Карлос Руис Сафон
Лабиринт призраков
– Но…
– Возвращались не все. Алисия выяснила, что в штате работников гаража числился человек, выделявшийся на общем фоне. Он осиротел во время войны, как и она сама. Звали его Кимет. У него было детское лицо и хорошие манеры, что подкупало вдовушек, мечтавших усыновить его и забрать к себе домой. Кимет оказался одаренным учеником и уже хорошо разбирался в тонкостях ритуального искусства. Он занимался коллекционированием, что и привлекло к нему внимание. В ящике письменного стола хранил альбом с фотографиями фарфоровых кукол. Кимет признавался, что хочет жениться, создать семью и подыскивает подходящую женщину, чистую и непорочную душой и телом.
– Симулякр?
– Скорее приманка. Алисия принялась следить за ним каждую ночь и вскоре убедилась в справедливости своих подозрений. Падшие девушки прибегали к Кимету прятаться, и если они ростом, цветом кожи, внешностью и телосложением соответствовали определенным параметрам, то он даже не заговаривал о греховной оплате. Помолившись вместе с ними, Кимет обещал, что с его помощью и при покровительстве Девы Марии их не найдут. Говорил, что самым надежным укрытием является гроб. Мол, никто, в том числе и полиция, не осмелится открыть саркофаг, чтобы проверить его содержимое. Девушки, очарованные детским личиком и милыми манерами Кимета, послушно укладывались в домовину и улыбались ему, когда он задвигал крышку, запечатывая их внутри. Дождавшись, когда жертвы задохнутся, Кимет раздевал их, брил лобок, мыл с головы до ног, выпускал кровь и шприцем закачивал в сердце бальзамирующую жидкость, которая распространялась по всему телу. Как только девушки обретали новую жизнь, превратившись в восковые куклы, он гримировал их и обряжал в белое. Алисия установила также, что одежда, которая была на погибших, приобреталась на месте, в двухстах метрах от гаража, в свадебном салоне на кольцевой дороге Сан-Педро. Один из продавцов вспомнил, что Кимет частенько наведывался к ним.
– Небольшое приданое.
– Кимет проводил с трупами пару ночей, изображая подобие семейной жизни, если можно так выразиться, пока тела не начинали издавать запах сгнивших цветов. И позднее, на рассвете, когда улицы еще пустынны, увозил их к новой вечной жизни в одном из катафалков и режиссировал их появление на сцене.
– Святая Богородица… Такое могло произойти только в Барселоне!
– Алисия сумела распутать клубок как раз вовремя, чтобы вызволить из гроба девушку, которой была уготована участь восьмой жертвы Кимета.
– Известно, почему он так поступал?
– По сведениям Алисии, в детстве Кимет просидел целую неделю взаперти рядом с телом матери в квартире на улице Кадена, пока соседи не забеспокоились, почувствовав запах. Кажется, его мать покончила с собой, приняв яд, когда узнала, что муж бросил ее. Данные неподтвержденные, поскольку Кимет, к сожалению, свел счеты с жизнью в первую ночь после заключения в тюрьму Кампо-де-ла-Бота. Но сначала на стене камеры он написал завещание. Пожелал, чтобы его тело обрили, вымыли, набальзамировали и, положив в стеклянный гроб в белой одежде, выставили бессрочно вместе с одной из восковых невест в витрине крупнейшего универмага «Сигло». Вроде бы его мать служила там продавщицей. Однако, поминая черта, сеньорита Грис должна уже скоро прибыть. Глоточек бренди, чтобы сгладить неприятное послевкусие от рассказа?
– И последнее, Леандро. Я хочу, чтобы с вашим агентом работал один из моих сотрудников. Мне не нужно еще одно бесследное исчезновение, как в случае с Ломаной.
– Думаю, это будет ошибкой. У нас свои методы.
– Решение не обсуждается. И Альтеа согласен со мной.
– При всем уважении…
– Леандро, Альтеа уже хотел поручить дело Эндайа.
– Еще одна ошибка.
– Не спорю. Именно поэтому я убедил его в настоящий момент дать мне возможность действовать так, как считаю нужным. Но при условии, что мой человек присмотрит за вашим оперативником. Или так, или придется иметь дело с Эндайа.
– Ясно. Кого вы предлагаете?
– Варгаса.
– По-моему, он ушел в отставку.
– Лишь формально.
– Это наказание?
– Для вашего агента?
– Для Варгаса.
– Скорее последний шанс.
4
«Паккард» обогнул площадь Нептуна, которую затопило больше обычного, и выехал на улицу Сан-Иеронимо, направляясь к большому белому дворцу во французском стиле – отелю «Палас». Машина остановилась у главного входа, и швейцар с зонтиками наготове приблизился, чтобы открыть заднюю дверцу салона. Оба агента Социальной бригады повернулись как по команде и посмотрели на свою пассажирку с угрозой и мольбой во взоре.
– Не выкинете никакого фокуса, если мы высадим вас здесь, или вас нужно тащить волоком, чтобы не сбежали?
– Не беспокойтесь. Я вас не подведу.
– Честное слово?
Алисия кивнула. В плохие дни сесть или выйти из машины для нее являлось нелегкой задачей, но ей не хотелось выглядеть в глазах этой парочки большей развалиной, чем она была. Пришлось с улыбкой давиться болью, пронзившей бедро, когда Алисия вставала. Швейцар проводил молодую женщину до дверей, раскрыв над головой зонт, чтобы защитить от дождя. Армия консьержей и камердинеров будто только и ждала ее, чтобы провести через холл к месту встречи. Увидев два пролета лестницы, которые ей предстояло преодолеть, чтобы попасть из холла в огромную столовую, Алисия пожалела, что отказалась от трости. Она достала бонбоньерку, которую носила в сумочке, и проглотила пилюлю. Сделав глубокий вдох, начала подниматься.
Через две минуты, оставив позади несколько десятков ступеней, Алисия остановилась в дверях обеденного зала, чтобы перевести дыхание. Сопровождавший ее консьерж обратил внимание, что ее лоб подернулся испариной. Алисия сдержанно улыбнулась:
– Думаю, дальше я справлюсь сама, если не возражаете.
– Конечно. Как пожелает сеньорита.
Консьерж деликатно удалился, но Алисии не было необходимости поворачивать голову, чтобы удостовериться, что он внимательно наблюдает за ней и не спустит с нее глаз, пока она не войдет в зал. Она вытерла лоб носовым платком и оценила обстановку.
Из глубины салона доносились приглушенные голоса и позвякивание ложечки, медленно двигавшейся по кругу в фарфоровой чашке. Обеденный зал «Паласа» простирался перед ней зачарованным царством танцующих бликов, сочившихся из-под огромного витражного купола, орошаемого дождем. Это сооружение всегда напоминало Алисии исполинскую стеклянную иву, парившую в воздухе, украшенную соцветиями розеток, позаимствованных из сотен соборов во имя Belle Époque[17]. Леандро нельзя было упрекнуть в отсутствии вкуса.
Из множества столиков под разноцветным стеклянным колоколом занят был лишь один. За ним расположились двое, их проворно обслуживали с полдюжины официантов, державшихся на достаточном расстоянии, не позволявшем подслушать разговор, но и не мешавшем читать язык жестов и мимики, чтобы мгновенно выполнить любое пожелание. Все же «Палас» являлся первоклассным отелем в отличие от «Испании», временного пристанища Алисии. Апологет буржуазных привычек, Леандро тут жил и работал. В буквальном смысле. В течение многих лет он занимал апартаменты под номером 814 и любил вести деловые переговоры в этой столовой, интерьеры которой, как подозревала Алисия, давали ему возможность тешиться приятной иллюзией, будто он живет в Париже Пруста, а не в Испании Франко.
Она сосредоточилась на сотрапезниках. Леандро Монтальво сидел, как всегда, лицом к двери. Среднего роста, он имел вид обеспеченного бухгалтера с изнеженным и пухлым телом. От мира Леандро отгородился очками в роговой оправе, они были ему велики и служили для того, чтобы спрятать глаза, острые, как кинжалы. Они разрушали образ благодушного и приветливого человека, который создавала его внешность провинциального клерка, поклонника сарсуэлы[18], служащего банка, любителя побродить по музеям после окончания рабочего дня. «Милейший Леандро».
С ним рядом с рюмкой бренди сидел тип с напомаженными волосами и усиками, в костюме английского покроя, который совершенно не сочетался с внешностью неотесанного деревенщины, уроженца плоскогорья. Лицо его показалось Алисии знакомым. Одна из персон, часто мелькавших в газетах, ветеран постановочных фотографий, где непременно присутствовали флаг с черным одноглавым орлом и картина, образец неувядаемого иппического жанра[19]. Генеральный секретарь какой-то серьезной конторы.
Леандро вскинул голову, заулыбался ей издалека и фамильярно поманил к себе жестом, каким привычно подзывают ребенка или собачку. Алисия неторопливо продефилировала по залу, прилагая титанические усилия, чтобы не захромать, за что была наказана обжигающей болью в боку. По дороге она вычислила спрятавшихся в тени, в глубине салона, двух министерских охранников, вооруженных и неподвижных. Замершие в ожидании.
– Алисия, рад, что ты сумела найти свободную минутку в своем расписании, чтобы выпить с нами чашечку кофе. Признайся, ты позавтракала?
Она даже не успела ответить. Леандро приподнял брови, двое официантов покинули пост у стены и принялись расставлять перед ней приборы. Пока они наливали в бокал свежевыжатый апельсиновый сок, Алисия чувствовала на себе хищный взгляд кречета, будто поджаривавший ее на медленном огне. Для нее не составило труда взглянуть на себя его глазами. Большинству людей, включая профессиональных наблюдателей, свойственно путать понятия «смотреть» и «видеть». И почти всегда они обращают внимание на очевидные, поверхностные детали, мелочи, лишь помогающие завуалировать суть. Леандро любил повторять, что исчезнуть на глазах противника – искусство, которому можно учиться всю жизнь.
Алисия знала свое лицо, не имевшее возраста, худощавое и пластичное, лишь слегка тронутое штрихами тени и цвета. На работе она всегда принимала тот образ, какой было необходимо воплотить для осуществления замыслов Леандро, в русле задуманных им интриг и махинаций. Она могла стать тенью или светом, частью пейзажа или действующим лицом, в зависимости от либретто. В дни отдыха словно растворялась, погружаясь в состояние, которое Леандро называл «прозрачной тьмой». У Алисии были темные волосы и бледная кожа, созданная для холодного северного солнца и салонных интерьеров. Зеленые глаза сверкали в темноте и становились колючими, как булавки, заставляя забыть о фигуре, хоть и хрупкой, но которую было трудно обойти вниманием. По этой причине Алисии в случае необходимости приходилось выряжаться в мешковатую одежду, чтобы не привлекать на улице лишних взглядов, брошенных украдкой. Однако в обществе ее появление неизменно вызывало повышенный интерес, нагнетая атмосферу и пробуждая, по мнению Леандро, беспокойное чувство. Эту свою особенность наставник рекомендовал Алисии маскировать как можно тщательнее: «Ты ночное создание, но мы вынуждены прятаться, стараясь сделаться незаметными при свете дня».
– Алисия, позволь познакомить тебя с достопочтенным сеньором доном Мануэлем Хилем де Партера, директором Генерального корпуса полиции.
– Для меня большая честь, ваше превосходительство, – любезно произнесла Алисия, протянув руку, которую высокий чин не принял, словно опасаясь, что она его укусит.
Хиль де Партера смотрел на нее с задумчивым выражением, будто до сих пор не мог решить, кто она: барышня с порочными наклонностями или неизвестный науке экземпляр, и он не представлял, как его классифицировать.
– Сеньор директор счел возможным попросить нас применить профессиональные навыки для решения проблемы весьма деликатного свойства, которая потребует высокой степени такта и усердия.
– Несомненно, – пропела Алисия ангельским тоном послушной девочки, получив легкий пинок под столом от Леандро. – Мы в вашем распоряжении и готовы сделать все, что в наших силах.
Хиль де Партера, еще не приняв окончательного решения, по-прежнему глядел на Алисию со смесью недоверия и вожделения – ее близость обычно воспламеняла мужчин определенного возраста. Эту мистическую притягательность Леандро называл ароматической аурой тела, или же побочным эффектом внешнего облика. С его точки зрения, привлекательность являлась обоюдоострым оружием, которым Алисия пока не научилась пользоваться в совершенстве. Но в данном случае, в свете явной неловкости, какую Хиль де Партера испытывал в ее присутствии, Алисия решила, что удар пришелся точно в цель. «И это настоящая причина его враждебности», – подумала она.
– Вам известно что-нибудь об охоте, сеньорита Грис? – спросил он.
Алисия помедлила с ответом, посмотрев на своего наставника в поисках подсказки.
– Алисия преимущественно городское создание, – вмешался Леандро.
– На охоте человек многому может научиться, – предложил директор. – Я имел честь несколько раз охотиться вместе с его превосходительством генералиссимусом. Он объяснил мне основное правило, заключающееся в том, что охотник обязан полагаться только на себя.
Алисия заинтересованно кивала, будто он рассказывал нечто невероятно увлекательное. Тем временем Леандро намазал джемом ломтик поджаренного хлеба и протянул ей. Она взяла его не глядя. Директор, словно оседлав любимого конька, говорил:
– Охотник должен понимать, что в решающий момент добыча и охотник находятся в одинаковых условиях. Настоящая охота – дуэль равных. Невозможно предугадать, какая роль кому уготована в итоге, пока не пролилась кровь.
Он замолчал и выдержал театральную паузу, давая понять, что все сказанное требует глубокого осмысления. Алисия придала лицу почтительное выражение.
– Это тоже относится к основным принципам генералиссимуса?
Леандро предостерегающе наступил ей на ногу под столом.
– Скажу откровенно, девушка, вы мне не нравитесь. Мне не нравится все, что я о вас слышал. Ваш тон и тот факт, что вы вообразили, будто можете заставить меня ждать вас полдня, словно ваше время дороже моего. Мне не нравится, как вы смотрите, и особенно ваша ироническая манера разговаривать с теми, кто выше вас по статусу. Больше всего на свете меня возмущают люди, которые забывают свое место. А еще больше – необходимость им об этом напоминать.
Алисия смиренно потупилась. В одно мгновение температура в зале, казалось, понизилась на десять градусов.
– Простите меня, сеньор директор, если…
– Не перебивайте. Я веду с вами беседу лишь потому, что питаю глубокое доверие к вашему начальнику, который по непостижимой для меня причине решил поручить это дело вам. Я вынужден примириться с его выбором, но не обольщайтесь – с этой минуты вы отчитываетесь передо мной, а я не обладаю ни терпением, ни великодушием присутствующего здесь сеньора Монтальво.
Хиль де Партера смотрел на Алисию в упор. У него были черные глаза, роговицу покрывала сеточка красных капилляров, готовых взорваться от избытка крови. Она представила, как он в шляпе с пером и в ботфортах лобызает королевскую задницу главы государства на охоте, где отцы отечества избивают дичь, которую эскадрон егерей загоняет им под выстрелы. После, пропахшие порохом и вымазанные кровью домашней птицы, чувствуют себя настоящими самцами и непобедимыми завоевателями, к вящей славе Господа и отчизны.
– Уверен, Алисия не хотела вас обидеть, друг мой, – произнес Леандро, наверняка наслаждавшийся драматургией сцены.
Алисия подтвердила слова шефа, кивнув с покаянным видом.
– Необходимо подчеркнуть, что сведения, которыми я намерен поделиться, сугубо конфиденциальны, и во всех отношениях было бы лучше, если бы наш разговор вообще не состоялся. Есть возражения по этому или другим пунктам, Грис?
– Никаких, сеньор директор.
– Хорошо, тогда сделайте одолжение, съешьте быстро свой гренок, и перейдем к сути дела.
5
– Что вы знаете о доне Маурисио Вальсе?
– Речь о министре?
Алисии понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить и обобщить массу фактов и образов, всплывших в памяти, в связи с долгой карьерой Маурисио Вальса. Его деятельность получила широкое освещение в прессе. Вид он имел надменный и чванливый, снимался на фотографиях с наилучшего ракурса и в рафинированном окружении, охотно принимал почести и изрекал истины, купаясь в аплодисментах и обожании придворной клаки. Канонизированный при жизни, возведенный в ранг небожителей благодаря собственным усилиям и поддержке самопровозглашенных интеллектуалов страны, Маурисио Вальс являлся воплощением на грешной земле идеального образа испанского просветителя, рыцаря искусств и философской мысли. Его безмерно прославляли и осыпали наградами. Министру Вальсу, назначенному – без тени иронии – символом культурной и политической элиты страны, потакала пресса и весь официоз страны. На выступлениях, проходивших на самых прославленных подмостках Мадрида, всегда присутствовали избранные, лучшие из лучших. Его дидактические статьи в прессе, посвященные актуальным проблемам, воспринимались как догматы веры. Газетчики, евшие у него с рук, заходились в восторге. Нечастые литературные концерты, включавшие стихи и монологи из его знаменитых театральных постановок, разыгранные дуэтом с великими актерами национальной сцены, собирали аншлаги. Литературные произведения признавались шедеврами, а имя было причислено к сонму величайших мастеров. Маурисио Вальс, светоч разума Кельтиберии, осчастлививший мир своим появлением.
– Нам известно, что печатали газеты, – подал реплику Леандро. – Что, откровенно говоря, с учетом места и времени, существенно меньше обычного.
– Скорее ничего, – поддержал его Хиль де Партера. – Наверное, вы обратили внимание, сеньорита, что с ноября 1956 года, то есть более трех лет, Маурисио Вальс, министр Национального образования – или культуры, как он сам предпочитал говорить, – и, если позволите, любимчик испанской прессы практически исчез из поля зрения публики и не появлялся ни на одном официальном мероприятии.
– Теперь, когда вы указали на данный факт, сеньор директор…
Леандро повернулся к Алисии и, переглянувшись с Хилем де Партера, повел речь издалека:
– Очевидно, не случайно и не по собственной воле сеньор министр обделил нас, лишив возможности наслаждаться его тонким умом и обширнейшей эрудицией.
– Вижу, у вас был случай перемолвиться с ним, Леандро, – заметил Хиль де Партера.
– Имел такую честь довольно давно, хотя и весьма коротко, когда я жил в Барселоне. Великий человек, кому лучше всех удалось личным примером доказать важность и высокое предназначение интеллектуальной части общества.
– Не сомневаюсь, что министр полностью согласился бы с вами.
Леандро учтиво улыбнулся и, прежде чем продолжить, снова сосредоточил взгляд на Алисии.
– К сожалению, дело, ради которого мы сегодня собрались, не имеет отношения к выдающимся способностям нашего уважаемого министра и его на зависть здоровому эго. С разрешения его превосходительства, здесь присутствующего, я нахожу уместным пояснить, о чем в дальнейшем пойдет речь. Дело в том, что причиной, заставившей дона Маурисио Вальса сторониться общественной сферы в последние годы, стало предположение, будто существует, причем уже давно, заговор с целью лишить министра жизни.
Алисия вскинула брови и переглянулась с Леандро.
– В поддержку следствию, открытому Генеральным корпусом полиции, а также по просьбе друзей из кабинета министров наше подразделение выделило сотрудника для помощи в расследовании. Хотя официально мы не участвуем в дознании и, по большому счету, подробности нам неизвестны, – добавил Леандро.
Алисия прикусила губу. В глазах шефа она ясно прочитала, что очередь вопросов пока не наступила.
– Наш оперативник по причинам нам пока непонятным прервал связь и пропал в неизвестном направлении недели две назад, – продолжил Леандро. – Я говорю это для того, чтобы описать предысторию проблемы, в решении которой его превосходительство любезно попросил нас посодействовать.
Леандро взглянул на ветерана полиции и жестом передал ему слово. Хиль де Партера, помрачнев, откашлялся:
– То, что я расскажу, сугубо конфиденциальная информация, она не должна выйти за пределы этих стен.
Алисия и Леандро кивнули.
– Ваш шеф уже упоминал, что 2 ноября 1956 года министр Вальс во время торжественной церемонии в его честь в Обществе изящных искусств в Мадриде стал объектом неудавшегося покушения, судя по всему, далеко не первого. Происшествие не попало в прессу, поскольку огласке воспротивились как в правительстве, так и лично Вальс, не желавший беспокоить семью и коллег. Тогда же было начато расследование, оно продолжается до сих пор. Несмотря на усилия Генерального корпуса полиции и специального подразделения гражданской гвардии, так и не удалось выяснить обстоятельства, сопутствовавшие как этому последнему покушению, так и предшествующим, которые могли иметь место ранее, до привлечения полиции. Естественно, с той поры была усилена охрана министра и приняты меры безопасности, а также отменили все его публичные выступления до издания нового приказа.
– Что обнаружило следствие за это время? – спросила Алисия.
– Расследование сосредоточилось на анонимках. Они начали поступать дону Маурисио давно, однако до поры до времени он не придавал им большого значения. Вскоре после провалившегося покушения министр известил полицию о существовании писем угрожающего содержания, которые он получал несколько лет. Следствие сразу установило, что письма, вероятно, посылал некий Себастьян Сальгадо, вор и убийца, отбывавший наказание в тюрьме Монтжуик в Барселоне. Освободился он примерно два года назад. Как вам известно, министр Вальс был комендантом этого исправительного учреждения, когда только начал служить государству. А точнее, с 1939 по 1944 год.
– Почему министр раньше не сообщил в полицию об анонимках? – поинтересовалась Алисия.
– Как я уже сказал, министр уверял, что не придавал им особого значения. Правда, признал, что ему, наверное, следовало бы это сделать. По его словам, содержание писем было настолько странным, что он толком не понял их смысла.
– В чем конкретно выражались так называемые угрозы?
– В весьма туманных выражениях. В письмах автор заявлял, что «правду» не утаить, и близится «час возмездия» для «детей смерти». И сообщалось, что «он» – как мы поняли, автор – ждет «у входа в лабиринт».
– Лабиринт?
– Повторю: послания весьма загадочны. Вероятно, они намекают на некие обстоятельства, известные только Вальсу и тому, кто их писал. Хотя министр тоже не сумел дать им приемлемого истолкования. Может, их сочинял безумец. Данную версию тоже нельзя исключить.
– Себастьян Сальгадо уже сидел за решеткой, когда Вальс стал комендантом крепости?
– Да. Мы изучили досье Сальгадо. Он поступил в тюрьму в 1939 году, вскоре после назначения дона Маурисио Вальса комендантом. Из показаний министра следует, что он смутно помнил этого заключенного как склочного типа, что подкрепляло нашу версию: наверное, Сальгадо посылал письма.
– Когда он вышел на свободу?
– Два года назад. Очевидно, что по времени данный факт не соотносится ни с датой покушения на убийство в Обществе изящных искусств, ни с более ранними попытками. Или Сальгадо имел сообщника на свободе, или же кто-то использовал его как наживку, чтобы запутать следы. Последняя версия представляется более правдоподобной, получив подтверждение в ходе следствия. Как видно из материалов досье, которое я вам передам позднее, все письма посылались министру из почтового отделения в Пуэбло-Секо в Барселоне, куда обычно привозят корреспонденцию арестантов из тюрьмы Монтжуик.
– Как определить, какие письма, отправленные из этого отделения, попали туда из тюрьмы, а какие нет? – спросила Алисия.
– У писем, доставленных из крепости, на конверте имеется штамп. Его ставят в порядке регистрации в тюремной канцелярии, прежде чем сложить почту в мешок.
– Разве корреспонденцию заключенных не проверяют? – удивилась она.
– Теоретически – да. Но на практике, как нам подтвердили сами служащие, проверка осуществляется выборочно. В любом случае, никто не вспомнил писем с угрозами в адрес министра. Однако, учитывая туманный, невразумительный слог, использованный автором, вероятно, тюремные цензоры просто не увидели в них ничего особенного.
– Допустим, на свободе у Сальгадо находились один или несколько сообщников. Могло ли случиться так, что они передавали ему письма, чтобы он отправлял их из тюрьмы?
– Да. Сальгадо имел право принимать одного посетителя в месяц. Однако подобная схема абсолютно лишена смысла. Намного проще было посылать письма обычной почтой, не подвергаясь риску, что тюремные цензоры вдруг обратят на них внимание, – объяснил Хиль де Партера.
– Если только не ставилась цель создать впечатление, будто письма писали из тюрьмы, – возразила Алисия.
Хиль де Партера кивнул.
– Кое-что мне непонятно, – проговорила Алисия. – Поскольку Сальгадо просидел так долго в тюрьме и вышел всего пару лет назад, можно сделать вывод, что он был осужден на максимальный срок в тридцать лет. Как он очутился на свободе?
– Никто этого не понимает. По приговору Себастьяну Сальгадо полагалось отбывать по меньшей мере еще десять лет срока, но неожиданно он получил экстраординарное помилование, подписанное главой государства, который смягчил наказание. Более того. Процедура помилования осуществлялась по представлению и при активном содействии министра Вальса.
От изумления Алисия фыркнула. Хиль де Партера посмотрел на нее с осуждением.
– Для чего это понадобилось Вальсу? – спросил Леандро, поспешив ей на выручку.
– Вопреки нашему совету и ссылаясь на то, что расследование не принесло ожидаемых плодов, министр рассудил, что освобождение Сальгадо поспособствует установлению личности и местонахождения лица или нескольких лиц, виновных в составлении писем с угрозами и, вероятно, покушавшихся на его жизнь.
– Ваше превосходительство излагает версию, целиком построенную на предположениях… – заметила Алисия.
– В этой истории не ясно все, – отрезал Хиль де Партера. – Что вовсе не означает, что мы подвергаем или можем подвергнуть сомнению слова обсуждаемого министра.
– Разумеется. Возвращаясь к освобождению Сальгадо. Оно дало результат, на который рассчитывал министр? – поинтересовалась Алисия.
– Нет. Мы следили за ним круглосуточно с тех пор, как он покинул тюрьму. Сначала снял комнату в дешевом пансионе в Китайском квартале, заплатив за месяц вперед. Не считая гостиницы, Сальгадо бывал только в одном месте. Ежедневно отправлялся на Северный автовокзал, и там часами любовался или следил за ячейками камеры хранения в вестибюле. Впрочем, еще он заглядывал в старую букинистическую лавчонку на улице Санта-Ана.
– «Семпере и сыновья», – пробормотала Алисия.
– Точно. Вы ее знаете?
Она кивнула.
– Наш дружок Сальгадо не похож на библиофила, не тот типаж, – заметил Леандро. – Известно, что он искал в камере хранения на вокзале?
– Мы подозревали, что Сальгадо спрятал там какую-то добычу, ценности, награбленные до того, как его схватили в 1939 году.
– Подозрение подтвердилось?
– Через две недели после освобождения он снова нанес визит в букинистический магазин «Семпере и сыновья», а затем отправился на Северный автовокзал, как делал каждый день. Однако в тот раз не стал сидеть в вестибюле, разглядывая ячейки, а подошел к одной из них и вставил ключ в замок. Из камеры Сальгадо достал чемодан и открыл его.
– Что в нем находилось? – спросила Алисия.
– Ничего, – изрек Хиль де Партера. – Его трофеи, или что там было раньше, исчезли. Барселонская полиция намеревалась арестовать Сальгадо у выхода из вокзала, но не успела. Он упал замертво под дождем. Агенты, которые вели за ним наблюдение, увидели, что, едва он покинул книжную лавку, двое служащих отправились за ним по пятам. Как только Сальгадо упал, один из них опустился около него на колени, а потом быстро ушел. Когда полицейские добрались до Сальгадо, тот уже был мертв. Впору вспомнить о божественном правосудии, ограбленный вор и все такое, однако на вскрытии обнаружились следы укола на спине и одежде, а также стрихнин в крови.
– Вероятно, его убили продавцы из книжной лавки? Сообщники избавились от живца, поскольку он уже не мог принести им пользы, или же они почуяли опасность, заметив слежку полиции.
– Одна из версий была именно такой, но она развалилась. По сути, убить его мог любой, кто находился на вокзале, причем незаметно. Он даже ничего не почувствовал. Полиция внимательно следила за книготорговцами и утверждает, что они не вступали в контакт с Сальгадо и не приближались к нему до того момента, когда он упал уже мертвый.
– Они могли ввести ему яд в магазине, перед тем как Сальгадо поехал на вокзал? – спросил Леандро.
На сей раз на вопрос ответила Алисия:
– Нет. Стрихнин действует очень быстро, особенно на человека преклонных лет в неважном физическом состоянии после двадцати лет, проведенных в тюремной камере. После укола смерть должна была наступить через одну-две минуты.
Хиль де Партера посмотрел на нее, скрывая одобрение.
– Верно, – подтвердил он. – Похоже, в тот день на вокзале находился кто-то еще, на кого агенты не обратили внимания. И он воспользовался удобным случаем избавиться от Сальгадо.
– Что известно о продавцах из книжной лавки?
– Один из них – некий Даниэль Семпере, сын владельца. Второй – Фермин Ромеро де Торрес. Его записи в регистре в полном беспорядке, есть признаки подделки документов. Возможно, чтобы получить фальшивое удостоверение личности.
– Какое отношение эти двое имели к делу и чем они занимались на вокзале?
– Это не удалось установить.
– Разве их не допросили?
Хиль де Партера покачал головой:
– Снова согласно указаниям министра Вальса. Против наших правил.
– А следы сообщника или сообщников Сальгадо?
– Глухой номер.
– Наверное, теперь министр изменит точку зрения и даст разрешение…
Хиль де Партера вспомнил старые привычки, ощерившись волчьей улыбкой матерого полицейского.
– Вот теперь мы приблизились к самому главному. Ровно девять дней назад, на рассвете, после бала-маскарада, состоявшегося в резиденции в Сомосагуас, дон Маурисио Вальс покинул домашний очаг, уехав в автомобиле с начальником личной охраны Висенте Кармоной.
– Уехал? – удивилась Алисия.
– С тех пор его никто не видел и не получал от него весточек. Он бесследно исчез.
В столовой надолго воцарилась тишина. Алисия попыталась поймать взгляд Леандро.
– Мои подчиненные работали днем и ночью, но до сих пор у нас нет ни одной зацепки. Ситуация такова, что Маурисио Вальс словно испарился, как только сел в автомобиль…
– Оставил ли министр перед уходом из дома записку или иное указание, куда он мог направиться?
– Нет. Мы рассматриваем версию, что министр выяснил наконец, кто посылал ему угрозы, и по причине, которую мы не в состоянии понять, решил самостоятельно разобраться с ним с помощью преданных телохранителей.
