Кен Фоллетт
В логове львов
– Покажите мне бомбу, – распорядился Борис.
Пепе открыл свой «дипломат». Он оказался плотно набит прямоугольными брикетами из какого-то желтого вещества, каждый примерно в фут длиной и сечением в пару дюймов. Борис встал на колени рядом с чемоданчиком и потрогал один из брикетов указательным пальцем. Вещество было мягким, как замазка. Борис принюхался.
– Предполагаю, что это Си-3, – сказал он.
Пепе снова кивнул.
– А где взрывное устройство?
– Эллис принес его в рюкзаке, – ответил Рахми.
– Нет, не принес, – сказал Эллис.
На мгновение в комнате воцарилась напряженная тишина. На привлекательном молодом лице Рахми отчетливо отобразился страх.
– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросил он. Взгляд его испуганных глаз метался между Эллисом и Борисом. – Ты же мне обещал… Я сказал ему, что…
– Закрой рот, – резко оборвал его Борис.
Рахми замолк. Борис выжидающе смотрел на Эллиса.
Тот заговорил с небрежным спокойствием, какого на самом деле вовсе не ощущал:
– Я опасался, что это может быть ловушка, а потому оставил взрывное устройство дома. Его смогут доставить сюда буквально через несколько минут. Мне нужно лишь позвонить своей девушке.
Борис изумленно пялился на него несколько секунд. Эллис выдерживал его пристальный взгляд насколько мог хладнокровно.
– Почему вы решили, что возможна ловушка? – наконец поинтересовался Борис.
Эллис решил отказаться от любых объяснений, поскольку они прозвучали бы как попытка оправдаться. Да и сам по себе вопрос прозвучал нелепо. Он посмотрел на Бориса с откровенной уверенностью в себе, а потом лишь пожал плечами, ничего не сказав.
Борис продолжал внимательно вглядываться в его лицо. Потом русский заявил:
– Хорошо. Только звонить буду я сам.
Протест так и вертелся у Эллиса на языке, но ему пришлось подавить желание возразить. Такого поворота событий он не предвидел. Он продолжал выдерживать позу «мне на все наплевать», одновременно лихорадочно обдумывая положение. Как отреагирует Джейн на незнакомый голос? Вдруг ее вообще там нет, и она нарушила обещание? Он уже сожалел о том, что вовлек ее в свои дела. Но теперь было слишком поздно что-то менять.
– Вы осторожный человек, – сказал он Борису.
– Как и вы. Диктуйте номер телефона.
Эллис назвал ему номер. Борис записал его в блокнот, лежавший рядом с аппаратом, и начал набор.
Остальные молча ждали.
– Алло! – сказал Борис. – Я звоню вам по поручению Эллиса.
Возможно, голос чужака не спугнет ее, надеялся Эллис. Она так или иначе ждала странного звонка. Он ведь ясно дал ей понять: «Не обращай внимания ни на что. Запомни только адрес».
– Что? – раздраженно спросил Борис, и Эллис подумал: какую глупость девушка могла брякнуть? И выругался про себя. – Да, это так, но сейчас совершенно неважно, – продолжал Борис. – Эллис хочет, чтобы вы доставили устройство в номер 41 отеля «Ланкастер» на рю де Берри.
Наступила еще одна пауза.
Просто сыграй свою роль, Джейн! – мысленно умолял ее Эллис.
– Да, это очень хороший отель.
Брось болтать о пустяках! Просто скажи, что выполнишь поручение!
– Спасибо, – ухмыльнулся Борис и добавил с сарказмом: – Вы очень любезны.
После чего дал отбой.
– Она знала, что я русский. Как ей стало известно об этом?
Эллис даже растерялся на мгновение, но потом все понял.
– Она – профессиональный лингвист и умеет различать иностранные акценты, – объяснил он.
Тут впервые заговорил Пепе:
– Дожидаясь прибытия этой девицы, не пора ли взглянуть на деньги?
– Будь по-вашему.
Борис ушел в спальню.
Пока он отсутствовал, Рахми тихо прошипел Эллису:
– Я никак не ожидал от тебя таких трюков!
– Разумеется, не ожидал, – отозвался Эллис притворно равнодушным тоном. – Если бы ты знал о моем плане, он бы не сработал как мера предосторожности, верно?
Борис вернулся с большим коричневым конвертом и передал его Пепе. Тот вскрыл конверт и принялся пересчитывать купюры достоинством в сто франков каждая.
Борис взялся за пачку сигарет и прикурил одну из них.
А Эллис продолжал размышлять: надеюсь, Джейн не станет тянуть со звонком «Мустафе». Мне следовало настоятельно внушить ей, насколько важно передать сведения немедленно.
Через какое-то время Пепе сказал:
– Здесь вся обещанная сумма.
Он вложил деньги в конверт, облизал край, смазанный клеем, запечатал его и положил на край журнального столика.
Несколько минут четверо мужчин сидели в полном молчании.
– Вы живете далеко отсюда? – спросил Борис у Эллиса.
– Пятнадцать минут езды на мотороллере.
В дверь постучали. Эллис всем телом напрягся.
– Она быстро ездит, – сказал Борис и открыл дверь. – Но это всего лишь кофе, – констатировал он злобно и вернулся в свое кресло.
Двое официантов в белых пиджаках вкатили в комнату тележку. Они распрямились и повернулись, держа в руках пистолеты M.A.Б. модели «Д», – штатное оружие французских полицейских.
– Никому не двигаться! – отдал приказ один из них.
Эллис чутьем понял, что Борис готовится к прыжку. Почему детективов только двое? Если Рахми наделает глупостей и его подстрелят, у Пепе и Бориса появится возможность напасть на полицейских и обезоружить их…
Распахнулась дверь спальни, и еще двое мужчин в белой униформе официантов появились на пороге с такими же пистолетами, как у их коллег.
Борис сразу же расслабился. На его лице отобразилось отстраненное выражение.
Только сейчас Эллис осознал, что надолго затаил дыхание, после чего издал глубокий вздох.
Все было кончено.
В комнату вошел человек в мундире офицера полиции.
– Ловушка! – воскликнул Рахми. – Это все-таки оказалось ловушкой!
– Заткнись! – сказал Борис, и его хриплый голос снова заставил Рахми молчать. Затем он обратился к офицеру: – Я решительно протестую, ваши действия возмутительны, – начал он. – Прошу заметить, что…
Полицейский ударил его прямо в зубы обтянутой перчаткой рукой.
Борис прикоснулся к губам и посмотрел на кровь, оставшуюся у него на пальцах. Его манера поведения сразу же радикально изменилась, когда он понял, насколько серьезно положение, чтобы рассчитывать хитростью выйти сухим из воды.
– Запомните хорошенько мое лицо. – Он обратился к офицеру с замогильным холодом в голосе. – Вам еще доведется его увидеть.
– Но кто же предатель? – взволнованно вопрошал Рахми. – Кто нас выдал?
– Он. – Борис указал на Эллиса.
– Эллис? – переспросил Рахми в полнейшем изумлении.
– Телефонный звонок, – напомнил ему Борис. – Адрес отеля и номер комнаты.
Рахми уставился на Эллиса. В его взгляде читались нескрываемая обида и боль.
Еще несколько полисменов в мундирах вошли в апартаменты. Офицер указал на Пепе.
– Это Гоцци, – назвал он фамилию. Двое рядовых надели на Пепе наручники и увели. Офицер посмотрел на Бориса. – А вы кто такой?
Борис напустил на себя скучающий вид.
– Меня зовут Йан Хохт, – ответил он. – Я гражданин Аргентины…
– Не трудитесь понапрасну, – оборвал его офицер с отвращением. – Уведите этого человека. – Потом обратился к Рахми: – Ну а вы что скажете?
– Мне нечего вам сказать! – Рахми сумел заставить свою фразу прозвучать поистине героически.
Офицер отдал распоряжение простым движением головы, и на Рахми тоже нацепили наручники. Пока турка уводили, он прожигал Эллиса ненавидящим взглядом.
Арестованных спустили вниз на лифте по одному. «Дипломат» Пепе и конверт, набитый купюрами, запечатали в полиэтиленовые пакеты. В номер вошел полицейский фотограф и установил штатив.
Офицер сказал Эллису:
– Перед отелем припаркован черный «Ситроен-ДС», – с явной неохотой добавив обращение: – Сэр.
Что ж, я снова на стороне закона, подумал Эллис. Какая жалость, что Рахми куда как более симпатичная мне личность, чем этот полицейский.
Он тоже спустился на лифте. В вестибюле гостиницы стоял управляющий в черном пиджаке и в полосатых брюках. На его лице застыло выражение уязвленного самолюбия, когда он увидел, как все больше представителей полиции бесцеремонно врываются в его заведение.
Эллис вышел наружу под яркие лучи солнца. Черный «Ситроен» стоял у противоположного тротуара переулка. За рулем сидел шофер, а на заднем сиденье расположился пассажир. Эллис тоже сел назад. Машина мгновенно тронулась с места.
Пассажир повернулся к Эллису и сказал:
– Привет, Джон.
Эллис улыбнулся. Странно было слышать свое подлинное имя после более чем годичного перерыва.
– Как дела, Билл? – отозвался он.
– Чувствую огромное облегчение, – сказал Билл. – Тринадцать месяцев мы не слышали от тебя ничего, кроме требований денег. А затем последовал безапелляционный звонок с предупреждением, что у нас есть всего двадцать четыре часа, чтобы мобилизовать местную группу для ареста преступников. Только представь, на что нам пришлось пойти, убеждая французов выделить нам своих людей, не объясняя, зачем это нужно! Группа должна была ждать в районе Елисейских Полей, но получила точный адрес только после звонка неизвестной женщины мифическому Мустафе. Впрочем, нам самим пока известно лишь это!
– Иного пути у меня не было, – извиняющимся тоном сказал Эллис.
– Мы провернули масштабную операцию и теперь в крупном долгу у правоохранительных органов этого города. Но, как я понимаю, дело успешно завершено. А теперь поторопись заверить меня, что оно того стоило. Кого нам удалось прищучить?
– Задержанный русский – это Борис, – сказал Эллис.
Лицо Билла растянулось в широченной улыбке.
– Будь я проклят! – воскликнул он. – Ты сумел взять самого Бориса. Надеюсь, не шутишь?
– Какие уж тут шутки?
– Господи, в таком случае нужно срочно забрать его у французов, пока они не выяснили, кто он на самом деле.
Эллис пожал плечами.
– Из него в любом случае никто не вытянет важной информации. Он глубоко предан своей профессии. Самое главное – нам удалось, так сказать, изъять его из обращения, пресечь дальнейшую деятельность. Теперь им потребуется года два, чтобы найти замену, а новому «Борису» наладить сеть контактов. А значит – мы значительно затруднили и замедлили их работу здесь.
– Держу пари, ты прав. И это сенсационный результат.
– Корсиканца зовут Пепе Гоцци. Он нелегально торгует оружием, – продолжал Эллис. – Это он поставлял снаряжение почти для всех террористических актов во Франции и многих других странах, совершенных за последние два года. Вот его следует основательно допросить. Попросите французских сыщиков побеседовать в Марселе с его отцом Меме Гоцци. Могу заранее предсказать: вы обнаружите, что старику никогда не нравилось, что члены его семьи занимались преступлениями на политической почве. Предложите ему сделку. Иммунитет для Пепе, если сынок даст показания против политических террористов, которых он снабжал своим товаром, а вы не тронете обычных уголовников. Меме на это подпишется, поскольку не посчитает, что предает своих друзей. А если согласится Меме, Пепе его послушается. У французских прокуроров работы хватит на годы вперед.
– Невероятно! – Билл действительно выглядел пораженным. – Всего лишь за день ты сумел помочь схватить, вероятно, двух самых крупных организаторов террористических актов в мире!
– За один день? – усмехнулся Эллис. – На это ушел год.
– Но он того стоил.
– Молодого турка зовут Рахми Коскун, – сказал Эллис. Он торопился, потому что был кое-кто еще, кому ему не терпелось поведать все это. – Рахми и его группа в ответе за поджог представительства «Турецких авиалиний» пару месяцев назад. Они же убили чуть ранее атташе посольства Турции. Если схватите всю группу, уверен, что улик против них соберете предостаточно.
– Или французская полиция убедит их признать свою вину.
– Верно. Дай мне карандаш. Я составлю для тебя список имен и адресов.
– Не гони лошадей, – сказал Билл. – Нам предстоит получить у тебя детальную информацию, когда доберемся до нашего посольства.
– Я не собираюсь сейчас ехать в посольство.
– Джон, не надо нарушать протокол и все портить.
– Я дам тебе нужные имена, и ты будешь располагать всей необходимой информацией, даже если позже сегодня я попаду под колеса машины бешеного французского таксиста. Если же выживу, встречусь с тобой завтра утром и доложу более детально.
– Но зачем ждать до завтра?
– На сегодня у меня назначен обед и свидание.
Билл разочарованно закатил глаза.
– Что ж, вероятно, мы в большом долгу перед тобой, чтобы разрешить некоторые вольности, – неохотно признал он.
– Я тоже так считаю.
– С кем же у тебя свидание?
– С Джейн Ламберт. Ты сам назвал мне ее в числе прочих имен, когда изначально готовил к выполнению задания.
– Помню. Я еще сказал тебе тогда, что если сможешь втереться к ней в доверие, стать ей другом, она познакомит тебя с каждым свихнувшимся леваком, арабским террористом, подражателем Баадера-Майнхоф[1] и поэтом-авангардистом Парижа.
– Так все и случилось, если не считать того, что я влюбился в нее.
Билл сразу стал похож на банкира из Коннектикута, которому сообщили, что его сын собирается жениться на дочери чернокожего миллионера: то есть не знал, радоваться ему или огорчаться.
– Гм. Какая же она на самом деле?
– Она отнюдь не сумасшедшая, хотя у нее много совершенно безумных друзей. Что я могу тебе сказать? Она красива, как фотомодель, чертовски умна и упряма, как ослица. Словом, восхитительна. Она – та женщина, какую я искал всю свою жизнь.
– По крайней мере, становится понятно, почему ты предпочитаешь отпраздновать победу с ней, а не со мной. Что вы собираетесь делать?
Эллис улыбнулся.
– Я откупорю бутылку вина, пожарю пару бифштексов, расскажу ей наконец, что зарабатываю свой хлеб охотой на террористов, а потом предложу выйти за меня замуж.
Глава вторая
Жан-Пьер склонился через стол в кафетерии и устремил на сидевшую перед ним брюнетку полный сочувствия взгляд.
– Думаю, мне понятны твои чувства, – сказал он с теплотой в голосе. – Помню, какую глубокую депрессию переживал сам к концу первого года учебы на медицинском факультете. Ощущение создавалось такое, что тебе дали больше информации, чем способен усвоить мозг обыкновенного человека, и ты не знал, как справиться с ней, когда наступит время экзаменов.
– Это очень точно замечено. Как раз про меня, – сказала она, энергично кивая.
Девушка готова была разрыдаться.
– Но признак хороший, – ободрил ее собеседник. – Я хочу сказать, что ты одна из лучших на курсе. А именно тот, кто совсем не волнуется, в результате провалится.
Ее карие глаза теперь увлажнились от благодарности к нему.
– Ты действительно так считаешь?
– Я в этом твердо уверен.
Она посмотрела на него с обожанием. Ты скорее съела бы сейчас меня самого, а не свой обед, верно? – подумал он. Она чуть подвинулась на стуле, и воротник ее свитера неожиданно распахнулся, приоткрыв верхние кружева на ее бюстгальтере. На мгновение Жан-Пьер почувствовал проблеск вожделения. В восточном крыле больницы располагалась бельевая кладовка, куда никто не заглядывал после половины десятого утра. И Жан-Пьер уже не раз пользовался этим. Дверь можно было запереть изнутри и завалиться на мягкую груду чистых простыней…
Брюнетка вздохнула, подцепила вилкой кусочек мяса, сунула в рот и принялась пережевывать. Жан-Пьер сразу потерял к ней всякий интерес. Он терпеть не мог наблюдать, как другие едят. И вообще он сейчас устроил себе своего рода разминку для мускулов, чтобы проверить, способен ли по-прежнему соблазнить почти любую девицу: но доводить дело до конца не входило в его планы. Она была хорошенькая, с вьющимися волосами и с теплым оттенком кожи уроженки побережья Средиземного моря. Стройная фигурка, роскошное тело. Но в последнее время у Жан-Пьера совершенно пропало желание одерживать легкие победы над слабым полом. Единственной девушкой, по-настоящему интересовавшей его, была Джейн Ламберт, но она не позволяла ему даже поцеловать себя.
Он отвел взгляд от брюнетки и рассеянно оглядел зал больничного кафетерия. И не увидел ни одного знакомого лица. Заведение почти пустовало. Он решил пообедать пораньше, поскольку ему досталась в тот день утренняя смена.
Прошло шесть месяцев с тех пор, как он впервые увидел поразительно красивое лицо Джейн в дальнем конце заполненной людьми комнаты во время приема с коктейлями, устроенного в ознаменование выхода в свет новой книги по гинекологии, написанной феминистками. Он еще поделился с ней тогда мыслью, что не бывает феминистской медицины. Существовала лишь хорошая медицина и плохая. Она возразила, что нет такой науки, как христианская математика, и все же понадобился церковный еретик Галилео, чтобы доказать факт вращения Земли вокруг Солнца. «А ведь вы правы!» – воскликнул Жан-Пьер, совершенно обезоружив ее своим простодушным признанием, и так они стали друзьями.
Вот только к его мужским чарам она оказалась невосприимчива, словно не замечала их. Он ей нравился, но она хранила привязанность к своему американцу, хотя Эллис был значительно старше нее. И странным образом это делало ее еще более привлекательной для Жан-Пьера. Если бы только Эллиса можно было убрать со сцены. Попал бы он под автобус, что ли, или как-то иначе самоустранился… В последнее время сопротивление Джейн начало постепенно ослабевать. Или он всего лишь выдавал желаемое за действительное?
Брюнетка спросила:
– А правда, что ты на два года отправляешься в Афганистан?
– Правда.
– Почему?
– Наверное, потому, что верю в концепцию свободы. И еще: я получил такое блестящее образование и накопил бесценный опыт не для того только, чтобы делать коронарное шунтирование ожиревшим бизнесменам.
Ложь слетала с его губ почти бессознательно.
– Но зачем на целых два года? Обычно специалисты проводят там три или шесть месяцев. Год – максимум. Два года кажутся целой вечностью.
– Неужели? – Жан-Пьер иронично усмехнулся. – Понимаешь, трудно добиться чего-то по-настоящему важного за небольшой период времени. Идея отправлять туда врачей в короткие командировки в высшей степени неэффективна. На самом деле повстанцы нуждаются в постоянной медицинской помощи, в больнице, которая будет находиться в одном и том же месте, а ее персонал не станет то и дело меняться. По крайней мере его костяк. А при нынешнем положении дел люди там не знают, куда им отправлять своих больных и раненых, они не соблюдают рекомендации медиков, потому что знают их недостаточно долго для доверительных отношений, и никто не уделяет внимания медицинскому просвещению населения. При этом расходы на доставку добровольцев в страну и возвращение на родину делают подобные «бесплатные» услуги достаточно дорогими.
Жан-Пьер вложил столько напускной страсти в эту речь, что почти поверил сам себе. Ему пришлось мысленно вспомнить подлинный мотив поездки в Афганистан и реальную причину, почему ему предстояло задержаться там на два года.
– Кто здесь намеревается лечить людей бесплатно? – Голос донесся из-за спины Жан-Пьера.
Он повернулся и увидел другую пару, несшую подносы с едой: Валери, которая числилась интерном, как и он сам, в компании своего ухажера, рентгенолога. Они уселись за один стол с Жан-Пьером и брюнеткой.
На вопрос Валери ответила брюнетка:
– Жан-Пьер отправляется в Афганистан, чтобы помогать повстанцам.
– Да неужто? – Валери казалась искренне удивленной. – А я слышала, что тебе предложили прекрасную работу в Хьюстоне.
– Я от нее отказался.
Это произвело на Валери впечатление.
– Но почему?
– Я считаю более достойным занятием спасать жизни борцам за свободу, а здоровье техасских миллионеров меня совершенно не волнует. И ничего не меняет в этом мире.
Рентгенолог оказался не настолько поражен решением Жан-Пьера, как его партнерша. Он съел немного картофельного пюре и сказал:
– Разумный ход. Когда вернешься, без проблем получишь ту же работу. Станешь не просто доктором, но еще и героем.
– Ты так к этому относишься? – с холодком спросил Жан-Пьер.
Ему не понравился оборот, который начинал принимать их разговор.
– В прошлом году двое из этой больницы побывали в Афганистане, – продолжал рентгенолог. – Оба получили прекрасные должности по возвращении.
Жан-Пьер снисходительно улыбнулся.
– Что ж, приятно думать, что я буду при хорошей работе, если останусь в живых.
– И это окажется справедливым! – пылко воскликнула брюнетка. – После такого самопожертвования!
– Как относятся к твоему намерению родители? – поинтересовалась Валери.
– Мама его одобряет, – ответил Жан-Пьер.
Разумеется, она полностью его поддерживала: ей нравились герои. Зато Жан-Пьер живо воображал, что сказал бы его отец о молодом враче-идеалисте, отправлявшемся работать на афганских мятежников. Социализм не подразумевает, что каждый волен делать то, что ему заблагорассудится! – заявил бы он своим хриплым и напористым голосом, слегка раскрасневшись. Кем ты считаешь этих самых «повстанцев»? На самом деле они обыкновенные бандиты, злоупотребляющие послушанием простых крестьян. Все феодальные институты следует ликвидировать, прежде чем восторжествует социализм. И он бы грохнул по столу одним из своих крепких кулаков. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, а чтобы построить социализм, необходимо крушить головы! Не беспокойся, папочка, я все это прекрасно знаю.
– А мой отец уже умер, – сказал Жан-Пьер вслух. – Но он тоже был борцом за свободу. Сражался в рядах Сопротивления во время войны.
– Чем конкретно он помогал Сопротивлению? – спросил все еще скептически настроенный рентгенолог, но Жан-Пьер уже не удостоил его ответом, потому что увидел, как через кафетерий проходит Рауль Клермон, редактор газеты «Восстание», обильно потевший в воскресном костюме. За каким дьяволом толстяка-журналиста принесло сейчас в больничную столовую?
– Мне нужно с тобой переговорить, – без предисловий начал Рауль.
Он сильно запыхался.
Жан-Пьер жестом указал ему на свободный стул.
– Рауль…
– Это весьма срочно, – оборвал его газетчик, и у него был такой вид, словно он не хотел, чтобы его имя произносили при посторонних.
– Почему бы тебе не пообедать с нами? Потом мы на досуге побеседуем.
– Сожалею, но не могу.
Жан-Пьер различил паническую интонацию в голосе толстяка. Взглянув ему в глаза, он заметил в них умоляющее выражение, просьбу перестать дурачиться. Удивленный, он поднялся из-за стола.
– Хорошо, – сказал он, а чтобы сгладить впечатление чрезмерной тревоги у своих коллег, с шутливой игривостью бросил: – Не трогайте остатки моего обеда. Я скоро вернусь.
Потом под руку с Раулем он вышел из кафетерия.
Жан-Пьер собирался остановиться сразу за дверью и поговорить, но Рауль повел его дальше по коридору.
– Меня послал мсье Леблон, – сказал он.
– Я уже начал догадываться, что он всему причиной, – отозвался Жан-Пьер.
Прошел всего месяц с тех пор, как Рауль познакомил его с Леблоном, который попросил его отправиться в Афганистан под предлогом помощи повстанцам, как другие французские врачи, но на самом деле – чтобы шпионить на русских. Жан-Пьер ощутил гордость и тревогу, но прежде всего – приятное возбуждение при появлении возможности совершить нечто действительно значительное. Он лишь опасался, что организация, отправлявшая медиков в Афганистан, отвергнет его как коммуниста. Они, конечно, не могли пронюхать, что он являлся полноправным членом партии, а сам он не собирался информировать их об этом, но им могла стать известна его репутация человека, сочувствовавшего коммунистам. Однако в то же время все знали, сколь многие французские коммунисты выступили против советского вторжения в Афганистан. И все же существовала вероятность, что крайне осторожная организация предложит Жан-Пьеру отправиться помогать другим освободительным группировкам, поскольку они посылали врачей в несколько стран. Например, в Сальвадор. Но в итоге все сложилось удачно: «Медики за Свободу» приняли его радушно и без всяких подозрений. Он сообщил хорошие новости Раулю, а тот пообещал ему еще одну встречу с Леблоном. Вероятно, как раз настало для такой встречи самое подходящее время.
– Но зачем такая спешка и паника?
– Он хочет видеть тебя сейчас же.
– Сейчас же? – переспросил Жан-Пьер немного раздраженно. – Но ведь я на дежурстве. Меня ждут пациенты…
– Уверен, о них позаботится кто-нибудь еще.
– Но отчего возникла настолько срочная необходимость? Я ведь уезжаю только через два месяца.
– Речь пойдет не об Афганистане.
– О чем же еще?
– Я не знаю.
Не знаешь? Тогда почему ты так испуган? – гадал про себя Жан-Пьер.
– То есть даже приблизительного представления не имеешь?
– Мне известно только, что Рахми Коскуна арестовали.
– Того турецкого студента?
– Да.
– За что?
– Не знаю.
– И какое отношение его арест имеет ко мне? Я с ним едва знаком.
– Мсье Леблон объяснит.
Жан-Пьер воздел руки протестующим жестом.
– Я не могу просто так взять и уйти отсюда.
– А если ты, скажем, почувствовал недомогание? Проще говоря – заболел? – спросил Рауль.
– Мне необходимо позвонить старшей медсестре, чтобы она вызвала мне замену. Но…
– Так позвони ей.
Они уже почти добрались до выхода из здания больницы, где на стене висело несколько аппаратов для внутренней телефонной связи.
Это может быть проверкой, промелькнула у Жан-Пьера мысль. Проверкой моей преданности делу, чтобы установить, насколько я серьезно настроен и достоин ли исполнения чрезвычайно ответственного задания. И он решил рискнуть вызвать недовольство руководства больницы, сняв трубку одного из телефонов.
– Меня срочно вызвали в связи с внезапной проблемой в семье, – сказал он, когда старшая медсестра ответила. – Прошу вас незамедлительно связаться с доктором Роше.
– Хорошо, сделаю, – спокойно сказала медсестра. – Надеюсь, вы не получили по-настоящему печальных новостей?
– Я вам обо всем расскажу потом, – торопливо заверил он. – До свидания. О! Минуточку! – У него была пациентка, у которой ночью открылось кровотечение. – Каково состояние мадам Ферье?
– Нормальное. Кровотечение остановили, и оно не возобновлялось.
– Прекрасно. Пожалуйста, присматривайте за ней очень внимательно.
– Конечно, доктор.
Жан-Пьер повесил трубку.
– Все в порядке, – сказал он Раулю. – Теперь можем идти.
Они вышли на стоянку и сели в принадлежавшее Раулю «Рено-5». Машина внутри раскалилась от полуденного солнца. Рауль ехал на высокой скорости, но избегал основных магистралей, предпочитая узкие боковые улочки. Жан-Пьер начал нервничать. Он ведь даже не знал в точности, кем был Леблон, но предполагал, что тот так или иначе связан с КГБ. Помимо воли Жан-Пьер задумался, не совершил ли он поступка, способного разгневать столь пугавшую всех спецслужбу, и если да, то какое наказание его может ожидать.
Они уж точно никак не могли узнать о Джейн.
Их совершенно не касалось сделанное ей предложение сопровождать его в Афганистан. В отправлявшейся группе наверняка будет немало других людей. Вероятно, вместе с Жан-Пьером пошлют медсестру-ассистентку. Еще несколько врачей получат назначения в соседние населенные пункты или даже по всей стране. Так почему бы Джейн не оказаться в их числе? Она не имела медицинской квалификации, но могла пройти краткосрочные курсы, а ее большое преимущество состояло в знании фарси – диалекта персидского языка, на котором говорили в тех краях, куда держал путь Жан-Пьер.
Он надеялся, что она согласится, движимая идеализмом и свойственным ей стремлением к увлекательным путешествиям. А еще он питал другую иллюзию: в чужой стране Джейн легко забудет об Эллисе и влюбится в единственного оказавшегося рядом европейца, которым станет, само собой, Жан-Пьер.
Одновременно было нежелательно, чтобы даже в партии узнали о том, почему он именно ее уговорил присоединиться к нему – исключительно по причинам амурного характера. Им не следовало совать нос в его личную жизнь. Их никто не мог информировать о его интимных делишках. По крайней мере, он так считал. Но вдруг все же ошибался? Что, если им обо всем стало известно, и он накликал на себя их злобу?
Не глупи, сказал он потом сам себе. В действительности ты не сделал ничего дурного, а если даже совершил неверный шаг, никакого наказания не последует. Это же реальный КГБ, а не та мифическая организация, которая вселяет ужас в сердца подписчиков журнала «Ридерс дайджест».
Рауль припарковал машину. Они остановились рядом с жилым домом, состоявшим из дорогих апартаментов, на рю де л’Юниверсите. Это было то же место, где Жан-Пьер встречался с Леблоном в прошлый раз. Они выбрались из автомобиля и зашли в здание.
В вестибюле царил сумрак. По лестнице, спиралью уходившей вверх, они поднялись на второй этаж, и Рауль нажал на кнопку звонка. Насколько же изменилась моя жизнь с тех пор, когда я прежде стоял перед этой дверью, подумал Жан-Пьер.
Открыл им сам мсье Леблон. Это был низкорослый, хрупкий, лысеющий мужчина в очках. В пепельно-сером костюме при серебристом галстуке внешне он смахивал на дворецкого. Хозяин провел их в комнату, располагавшуюся в задней части квартиры, где он уже беседовал с Жан-Пьером. Высокие окна и изысканная лепнина на потолке указывали, что когда-то здесь, должно быть, находилась элегантная гостиная, но сейчас на полу лежал нейлоновый ковер, а дешевый конторский письменный стол окружали стулья из пластмассы вульгарного оранжевого цвета.
– Подождите тут недолго, – сказал Леблон.
Его голос был тихим, отрывистым и сухим, как пыль. Легкий, но без труда уловимый акцент наводил на мысль, что его подлинная фамилия вовсе не Леблон. Он вышел через другую дверь.
Жан-Пьер сел на один из пластмассовых стульев. Рауль остался стоять. В этой комнате, вспомнил Жан-Пьер, сухой голос сказал мне: «Вы были ничем не примечательным, но преданным членом партии с самого детства. Ваш характер и история вашей семьи подсказывают, что вы сможете достойно послужить партии на секретной работе».
Надеюсь, я не испортил своей репутации из-за Джейн, подумал он.
Леблон вернулся в сопровождении незнакомого мужчины. Оба задержались на пороге, и Леблон указал на Жан-Пьера. Незнакомец пристально всмотрелся в доктора, словно пытался навсегда запечатлеть в памяти его лицо. Жан-Пьер ответил не менее жестким взглядом. Мужчина выглядел крупным и широкоплечим, как футболист. Его волосы были длинными по бокам головы, но заметно поредели на макушке, а усы он отпустил так, что их концы свисали вниз. Он носил зеленый вельветовый пиджак с разрезами на рукавах. Через несколько секунд он кивнул и удалился. Леблон закрыл за ним дверь и уселся за письменный стол.
– Произошла настоящая катастрофа, – сказал он.
Это не про Джейн, подумал Жан-Пьер. Слава тебе господи!
– В круг ваших друзей сумел проникнуть агент ЦРУ.
– О боже! – воскликнул Жан-Пьер.
– Само по себе это еще не та катастрофа, о которой я веду речь, – раздраженно продолжал Леблон. – Едва ли удивительно, что среди вас затесался американский шпион. В вашем окружении наверняка работают агенты Израиля, Южной Африки, как и спецслужб самой Франции. Чем им еще заниматься, как не проникать в группы молодых политических активистов? Мы тоже имеем своего человека, разумеется.
