Кайл Иторр
Золотая лихорадка
Серб-ветеран прав.
Но и Слава высказал не самую глупую мысль: расклад с Латинским Союзом и бандитос Орденом запланирован изначально. Вернее, запланирован-то был, как Борис и излагал, одинаковый расклад на Китай, Латинский Союз и Бразилию, но только с латиносами сработало полностью. Вынужденно загнав под бандитскую «крышу» очень и очень солидный человеческий ресурс…
«Орден, он разный» – говорил умудренный жизнью и годами службы в этой организации Артур Геррик. У меня опыта во всех смыслах куда меньше, но я полностью разделяю мнение коменданта[20] портофранковской полиции. Имеются в Ордене то ли течения, то ли ведомства… в общем, структуры и управляющие таковыми личности, которые время от времени «подбрасывают» в Новую Землю не просто мигрантов, но группы мигрантов асоциальных. Проще говоря, всяких зэков непосредственно из мест отсидки. Статьями не интересовался, да и не знаю я наизусть соответствующие уголовные кодексы, однако момент такой я наблюдал, и с одной из этих «подброшенных» компаний имел… столкновение, массаракш. А потом и в допросе пленных участвовал, переводчиком. Откуда, собственно, и информация.
Случай не единичный, Геррик потом подтвердил, и не он один. То и дело таких вот «сидельцев» прямо на автозаке доставляют к орденским «воротам»; накачав снотворным, дабы не делали лишних телодвижений, пропихивают в Новую Землю; на соответствующей Базе оформляют мигрантами категории Б и сдают на руки здешним встречающим. Последние формально перед законом чисты, иначе их на приемную базу и не пропустили бы, но почему-то все эти экс-зэки, впоследствие попав в поле зрения орденского Патруля или иного ведомства по охране правопорядка, оказываются то ли работниками ножа и топора, то ли «торпедами» при очередном боссе теневого бизнеса… Короче говоря, имеет место целевая миграция народа из заленточных уголовных структур в местные, и Орден, благочестиво твердя «каждый имеет право на второй шанс», этот процесс то ли курирует, то ли просто направляет.
Зачем – вопрос интересный, на эту конкретную тему мы с Герриком не очень беседовали. Для чего, вычислить нетрудно: без притока свежей крови всех живущих по ту сторону закона в Новой Земле просто выбили бы, и довольно скоро. Как на дикозападном фронтире выбили почти всех знаменитых бандитов, причем позаботились-то о них, ан масс, не эскадроны помянутой Круком «федеральной конницы», и даже не выборные героические шерифы, а попросту фермерское ополчение «с дубьем и ружжом», верша закон и порядок сообразно заветам капитана Вильяма Линча. Очень даже возможно, что в процессе пострадали и невиновные, однако именно бандитов в тех краях извели довольно-таки оперативно. А потом под кукурузную самогонку понапридумывали красочных баек о великих ганфайтерах[21], героях и злодеях Дикого Запада. Из каковых баек под чутким руководством прессы вскорости вырос отдельный жанр «десятицентовиков»[22] и комиксов, да так основательно вырос, что у прототипов ганфайтерских сюжетов срывало крышу вместе со стетсоном, когда они читали или, по неграмотности, слушали в пересказе приятелей истории о собственных похождениях. Киношники, воспевая справедливость Великого Уравнителя[23] и романтику «винчестера», просто продолжили намеченный еще до них маршрут, конкретно здесь никому никакой Америки не открыв…
Новоземельный фронтир от дикозападного отличается разве что бОльшей тяжеловооруженностью народа, ибо средний новоземельный фермер имеет в хозяйстве пулемет, а дробовику предпочитает автомат или дальнобойную винтовку. Само собой, автоматы здесь и у бандитов имеются; вот только чем выше плотность ответного огня, тем выше шанс нарваться на пулю даже у опытного стрелка. В долгосрочной перспективе теория вероятности получается не на стороне банд. Так что здешних романтиков с большой дороги закатали бы под суглинок еще быстрее и основательнее… если бы, массаракш, не постоянная подпитка человеческим ресурсом.
Вот и выходит, что бразильско-китайско-латинский контингент, можно сказать, запрограммирован орденскими «социальными стратегами» на то, чтобы стать этим ресурсом уже без заленточных автозаков, которые изрядно мозолят глаза сотрудникам самого Ордена из числа не посвященных в тонкости демографической политики их начальства по бандитскому сословию. Дальнейший процесс, мол, идет сам, можно не вмешиваться, и Орден остается традиционно белопушистым. С Бразилией и Китаем не сработало, а у Латинского Союза на сегодняшний момент просто нет иного выбора.
Формально латиносы мирно живут на Льяно-Боске, а бандиты просто сидят в горах южнее. Реально же – те обитатели Латинского Союза, которые хотят в жизни чего-то добиться, вынуждены либо идти к бандитам на поклон, либо пополнять их ряды. Вариант «объявить им всем войну и сшить вигвам из трофейных скальпов» годен только для Голливуда, в реальной жизни никакому герою-одиночке систему не поломать, а бандитос при всей своей видимой вольнице – это таки система, и с достаточно разветвленными связями. Причем связи у них, рупь за сто, существуют и с Латинским Союзом, но вот с кем конкретно и за что именно – об этом помалкивают и орденский путеводитель, и куда более подробный и правдивый «Новый мир».
Так что в этом раскладе более-менее понятно, чего добивается Орден своей бандитской демографией – сохранения статус-кво Новой Земли как «жестокого фронтира»; но вот ЗАЧЕМ оно ему, даже если спрашивать не об Ордене в целом, а об отдельных структурах в составе, – честно говоря, не вижу ни малейшего смысла…
Территория России, протекторат Русской Армии, г. Демидовск. Среда, 32/02/22 16:19
В гости Крук, как и договаривались, приходит к обеду, в начале второго. Вручает Саре букетик красно-розовых гвоздик и жестяную коробку шоколада «Roches Noires». К чаю, мол.
– Местное производство? – удивляется любимая, рассматривая подарок. С французским у нее примерно как у меня, то есть очень не, но на этикетке вверху слева крошечный синий прямоугольник с кружком из звезд – знак ЕС; вверху справа такой же крошечный красный, с тулузским крестом и звездой[24] – флажок Окситании; а внизу дата изготовления в новоземельном формате.
– Ага, оно самое, – подтверждает серб. – Вот, тут указано, «Cite de Carcassonne», сколько помню, это где-то за Тулузой, у отрогов Меридианного хребта. Врать не буду, сам такой шоколад не пробовал, но сестра хвалит. Иванка у меня с детства сладкоежка, вроде как разбирается. Утверждает, эти «Черные скалы» не хуже швейцарского «Линдта»; если вам это что-то говорит, отлично, потому как мне не очень.
На что я комментирую:
– О еде не надо разговаривать, ее надо есть.
И забираю шоколад на кухню, пока супруга устраивает гостю небольшую экскурсию по квартире.
– Вот здесь у нас Египетские покои, – доносится ее голос, интонации потомственной посетительницы Эрмитажа опознаются за километр, – в них библиотека, рабочий кабинет и просто комната отдыха. Из окна видно только старую лиственницу, сейчас темновато, зато в сухой сезон прекрасная защита от солнца…
«Имена» комнатам придумывала Сара. Ага, привет дамским романам о красивой жизни всякой высокой аристократии. Конечно, обстановку из тех романов в наших апартаментах никто и не пытался повторить, просто взяли обои с разным рисунком, ну и мебель подбирали по возможности «чтобы соответствовало». Кабинет-библиотеку «оформлял» как раз я, от Египта там – только песочный колер обоев с красно-коричневой полосой геометрического орнамента под потолком, каковой орнамент, если искоса приглядеться, вроде как смахивает на стилизованную троицу Великих пирамид. Приглядываться надо скорее всего после тринадцатой рюмки, причем не вишневки… Но раз моей любимой хочется, чтобы там был Египет, нет проблем, пусть будет. Можно даже на дверях повесить крупномасштабную карту Синайского полуострова, для полного соответствия.
Шоколадную жестянку убираю в буфет, возвращаюсь с кухни, приоткрываю дверь спальни, проверяю-прислушиваюсь. Нормально, Ярик спит, в стиле «вы себе там болтайте, а я пока отдохну».
Сара продолжает:
– А это Голубая гостиная. Обстановки, сам видишь, немного, тут у нас запланировано оборудовать детскую. Это, разумеется, не прямо сейчас; к концу года займемся, или в начале следующего сухого сезона – посмотрим, насколько самостоятельным будет расти человек.
– А здесь, – указываю я на спальню, – Дубовые покои, где этот самый человек сейчас и дрыхнет. Но вы вроде уже вчера познакомились; если захочешь оценить обстановку – после заглянешь, как проснется. Родная, мы обедать где сегодня будем, на кухне или как?
– Драган? – вопросительно поворачивается Сара к гостю.
– На кухне, конечно, чего мудрить, – отвечает Крук. – Там вроде и от спальни подальше, чтоб дитенка поменьше тревожить… погодите, совсем забыл. У меня ж и для него подарок припасен. Понимаю, что сильно на вырост, но уж что нашлось…
Добывает из сумки сверток, разворачивает и выкладывает на столик фигурки оловянных солдатиков. Сара, рассмеявшись, заявляет:
– Ну, пока ребенок до них дорастет, играться будет его папа.
Папа в детстве подобное действительно любил – покажите мне пацана, который подобным НЕ увлекается! – однако сейчас мой интерес к фигуркам начинается и заканчивается на «опознать, кого они изображают». Задача не из сложных, даже с учетом погрешности изготовителя. Пять фигурок, каждая «ростом» сантиметра четыре: снайпер, пулеметчик, два бойца прикрытия и командир-гранатометчик; почему командир? потому что только у него на груди обозначен бинокль. У лежащего стрелка винтовка с длинной трубкой оптики, долженствующая изображать «спрингфилд» в снайперской комплектации «эй-один»; у пулеметчика условный «бар» на ремне прикладом к бедру; у устремленного в рукопашную бойца прикрытия вполне себе штатный «гаранд» с длинным клинковым штыком, у второго, стоящего на колене, вскинутый к плечу карабин «эм-один» с секторным тридцатизарядным магазином – возможно даже, не стандартный карабин, а «штурмовая» версия «эм-два», которая умеет бить очередями, аки автомат; а у замершего посреди броска гранатометчика в левой руке «кольт», а в правой ребристое яйцо «лимонки», вернее, «ананаски», как именовали янкесы свой аналог нашей «феньки», какие-то отличия у них, может, и имеются, но я их не. В общем, сия оловянная группа представляет собой штурмовое отделение доблестной штатовской морской пехоты времен Второй мировой или, возможно, корейской.
Озвучиваю данный вывод Круку, но серб только пожимает плечами.
– Я из этих стволов в руках едва половину держал, тебе виднее.
Хм. А я сколько? Если так прикинуть, тоже половину, и наверное, ту же самую – «гаранд», карабин, ну и «кольт», разумеется.
Тут мое сокровище зовет на кухню:
– Эй, оружейники, кушать!
Разнообразия блюд не наблюдается: гороховый суп с копченостями, кабачковые блинчики и порезанное на ломтики кольцо молочной колбасы из гастрономчика на углу. Мало? Извините, не шестизвездочный ресторан. Зато вкусно. Сара, изображая во взгляде вековую скорбь избранного народа, вздыхает, мол, она у плиты так, просто кое в чем поднатаскалась, а вот бабушка ее – та действительно по кулинарной части мастерицей была… Хором заверяем, что кухарские таланты бабушки мы ни в коем разе не оспариваем, однако здесь и сейчас трудилась внучка, и результат этих трудов безусловно заслуживает наивысшей оценки. Предъявляю в порядке доказательства начисто вылизанную тарелку.
В заварничке уже настаивается чай, вернее, кипрей – настоящий чай в Новой Земле пока никто еще не вырастил, импорт дорогой, пользуемся травяными заменителями. Ничего, вполне недурственно, да и предки сколько лет чем-то подобным «чаевничали», китайский-то чай на Русь начали массово ввозить не то при Годунове, не то вовсе при Алексее Михайловиче… Крук, однако, вместо чая просит кофе – вот его в новом мире навалом, недорого, и говорят, очень высокого качества. По мне, отрава отравой, но раз человек хочет, почему нет. Сара тоже иногда употребляет кофеек, в буфете есть и зерна, и уже смолотый порошок; по науке, может, хранить такой и не полагается, мол, правильный – только «свежесмолотый», однако бесшумной кофемолки пока не изобрели, а трещать агрегатом на всю квартиру при спящем детеныше не есть рационально. Так что заварим гостю утренний порошок, полагаю, не обидится. Загружаю джезву и становлюсь к плите; любимая тем временем выставляет «десертные» чашки-блюдца, а мобилизованный ей в помощь серб сгружает грязную посуду в раковину.
К чаю у нас по программе окситанский шоколад, этот самый «Рош Нуар», а еще утренний батон из все того же гастрономчика, с вареньем. Варенье малиновое, из Белого Яра от тетушки Аллы – родной тетей она, собственно, приходится Соне, с нами ее родственные связи заметно сложнее, но это долгая история. Мы зовем именно так, да и отношение схожее. Одна большая мишпуха, и точка, массаракш.
Круку больше нравится хлеб с вареньем, а я отгружаю в рот кусочек черного шоколада. Терпкий, чуть вяжущий; правильный, никаких тебе добавок и наполнителей. Черные скалы, значит? кстати, забавно, а почему вообще название на французском, ежели производитель обретается в «стране Ок»[25]? Или по-окситански «черные скалы» будет так же, как и по-французски[26]? Задаю сей лингвистический вопрос вслух, однако и Сара, и Белич лишь плечами пожимают. А пес их знает, этих лягушатников…
Первую чашку мы допить не успеваем – из спальни доносится писк «все, я проснулся, вытаскивайте из люльки и общайтесь, я готов познавать мир дальше». Минут через десять всестороннего познания Ярик легким движением опрокидывает кружку с кофе – хорошо, успел остыть – и тут же влезает в коричневую жижу по уши. Доволен, слов нет. Сара забирает у меня детеныша и удаляется в ванную, а мы пока перебираемся в коридор.
– А теперь моя очередь экскурсоводом работать, – усмехаюсь я, сдвигаю створку шкафа и достаю с полки первый оружейный баул, мышасто-серый и заметно потертый. – Итак, показ личной огнестрельной коллекции начинаем с пулеметов. Ручник «мадсен» образца тысяча девятьсот третьего дробь, кажется, пятидесятого года, исходная версия была то ли под спрингфилдовский патрон, то ли под один из маузеровских, но потом ее переделали под триста восьмой калибр для бразильской полиции, заодно чуть укоротили ствол. Увидел, понимаешь, в орденском арсенале и не смог пройти мимо… Несмотря на солидный возраст, замечу, агрегат сей еще живой и даже рабочий.
Запустить лапы в антикварное железо Крук не торопится, но поглядывает с интересом.
– Следующий раздел, – убираю «мадсен» обратно в шкаф и достаю три сумки поновее, – автоматы и автоматические винтовки. – Расстегиваю первую, темно-оливкового колеру. – Бельгийская автоматическая винтовка «эф-эн фал» модель пятьдесят-шестьдесят три, десантная, выпущена в шестьдесят девятом году. Не новая стрелялка, как видишь, но вполне приличная. Взял трофеем по дороге с Базы в Порто-Франко, считай, на третий день пребывания в статусе мигранта, с тех пор и пользуюсь. – Передаю «фал» Беличу, серб отщелкивает складной приклад в боевое положение, примеряется, качает головой и возвращает винтовку мне. Что ж, может, ему и тяжеловата, а мне в самый раз. Убираю бельгийца в баул, вскрываю другой, темно-зеленый. – Здесь мы имеем довольно-таки редкий ствол – немецкий «штурмгевер» образца сорок четвертого года. Первый в мире массовый автомат, однако…
Крук удивленно вертит его в руках.
– Надо же. У нас за ленточкой они иногда попадались, даже стрелял разок, но твой же совершенно нулевый. Откуда в таком состоянии?
– Подарок одного хорошего человека, – честно отвечаю я, – подробности долго объяснять. А вот откуда взял его он – без понятия. Увижу, спрошу.
«Хороший человек» – это комиссар Рамирес, к которому мы по плану как раз завтра и выезжаем, так что увидеть и спросить вполне реально. Убираю «штурмгевер» в баул, заодно продемонстрировав пластиковую укупорку боеприпасов «семь-девяносто два курц». Как подарили, так я из него и не стрелял еще. И не собираюсь пока, для этого хватает других стволов, не столь раритетных.
Открываю третий баул, песчаного колера штатной повседневки всех орденских служащих.
– Ну, такие машинки тебе наверняка знакомы. – Наружу появляются два стандартных янкесовских автомата, длинная «эм-шестнадцать-а-два» и, чуть покороче, «эм-четыре». – Стволы почти свежие, хоть сразу в дело. – Там же в сумке дюжина полупрозрачных пластиковых рожков и несколько коробок натовской «пятерки».
Серб сдвигает затворную крышку «эм-четыре», одобрительно кивает – да, содержится в чистоте и порядке – и закрывает обратно.
– Ничего стрелялки. Воевать я бы, правда, предпочел с чем-то более выносливым.
Пожимаю плечами.
– Из этих я работал, и даже в бою – но, пожалуй, «войной» назвать ту историю трудно… Да, я тебя не слишком гружу?
Усмешка.
– В прошлой жизни был у меня друг, марки собирал. Вот он – грузил, тебе до него как куцему до зайца. Так что валяй дальше.
– Гут, тогда продолжаю… – Убираю сумку с американскими автоматами обратно в шкаф, достаю из специальных отделений у входной двери наши с Сарой «калаши». – Ну а это, собственно, наше вроде как служебное оружие от щедрот протектората, плюс у Соколовых провели легкий тюнинг.
Увидев на АКМе такой же приклад, как на «фале», Крук лишь хмыкает, ага, сразу видно, чей; а вот на «семьдесят четвертый» удивленно вскидывает бровь:
– Откуда это у нас на складах «тантал» взялся?
– Говорю же, тюнинг Соколовых. Было стандартное «весло», поменяли приклад, как у немецкого. Поляки, когда свой автомат делали, брали за образец его же.
Отправляю «калаши» на место и берусь за следующие сумки. Вот наша «уставная», в желто-зеленых камуфляжных пятнах.
– Идем дальше. Винтовки самозарядные и магазинные. – Расстегиваю молнию баула. – Американский карабин «эм-один», произведен компанией «Ай-Би-Эм»[27] в сорок третьем году, немного повоевал, прошел полный ремонт и далее лет пятьдесят лежал на складах резерва, пока не попал в орденские арсеналы, там я его жене в подарок и выкупил. Сперва-то Сара отнекивалась, но со временем машинку оценила и на стрельбище чаще появляется с ней, чем с автоматом…
– Добрая машинка, согласен, – отзывается Крук, – единственный минус – все ж таки слабоват у нее патрончик. Вот был бы карабин под «семерку», как СКС…
– Ну, если бы у бабушки было сам знаешь что, она была бы дедушкой, – отвечаю я и достаю из баула следующий агрегат. – «Винчестер» ковбойский, а вернее, его клон из староземельной Бразилии, «росси-девяносто два». – Аккуратный граненый ствол, рабочая потертость ложи светлого ореха, у основания подствольного магазина выгравировано».357 MAGNUM». – Вместо триста пятьдесят седьмого калибра я обычно тридцать восьмой пользую, на сто метров все равно, а дальше из него так и так не шибко. Соколов, сволочь такая, сунул мне этот карабин прямо в руки, мол, посмотри какую цацку принесли на комиссию, а я и выпустить не могу, пришлось купить…
Белич смеется.
– Бывает. Ничего, взял оружие по нормальной цене – считай, сделал долгосрочную инвестицию; железо спокойно себе лежит и кушать не просит, а если вдруг потребуется, его всегда можно продать.
– Да я, массаракш, жене примерно так и сказал. А она смеется и обзывает оружейным маньяком… – Закрываю «полигонный» баул и достаю еще один. – Ну, а тут снова коллекционные раритеты. Этот вот по случаю достался, – карабин из тех, что когда-то именовали «кавалерийскими», – китайский «ханьянь-восемьдесят восемь», клон старой немецкой винтовки, когда выпущен – тут, может, и обозначено, только я в иероглифах ни хрена не разбираюсь. Видно, что пострелял агрегат изрядно, а здесь или за ленточкой, кто ж его знает…
Серб задумчиво рассматривает выпирающий неотъемный магазин.
– Так это исходно кто был, «маузер» или «маннлихер»?
– Если ты про оригинал, то по паспорту назывался он «комиссионная винтовка образца тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года». Сборная конструкция, у Маннлихера там взяли магазин, у братьев Маузер еще что-то. Потом уже, когда кайзеровская армия перешла на маузеровские «девяносто восьмые», старые «комиссионки» переделали под обычную обойму.
– Век живи, век учись.
Крук возвращает мне карабин, а я добываю из баула последний ствол.
– И наконец, японская пехотная винтовка «арисака-тридцать восемь», год выпуска тоже хрен разберешь. Досталась в куче общих трофеев, остальное почти все продали, а ее я себе оставил. Три месяца назад старушка еще была живая, последнюю обойму расстрелял, теперь жду пока из-за ленточки прибудет заказанная коробка. У нас в Демидовске, естественно, японскую «шестерку» можно даже не искать…
– Только у нас? – усмехается Белич. – Это тебе к «Фьокки» надо.
– Фьокки?
– Итальянская контора, которая под заказ выпускает любые боеприпасы, хоть три раза антикварные. Цена негуманная, но работают вроде качественно. Да у тебя ж вон была ихняя упаковка патронов для «штурмгевера».
– А. Я думал, они «Фиоччи» зовутся.
– Неправильно думал. Уж поверь человеку, который говорит на трех итальянских диалектах.
– Верю, верю. – Убираю винтовки в шкаф и достаю последнюю сумку, а вернее, кофр с несколькими отделениями. – Здесь имеем раздел последний, короткоствольное оружие. Мой «баллестр» ты уже видел, – хлопаю себя по кобуре, – на свадьбу подарили вместе с ЛЦУ, зеленый лазер и все дела. А до того основным стволом у меня был вот этот «кольт», – достаю из кофра, – взял трофеем там же, где и «фал», агрегат хотя и выпуска шестидесятого года, но вполне еще рабочий.
Крук кивает: знаю такие, мол. Ну, еще бы.
– У Сары рабочим стволом десятизарядный «йерихо», компакт, сорокового калибра.
– А не слишком? Отдача для компакта великовата.
– Я б тоже усомнился, но ей подходит. Проверяли. И в деле тоже.
– Тогда молчу, – разводит руками серб.
– Ну и ладно. Дальше у нас имеются вот такие вот раритеты: шведская «хускварна-ноль семь», выпуска тридцать шестого года, – демонстрирую сей лицензионный клон браунинговской конструкции, – по механике пистолет вроде живой, однако патронов у меня нет, «девять-лонг» хрен где найдешь.
– «Фьокки» в помощь.
– Да я уж понял. Включу в следующий заказ… Ну а такого ветерана ты, конечно же, видел, – аккуратно извлекаю из древней кобуры желтой кожи такой же древний «люгер». – Кайзеровский пехотный «пэ-ноль восемь» выпуска пятнадцатого года, но явно после нескольких ремонтов, там внутри половину деталей заменили. Случайный трофей; проверил, что стреляет, ну и оставил себе.
– И насколько точно стреляет?
Пожимаю плечами:
– А шут его знает, с чем сравнивать. Всяко точнее меня. – Пистолет вместе с кобурой отправляю на место и открываю последнее отделение кофра. – Ну а тут обитают карманнички, раритеты не раритеты, однако модели тоже исторические. Зейдлевский «маузер ха-эс-це», в войну такой использовали люфтваффе, но этот конкретный ствол – коммерческий выпуск семидесятого года под «девять-курц»; состояние в норме, стреляет прилично. Не покупал, честно подарили.
Обстоятельства подарка и имя дарительницы лучше опустить. Табличку «за бдительность» я на рукоятку розового дерева так заказывать и не стал, во избежание.
– Ну и последний пистолет, еще одно наследие Второй мировой – вот, «зауэр-тридцать восемь» выпуска сорок четвертого года. Не знаю уж, для вермахта или СС, тут не обозначено, и хорошо, что не обозначено, пусть оно хоть дважды трофей, а ствол со свастикой я бы в коллекции держать не стал.
– Генетическая память? – понимающе кивает Крук.
– Она самая… Вот такой вот коллекционный арсенальчик, теперь ты видел все.
На самом деле не совсем все, в личной коллекции имеют место быть еще два «экспоната» – а именно, короткоствольный револьвер «таурус-восемьдесят пять» у меня и дерринджер у Сары, оба тридцать восьмого калибра. Однако они у нас идут в скрытом ношении, «оружием последнего шанса», а о таковом по определению чем меньше народу знает, тем надежнее. Лично я своим без преувеличения спасался раза три минимум…
Еще раз провожу рукой по «пистолетному» кофру, прежде чем убрать в шкаф и его.
– И как тебе?
Серб усмехается.
– Арсенал в целом неплохой. Бывают и побольше, а у стрелков-профи так и существенно побольше. Но если говорить о нем как о коллекции, тут есть другие странности.
– То есть?
– Коллекция, говорю, странная. Сплошная Европа да Америка, а русского оружия – только то, что тебе выдали в протекторате.
– Твоя правда, – вынужден признать я. – Просто сам посуди: «калаши» есть, ПКМ не для города, «горюнов» с «максимом» тем более; «мосинку» и «макара» не люблю, «драгуновка» не по моим умениям, а «светка» имеется у деда Яра, висит над камином на почетном месте и когда-нибудь все равно перейдет ко мне. Надеюсь, это «когда-нибудь» будет не раньше, чем лет через двадцать.
– Да при чем тут «любовь», «город», и «умения», коллекция ведь?
– Бесполезных железок держать не хочу, это оружие. Которое, случись нужда, в две минуты приводится к бою. Поэтому и стараюсь, чтоб было хоть по паре магазинов на ствол даже из раритетных.
Крук кивает.
– Ну, такое хотя бы решаемо. Но еще из русских стволов ты забыл про СКС, опять же взять заслуженные военные модели – ППШ и ППС, «дегтярь», ТТ. И всякие там специзделия, ПСМ хотя бы.
– Стариков я не забыл, просто за гроши, пусть и бэушные, не попались, а полную цену платить – жаба давит, для дела-то имеются стволы получше… Что до специзделий, пускай их пользуют те, кому положено по службе, им со склада спецбоеприпас выдают, какого и в магазинах не водится, и «Фьокки» твои не производят. Те же «девятку» или «вал» я бы, может, в коллекцию прихватил, действительно интересные образцы – но в продаже таких нет, а с трофеями как-то не повезло.
– Еще как повезло: противник, которому хватает квалификации работать с «валом» или «винторезом», скорее сам затрофеит тебя, – без тени улыбки замечает Крук. – С таким лучше не шутковать… Ладно, проехали. И что из этой своей коллекции ты собираешься взять в дорогу?
– Да как обычно, – пожимаю плечами, – «фал» и возьму. Привычнее. Опять же могу работать не на триста, как с «калашом», а на все пятьсот…
– На пятьсот – это разве что в тире.
Спорить не собираюсь: на стрельбище проще, факт, но когда приперло, я и в бою валил противников за полкилометра. Не с первого выстрела, само собой, и обычно очередями – так на снайпера никогда не претендовал.
– Опять же «калаш» надежнее, – добавляет Белич. – Даже не новый вроде твоего, снайперской точности может уже не дать, но и клина не словит. На стрельбище по барабану, а в бою сам понимаешь.
Массаракш, ох уж мне эти ревнители несокрушимой дубовости «лучшего автомата всех времен и народов». Чес-слово, изделие Сэва и Вервье воевало в условиях не менее жестких (тех же самых, как правило, только на другой стороне), и в руках не более квалифицированных. Серьезных нареканий не имелось, за вычетом разве что случая израильтян в песках Негева, но судя по тому, что в той же самой пустыне у них теперь замечательно служат куда более капризные «эм-шестнадцать» – затыки были с газовым регулятором и смазкой. Полный дубль жалоб красноармейцев на «светку» в финскую войну, только с пылью вместо морозов…
– Кому надежнее, тот пусть с ним и бегает. А я предпочитаю бельгийца.
– Как знаешь, – закругляет серб сей бесперспективный спор. – Тебе, если что, воевать….
Мне, мне. И уже воевал. Не хочу, но коли придется – «фал» железно не подведет.
– Эй, оружейники, – доносится из Голубой гостиной голос Сары, – если в коридоре закончили, идите сюда.
– Вя-а, – согласно пищит детеныш.
Крук проходит в комнату, я останавливаюсь на пороге и любуюсь. Мои сокровища, оба два, валяются на толстом войлочном ковре пузом вниз; Ярик как раз сцапал подвинутую к нему красную погремушку и сосредоточенно медитирует на синюю, вероятно, отрабатывает на ней телекинез. Ибо рукой не может дотянуться каких-то жалких пяти сантиметров…
