Келли Линк
Вляпалась! (сборник)
– Сейчас я могла бы съесть слона, – сказала она Офелии. – Но сэндвич в виде кошачьей головы и парочка «Поп тартс» – для начала совсем неплохо.
Офелия налила свежевыжатый апельсиновый сок в керамический кувшин. Фрэн не стала говорить ей, что отец иногда использует его как плевательницу.
– Можно задать тебе еще несколько вопросов? – спросила Офелия. – Ну, про летних людей?
– Не уверена, что смогу ответить, – сказала Фрэн. – Но давай, попробуй.
– Когда я только вошла туда, – продолжала Офелия, – то поначалу подумала, что там живет какой-то затворник. Ну знаешь, из тех, что все собирают и никогда ни с чем не расстаются. Я смотрела про них передачу по телевизору, иногда они собирают даже собственные какашки. И мертвых кошек. Это просто ужасно. Дальше все выглядело еще более странно. Но я ни разу не испугалась. Мне казалось, что там кто-то есть, но они были рады меня видеть.
– Им редко составляют компанию, – объяснила Фрэн.
– Понятно. А зачем они собирают все эти вещи? Откуда это все?
– Некоторые вещи – из каталогов. Иногда мне приходится идти на почту и забирать их заказы. Иногда они сами уезжают и что-нибудь привозят. А иной раз говорят мне, что им нужно, и я им это достаю. В основном это вещи от Армии спасения. Однажды они велели мне купить сто фунтов медных труб.
– Зачем? – спросила Офелия. – Что они со всем этим делают?
– Мастерят разные вещи, – ответила Фрэн. – Мама так их и называла – «мастера». Не знаю, зачем им все это. Они раздают вещи. Игрушки, например. Когда делаешь для них что-нибудь, они вроде как оказываются у тебя в долгу.
– Ты их когда-нибудь видела? – спросила Офелия.
– То и дело вижу, – сказала Фрэн. – Хотя… Не так уж часто, если честно. Последний раз видела, когда была намного меньше. Они стеснительные.
Офелия прямо-таки подпрыгивала на стуле.
– Ты о них заботишься? Это же замечательно! Они всегда здесь жили?
Фрэн помедлила.
– Я не знаю, откуда они взялись. Они не всегда здесь. Иногда они… где-то в другом месте. Мама их жалела. Она думала, что они не могут вернуться домой, что их откуда-то выгнали, ну… как чероки, например. Они живут намного дольше, чем другие люди, может, вообще вечно, не знаю. Мне кажется, там, откуда они пришли, время течет иначе. Иногда их нет годами. Но они всегда возвращаются. С летними людьми всегда так.
– И мы раньше то приезжали, то уезжали, – сказала Офелия. – Ты и обо мне так раньше думала. А теперь я все время живу здесь.
– Но ты-то можешь и уехать, – сказала Фрэн. Ей было все равно, как это прозвучало. – А я вот, например, не могу. Это часть уговора. Тот, кто о них заботится, должен оставаться здесь. Уехать нельзя. Они не позволят.
– Хочешь сказать, ты не сможешь уехать? Никогда?
– Да, – ответила Фрэн. – Никогда. Мама здесь застряла – до тех пор пока не родила меня. А потом, когда я подросла, я ее заменила. И она ушла.
– Куда она ушла?
– Это вопрос не ко мне, – сказала Фрэн. – Они дали маме палатку, которая складывается до размеров носового платка. Когда ставишь ее, с виду это обыкновенная палатка на двоих, но внутри все совсем иначе. Как в коттедже – две кровати с латунными каркасами, шкаф для одежды и белья, стол и застекленные окна. Когда смотришь в одно окно, видишь то, что на самом деле происходит снаружи, а когда смотришь в другое, всегда видишь те две яблони, которые растут перед домом, и мшистую тропинку между ними. Помнишь?
Офелия кивнула.
– Так вот, мама ставила эту палатку, когда у папаши случался запой, и мы с ней там отсиживались. А потом она переложила на меня заботу о летних людях, и однажды утром, после того как мы провели ночь в палатке, я проснулась и увидела, как она вылезает в окно. То самое, которого там быть не должно. Она пошла по тропинке и скрылась из виду. Может, надо было пойти за ней, но я осталась…
– Куда она пошла? – спросила Офелия.
– Здесь ее нет, – сказала Фрэн, – и больше я ничего не знаю. Так что я должна оставаться вместо нее. Вряд ли мама когда-нибудь вернется.
– Как же она могла бросить тебя? – сказала Офелия. – Это неправильно, Фрэн.
– Знаешь, мне бы так хотелось уехать отсюда, хотя бы ненадолго, – сказала Фрэн. – Побывать в Сан-Франциско и увидеть мост Золотые Ворота… Помочить ноги в Тихом океане… Еще я хотела бы купить гитару и исполнять на улицах старые баллады… Хотя бы немножко отдохнуть, а потом уж снова надеть на себя это ярмо.
– Я бы с радостью съездила в Калифорнию, – сказала Офелия.
Они помолчали минутку.
– Я бы хотела тебе помочь, – продолжала Офелия. – Ну, с домом этим и летними людьми. Нехорошо, что тебе все всегда приходится делать одной.
– Я и так уже у тебя в долгу, – напомнила Фрэн, – за помощь у Робертсов. За то, что ухаживала за мной, пока я болела. За то, что ты для меня сделала, когда пошла в тот дом.
– Я знаю, каково это, когда ты совсем одна, – воскликнула Офелия. – Когда не с кем поговорить. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь. Я серьезно, Фрэн…
– Я вижу, что ты говоришь серьезно, – сказала Фрэн. – Но вряд ли ты сама понимаешь, о чем говоришь. Если хочешь, можешь еще раз туда сходить. Ты оказала мне большую услугу, и я не знаю, как тебя отблагодарить… В том доме есть спальня, и если в ней переночевать, увидишь свое самое сокровенное желание. Я могла бы отвести тебя туда сегодня вечером и показать эту комнату. Так или иначе, думаю, ты там кое-что потеряла.
– Правда? – спросила Офелия. – Что именно? – Она проверила карманы. – Ох, черт возьми! Айпод. Как ты узнала?
Фрэн пожала плечами.
– Ну, в любом случае его там никто не украдет. Думаю, они будут рады снова тебя видеть. Если бы ты им не понравилась, то уже поняла бы это.
Фрэн затеяла уборку, чтобы наконец ликвидировать чудовищный беспорядок, который они с отцом развели у себя дома, и тут летние люди дали ей знать, что им кое-что нужно.
– Могу я хоть минутку потратить на себя? – проворчала она.
Они напомнили ей, что у нее на это было целых четыре дня.
– И я это время ценю особенно, – сказала она, – учитывая, как паршиво мне было.
Но все же поставила сковородку отмокать в раковине и записала, что от нее требовалось.
Она убрала все игрушки, недоумевая, с чего это ей вдруг приспичило их достать. Может быть, из-за мыслей о маме – когда она болела, то всегда думала о маме. И в этом нет ничего странного.
Офелия вернулась в пять часов вечера. Она собрала волосы в хвост и принесла фонарик и термос. Верно, вообразила себя Нэнси Дрю[1].
– Здесь так рано темнеет, – заметила Офелия. – Такое ощущение, что наступил Хэллоуин. Как будто ты ведешь меня в дом с привидениями.
– Они не призраки, – сказала Фрэн. – И не демоны. Ничего подобного. Они не причинят тебе вреда, если только ты их не разозлишь. Вот тогда они тебя разыграют и всласть повеселятся.
– Разыграют? Как? – спросила Офелия.
– Однажды я мыла посуду и случайно разбила чашку, – сказала Фрэн. – Они подобрались ко мне и больно ущипнули за руку. – След на руке оставался до сих пор, хотя прошло уже много лет и она больше никогда ничего не разбивала. – В последнее время они увлеклись тем же, чем тут все увлекаются. Ролевыми играми. Военные реконструкции… Превращают большую комнату внизу в поле боя. Только это не Гражданская война. Думаю, это что-то из их войн. Они построили себе воздушные корабли и подводные аппараты, механических драконов и рыцарей и самые разные маленькие игрушки и сражаются с их помощью. Иногда им становится скучно, и они приглашают меня как зрителя, только вот не всегда внимательно следят за тем, куда нацеливают свои пушки.
Она посмотрела на Офелию и поняла, что сболтнула лишнее.
– Ну ко мне-то они привыкли. Знают же, что у меня нет выбора, а значит, с их поведением приходится мириться.
Днем ей пришлось ехать в Чаттанугу, чтобы зайти в один комиссионный магазин. Они отправили ее за подержанным DVD-плеером и снаряжением для верховой езды, а еще велели скупить все купальники в округе. Вместе с оплатой бензина это обошлось ей в семьдесят долларов. И всю дорогу горела сигнальная лампа. Хорошо, что в этот день не надо было идти школу. Сложно объяснить учителю, что ты прогуливаешь уроки, потому что голоса у тебя в голове срочно потребовали купить седло.
Потом она занесла покупки в дом. Айпод лежал прямо перед дверью.
– На, – сказала Фрэн. – Я принесла его назад.
– Мой айпод! – воскликнула Офелия, повертев его в руках. – Это они сделали?
Айпод теперь весил немного больше. Он обзавелся красно-коричневым футлярчиком из ореха, инкрустированным рисунком из черного дерева и позолоты, взамен старого футляра из розового силикона.
– Стрекоза, – сказала Офелия.
– Змеиный доктор, – сказала Фрэн. – Так их называет мой отец.
– Это они для меня сделали?
– Они разукрасят даже джинсовую куртку со стразами, если случайно ее там забудешь, – усмехнулась Фрэн. – Честное слово. Они просто не могут оставить вещь просто лежать.
– Классно, – сказала Офелия. – Хотя мама ни за что мне не поверит, если я скажу, что купила футляр в торговом центре.
– Только не бери с собой ничего металлического, – предупредила Фрэн. – Никаких сережек, даже ключи от машины не бери. А то проснешься и увидишь, что они их расплавили, сделали доспехи для кукол или бог знает что еще.
Дойдя до места, где дорогу пересекала канава, они сняли обувь. Совсем недавно здесь сошел снег и вода была очень холодной.
– Наверное, надо было принести хозяевам какой-нибудь подарок, – предположила Офелия.
– Можешь собрать для них букет полевых цветов, – сказала Фрэн. – Но точно так же их порадует немного падали.
– Опавшие листья? – переспросила Офелия.
– Животные, которых сбило машиной, – объяснила Фрэн. – Но и листья сгодятся.
Офелия нажала на панель айпода.
– Тут, оказывается, песни, которых раньше у меня не было.
– Музыку они тоже любят, – сказала Фрэн.
– Ты говорила, что хочешь поехать в Сан-Франциско и выступать на улице, – напомнила Офелия. – Я такого даже вообразить не могу.
– Ну, – сказала Фрэн, – конечно, я никогда этого не сделаю, но вообразить могу без труда.
Наконец они добрались до дома. На зеленой лужайке неподалеку паслись олени. Угасающий свет дня озарял деревья: живое и мертвое. На балках над крыльцом висели гирлянды китайских фонариков.
– К дому нужно подходить по тропинке между деревьями, – сказала Фрэн. – Прямо по тропинке. Иначе к нему вообще не подберешься. И я всегда хожу только через черный вход.
Она постучала в дверь. Будь смела, будь смела.
– Это опять я, – сказала она. – И Офелия со мной. Та, что оставила айпод.
Увидев, что Офелия открыла рот, она поспешно перебила ее:
– Не надо. Они не любят, когда их благодарят. Это для них как яд. Заходи. Mi casa es su casa[2]. Сейчас я тебе все покажу.
Они перешагнули через порог. Фрэн шла первой.
– Сзади комната с насосом, где я обычно стираю, – сказала она. – Есть еще большая каменная печь и мангал, хотя не понимаю, зачем он им. Мясо они не едят. Но тебе, наверное, это не интересно.
– А в этой комнате что? – спросила Офелия.
– Хм, – фыркнула Фрэн. – Ну, прежде всего, куча старья. Я же говорила: они обожают собирать барахло. А за всем этим барахлом, подозреваю, прячется Королева.
– Королева?
– Ну, это я ее так называю. Знаешь, как у пчел? Глубоко в сотах сидит королева, и все рабочие пчелы ей прислуживают… Насколько я понимаю, что-то подобное происходит и здесь. Королева очень большая и не особенно красивая, и они все время бегают туда-сюда, носят ей еду. Не думаю, что она уже совсем взрослая. Я уже давно размышляю над тем, что говорила мама: может, этих летних людей и вправду откуда-то выгнали. У пчел ведь тоже так бывает, да? Они улетают и строят новый улей, когда королев становится слишком много.
– Да, кажется так, – согласилась Офелия.
– Это у Королевы папочка берет алкоголь, и она его не беспокоит. У них там что-то вроде перегонного куба, и то и дело, когда папаша не слишком ударяется в религию, он заходит туда и берет по чуть-чуть. На вкус выпивка ужасно сладкая.
– А они… Они сейчас нас слушают?
В ответ из Военной комнаты донеслась череда стуков.
Офелия подскочила.
– Что это? – спросила она.
– Помнишь, я тебе про ролевые игры рассказывала? – сказала Фрэн. – Ты не бойся, это довольно клево.
Она слегка подтолкнула Офелию в сторону Военной комнаты.
Из всех помещений в доме эта комната нравилась Фрэн больше всего, хотя там с воздушных кораблей на нее сбрасывали бомбы или стреляли из пушек – никто не обращал внимания на то, где она стоит. Стены покрывали олово и медь – куски металлолома, приколоченные дешевыми гвоздями. Пол был усеян различными предметами, изображавшими уменьшенные горы, леса и равнины, где миниатюрные войска вели отчаянные сражения. Возле большого венецианского окна стоял детский бассейн с машинкой, которая создавала волны. В нем плавали кораблики и маленькие подводные лодки. Иногда один из кораблей шел ко дну, и по краям бассейна всплывали тела. Бесконечно плавал по кругу сделанный из труб и металлических колец морской змей. Ближе к двери лениво протекала красная, дурно пахнущая речка с бугристыми берегами. Летние люди постоянно перебрасывали через нее миниатюрные мосты, а затем взрывали их.
Наверху парили фантастического вида дирижабли. Подвешенные на ниточках драконы водили непрерывные хороводы. Рядом с ними висела туманная сфера, закрепленная каким-то неведомым Фрэн способом и подсвеченная неизвестно откуда лившимся светом. Она то парила под разукрашенным потолком много дней подряд, то опускалась за бортик пластикового моря, согласно какому-то таинственному расписанию, составленному хозяевами.
– Я как-то была в одном доме, – сказала Офелия. – У кого-то из друзей отца. Кажется, анестезиолога… У него в подвале была модель железной дороги, жутко сложная. Он бы умер на месте, увидев все это.
– Вон там, я думаю, Королева, – показала Фрэн. – Видишь – в окружении рыцарей. А вон еще одна, гораздо меньше. Интересно, кто в конце концов победил?
– Может, сражение еще не состоялось? – предположила Офелия. – Или оно сейчас в самом разгаре?
– Возможно, – согласилась Фрэн. – Жаль, нет какой-нибудь книги, в которой бы объяснялось, что происходит. Идем. Покажу тебе комнату, в которой можно спать.
Они поднялись по лестнице. Будь смела, будь смела, но не слишком. Ковер из моха на втором этаже уже выглядел потрепанным.
– На прошлой неделе я целый день простояла на четвереньках, пока мыла пол. Ну а на следующий день они, разумеется, залили тут все грязью и черт знает чем еще. Конечно, не им же придется все это убирать.
– Я могу помочь, – предложила Офелия. – Если хочешь.
– Вообще-то я не думала просить тебя о помощи. Но раз сама предлагаешь, пожалуй, соглашусь. За первой дверью ванная комната, – сказала Фрэн. – В туалете нет ничего необычного. Но за ванну поручиться не могу. Мне никогда не доводилось в ней сидеть.
Она открыла вторую дверь.
– А спать можно здесь.
Это была великолепная комната, вся в золотых, розовых и мандариновых тонах. Стены украшали разнообразные листья и лозы, выполненные из платьев, футболок и прочих тряпок. Мать Фрэн почти целый год моталась по комиссионным магазинам, подбирая одежду по узорам, текстуре и цвету. Между листьями шныряли змейки и рыбки, покрытые сусальным золотом. Фрэн помнила: когда утром всходило солнце, все это великолепие делалось таким ослепительно ярким, что на него было больно смотреть.
На кровати лежало сумасшедшего вида розовое с золотым стеганое одеяло. Сама кровать по форме напоминала лебедя. У ее изножья стоял плетеный сундук, куда можно было складывать одежду. Матрас был набит вороньим пухом. Фрэн помогала матери отстреливать ворон и ощипывать их. По ее подсчетам, они убили около сотни птиц.
– Ух ты! – восхищенно прошептала Офелия. – Я все время это повторяю: ух ты! ух ты! ух ты!
– Мне всегда казалось, что находиться в этой комнате – все равно что застрять в бутылке апельсинового лимонада, – сказала Фрэн. – Но в хорошем смысле.
– Я люблю апельсиновый лимонад, – сказала Офелия. – Но это больше похоже на открытый космос.
На полу возле кровати стояла стопка книг. Как и все в этой комнате, книги были подобраны по цвету обложек. Мать Фрэн рассказывала ей, что раньше в комнате царили другие цвета. Может быть, зеленый и синий? Цвета ивы, павлиньих перьев и полуночи? И кто тогда собирал вещи для украшения комнаты? Прадедушка Фрэн или какой-нибудь еще более дальний предок? Кто первым начал заботиться о летних людях? Мама неохотно рассказывала об этом, и Фрэн знала лишь часть истории.
Так или иначе, трудно было угадать, что обрадует Офелию, а что обеспокоит. После стольких лет все это по-прежнему в равной степени радовало и беспокоило саму Фрэн.
– Та дверь, под которую ты подсунула мой конверт… – наконец сказала она. – Вот туда ты никогда не должна входить.
Офелия с интересом посмотрела на нее.
– Как в сказке про Синюю бороду, – сказала она.
– Через эту дверь они приходят и уходят, – объяснила Фрэн. – Хотя, по-моему, они нечасто ее открывают.
– Как-то раз она заглянула в замочную скважину и увидела кровавую реку. Она была готова поклясться, что стоит только войти в эту дверь, и обратно уже не вернешься.
– Могу я задать тебе еще один глупый вопрос? – спросила Офелия. – Где они сейчас?
– Здесь, – ответила Фрэн. – Или в лесу бегают за козодоями. Я же говорила, я их редко вижу.
– А как же они сообщают тебе, что ты должна для них сделать?
– Они у меня в голове, – сказала Фрэн. – Это сложно объяснить. Они просто проникают туда и начинают меня тыкать. Как будто у меня что-то сильно чешется, но если сделать то, что они от меня хотят, это ощущение проходит.
– Ох, Фрэн, – вздохнула Офелия. – Что-то эти твои летние люди уже не так сильно мне нравятся.
Фрэн ответила:
– Это не всегда ужасно. Скорее, сложно.
– Думаю, когда мама в следующий раз скажет, что я должна помочь ей отполировать серебро, я не буду жаловаться. Сэндвичи съедим сейчас или оставим на тот случай, если проснемся посреди ночи? – спросила Офелия. – Мне почему-то кажется, что когда увидишь свое самое заветное желание, сразу захочется есть.
– Я не могу остаться, – удивленно сказала Фрэн. Заметив растерянное выражение на лице Офелии, она добавила: – Ох, черт возьми! Я думала, ты поняла. Это для тебя одной.
Офелия продолжала с сомнением смотреть на нее.
– Это потому, что здесь только одна кровать? Я могу спать на полу. Ну в смысле, если ты боишься, что я собираюсь к тебе клеиться.
– Да не в этом дело, – сказала Фрэн. – Они позволяют человеку спать здесь только однажды. Один раз, и не больше.
– Значит, ты хочешь оставить меня здесь одну? – спросила Офелия.
– Да, – ответила Фрэн. – Ну конечно, если ты не боишься. Если не решишь вернуться со мной.
– А если я сейчас уйду, смогу я потом вернуться? – спросила Офелия.
– Нет.
Офелия села на золотое покрывало и погладила его рукой.
– Хорошо. Я останусь. – Она рассмеялась. – Разве я могу поступить иначе? Правда же?
– Ну если ты в этом уверена, – сказала Фрэн.
– Да ни в чем я не уверена, но я не вынесу, если ты меня сейчас прогонишь, – ответила Офелия. – Когда ты спала здесь, тебе было страшно?
– Немного, – призналась Фрэн. – Но кровать очень удобная, и я не выключала свет… Сначала я немного почитала, а потом заснула.
– И ты видела свое заветное желание? – спросила Офелия.
– Видела, – коротко ответила Фрэн.
– Тогда ладно, – вздохнула Офелия. – Наверное, тебе пора. Ведь пора?
– Я вернусь утром, – сказала Фрэн. – Буду здесь еще до того, как ты проснешься.
– Спасибо, – сказала Офелия.
Но прежде чем уйти, Фрэн, помедлив, спросила:
– Ты и в самом деле серьезно говорила, что хочешь мне помочь?
– За домом присматривать? – уточнила Офелия. – Да, абсолютно серьезно. Тебе действительно надо как-нибудь съездить в Сан-Франциско. Это несправедливо, что ты должна просидеть здесь всю жизнь и даже не можешь устроить себе каникулы. Ты ведь не рабыня, верно?
– Я не знаю, кто я, – сказала Фрэн. – Наверное, когда-нибудь мне придется в этом разобраться.
– Короче, поговорим об этом завтра, – сказала Офелия. – За завтраком. Ты расскажешь про самые неприятные стороны этой работы, а я – про заветное желание.
– Да, вот еще что! – спохватилась Фрэн. – Чуть не забыла! Не удивляйся, если завтра, когда проснешься, увидишь, что летние люди оставили тебе подарок. Это будет что-нибудь, что, по их мнению, тебе нужно, или то, что ты хочешь получить. Но ты вовсе не обязана принимать его. Пусть тебя не заботит, что поступаешь невежливо.
– Хорошо, – согласилась Офелия. – Я подумаю, насколько мне нужен этот подарок и хочется ли мне его получить. Не позволю фальшивому блеску себя обмануть, – засмеялась она.
– Ну все, – сказала Фрэн. Затем наклонилась к сидевшей на кровати Офелии и поцеловала ее в лоб. – Спокойной ночи, Офелия. Приятных снов.
Летние люди никак не помешали Фрэн покинуть дом. Хотя она и сама не знала, стоило ли ожидать каких-либо препятствий с их стороны. Спускаясь по лестнице, она сказала куда более свирепо, чем планировала изначально:
– Относитесь к ней хорошо. Никаких розыгрышей!
Она проверила, как Королева. Та снова линяла.
Фрэн вышла через парадную дверь, а не через черный вход. Ей всегда хотелось это сделать. Ничего плохого не случилось, и она шла по склону холма, испытывая странную неловкость. Она обдумала все еще раз, прикидывая, что ей еще осталось сделать, и в конце концов решила, что летние люди сами обо всем уже позаботились.
Как выяснилось, не обо всем. Подойдя к своему дому, она увидела гитару возле стены. Это был красивый инструмент с серебряными струнами. Когда она их коснулась, раздался чистый, мелодичный звук, напомнивший ей – как, вне всякого сомнения, и предполагалось – голос Офелии, когда та пела. Золотые колки были выполнены в форме совиных голов, а дека была инкрустирована перламутровыми розочками. Более кричащей безделушки они еще не дарили.
– Ну что ж, – вслух сказала Фрэн. – Наверное, вы не в обиде, что я ей кое-что рассказала. – Почувствовав облегчение, она громко рассмеялась.
– Это кому же и что ты рассказала? – раздался чей-то голос.
Фрэн схватила гитару и выставила ее перед собой, словно оружие.
– Папа?
– Положи на место, – сказал все тот же голос. Из-за розовых кустов показался какой-то человек. – Я не твой чертов папаша! Но мне бы очень хотелось знать, где он.
– Райан Шумейкер, – узнала его Фрэн. Она положила гитару на землю. К первому мужчине подошел второй. – И Кайл Рэйни.
– Здоро́во, Фрэн, – приветствовал ее Кайл. – Мы ищем твоего папаню, как Райан и сказал.
– Если позвонит, я ему передам, что вы его искали, – ответила Фрэн.
Райан закурил сигарету, глядя на Фрэн поверх огонька.
– Мы хотели поговорить с твоим папашей, но, думаю, ты вполне могла бы его заменить и помочь нам.
– Вот уж вряд ли, – сказала Фрэн. – Но давай, говори, в чем дело.
– Твой папаша должен был вчера ночью завезти нам той сладкой штуки, – сказал Кайл. – Да только вот пока он к нам ехал, видать, слишком много об этом думал, а думать твоему папочке вообще вредно. Он решил, будто Иисус хочет, чтобы он вылил все до последней капли, и именно этим он и занимался всю дорогу под гору. Не будь он таким везучим, что-нибудь бы вспыхнуло неподалеку, но, видно, Иисус пока не жаждет встречаться с ним лично.
– И мало того, – прибавил Райан, – когда он доехал до магазина, Иисус пожелал, чтобы он влез в фургон и разбил весь алкоголь Энди. К тому времени, как мы поняли, что происходит, там почти ничего не осталось, кроме двух бутылок ликера и упаковки из шести бутылок крюшона.
– Одна из них тоже разбилась, – уточнил Кайл. – А потом он смылся, прежде чем мы успели с ним поговорить.
– Что ж, я вам сочувствую, но не могу взять в толк, какое отношение это имеет ко мне? – сказала Фрэн.
– А вот какое: мы тут пораскинули мозгами и решили, что твой папаша запросто мог бы обеспечить нам доступ к некоторым из лучших домов в округе. Я слышал, люди, что приезжают сюда на лето, не прочь покутить.
– То есть, – сказала Фрэн, – если я вас правильно поняла, вы рассчитываете, что отец возместит вам ущерб, став при этом соучастником кражи?
– Он мог бы выплатить компенсацию бедняге Энди, – заметил Райан. – Привезти еще этой сладкой выпивки.
– Ну на этот счет ему надо будет посоветоваться с Иисусом, – сказала Фрэн. – Думаю, ваше второе предложение осуществимо, но вам, скорее всего, придется подождать, пока они с Иисусом не устанут друг от друга.
– Дело вот в чем, – сказал Райан. – Я, видишь ли, человек не особо терпеливый. Может, твоего папаши сейчас тут и нету, но ты-то здесь. И думаю, ты могла бы провести нас в пару домов.
– Или указать, где папаша хранит личные запасы, – добавил Кайл.
– А если я не стану делать ни того, ни другого? – спросила Фрэн, скрестив руки на груди.
– А вот это интересный поворот, Фрэн, – сказал Кайл. – В последние несколько дней у Райана настроение хуже некуда. Вчера вечером в баре он укусил шерифа в руку. Потому мы и не подъехали раньше.
Фрэн сделала шаг назад.
– Подождите, ладно? Я вам кое-что расскажу, если пообещаете не говорить папе. О’кей? Вверх по дороге есть один старый дом, о котором никто, кроме нас с папой, не знает. В нем никто не живет, и папа держит там перегонный куб. Там вообще много всего. Я вас туда отведу. Только не говорите отцу, что я это сделала.
– Конечно, не скажем, солнышко, – заверил ее Кайл. – Зачем же нам вносить разлад в вашу семью? Мы просто хотим получить свое.
И вот Фрэн снова отправилась вверх по склону горы по той же дороге. Перебираясь через канаву, она промочила ноги, но старалась держаться впереди, подальше от Кайла и Райана, насколько это было возможно.
Когда они добрались до дома, Кайл удивленно присвистнул.
– Ничего себе! Нехилые руины…
– Это еще что! Сейчас увидишь, что там внутри, – сказала Фрэн. Она подвела их к черному входу и открыла двери. – Вы уж простите, тут темно. Электричество часто выходит из строя. Папа обычно приносит с собой фонарик. Хотите, я за ним сбегаю?
– У нас есть спички, – сказал Райан. – Оставайся здесь.
– Куб стоит в комнате справа. Смотрите, куда наступаете. У папы там целый лабиринт из старых газет и всякого барахла.
– Темно, будто в аду в полночь, – буркнул Кайл, пробираясь на ощупь по коридору. – Кажись, я у двери. По запаху – как раз то, что нужно. В общем, буду идти на запах. Тут же нет никаких ловушек, правда?
– Нет, сэр, – сказала Фрэн. – Иначе отец давно бы уже сам в них угодил.
– Тогда уж можно и осмотреться, – решил Райан. Единственным источником света служил горящий кончик его сигареты.
– Да, сэр, – сказала Фрэн.
– А сортира среди этого бардака нет?
– Третья дверь налево на втором этаже, – сказала Фрэн. – Ее трудно не заметить.
Она дождалась, пока он поднимется по лестнице, и снова выскользнула на улицу через черный вход, прислушиваясь, как Кайл неуклюже продвигается на середину комнаты Королевы. Интересно, что Королева подумает о Кайле? За Офелию она ни капли не волновалась. Офелия была приглашенной гостьей. Да и летние люди никогда не давали в обиду тех, кто о них заботится.
Когда она вышла, один из летних людей сидел на качелях на крыльце и затачивал острым ножом кончик палки.
– Добрый вечер, – сказала Фрэн, кивая.
Человек даже не взглянул на нее. Он был красив до рези в глазах – но не смотреть было невозможно. Вот так они тебя и ловят, подумала Фрэн. Как фонарем в глаза дикому зверю… Наконец она заставила себя отвернуться и сбежала вниз по ступенькам с такой скоростью, словно за ней гнался сам дьявол. На мгновение она все же остановилась и оглянулась. Он все еще сидел на крыльце и с улыбкой затачивал эту несчастную палку.
* * *
Добравшись до Нью-Йорка, Фрэн продала гитару. На то, что осталось от отцовских двухсот долларов, купила билет на «Грейхаунд» и пару бургеров на автовокзале. Гитара принесла еще шесть сотен, на них она приобрела билет до Парижа, где познакомилась с парнем из Ливана, который жил на старой фабрике. Однажды, вернувшись со своей нелегальной работы в отеле, она увидела, как он роется в ее рюкзаке. В руке он держал обезьянье яйцо. Он завел его и поставил танцевать на грязном полу. Вдвоем они смотрели на него, пока не кончился завод.
– Très jolie[3], – сказал он.
Прошло несколько дней после Рождества. В волосах у нее таял снег. На фабрике не было ни отопления, ни проточной воды. Ее уже несколько дней мучил кашель. Она сидела рядом со своим парнем, и когда тот снова начинал заводить яйцо, протягивала руку, чтобы его остановить.
Она не помнила, как, собираясь в дорогу, положила его в сумку. Скорее всего, она этого и не делала. Возможно, у них были и зимние дома, а не только летние. Она готова была поспорить, что они могли о себе позаботиться.
Через несколько дней ливанец сбежал – видимо, в поисках местечка потеплее. Обезьянье яйцо он прихватил с собой. После этого на память о доме у Фрэн осталась только палатка, которую она хранила сложенной, как грязный носовой платок, у себя в кошельке.
Прошло уже два года, и Фрэн, убирая комнаты в пансионе, то и дело закрывает дверь, ставит палатку и забирается внутрь. Она смотрит в окно на две яблони, живую и мертвую, и говорит себе, что однажды, совсем скоро, настанет день, когда она вернется домой.
