Итак, Карло ни за что, ни про что потащили в тюрьму, а плутишка Пиноккио, вприпрыжку, как заяц, за которым гонятся охотники, перемахивая через плетни, лужи и канавы, побежал домой. Дверь оставалась не запертой. Он юркнул вовнутрь и бросился, отдуваясь, прямо на пол.
– Ух, слава богу! Удрал!..
Но радость его длилась недолго. В комнате он был не один – слышалось какое-то потрескивание:
– Кри-кри-кри-кри!..
– Кто здесь? – спросил Пиноккио.
– Я!
Пиноккио оглянулся и увидел огромного сверчка, медленно ползущего по стене.
– Кто ты такой? Как сюда попал?
– Я Говорящий Сверчок, и живу в этой комнате больше ста лет.
– Но сейчас я здесь хозяин, убирайся отсюда!
– Я уйду! – покорно ответил Сверчок, – но прежде мне нужно поговорить с тобой об очень важных вещах.
– Говори, только поскорее.
Сверчок поскреб ножками по стене и сказал с укоризной:
– Детей, убегающих из родного дома, ожидают в жизни большие несчастья. Погоди, придет время – раскаешься!
– Болтай, пустомеля! – захохотал Пиноккио. – Завтра чуть свет убегу отсюда, куда глаза глядят. А то еще, чего доброго, пошлют в школу учиться. Я не дурак. Гораздо веселее гоняться за бабочками, лазить по деревьям, разорять птичьи гнезда…
– Эх ты, дурачек! – сказал Сверчок и покачал головкой. – Жаль, жаль мне тебя.
– Молчи! – закричал Пиноккио. – Очень мне нужны твои наставления.
Но Сверчок не обиделся и продолжал спокойно:
– Если тебе не хочется учиться, – выбери какое-нибудь ремесло. Мало ли их есть на свете! Будешь зарабатывать хлеб.
– Мне нравится одно на свете – пить, есть, спать и ничего не делать!
– Ах, прольешь ты горькие слезы когда-нибудь.
– Это почему это?…
– Потому что ты – дурачок…
– Это почему это я дурачок?
– Потому что у тебя деревянная голова.
Пиноккио схватил со станка молоток, – и пустил его в голову Сверчку. Бедный Сверчок только пискнул в последний раз – кри-кри – и упал кверху лапками.
Настала ночь. У Пиноккио целый день крошки не было во рту. Проголодался он ужасно и пошел к камину, над которым весело кипел котелок. Сунул было туда нос, – нет ли съестного в котелке? Но и камин и котелок были поддельные, нарисованные. Нос от этого у Петрушки вытянулся еще пальца на четыре.
Пиноккио стал шарить по ящикам. Хоть бы корочку хлебца найти, хоть косточку, обглоданную кошкой, хоть ложечку вчерашней похлебки. Но ничего-то у Карло не было запасено на ужин, – положительно ни крошечки, ни кусочка… Голод не тетка.
Петрушка зевал, раздирал рот до ушей, зевал и плевал, а в животе урчало да урчало. Наконец, он расплакался, стал причитывать:
– Прав был Говорящий Сверчок, зачем я убежал из дому? Если бы папу Карло не посадили в тюрьму, он бы дал мне поесть, яичко бы облупил, кашки бы дал с маслицем… Ой, есть хочется!..
В это время он увидел, что в корзинке со стружками что-то белеется…
Пиноккио кинулся:
– Батюшки! Яйцо! – Он схватил его, щупал, гладил, целовал. – Эх жалко, масла нет, вот бы яишенку поджарить! Сварить его разве? Нет! Так проглочу: сырьем!
Пиноккио разбил скорлупку – и сейчас же из яйца пискнул тоненький голосок:
– Спасибо, Пиноккио.
Это был хорошенький цыпленок. Он вылез из яйца, расправил крылышки и выскочил в окно, – только его и видели! Пиноккио разинул рот и заревел, стал топать ногами.
– Прав, прав был Говорящий Сверчок! Ой, как есть хочется!..
Была холодная, ветреная, зимняя ночь. Деревья шумели, ставни хлопали. Пиноккио дрожал от страха.
– Нет, – решил он, – я тут не останусь. Побегу в деревню, там кто-нибудь приютит бедного Петрушку, дадут, может быть, кусочек хлебца.
Пиноккио пошел на деревню, но на деревне все спали. Лавки были закрыты, огни погашены. В отчаянии он дернул звонок у какой-то двери. Сейчас же в окошко высунулся старик в ночном колпаке и сердито спросил:
– Что за негодяй звонит в такой поздний час? – ответил старик, думая, что это один из тех шалунов, которые забавляются тем, что будят добрых людей по ночам.
– Подайте милостыньку бедному Петрушке!
– Сейчас! Сейчас!
Через минутку он опять показался в окне.
– Держи шапку!
Но у Пиноккио шапки не было. Он подошел под самое окно и поднял голову, – и старик с головы до ног окатил его студеной водой. Пиноккио вернулся домой, как мокрая курица, шатаясь от голода. Сел на табуретку, положил ноги на решетку очага и заснул, как убитый. Пиноккио храпел, а деревянные ноги его тлели да тлели в очаге, пока не обуглились до колен. Разбудил его утром стук в дверь.
– Кто там? – спросил Пиноккио, протирая глаза.
– Отвори! Это я, – Карло!
Пиноккио спросонок вскочил и тут же упал на пол, – ноги его сгорели.
– Отопри! – кричал Карло.
– Папа, милый, не могу, у меня кто-то отъел ноги.
– Кто отъел?
– Должно быть кот отъел, – заревел Пиноккио, видя кота, игравшего со стружками.
– Врешь ты все… Отпирай! – сердился Карло.
– Не могу, папа. Ей богу, у меня ног нет!.. Теперь всю жизнь буду ползать на коленях!.. Ой, ой, ой!..
Карло, думая, что Пиноккио опять; затевает какую-то проделку, полез в окно, ворча:
– Погоди! Я тебе задам, озорник!
Но, увидав Пиноккио на полу без ног, Карло схватил его на руки и стал его осыпать поцелуями.
– Как же ты умудрился сжечь ножки, сынишка мой милый?
– Не знаю, папа! Гроза была, ветер, дождик, а Говорящий Сверчок сказал: так тебе и надо, потому что ты злой и непослушный. Я сказал ему тогда: берегись, Сверчок! А он сказал: Деревянная голова! Тогда я запустил в него молотком. Но я не виноват. А старик в ночном колпаке крикнул из окошка: держи шапку! – и облил меня водой, а я только хлебца хотел попросить. Вернулся я домой голодный, положил ноги на очаг. Они сгорели…
Пиноккио рыдал и кричал так громко, что наверно было слышно верст за пять от этого места.
Из всего рассказа Карло понял только то, что Петрушка умирает с голоду. Он вытащил из кармана три груши и сказал:
– Эти груши я припас себе на завтрак, все равно – кушай, мне не жалко.
– Если вы желаете, чтобы я съел груши, тогда очистите их, – сказал Пиноккио.
– Очистить груши? – удивился Карло. – Вот уж никогда не думал, что ты такой привередник! Это не хорошо! Дети должны кушать все, что им дают. Неизвестно еще, как тебе придется жить на свете! Всяко бывает!
– Груши с кожей я есть не стану, – сказал Пиноккио.
Карло ничего на это не ответил, вынул из кармана ножик, очистил груши, а кожуру положил тут же на стол.
Сев первую грушу, Пиноккио хотел было бросить сердцевину но Карло удержал его за руку:
– Не бросай, ничего не нужно бросать, все в жизни пригодится. Всяко бывает!
– Ну, уж сердцевину-то я есть не стану.
– Кто знает? Всяко бывает! Может быть и съешь, – спокойно повторил Карло.
Три сердцевины он положил тут же на уголок стола около кожицы. Сев в один миг все три груши, Пиноккио стал опять зевать с голода.
– Есть хочу!
– Но у меня больше ничего нет, голубчик.
– Как ничего больше нет?
– Вот только кожа да сердцевинки!
– Ну, ладно…
Пиноккио принялся за кожу и сердцевинки, и от них не оста лось ни крошки…
– Вот видишь, – сказал Карло. Всяко бывает.