Кен Фоллетт
Зима мира

Грег подумал, что рабочие – идиоты, раз бастуют во время депрессии, и наглость Холла его злила. Этот человек говорил с его отцом на равных, а не как подчиненный с начальством.

– Что же, дело обстоит так, что мы все теряем в деньгах, – сказал Лев. – Какой же в этом смысл?

– Сам я уже ни на что повлиять не могу, – сказал Холл. Грегу почудилось в его тоне высокомерие. – Профсоюз послал сюда людей, они и будут разбираться в этой ситуации. – Он вынул из жилетного кармана большие металлические часы. – Их поезд прибудет через час.

Лицо Льва потемнело.

– Еще не хватало, чтобы приезжали какие-то чужаки и устраивали здесь скандал!

– Если вам не нужен скандал, не следует его провоцировать.

Лев сжал руку в кулак, но Холл уже ушел.

Лев повернулся к Брехунову.

– Ты знал об этих профсоюзниках из центра? – гневно сказал он.

Брехунов занервничал.

– Я немедленно этим займусь, босс.

– Узнай, что за люди и где остановились.

– Это будет нетрудно.

– А потом отправь назад в их поганый Нью-Йорк в машине «скорой помощи».

– Можете на меня положиться, босс.

Лев пошел дальше, и Грег последовал за ним. Вот это власть, подумал Грег с некоторым даже благоговением. Стоит отцу слово сказать – и из профсоюзных активистов котлету сделают.

Они вышли из здания завода и сели в автомобиль Льва, «кадиллак»-седан на пять пассажиров, новый, обтекаемой формы. Его длинные округлые крылья напоминали Грегу женские бедра.

Лев поехал по Портер-авеню до берега и припарковал машину у буффальского яхт-клуба. На бортах покачивающихся на воде судов весело играло солнце. Грег был совершенно уверен, что отец не входит в этот элитарный клуб. А вот Гас Дьюар наверняка входит.

Они пошли к пристани. Клуб был построен на сваях, над водой. Лев и Грег вошли и сняли шляпы. Грег сразу же почувствовал себя неловко, зная, что находится в качестве гостя в клубе, в члены которого его бы ни за что не приняли. Эти люди, наверное, думают, что он должен считать себя польщенным, что его впустили. Он сунул руки в карманы и принял независимый вид, чтобы они знали, что обстановка его не впечатляет.

– Когда-то я состоял в этом клубе, – сказал отец. – Но в двадцать первом году председатель сказал мне, что я должен выйти из клуба, потому что я бутлегер. А потом попросил продать ему ящик виски.

– А для чего сенатор Дьюар пригласил тебя на ланч?

– Сейчас узнаем.

– Ты не будешь против, если я обращусь к нему с одной просьбой?

Лев недоуменно сдвинул брови.

– Наверное, нет. Что это ты затеял?

Но прежде чем Грег успел ответить, Лев уже здоровался с человеком лет шестидесяти.

– Это Дейв Рузрок, – сообщил он Грегу. – Мой главный соперник.

– Вы мне льстите, – сказал тот.

«Театры Рузрок» представляли собой сеть разваливающихся от старости кинотеатров по всему штату Нью-Йорк. А вот об их владельце никак нельзя было сказать, чтобы он выглядел старой развалиной. У него был величественный вид: высокий, седовласый, с носом как изогнутый клинок. На нем был голубой кашемировый блейзер со значком клуба на нагрудном кармане. Грег сказал:

– В субботу я имел удовольствие наблюдать, как играет в теннис ваша дочь Джоан.

– Неплохо, правда? – довольно сказал Дейв.

– Отлично!

Лев сказал:

– Как хорошо, Дейв, что я вас встретил. Я собирался вам звонить.

– Зачем?

– Ваши кинотеатры нуждаются в перестройке. Очень уж они старомодные.

Дейва, казалось, это позабавило.

– Вы хотели мне позвонить, чтобы сообщить эту новость?

– Вы не хотите что-нибудь с ними сделать?

Дейв элегантно пожал плечами.

– Зачем мне эти хлопоты? Денег, что они приносят, мне хватает. В моем возрасте не следует перенапрягаться.

– Ваш доход мог бы вырасти вдвое.

– Вместе с ценой на билеты? Нет, спасибо.

– Вы сумасшедший.

– Не все же думают только о деньгах, – сказал Дейв с ноткой презрения.

– Ну так продайте их мне, – сказал Лев.

Грег удивился. Он этого не ожидал.

– Я дам за них хорошую цену, – добавил Лев.

Дейв покачал головой.

– Мне нравится быть владельцем кинотеатров, – сказал он. – Они дают людям удовольствие.

– Восемь миллионов долларов, – сказал Лев.

Грег был ошеломлен.

«Неужели я не ослышался? – подумал он. – Отец предложил Дейву восемь миллионов долларов?»

– Это хорошая цена, – признал Дейв. – Но я не продам.

– Никто другой не даст вам столько! – раздраженно сказал Лев.

– Знаю. – Дейву, похоже, надоел этот напор. Он залпом допил свой стакан. – Рад был повидать вас обоих. – И он неторопливо вышел из бара в обеденный зал.

Лев посмотрел ему вслед с отвращением.

– «Не все же думают только о деньгах», – повторил он слова Дейва. – Сто лет назад его дед приехал сюда из Персии, и у него не было ничего, кроме одежды, что на нем, да шести ковров. Уж он бы не отказался от восьми миллионов долларов.

– Я и не знал, что у тебя есть столько денег.

– Их и нет – во всяком случае, наличными и наготове. Для этого и существуют банки.

– Значит, чтобы заплатить Дейву, ты бы взял кредит?

Лев поднял указательный палец.

– Никогда не используй собственные деньги, если можешь потратить чьи-то еще.

В бар вошел Гас Дьюар, высокий человек с большой головой. Ему было сильно за сорок, и в его светло-шатеновых волосах, словно крупинки соли, поблескивало серебро. Он приветствовал их с холодной учтивостью, пожал им руки и предложил напитки. Грег тут же понял, что Гас и Лев недолюбливают друг друга. Это могло означать, что Гас не выполнит просьбу, с которой Грег хотел к нему обратиться. Может быть, не стоит даже и пытаться.

Гас был большой шишкой. До него сенатором был его отец. Такая династическая последовательность, думал Грег, это не по-американски. Гас помогал Франклину Рузвельту стать губернатором Нью-Йорка, а затем президентом. Теперь он входил в обладающий властью Комитет по иностранным делам.

Его сыновья, Вуди и Чак, ходили в одну школу с Грегом. Вуди был башковит, Чак – спортсмен.

Лев сказал:

– Неужели президент велел вам уладить дело с моей забастовкой, сенатор?

– Нет, – улыбнулся Гас. – Во всяком случае, пока – нет.

Лев повернулся к Грегу.

– В прошлый раз, когда этот завод бастовал, – двадцать лет назад, – президент Вильсон послал Гаса припугнуть меня, чтобы я дал рабочим прибавку.

– Я помог вам сэкономить, – мягко сказал Гас. – Они требовали прибавить доллар, а я заставил их согласиться на половину.

– Что было ровно на пятьдесят центов больше, чем я собирался дать.

Гас улыбнулся и пожал плечами.

– Пойдемте в обеденный зал?

Они прошли в зал. Когда они сделали заказ, Гас сказал:

– Президент был рад, что вы смогли прийти на прием в Белый дом.

– Наверное, мне не следовало приводить Глэдис, – сказал Лев. – Миссис Рузвельт держалась с ней несколько прохладно. Может быть, ей не нравятся киноактрисы.

«Ей совершенно точно не нравятся киноактрисы, которые спят с чужими мужьями», – подумал Грег, но оставил свои мысли при себе.

За едой Гас вел светскую беседу. Грег ждал возможности обратиться со своей просьбой. Он хотел летом поработать в Нью-Йорке, чтобы обзавестись связями и найти выходы на нужных людей. Ему мог помочь устроиться на стажировку отец, но – у республиканцев, а у них власти не было. Грег хотел работать в команде сенатора Дьюара, человека влиятельного и уважаемого, личного друга и помощника президента.

Он сам не знал, почему так боится заговорить об этом. В худшем случае Дьюар просто скажет «нет».

Когда покончили с десертом, Гас перешел к делу.

– Президент просил меня поговорить с вами о Лиге свободы.

Грег слышал об этой организации, это была правая группа, противостоящая «новому курсу» президента.

Лев зажег сигарету и затянулся.

– Мы должны остерегаться, чтобы к нам не проник социализм.

– Единственное наше спасение от кошмара, подобного тому, что творится сейчас в Германии, – «новый курс».

– Лига свободы – не нацисты.

– Разве? Они планируют вооруженное восстание с целью сместить президента. Конечно, это нереально – пока, во всяком случае.

– Я полагаю, у меня есть право на собственное мнение.

– Но вы поддерживаете не тех людей. Вы же понимаете, что никакого отношения к свободе эта Лига не имеет.

– Вы мне не рассказывайте о свободе! – начиная сердиться, сказал Лев. – Когда мне было двенадцать лет, меня выпороли питерские полицейские – за то, что мои родители бастовали.

Грег не понял, почему отец заговорил об этом. Жестокость царского режима казалась скорее доводом в пользу социализма, а не против.

– Рузвельту известно, что вы даете деньги Лиге, и он хотел бы, чтобы вы этого не делали.

– А откуда ему известно, кому я даю деньги?

– Ему сообщает ФБР. Они ведут наблюдение за такими людьми.

– Мы живем в полицейском государстве! А ведь считается, что вы – либерал.

Грег подумал, что в аргументах отца маловато логики. Лев хватался за любое средство, какое только приходило ему в голову, чтобы сбить Гаса с толку, и не обращал внимания, что по ходу дела сам себе противоречит.

Гас оставался спокоен.

– Я надеюсь, что получится не доводить дело до полиции, – сказал он.

Лев усмехнулся.

– А президент знает, что я увел у вас невесту?

Для Грега это была новость. Но, должно быть, правдивая, так как Льву наконец удалось вывести Гаса из равновесия. Гас потрясенно взглянул на Льва, отвел взгляд и покраснел. «Очко в нашу пользу», – подумал Грег.

– Когда-то, в тысяча девятьсот пятнадцатом году, Гас был помолвлен с Ольгой, – пояснил Лев Грегу. – Но потом она передумала и вышла замуж за меня.

– Как молоды мы все тогда были, – сказал Гас, вновь обретая самообладание.

– Ну, вы забыли Ольгу достаточно скоро, – сказал Лев.

– Вы тоже, – холодно взглянув на него, ответил Гас.

Грег увидел, что теперь и отцу стало неловко. Удар Гаса достиг цели.

Возникло неловкое молчание, потом Гас сказал:

– Лев, мы с вами прошли через войну. Я был в пулеметном батальоне вместе со школьным другом Чаком Диксоном. В маленьком французском городке Шато-Тьери у меня на глазах его разорвало на куски… – Гас говорил просто, будничным тоном, но Грег вдруг заметил, что слушает затаив дыхание. Гас продолжал: – Моя мечта – чтобы моим детям никогда не пришлось пройти через то, через что прошли мы. Поэтому такие организации, как Лига свободы, надо душить в зародыше.

Грег решил, что сейчас – подходящий момент.

– Сенатор, меня тоже интересует политика, и мне хотелось бы узнать побольше. Не могли бы вы взять меня стажером на лето? – сказал он и затаил дыхание.

Гас, похоже, удивился, но ответил:

– Мне всегда может пригодиться сообразительный молодой человек, готовый работать в команде.

Это не означало ни да, ни нет.

– Я первый в классе по математике и капитан хоккейной команды, – стал перечислять свои достоинства Грег. – Спросите обо мне у Вуди.

– Хорошо. – Гас повернулся к его отцу. – А вы – подумаете над просьбой президента? Это действительно очень важно.

Было похоже, что Гас предлагает обмен. Но согласится ли отец?

Лев помолчал – довольно долго. Потом загасил сигарету и сказал:

– Я думаю, мы договорились.

Гас встал.

– Хорошо, – сказал он. – Президент будет доволен.

«Удалось!» – подумал Грег.

Они вышли из клуба и разошлись к своим машинам.

Глядя, как отец выруливает с парковки, Грег сказал:

– Спасибо, папа. Я тебе правда очень благодарен, что ты мне помог.

– Ты удачно выбрал момент. Хорошо, что ты такой сметливый.

Похвала порадовала Грега. Кое в чем он разбирался получше отца – уж во всяком случае, в науках и математике, – но боялся, что ему не хватает отцовской ловкости и смекалки.

– Я хочу, чтобы ты был мудрым, – продолжал Лев. – Не как все эти болваны… – о каких болванах он говорит, Грег не имел ни малейшего представления. – Нужно прогнозировать, все время идти впереди потока. Только так и можно жить.

Они поехали в офис Льва, расположенный в современном квартале в центре города. Проходя через мраморный вестибюль, Лев сказал:

– А сейчас я преподам урок этому дураку Дейву Рузроку.

Поднимаясь на лифте, Грег все думал, как он это сделает.

Студия «Пешков-пикчерз» находилась на последнем этаже. Грег вслед за Львом прошел по широкому коридору и вошел в приемную, где находились две симпатичные молоденькие секретарши.

– Соедините-ка меня с Солом Старром, – сказал им Лев по пути в свой кабинет.

Лев сел за стол.

– У Солли одна из самых больших студий в Голливуде, – сообщил он.

Телефон на столе зазвонил.

– Сол! – сказал он. – Как жизнь молодая?

Минуту-другую Грег слушал соленые шуточки, потом Лев перешел к делу.

– Можно дать тебе маленький совет? – сказал он. – В нашем штате Нью-Йорк есть сеть вшивых развалюх с названием «Театры Роузроук»… Да, вот именно. Возьми на заметку, не посылай им этим летом картины из списка самых кассовых – могут не расплатиться.

Грег подумал, что это здорово ударит по бизнесу Дейва: без моднейших новых фильмов его сборы рухнут.

– Умному достаточно, верно? Не за что, Солли, ты бы сделал для меня то же. Пока.

И снова Грег поразился могуществу отца. Он мог устроить, чтобы человека избили. Мог предложить восемь миллионов, которые ему не принадлежали. Мог нагнать страху на президента. Мог соблазнить чужую невесту. И мог уничтожить бизнес одним телефонным звонком.

– Вот увидишь, – сказал отец, – пройдет месяц – и Дейв Рузрок будет меня умолять выкупить его бизнес. За половину той суммы, что я ему сегодня предложил.

III

– Просто не знаю, что за щенок такой мне попался! – сказала Дейзи. – Совершенно не слушается, я с ним с ума сойду!

У нее дрожал голос, а в глазах стояли слезы, и если она притворялась, то совсем чуть-чуть.

Чарли Фаркуарсон осмотрел собаку.

– Щенок как щенок, – сказал он. – И даже очень славный. Как его зовут?

– Джек.

– Хм.

Они сидели на садовых креслах в ухоженном двухакровом саду дома Дейзи. Ева поздоровалась с Чарли и тактично удалилась писать письмо домой. Вдали садовник Генри рыхлил землю на клумбе с пурпурно-желтыми анютиными глазками. Его жена, служанка Элла, принесла стаканы и кувшин лимонада и поставила на складной столик.

Щенок был породы «терьер Джека Рассела», маленький и крепкий, белый с коричневыми пятнами. У него был умный взгляд, словно он понимал каждое слово, но, казалось, он не имел никакого намерения слушаться. Дейзи посадила его к себе на колени и погладила по носу холеными пальчиками, надеясь, что Чарли это движение покажется смутно волнующим.

– Тебе не нравится такое имя?

– Может быть, оно слишком обычное? – сказал Чарли, глядя на ее руку на собачьем носу, и беспокойно шевельнулся в кресле.

Дейзи не хотела перестараться. Если она заведет Чарли слишком сильно, он просто уйдет домой. Он потому и оставался один в двадцать пять лет: несколько буффальских девиц, в том числе и Дот Реншоу, и Маффи Диксон, пытались его окрутить и не смогли. Но Дейзи была не из таких.

– Тогда придумай ему имя сам, – сказала она.

– Лучше, когда в кличке два слога, как, например, Бонзо, чтобы ему было легче ее узнавать.

Дейзи не имела ни малейшего представления, как следует выбирать кличку для собаки.

– Может быть, Ровер?

– Слишком распространенное. Может, лучше Расти?

– Замечательно! – сказала она. – Пусть будет Расти.

Щенок без усилий высвободился из ее рук и спрыгнул на землю.

Чарли поднял его. Дейзи заметила, какие большие у него руки.

– Ты должна показать Расти, что главная – ты, – сказал Чарли. – Держи его крепче и не давай спрыгнуть без разрешения, – и он снова посадил щенка ей на колени.

– Но он такой сильный! И я боюсь ему что-нибудь повредить…

Чарли снисходительно улыбнулся.

– Вряд ли у тебя это вышло бы, даже если бы ты постаралась. Держи его за ошейник, поверни немного, если понадобится. А теперь другую руку положи ему на спину.

Дейзи выполнила все, что велел Чарли. Шенок почувствовал, что ее руки стали тверже, и притих, словно ожидая, что будет дальше.

– Скажи ему «Сидеть!» и нажми на круп.

– Сидеть! – сказала она.

– Скажи громче, и «ть» надо произносить очень четко. Потом сильно нажми.

– Расти, сидеть! – сказала она и пригнула его вниз. Он сел.

– Ну вот, – сказал Чарли.

– Какой ты умный! – восхитилась Дейзи.

Было видно, что Чарли приятно.

– Дело просто в том, что я знаю, что делать, – скромно сказал он. – С собаками всегда нужно вести себя настойчиво и решительно. Приходится на них чуть ли не лаять… – Он с довольным видом откинулся на спинку кресла. Он был плотного телосложения и заполнил все кресло. Заговорив о том, в чем разбирается, он расслабился, как и надеялась Дейзи.

Утром она позвонила ему и сказала:

– Я в отчаянии! Я завела щенка – и совершенно не могу с ним справиться. Не можешь ли ты дать мне совет?

– А какой породы щенок?

– Терьер Джека Рассела.

– Да что ты! Это же моя любимая порода, у меня самого их трое!

– Какое совпадение!

Как и рассчитывала Дейзи, Чарли вызвался прийти и помочь ей дрессировать щенка.

Узнав об этом, Ева с сомнением сказала:

– Ты уверена, что Чарли тебе подходит?

– Ты что, шутишь?! – ответила Дейзи. – Это один из самых подходящих холостяков в Буффало!

И сейчас она сказала:

– Я уверена, что так же хорошо у тебя будет получаться и с детьми.

– Ну, насчет этого я не знаю.

– Ты любишь собак, но умеешь быть с ними твердым. Я уверена, что так же надо обращаться и с детьми.

– Понятия не имею, – ответил он и сменил тему: – А ты собираешься в колледж в сентябре?

– Может быть, поеду в Оукдейл, там находится двухлетний женский колледж. Или…

– Или – что?

«Или я могу выйти замуж», – имела она в виду, но сказала другое:

– Не знаю. Или случится что-нибудь еще.

– Что, например?

– Мне бы хотелось увидеть Англию. Мой отец ездил в Лондон и встречался там с принцем Уэльским. А ты? У тебя есть планы?

– У нас всегда считалось, что я должен буду заменить отца в банке, но сейчас банка нет. У мамы осталось немного денег от ее семьи, и я ими занимаюсь, но, не считая этого, я в свободном поиске.

– Тебе надо заняться коневодством, – сказала Дейзи. – Я уверена, что у тебя получится. – Она была хорошей наездницей и брала призы, когда была помоложе. Она представила себя с Чарли в парке на паре серых и едущих следом двоих детишек на пони. Видение вдохновляло.

– Я люблю лошадей, – сказал Чарли.

– Я тоже! Я хочу разводить скаковых лошадей! – Говоря об этом, Дейзи не приходилось напускать на себя увлеченный вид. Это была ее мечта – вывести плеяду чемпионов. На конезаводчиков она смотрела как на высшую мировую элиту.

– Чистокровные лошади стоят больших денег, – печально сказал Чарли.

Денег у Дейзи было полно. Если Чарли на ней женится, ему никогда больше не придется беспокоиться о деньгах. Конечно, она этого не сказала, но догадалась, что Чарли думает об этом, и дала этой невысказанной мысли повисеть в воздухе как можно дольше.

Наконец Чарли сказал:

– А это твой отец организовал нападение на приезжих профсоюзных деятелей?

– С чего ты взял!

Дейзи не знала, занимался ли ее отец такими вещами, но, по правде говоря, ее бы это не удивило.

– Профсоюзные работники, приехавшие из Нью-Йорка возглавить забастовку, оказались в больнице, – настойчиво сказал Чарли. – «Сентинел» пишет, что они поссорились с местными профсоюзными лидерами, но все думают, что это устроил твой отец.

– Я никогда не говорю о политике, – жизнерадостно сказала Дейзи. – А когда у тебя появилась первая собака?

Чарли начал делиться воспоминаниями. А Дейзи думала, что делать дальше. «Он пришел ко мне, он почувствовал себя непринужденно, теперь мне нужно его «завести». Но когда я гладила собаку, это его нервировало. Что сейчас нужно, так это случайный физический контакт».

– Чему же мне дальше учить Расти? – спросила она, когда Чарли закончил рассказ.

– Научи его идти рядом, – не раздумывая, ответил Чарли.

– А как это делается?

– У вас есть собачье печенье?

– Конечно!

Окна кухни были открыты, и Дейзи крикнула служанке:

– Элла, принесите, пожалуйста, коробку «Милкбоунз».

Чарли разломил одно печенье, потом посадил щенка к себе на колени. Зажав в кулаке кусочек печенья, он дал Расти его понюхать, потом раскрыл ладонь и позволил собаке его съесть. Затем взял новый кусочек – так, чтобы щенок это видел. Затем встал и поставил щенка возле ноги. Расти не сводил внимательного взгляда со сжатого кулака Чарли.

– Иди рядом! – сказал Чарли и сделал несколько шагов.

Щенок пошел за ним.

– Молодец! – сказал Чарли и дал Расти печенье.

– Это восхитительно! – сказала Дейзи.

– Через некоторое время печенье уже будет не нужно, достаточно будет его погладить. А в конце концов он будет это делать по привычке.

– Чарли, ты гений!

Чарли был доволен. У него были красивые карие глаза – совсем как у ее щенка, заметила она.

– А теперь попробуй ты, – сказал он.

Она повторила все, что делал Чарли, и получила тот же результат.

– Видишь? – сказал Чарли. – Не так уж это трудно.

Дейзи радостно рассмеялась.

– Нам нужно открыть совместный бизнес. «Фаркуарсон и Пешкова, дрессировка собак».

– Какая хорошая мысль, – сказал он, и, кажется, вполне серьезно.

«Пока все идет отлично», – подумала Дейзи.

Она подошла к столу и налила два стакана лимонада.

Он стал рядом и сказал:

– Обычно я немного робею с девушками.

«Не то слово», – подумала она, но не проронила ни звука.

– Но с тобой говорить так легко… – продолжал он. Ему казалось, что это просто счастливая случайность.

Передавая ему стакан, она дернула рукой и плеснула на него лимонадом.

– Какая я неловкая! – воскликнула она.

– Ничего страшного, – сказал он, но лимонад намочил его льняной блейзер и белые хлопковые брюки. Он достал платок и стал вытирать пятна.

– Дай-ка я, – сказала Дейзи и взяла платок из его большой руки.

Вытирая лацкан блейзера, она придвинулась к нему совсем близко. Он замер, и она подумала, что он чувствует запах ее духов «Жан Нате» – начальная нота лаванды и фоновый запах мускуса. Она бережно протирала носовым платком грудь пиджака, хотя там пятен не было.

– Почти готово, – сказала она, словно жалея, что придется заканчивать так быстро.

Потом она опустилась на колено, словно признаваясь в любви. Она начала осушать влажные участки на брюках легкими прикосновениями бабочки. Вытирая бедро, она напустила на себя вид пленительной невинности и подняла на него взгляд. Он завороженно смотрел на нее, раскрыв рот и тяжело дыша.

IV

Вуди нетерпеливо осматривал яхту «Спринтер», чтобы убедиться, что ребята привели ее в полный порядок. Это был сорокавосьмифутовый гоночный кеч, длинный и узкий, как нож. Ее позволял брать «Корабельному товариществу» – клубу, в котором состоял Вуди, – Дейв Рузрок, чтобы они выезжали с детьми буффальских безработных на берег озера Эри и учили их основам хождения под парусом. Вуди с удовольствием отметил, что все швартовочные концы и кранцы в порядке, паруса убраны, тросы смотаны в бухты…

Его брат Чак, на год младше – ему было четырнадцать, – был уже на пирсе, перешучиваясь с парой цветных ребятишек. Чак обладал раскованной манерой общения, что позволяло ему легко со всеми ладить. Вуди, собираясь, как отец, заниматься политикой, завидовал его непринужденному обаянию.

На мальчишках были одни лишь шорты и сандалии, и вся троица представляла собой воплощение юношеской силы и жизнерадостности. Если бы у Вуди был с собой фотоаппарат, он бы с удовольствием их заснял. Он был хорошим фотографом и устроил дома лабораторию, чтобы проявлять и печатать свои фотографии.

С удовлетворением убедившись, что они оставляют «Спринтера» в таком же виде, в каком брали утром, Вуди спрыгнул на пирс. Компания подростков, человек двенадцать, вместе вышла со стоянки яхт – обветренные и загорелые, с приятно ноющими после работы мышцами, они со смехом вспоминали сегодняшние промахи, оплошности и шутки.

Когда они были на воде, работали вместе, чтобы удержать яхту на курсе – расстояние, отделяющее двух богатых братьев от ребятни бедняков, исчезало, но сейчас, на парковке буффальского яхт-клуба, оно появилось вновь. Там стояли бок о бок две машины: «Крайслер Эйрфлоу» сенатора Дьюара, с шофером в форме, ожидающим Вуди и Чака, – и пикап «Шевроле Родстер» с двумя деревянными скамейками в грузовой части для остальных. Вуди почувствовал себя неловко, прощаясь с ребятами, когда шофер распахнул перед ним дверцу. Но они, похоже, не обратили внимания, поблагодарили его и сказали: «До следующей субботы!»

Когда они ехали по Делавэр-авеню, Вуди сказал:

– Здорово было! Хотя не знаю, много ли толку от того, что мы делаем…

– Почему? – удивился Чак.

– Ну мы же не поможем их родителям найти работу, а на самом деле им только это и нужно.

– Это может помочь самим ребятам через несколько лет найти работу… – Буффало был портовый город, и в другое время можно было найти тысячи возможностей устроиться на торговое судно, из тех, что ходили по Великим озерам и каналу Эри, или на прогулочное.

– При условии, что Президент сможет снова привести в движение экономику.

– Ну так иди работать к Рузвельту, – пожал плечами Чак.

– А почему бы и нет? Папа же работал у Вудро Вильсона.

– Ну а я буду ходить под парусами.

Вуди взглянул на часы.

– Мы едва успеем переодеться на бал! – Они собирались на обед с танцами в теннисный клуб. От предвкушения сердце у него забилось чаще. – Я хочу к созданиям с нежной кожей, высокими голосами и розовыми платьями…

– Ха! – насмешливо сказал Чак. – Джоан Рузрок в жизни не носила ничего розового.

Вуди растерялся. Он думал о Джоан целыми днями и чуть ли не целыми ночами вот уже две недели, но откуда об этом узнал брат?

– С чего ты взял…

– Да ладно тебе, – презрительно сказал Чак. – Когда она приехала на пляж в той теннисной юбке, ты чуть в обморок не грохнулся. Любому ясно было, что ты по ней сохнешь. К счастью, сама она, кажется, ничего не заметила.

– Почему это к счастью?

– Я тебя умоляю! Тебе пятнадцать, ей восемнадцать. Это же курам на смех! Ей нужен муж, а не мальчишка.

– Ах да, благодарю, я и забыл, ты же у нас знаток женщин!

Чак покраснел. У него никогда не было подружки.

– Не надо быть знатоком, чтобы увидеть то, что у тебя под самым носом, – буркнул он.

Они всегда так разговаривали. Не старались друг друга задеть, просто были абсолютно откровенны. Они были братьями, и соблюдать приличия было ни к чему.

Наконец они приехали домой, в особняк псевдоготического стиля, построенный их дедом, сенатором Кэмом Дьюаром, и бегом отправились мыться и переодеваться.

Вуди был уже одного роста с отцом и надел один из его старых вечерних костюмов, немножко поношенный, но это ничего. Младшие ребята придут в школьных костюмах или блейзерах, но те, кто учится в колледжах, будут в смокингах, и Вуди стремился выглядеть старше. Сегодня он пригласит ее на танец, подумал он, намазывая волосы бриллиантином. Ему будет позволено держать ее в объятиях. Его пальцы будут ощущать тепло ее кожи. Он будет смотреть ей в глаза, а она будет ему улыбаться. А ее грудь во время танца будет касаться его пиджака.

Он спустился в гостиную, – родители уже ждали. Папа потягивал коктейль, а мама курила сигарету. Папа был высокий и худой и в своем двубортном смокинге походил на вешалку для костюмов. Мама была очень красива, несмотря на то что один глаз у нее был все время закрыт – она такой родилась. Сегодня она выглядела великолепно: на ней было красное шелковое платье в пол с черной кружевной отделкой и черная бархатная вечерняя жакетка.

Последней в комнату вошла бабушка. В свои шестьдесят восемь лет она была стройна и элегантна и так же худа, как ее сын, но миниатюрна. Она осмотрела мамин наряд и сказала:

– Роза, дорогая, ты выглядишь чудесно.

К своей невестке она всегда была добра. Со всеми остальными она разговаривала довольно едко.

Гас, не дожидаясь просьбы, сделал ей коктейль. Вуди ждал, скрывая нетерпение, пока она не спеша пила. Бабушку торопить не следовало. Она была уверена, что ни одно светское событие не начнется до ее прибытия: она была гранд-дамой, вдовой одного сенатора и матерью другого и главой одного из самых старейших и самых уважаемых семейств города.

Вуди спросил себя, когда он «запал» на Джоану. Он был с ней знаком почти всю жизнь, но всегда относился к девчонкам как к не представляющим интереса зрительницам захватывающих приключений мальчишек – пока два-три года назад девочки вдруг не стали интересней даже автомобилей и моторных лодок. Но и тогда его внимание привлекали в основном ровесницы или девочки помладше. Сама Джоан всегда смотрела на него как на ребенка – умненького ребенка, с которым можно время от времени поболтать, но уж никак не на мальчика, с которым можно дружить. Но этим летом, без какой-то видимой причины, она вдруг стала для него самой очаровательной девчонкой на свете. К сожалению, ее отношение к нему не претерпело подобного изменения.

Пока что.

Бабушка спросила его брата:

– Чак, как дела в школе?

– Ужасно, бабушка, и ты это хорошо знаешь. Я – тот самый урод в семье, недалеко ушедший от наших прародителей-шимпанзе.

– Насколько мне известно, кретины не пользуются оборотами вроде «прародителей-шимпанзе». Ты уверен, что это не из-за лени?

– Мама, – возразила Роза, – учителя говорят, что Чак в школе очень много занимается.

– И обыгрывает меня в шахматы, – добавил Гас.

– Ну так в чем же дело, скажите на милость? – гнула свое бабушка. – Если так будет продолжаться, он же не попадет в Гарвард!

– Просто я медленно читаю, вот и все, – сказал Чак.

– Любопытно, – сказала она. – Мой свекор, твой прадед по линии деда, был самым успешным банкиром своего поколения, а ведь он с трудом читал и писал.

– Я не знал, – сказал Чак.

– Так оно и было, – сказала бабушка. – Но это тебе не оправдание. Больше работай.

Гас взглянул на часы.

– Мама, если ты готова, нам лучше отправляться.

Наконец они сели в машину и поехали в клуб. Папа заранее заказал столик и пригласил Реншоу с детьми, Дот и Джорджем. Вуди огляделся, но, к своему разочарованию, Джоан не увидел. Он взглянул на план столиков, вывешенный в вестибюле, и, к своему отчаянию, увидел, что столика Рузроков на плане не было. Неужели их не будет? Это испортило бы ему все удовольствие от вечера.

За лобстером и стейком говорили о событиях в Германии. Филип Реншоу считал, что Гитлер ведет себя правильно. Отец Вуди сказал:

– В сегодняшнем «Сентинеле» писали, что в тюрьму посадили католического священника – за то, что критиковал нацистов.

– Вы разве католик? – удивился мистер Реншоу.

– Нет, мы принадлежим к епископальной церкви.

– Филип, тут речь не о религии, – жестко сказала Роза. – Речь о свободе. – В юности она была анархисткой, да и сейчас в душе была сторонницей свободы личности.

Некоторые гости, пропустив обед, подъезжали позднее, к танцам, и когда Дьюарам подали десерт, в зале появились новые лица. Вуди искал глазами Джоан. В соседнем зале оркестр начал наигрывать хит прошлого года – «Континентал».

Он не мог сказать, чем так привлекала его Джоан. Мало кто назвал бы ее красавицей, хотя, конечно, у нее была яркая внешность. Она была похожа на царицу ацтеков – высокие скулы и нос такой же, как у отца, словно изогнутый клинок. У нее были густые темные волосы и кожа смуглого оливкового оттенка – несомненно, от персидских предков. И была в ней какая-то печальная страстность, отчего Вуди хотелось познакомиться с ней поближе, хотелось, чтобы она чувствовала себя с ним непринужденно, чтобы он мог слушать спокойное журчание ее речи. Ему казалось, что ее эффектная внешность могла свидетельствовать о способности к глубокому чувству… Тут он подумал: «Ну и кто здесь делает вид, что знаток женщин?»