так и надо, пусть будет немного смешной, немного мечтательной и с добропорядочной английской атмосферой. Детишкам, наверное, покажется интереснее.