bannerbannerbanner
Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь

Кен Лю
Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь

Полная версия

Поняв, что ее уловку раскусили, девочка покраснела, однако сдаваться явно не собиралась.

– Поставь себя на ее место. Вот скажи честно: ты сама бы обрадовалась, если бы премьер-министр Кого Йелу не порекомендовал тебя моему отцу, а посоветовал подождать возможности со временем отличиться?

Лицо Мадзоти помрачнело.

– Вы дерзите, принцесса.

– Просто эта женщина заслуживает шанса, как и ты тогда. Она ведь не дочка какого-нибудь богатого купца и не происходит из семьи ученых. На самом деле она так бедна, что носит раскрашенный деревянный меч, потому что не может позволить себе настоящий. Мне кажется, ты способна понять ее, как никто другой. Да разве смогла бы ты стать королевой, если бы не…

– Довольно!

Тэра обиженно закусила губу, но замолчала.

– Тетушка Гин, – пропищал Фиро, – ты боишься императрицу Джиа, да?

Маршал нахмурилась:

– Ты о чем это таком говоришь, Хадо-тика?

– Я слышал, как императрица говорила премьер-министру Йелу, чтобы он провел испытания с предельной честностью и в строгом соответствии с правилами. «Слишком многие аристократы полагают, – сказала она, – что при помощи красноречивых рекомендательных писем сумеют выхлопотать для детей своих друзей пропуска в Экзаменационный зал. Позаботься, чтобы результаты были справедливыми».

– Джиа прямо так и сказала?

– Ага. И отправила сердитое письмо маркизу Йему, потому что тот отдал пропуск своему племяннику, показавшему себя хуже других кандидатов, и маркизу пришлось извиняться.

– И как отреагировал на это император?

– Дай-ка подумать… – Фиро свел брови на переносице. – Как помнится, папа не сказал вообще ничего.

– Даже не предложил дать Йему шанс объясниться?

Фиро и Тэра замотали головами.

Гин посидела некоторое время в задумчивости, переваривая услышанное, а когда подняла глаза, то снова встретила взгляд Тэры.

– А императрица знает про эту вашу подругу? – осведомилась она командным голосом маршала Дара, без всякого намека на снисхождение, с каким обычно обращалась с императорскими детьми. – Только не врите.

Тэра сглотнула, но глаз не отвела.

– Нет, мы ничего ей не говорили. Мама не поняла бы.

Гин выждала немного.

– А с какой это стати вам так хочется, принцесса, чтобы эта молодая ученая попала на Великую экзаменацию?

– Я уже говорила: потому что она очень храбрая!

Гин покачала головой:

– Вам прекрасно известно, как серьезно ваши родители относятся к правилам проведения экзаменов. Вопреки этому вы почти умоляете о нарушении правил, которое может обернуться скандалом…

– Я говорю правду! С какой стати мне…

– Может, я и не обладаю даром консорта Рисаны читать в человеческих сердцах, но чувствую, что тут кроется нечто большее, чем просто восхищение храбрым поступком! А ну признавайтесь: чего вы хотите на самом деле?

– Я хочу справедливости! – вскричала Тэра. – Эти правила несправедливы!

– Почему же, позволь спросить? Каждый достойный кандидат имеет возможность получить пропуск…

– Но я-то не смогу получить пропуск, как бы ни старалась! – выпалила девочка.

Фиро, никогда не видевший свою благоразумную, невозмутимую сестру в таком состоянии, смотрел на нее, изумленно открыв рот.

Гин выжидала, что будет дальше.

Тэре удалось взять себя в руки, и она продолжила, уже более спокойно:

– Та, за кого мы просим, такая же девушка, как я, но у нее хотя бы есть шанс выдержать экзамены и показать себя. А я… Даже если отец назначит меня на некий официальный пост, ученые станут говорить, что негоже принцессе править, и все будут шептаться, что я получила должность только потому, что я дочь императора. Никто даже не станет слушать моих оправданий. Я хотела бы сдать экзамен, как любая другая кашима, и доказать, чего я стою на самом деле. Но раз уж для меня этот путь закрыт, я хочу хотя бы помочь другим.

– Ты еще слишком юная, чтобы разочароваться в мире. Разве ты не учила заповеди Кона Фиджи о подобающем местоположении знатной женщины, обладающей незаурядным умом? Существуют иные пути оказывать влияние на…

– Кон Фиджи – осел.

Гин рассмеялась:

– Ты воистину дочь своего отца. Он тоже никогда не видел большого прока в великих мудрецах.

– Как и ты сама, – с вызовом заявила Тэра. – Мастер Рути редко говорит о маршале Мадзоти, но я наслышана разных историй о тебе.

Гин кивнула, а потом вздохнула:

– Иногда мне кажется, что тебе просто не повезло родиться на свет в эпоху мира. Многие правила, не допускающие, по мнению великих мыслителей, исключений, отходят на задний план во время войны.

Затем женщина встала, порылась в своем походном столике, нашла небольшую пачку бумаг и взяла лежащий наверху лист.

– Как зовут вашу подругу?

Фиро и Тэра показали ей логограммы, обозначающие имя Дзоми Кидосу.

– Жемчужина Огня? Очень мило, – проговорила Гин, капая на пустой бланк воск, после чего несколькими решительными росчерками нанесла логограммы. – Поскольку имя ее происходит от названия растения, оно весьма сочетается с династией Одуванчика. Быть может, это доброе предзнаменование.

С этими словами Мадзоти достала печать Гэджиры и приложила ее к воску вокруг логограмм.

– Вот, – сказала она, передавая пропуск Фиро.

– Спасибо, тетушка Гин! – воскликнул тот.

– Спасибо, ваше величество, – поблагодарила Тэра.

Гин небрежно взмахнула рукой.

– Будем надеяться, что ваша подруга на самом деле окажется такой, какой вы ее тут расписывали.

Дети уже давно ушли, а Гин Мадзоти все еще продолжала сидеть за столом.

За спиной у нее из-за ширмы появился мужчина. Был он высокий и стройный, с длинными руками и ногами, и двигался грациозно. Хотя смуглую кожу на лице избороздили глубокие морщины, а волосы давно уже поседели, зеленые глаза светились кипучей энергией.

– Дзоми Кидосу… Красивое имя, – произнес мужчина. – Быть может, такое же утонченное, как и ее ум. – Он помедлил, словно бы размышляя, что еще сказать. Потом добавил: – Наверняка у этой соискательницы были бы и другие шансы заявить о себе, даже если бы ее нынче и не пустили на Великую экзаменацию. А ты, как ни крути, только что вмешалась в организацию испытаний, явно превысив свои полномочия.

Гин даже не повернулась.

– Не надо снова читать мне нотации, Луан. Я не в настроении.

Произнесены эти слова были мягко, но с намеком на печаль.

– Я сказал все, что хотел, еще пять лет назад на пирушке в Дзуди. Если ты не пожелала слушать меня тогда, то определенно не станешь делать это и теперь.

– Мне самой когда-то предоставили возможность подняться. Наверное, такова воля Руфидзо, чтобы я тоже дала шанс этой незнакомой девушке.

– Ты меня сейчас пытаешься убедить или себя саму?

Гин повернулась и хмыкнула:

– Мне очень не хватало той глуповатой прямолинейности, которая у тебя сходит за мудрость.

Однако Луан не улыбнулся в ответ.

– Я знаю, почему ты выписала ей пропуск, Гин. Ты, может, и великий тактик, но… но в политических играх не слишком сильна. Ты полагаешь, что предупреждение, которое я сделал пять лет, назад было обоснованным, и теперь пытаешься понять, по-прежнему ли Куни доверяет тебе сейчас, когда Джиа стелет дорожку к трону для своего сына.

– Тебя послушать, так я веду себя как неверная и ревнивая жена. Вообще-то, никто не станет отрицать, насколько велики мои заслуги перед Домом Одуванчика.

– Пума Йему тоже сделал для Куни немало, Гин, но император все-таки не вмешался и не дал тому шанс сохранить лицо, когда Джиа его унизила. Если ты не в состоянии уловить перемену ветра…

– Я не Пума Йему.

– Это был глупый шаг с твоей стороны, Гин. И попомни мои слова: ничем хорошим дело не кончится.

Она беззаботно плюхнулась в кровать.

– Давай не будем больше об этом говорить. Иди ко мне, милый. Покажи, сохранил ли ты форму после того, как пять лет проболтался на воздушном шаре.

Луан вздохнул, но не стал перечить Гин и лег в постель.

Глава 4
Великая экзаменация

Пан, второй месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

Экзаменационный зал являл собой впечатляющее сооружение.

Это было единственное в Безупречном городе здание цилиндрической формы с диаметром в четыре сотни футов. Построенное на месте прежнего арсенала Мапидэрэ, прямо за стенами нового императорского дворца, оно не уступало высотой сторожевым башням столицы, а крыша из покрытых позолоченной черепицей концентрических кругов горела на солнце, похожая на исполинский цветок: причем одни находили в ней сходство с хризантемой, а другие – с одуванчиком.

Помимо прочего, здание сие служило центром академического квартала города, состоявшего также из: Императорской академии, где фироа (так назывались соискатели, вошедшие во время Великой экзаменации в первую сотню по количеству набранных баллов) совместно со специалистами вели научные изыскания по многим темам; Императорской обсерватории, где астрономы наблюдали за звездами и предсказывали судьбу Дара; Императорских лабораторий, в которых известные ученые осуществляли исследования в самых различных областях; и аккуратного ряда дормиториев и отдельных домиков для постоянных обитателей и гостей.

Взойдя на трон, император Рагин сделал науку краеугольным камнем своего плана по возрождению Дара, и Пан теперь наступал на пятки Гинпену, этому расположенному в Хаане древнему городу, грозя отобрать у него титул столицы учености. Соискателям, отличившимся во время предстоящих испытаний, предстояло служить императору на важных постах в гражданской администрации или углублять и расширять границы науки.

Внутри Экзаменационного зала было свободно и просторно, само помещение представляло собой просто большую круглую комнату с высоким потолком. Верхнюю половину цилиндрической стены пронизывали многоярусные, как соты, ряды окон, а через огромное, похожее на гигантский глаз отверстие посреди крыши лился поток солнечного света. Пол был разделен на концентрические круги восьмифутовой высоты стойками, в этих секторах размещались испытуемые: всего сюда могло поместиться почти две тысячи человек. В центре зала стояла высокая колонна, а на ней, почти под самым потолком, примостилась, словно «воронье гнездо» на корабле, платформа. Восседающим на этой платформе чиновникам, ответственным за проведение экзаменов, открывался с высоты птичьего полета великолепный обзор, что позволяло без труда разоблачить любого обманщика. Примерно посередине, над экзаменуемыми, но ниже упомянутых чиновников, стену опоясывала узкая галерея, по которой прохаживались надзиратели, обеспечивавшие дополнительные меры безопасности.

 

Когда солнце поднялось над стенами дворца, герцог Рин Кода, имперский секретарь предусмотрительности, посмотрел на премьер-министра Кого Йелу, сидевшего рядом с ним на центральной платформе.

– В прежние времена, когда все мы обретались в Дзуди, мог ли ты представить, что однажды наступит день, когда самые светлые и острые умы Дара станут отвечать на твои вопросы и следовать моим указаниям, если захотят продвинуться? – спросил Рин.

Кого благодушно улыбнулся:

– Мне кажется, пора уже перестать жить прошлым. Пришло время думать о будущем.

Задетый за живое, Рин повернулся к входу в Экзаменационный зал и провозгласил:

– Откройте двери!

* * *

Кашима съехались в столицу из всех частей Дара: из прославленных древних академий Гинпена, стены и портики которого обвивают плющ и пурпурный вьюнок; из раскинувшихся под открытым небом школ Мюнинга, где учителя и ученики прогуливаются по установленным на плоскодонные лодки платформам, плавающим по сверкающим водам озера Тойемотика; с окутанных туманом форумов Боамы, где преподаватели и студенты поутру обсуждают высокие идеи, чтобы затем отправиться на овечьи выгоны для упражнений и отдыха; из деревушек в Кольцевом лесу вокруг На-Тиона, где школяры в уединении созерцают природу и искусство; из блестящих, величавых и роскошно обставленных аудиторий Тоадзы, где отвлеченные науки сплетаются с коммерческой выгодой; из обнесенных каменными стенами научных залов Крифи, где древние доблести превозносятся с целью умерить боль от недавних страданий; из частных гимназий Сарузы, где полы классов устланы соломенными матами, чтобы ученики могли как штудировать книги, так и практиковаться в боевых искусствах – кулачном бое, борьбе и фехтовании.

То были лучшие, наиболее способные ученики со всего Дара. Великая экзаменация императора Рагина, детально разработанная премьер-министром Кого Йелу и императорским наставником Дзато Рути, представляла собой возрожденную и усовершенствованную древнюю концепцию испытаний, прежде существовавшую в различных государствах Тиро и в империи Ксана. Опираясь на заранее утвержденные вопросы и единую систему оценок, экзамены эти имели целью отобрать таланты, какие могла предложить империя Дара, и привлечь на государственную службу лучших кандидатов, вне зависимости от их пола и происхождения.

Ежегодно студенты по всему Дара принимали участие в Городской экзаменации, проводившейся в ближайшем к ним крупном городе. Соискатели отвечали на вопросы по различным предметам, от астрономии и литературы до математики и зоологии моря и суши, после чего успешно сдавшие экзамен получали ранг токо давиджи. Из сотни подавших заявки пройти испытание удавалось не более чем десяти, ну от силы – двадцати кандидатам.

Затем каждые два года токо давиджи принимали участие в Провинциальных экзаменациях, где соискателям предстояло сочинять эссе на различные темы. Эссе оценивались по нескольким критериям: эрудированность, вдохновение, творческий подход, умение работать с источниками и красота каллиграфии. Из сотни токо давиджи всего лишь двоим или троим удавалось подняться в ранг кашима.

И наконец, каждые пять лет – со времени воцарения династии Одуванчика это происходило впервые – кашима из всех провинций и фьефов собирались в столицах областей, и из них отбирали участников Великой экзаменации. Поскольку каждому фьефу или провинции выдавалось ограниченное количество пропусков, то губернатору, королю, герцогу или маркизу приходилось тщательно отбирать соискателей, учитывая количество полученных теми баллов, личные таланты и дарования, рекомендации авторитетных лиц и множество иных параметров. Отобранные кашима, лучшие из лучших, съезжались в Пан, дабы продолжить испытания.

Все они готовились к этому событию годами, иные шли к нему всю жизнь. Некоторым удавалось выдержать Провинциальную экзаменацию с первой попытки; другие безуспешно раз за разом пытались выдержать ее еще со времен королей Тиро и империи Ксана, так что теперь, с учетом нарушивших распорядок экзаменов восстания и войны между Хризантемой и Одуванчиком, эти люди получили новый шанс, уже сделавшись седыми. Их путь сюда был долгим и трудным во всех смыслах, ибо заключался не только в поездке в тряском экипаже или плавании по морю, но и в долгих часах корпения над свитками классиков ано и прочими фолиантами, а также в отказе от удовольствий юности, летней неги и праздности зим.

На участниках Великой экзаменации сосредоточились надежды целых семей. Аристократы, завоевавшие свои титулы на поле боя, уповали на то, что их наследники упрочат положение рода при помощи писчего ножа и кисти. Скопившие громадные богатства купцы стремились набросить на себя покров респектабельности, обеспечить который мог только ученый отпрыск, состоящий на службе у императора. Отцы, сами не преуспевшие на поприще славы, желали увидеть исполнение своих грез в детях. Кланы, мечтающие выпрыгнуть из безвестности, всячески поддерживали одного-единственного одаренного ребенка. Многие за солидное вознаграждение нанимали наставников, обещавших научить кандидатов сочинять идеальные эссе; еще больше денег утекало шарлатанам, сбывавшим шпаргалки и памятки, настолько же дорогостоящие, насколько и бесполезные.

И вот наконец долгожданный день настал. Потоком вливающиеся в Экзаменационный зал кашима предъявляли стражникам пропуска для доскональной проверки. Кроме того, каждого соискателя тщательно обыскивали с целью удостовериться, что он не прячет в пышных складках или длинных рукавах мантии листы бумаги, густо исписанные крошечными, как мушиная головка, буковками зиндари, или готовые эссе, заблаговременно составленные нанятыми сочинителями. Не разрешалось даже приносить собственные любимые кисти или писчие ножи, равно как и талисманы, приобретенные в храмах Луто, а также Фитовэо, – ведь Большой экзаменационный зал был, как ни крути, настоящим полем битвы для ученых! Ставки на Великой экзаменации были чрезвычайно высоки, что лишь подогревало соблазн смухлевать, однако герцог Кода твердо решил провести беспристрастное испытание.

* * *

Когда все соискатели нашли свои места и устроились, Рин Кода зачитал инструкции:

– В течение последующих трех суток кабинка, в которую поместили каждого из вас, станет вашим домом. Вы будете в ней есть, спать и испражняться в горшок, который найдете внутри. Если по какой-то причине вам понадобится выйти, вы автоматически отстраняетесь от экзаменации, потому как ее участникам строго-настрого запрещены все контакты с внешним миром. В каждой кабинке имеются: свиток чистого шелка, бумага для черновиков, а также кисти, чернила, воск и писчий нож. Ваша итоговая работа должна поместиться в деревянной шкатулке в правом верхнем углу стола при закрытой крышке, поэтому пишите логограммы убористо. Еду вам будут приносить три раза в день, а для освещения ночью полагается две свечи. Не пытайтесь контактировать с кем-либо из других экзаменуемых: строго возбраняется стучать в стену, передавать записки или изобретать какие-либо иные способы общения. Любая такая попытка приведет к немедленной дисквалификации, и надзиратели выведут вас из Экзаменационного зала. Свой ответ вы должны подготовить до захода солнца третьего дня. Я предупрежу вас за час до окончания испытаний, но к тому моменту, когда время истечет, вы обязаны уже вложить готовую работу в шкатулку. Сразу говорю: просить о продлении срока бесполезно.

Секретарь предусмотрительности помедлил и огляделся: почти тысяча пар глаз наблюдала за ним, уши соискателей ловили каждое слово. Перед экзаменуемыми лежали листы бумаги; кисти, которые окунули в чернила, зависли в воздухе; куски воска ждали в раздаточных ящичках. Рин Кода улыбнулся, наслаждаясь важностью момента. Потом прочистил горло и продолжил:

– В этом году тему для эссе выбрал лично император Рагин. Звучит она следующим образом: «Какую политику вы порекомендовали бы неуклонно вести, чтобы улучшить жизнь народа, если бы были главным советником императора Дара?» При этом следует учитывать как уроки истории, так и перспективы на будущее. Идеи Ста школ философии приветствуются, но не бойтесь излагать собственные мысли. На этом всё. Вы можете приступать.

* * *

Для большинства экзаменуемых следующие трое суток обещали стать одним из самых трудных периодов жизни. Великая экзаменация была не только проверкой их знаний и умения анализировать, но также испытанием выносливости, крепости духа, силы воли и целеустремленности. Вообще-то, три дня – это слишком долгий срок для написания одного эссе, и худшим врагом соискателя были его сомнения в себе.

Некоторые в первый же день исчерпали запас черновиков и оказались вынуждены соскабливать написанное и писать сверху. Другие чересчур поспешно принялись переносить работу на шелк, и в результате проклинали себя, передумав насчет какой-нибудь восковой логограммы, которую нельзя было теперь переместить или убрать, не замарав ткани. Иные часами пялились в стену, пытаясь припомнить идеальную цитату из эпиграмм Ра Оджи; она вроде бы крутилась на кончике языка, но ускользала в самый последний миг, словно серебристая рыбка, ныряющая в темные воды моря. Кое-кто до мяса обгрыз ногти, пытаясь угадать, что сам император думает по этому вопросу, чтобы подольститься к нему, дав правильный, с его точки зрения, ответ.

Через шесть часов после начала экзамена сломался первый из испытуемых. Скорый на руку писатель, он уже закончил эссе и начал переносить его на шелк, когда вдруг с ужасом заметил в своих умопостроениях губительную дыру. Отодрать такое количество воска и начать заново означало порушить каллиграфию, а оставив все как есть, он получил бы изъян в своих доказательствах. Видя, как годы усилий пропадают втуне по вине его собственного нетерпения, несчастный не смог этого вынести и принялся кричать и резать себя писчим ножом.

Организаторы испытаний были готовы к такому повороту событий. Четыре надзирателя мигом оказались в нужной кабинке и вытащили бедолагу из Экзаменационного зала. Они передали его врачам, а потом препроводили в гостиницу поправляться.

– Готов сделать ставку, сколько из них продержатся все три дня? – спросил Кого Йелу у секретаря предусмотрительности. – По моим прикидкам, менее девяноста из сотни.

Рин Кода покачал головой:

– Я рад, что у нас с Куни никогда не было стремления сдавать экзамены.

К исходу первого дня герцог и премьер-министр спустились с наблюдательной платформы и удалились на ночной отдых, но надзиратели продолжали бдительно патрулировать Экзаменационный зал. По всему периметру его были зажжены большие масляные лампы, и надзиратели при помощи искривленных зеркал позади пламени направляли яркие лучи света в ту или иную кабинку, чтобы пресечь любые попытки сжульничать.

Перед экзаменуемыми стояла дилемма: будет ли разумнее использовать две свечи сразу, чтобы хорошенько поработать над черновиком, а правку и каллиграфию оставить на следующие два дня, или же лучше хорошенько выспаться в первую ночь и сберечь свечи для непрерывного труда во вторую? Постепенно около половины кабинок погрузились в темноту, тогда как прочие остались освещенными. Однако сложно спать, когда соседи шуршат бумагой и ерзают на циновках, поверху бродят лучи прожекторов, а страх, что ты попусту теряешь время, гложет сердце.

На протяжении ночи из ячеек вывели еще три дюжины экзаменуемых, не выдержавших напряжения.

Второй день и вторая ночь оказались еще хуже. В ноздри испытуемым бил запах немытых тел, объедков и полных испражнений горшков. Многие шли на отчаянные меры, цепляясь за любое преимущество. Кто-то прикидывал, сколько воска потребуется для чистовой записи ответов, и лепил излишки к свечам, чтобы продлить время их горения. Кто-то, исчерпав запас бумаги, начинал использовать стены кабинки в качестве поверхности для письма. Были и такие, кто брал принесенную вместе с миской супа металлическую ложку, нагревал ее, а затем прикладывал с изнанки к шелку, чтобы аккуратно отделить неудачную логограмму, не оставив следа на ткани. Находились те, кто подливал поданный для питья кокосовый сок в чернила, чтобы их хватило подольше. Были даже такие, кто изготавливал чистовик в темноте, на ощупь придавая форму кускам воска.

 

Надзиратели, склонные толковать такие поступки как нарушение правил, подошли посоветоваться с премьер-министром и секретарем предусмотрительности.

– Не думаю, что это стоит рассматривать как обман, – задумчиво нахмурившись, сказал Кого Йелу. – По меньшей мере сомневаюсь, что правила запрещают напрямую подобные поступки.

– Полагаю, соискателям следует дать шанс, – промолвил Рин Кода великодушно. – Уверен, что Куни наверняка впечатлили бы некоторые из их уловок.

Еще пару дюжин экзаменуемых пришлось вывести, так как они лишились сознания от усталости или потеряли контроль над собой из-за усиливающегося напряжения. Островки пустых ячеек были разбросаны теперь по Экзаменационному залу подобно безмятежным атоллам среди моря кипучей деятельности.

Наконец, с третьим восходом солнца испытуемые вступили в последний отрезок соревнования. Почти все из них занимались перенесением чистового текста на шелк: с педантичной точностью к деталям вырезали из воска логограммы и подрисовывали завитушки к буквам зиндари, из которых состояли глоссы-пояснения. Шкатулка для итоговой работы была довольно мелкой, и логограммы на холсте следовало размещать со стратегической дальновидностью: каждая гора при свертывании должна была совместиться с подходящей долиной, а каждое возвышение тона сочетаться с тихим плачем. Экзамен требовал умения не только мыслить и убеждать, но и решать практическую проблему трехмерной геометрии.

Сделавшие ставку на бдение во вторую ночь вскоре убедились, что совершили ошибку: руки у них тряслись от усталости, они не могли твердо держать нож, и в результате на воске оставались неровные поверхности и зазубрины. Некоторые сочли, что единственным средством восстановить силы будет прикорнуть ненадолго, однако потом несколько человек обнаружили, к своему ужасу, что проспали слишком долго.

Когда солнце опустилось за стены Пана, Рин Кода встал на наблюдательной платформе и предупредил, что пошел последний час испытания.

Но лишь немногие из соискателей при этом сообщении вышли из общего ступора. Большинство решили, что лишний час все равно уже ничего не изменит. Они свернули эссе, уложили их в шкатулки и улеглись на циновки, закрыв глаза руками. Несколько человек лихорадочно суетились, понимая, что не успеют закончить в срок.

– Время истекло! Всем отложить ножи и перья! – провозгласил Кода, и для экзаменуемых это было самое приятное объявление за минувшие три дня. Для них этот приказ означал вызволение из преисподней.

* * *

– Я сделала все, что могла, учитель, – прошептала Дзоми Кидосу, закрыв крышку шкатулки и усевшись в позе мипа рари на циновку, устилавшую пол ее кабинки. – Дальше положимся на судьбу.

Девушке хотелось, чтобы наставник был сейчас рядом и она могла бы спросить, верно ли решение, принятое ею по пути в Пан: у Дзоми был свой секрет, раскрытие которого, как надеялась соискательница, не уничтожит все, чего ей удалось достигнуть. Но отныне она, увы, была предоставлена самой себе.

Поэтому Дзоми, вспомнив наставления учителя, вознесла молитву как Луто, богу расчета и тщательного планирования, так и Тацзу, отвечавшему за чистое везение.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56 
Рейтинг@Mail.ru