Карл Май
Сын охотника на медведей

Глава восьмая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФРЭНКА И БОБА

Путь вел дальше в долину, затем, попетляв между скал, вывел всадников наконец в широкую лощину, по которой они двигались раньше. Выяснилось, что благодаря указателю сиу отряд существенно сократил расстояние, а кроме того, теперь не осталось сомнений, что огаллала точно знают дорогу, по которой едут. Время от времени они оставляли другие указатели, подобные первому, особенно, когда изменялось направление их движения. Из чего следовало, что сиу до сих пор придерживались мнения, что Вокаде обязательно последует за ними.

Во второй половине дня отряд всадников достиг окруженной высокими скалами долины, своей формой напоминавшей эллипс, больший диаметр которого растянулся на несколько миль. В самом центре долины, как одинокая кегля, высилась одна-единственная скала. Ее белые гладкие стены посверкивали под солнцем, а на вершине виднелось плоское и широкое каменное изваяние, очень похожее на черепаху.

Ни один геолог не усомнился бы, что раньше здесь было озеро, берегами которому служили вздымающиеся вокруг скалы. А сама вершина торчавшей посреди долины скалы, будучи островом, очевидно, выступала из воды.

Не подлежит сомнению утверждение, что когда-то ландшафты Северной Америки украшали многочисленные пресноводные озера. Со временем вода спала, и некоторые водоемы превратились в долины, послужившие могильниками живущим тогда существам. Натуралисту, особенно палеонтологу, здесь, среди этих окаменелостей, настоящее раздолье – он может сделать совершенно неожиданные открытия.

До сих пор тут находят зубы и челюсти гиппопотама, очень похожего на бегемота, останки древних носорогов и огромного количества гигантских черепах. Есть здесь и скелеты ископаемых свиней, игуанодона и даже саблезубого тигра. В наши дни бытует мнение, что лошадей в Америку завезли, но раскопки доказывают, что еще в третичный период в Северной Америке обитало множество различных пород верблюдов и лошадей. Лошади одной из таких пород имели величину не больше ньюфаундленда. Сейчас же на всем земном шаре осталось лишь около десятка видов этих животных, и в то же время в одной только Северной Америке раскопки принесли доказательства существования тридцати видов ископаемых лошадей. В доисторические времена на берегах североамериканских озер паслись слоны, а в жидком иле лежали свиньи, некоторые виды которых были размером с кошку, другие же – не меньше гиппопотама. Пустынные теперь равнины Вайоминга тогда покрывали высокие пальмы с листьями длиной более четырех метров. В их тени отдыхали живые существа величиной со слонов, одни из которых имели рога по обе стороны носа, другие – сбоку от глаз, а третьи – один-единственный рог, торчавший прямо из носа.

Если индеец случайно наталкивается на доисторические останки, он спокойно и почтительно отворачивается от них. Он не может объяснить их происхождение, а поскольку все загадочное для краснокожего – «великое лекарство», эти останки для него священны, и лишь иногда с помощью легенд и преданий пытается он восстановить картину происшедшего.

Итак, долина, у края которой остановились всадники, некогда была озером. Сиу-огаллала снова оставили здесь знак, указывающий Вокаде, что они пересекли это место. Но Олд Шеттерхэнд, стоявший во главе отряда, на этот раз не принял его во внимание, а повернул коня налево, чтобы дальше держать путь вдоль подножий высоких гор.

– Там ветвь, – обратился к нему Токви-тей, указав на дерево, в ствол которого была воткнута еловая ветка. – Это снова знак огаллала. Почему мой брат не хочет следовать ему?

– Я знаю лучший путь. У меня уже был случай изучить как следует здешние места. Вот эту скалу называют Пейавеполе – Скалой Черепахи. Я уже трижды проезжал мимо нее, правда, с другой стороны.

– Может, у вас с этой скалой связаны какие-то особые воспоминания? – осведомился Толстяк Джемми.

– Нет, но она упоминается в одной из легенд Воронов, индейцев-апсарока⁹². Для них она как гора Арарат. Индейцы тоже знают и говорят о большом наводнении, о Всемирном потопе. Вороны рассказывают, что, когда утонули все люди, остались только двое: мужчина и женщина. Великий Дух спас их, послав им на помощь гигантскую черепаху. Оба вместе со всем их скарбом нашли приют на ее спине и жили там, пока не спала вода. Гора, которая перед нами, выше всех скал, холмов и возвышенностей в округе, поэтому в те времена она была островом. Черепаха заползла на этот небольшой островок, а неразлучная пара перешла с ее спины на сушу. Потом душа животного снова вернулась к Великому Духу, но тело осталось там, наверху; оно окаменело и теперь напоминает нынешним красным людям об их прародителях, спасшихся от потопа. Мне об этом рассказал Шунка-шеча, Большая Собака, воин Воронов, с которым я много лет назад стоял лагерем у этой скалы.

– Так вы в самом деле не хотите идти по пути сиу-огаллала?

– Нет. Я знаю другую дорогу, которая в кратчайшее время приведет нас к цели. Огаллала едут к могиле своих воинов. Поскольку это нам уже известно, не нужно тратить драгоценное время и идти по их следу. К Йеллоустоуну ведут много дорог. Огаллала, видимо, не знают о самой короткой. По направлению, в котором они двигались, можно предположить, что они свернут к Большому Каньону, оттуда поедут через озеро Йеллоустоун и Бридж-Крик, а потом – к Скалам Огненной Дыры.

– Значит, они перейдут на другую сторону Скалистых гор!

– Конечно. Могила, у которой они собираются принести в жертву мастера Баумана и его спутников, лежит отнюдь не у Йеллоустоун-ривер, а у реки Огненной Дыры. Чтобы до нее добраться, сиу-огаллала придется сделать большой крюк радиусом километров в шестьдесят, не меньше, а местность, по которой они поедут, достаточно тяжело проходима, что и задержит их. Путь, который предлагаю я, пойдет отсюда почти по прямой и приведет нас к реке Пеликан, а потом, когда мы переправимся через нее, – вдоль серных холмов к тому месту, где Йеллоустоун-ривер вытекает из одноименного озера. Там мы отыщем Бридж-Крик, вблизи которого наверняка обнаружим следы сиу, и затем поскачем к верхнему бассейну гейзеров, что расположен вблизи реки Огненной Дыры. Хотя и этот путь не из легких, но в дальнейшем он не создаст нам тех трудностей, что выпадут на долю наших врагов. Таким образом, весьма вероятно, что у цели мы будем раньше, нежели они, а для нас это самое главное.

– Если так, то было бы непростительной глупостью скакать за огаллала. Меня позабавит, если мы прибудем раньше. Не могу без смеха представить их вытянувшиеся рожи, когда они узнают об этом. Итак, вперед, сэр! Вы теперь наш проводник!

Этот разговор шел по-английски. Но шошонам Олд Шеттерхэнд разъяснил свои намерения на их родном диалекте; те тотчас согласились с охотником и спокойно направились туда, куда поначалу их вождь ехать не хотел.

Иссохшая давным-давно маленькая речушка некогда вливала свои воды с запада в древний бассейн озера и при этом достаточно глубоко прорезала берег. Ее русло было очень узким, а устье так замаскировано густой растительностью, что заметить его мог только очень зоркий глаз. Именно туда и направил своего коня Олд Шеттерхэнд. Стену густых зарослей было нелегко преодолеть, но зато за ней открывался простор. И белым и индейцам удалось беспрепятственно преодолеть бывшее русло реки, пока оно не вывело их в так называемую undulating-land⁹³, состоявшую из небольших участков прерии, перемежавшихся с поросшими лесом холмами. Холмы в основном тянулись с запада на восток, что для наших путников оказалось весьма благоприятным обстоятельством – они двигались в том же направлении.

К вечеру отряд добрался до водного потока, принадлежавшего, по всей видимости, бассейну Биг-Хорна. Следуя по нему, они наткнулись на место, словно специально созданное для стоянки. И они спешились, решив, что от добра добра не ищут, хотя было еще совсем светло.

Ручей впадал в маленькое, но неглубокое озеро, берега которого поросли замечательно сочной и густой травой. Сквозь чистую, прозрачную воду озерка просматривалось дно, и там лениво, едва-едва передвигая плавниками, передвигалась форель, что обещало изысканный ужин. Берега озерка, забиравшие круто вверх, с одной стороны были окаймлены густым лесом. По огромному множеству сучков и веток, валявшихся на земле, можно было предположить, что в последнюю зиму здесь пронеслась жестокая снежная буря. Такое скопление ветвей могло служить естественным заграждением и скрывать место ночлега от посторонних глаз, а кроме того, снимало заботы о хворосте для лагерного костра.

– Хватайте форель! – радостно завопил Толстяк Джемми, спрыгивая со своей клячи. – Похоже, сегодня мы зададим пир на весь мир!

Он с великим удовольствием бросился бы в воду немедленно, если бы не Олд Шеттерхэнд.

– Постойте, не горячитесь! – произнес он. – Всему свое время. Пока не надо пугать рыбу. Тут нам пригодятся две решетки из хвороста и сучьев потолще.

Расседлав лошадей, путники заострили сухие ветки и сначала воткнули их в мягкое дно ручья, довольно близко друг к другу. Сначала проделали это в месте истока, чтобы рыба из пруда не могла проскользнуть между ними и удрать вниз по ручью. Точно такую же плотину-решетку соорудили еще в одном месте, чуть выше: примерно в двадцати шагах от первой решетки. Теперь и здесь путь отступления рыбам был отрезан.

Толстяк Джемми принялся быстренько стягивать с себя тяжелые сапоги. Ремень он уже расстегнул и положил рядом.

– Эй, коротышка, – окликнул его Длинный Дэви, – сдается мне, ты хочешь залезть в воду?!

– Естественно! Надо же как-то побаловать себя, любимого.

– Оставь это тем, кто может достать воробьишку с дерева, а то нырнешь и не вынырнешь вдруг.

– Это ко мне не относится – я умею плавать. Да и воды в этом прудике наверняка не больше, чем супа в тарелке.

Джемми подошел к самому краю берега, чтобы удостовериться лишний раз, так ли это.

– Хо! Да тут самая большая глубина – локтя полтора, – небрежно заметил он.

– Это оптический обман. Когда видно дно, всегда кажется, что оно ближе, чем на самом деле.

– Па! Иди сюда и сам погляди! Тут видно каждый камушек, а там… черт возьми, брр…

Бац! Толстяк потерял равновесие и упал в воду. Да еще как! Головой вниз, как назло, на самом глубоком месте. Толстый упрямец на миг исчез в фонтане брызг, но тут же появился снова. Джемми и вправду превосходно плавал, и его не нужно было вытаскивать обратно, но немного потрудиться ему все же пришлось – шуба его, впитав воду, резко потянула его вниз. А широкополая шляпа Толстяка покоилась на поверхности холодного потока, прямо как виктория-регия⁹⁴.

– Ты посмотри! – расхохотался Длинный Дэви. – Джентльмены, вы только посмотрите на форель, что плещется там! Эта толстая рыбина накормит нас всех!

Маленький саксонец стоял поблизости. В спорах о науке он обычно бывал принципиален и готов был сразиться с Джемми насмерть, но, несмотря на все это, питал к Толстяку симпатию.

– Бог ты мой! – не на шутку испугался Фрэнк, подскочив к самой воде. – Что же вы наделали, герр Пфефферкорн? Зачем вы прыгнули в этот пруд? Вы не промокли?

– Не сильно, можно сказать, совсем чуть-чуть, – отозвался Джемми, с улыбкой выплевывая попавшую в рот воду.

Он уже выбрался из глубины, теперь вода едва достигала его плеч.

– Так можно схватить прекраснейшим образом простуду! Тем более в этой мокрой шубе! Сейчас же вылезайте на берег! О шляпе я позабочусь, выужу ее веткой, – распорядился Фрэнк.

Он схватил длинный сук и закинул его в воду, как удочку. Но сук оказался все же слишком коротким, и ученому «слуге леса» пришлось сильно податься вперед.

– Осторожнее! – предупредил Джемми, выбираясь из воды. – Лучше я сам достану шляпу, раз уж вымок.

– Да помолчите вы! – пробормотал Фрэнк. – Если вы считаете, что я так же глуп, как и вы, то мне вас искренне жаль. Почтеннейшие люди нашего сорта всегда знают, где нужно быть осторожным. Уж я-то не провалюсь в этот злосчастный прудишко, даже если эта проклятая шляпа снова отправится в дальнее плавание. Надо вытянуться еще чуть-чуть и… Бог мой! Меня, похоже, тоже затягивает в эту лужу! Нет, никогда…

Снова фонтаны брызг вспенили воду – саксонец плашмя упал в пруд. Со стороны все это выглядело настолько забавно, что белые едва не закатились от хохота; индейцы же оставались внешне невозмутимы, хотя внутри наверняка разрывались от желания расхохотаться во все горло.

– Ну, так кто это «не так глуп»? – подал голос Толстяк, стирая с лица слезы смеха.

Но стоявшему в мелкой воде и имевшему жалкий вид Фрэнку сейчас было не до смеха.

– Что тут смешного?! – воскликнул он, насупив брови. – Я стал жертвой собственной любезности и самаритянской любви к ближнему, а в благодарность за свое милосердие выслушиваю лишь смешки. Я это хорошо запомню на будущее! Понятно вам?

– Разве я смеюсь? Я плачу! Или вы не видите? Если даже такой почтеннейший человек, как вы, теряет равновесие, то…

– Помолчите! Дурачить себя не позволю! Пожалуй, такое могло бы случиться, но вот то, что я даже фрака не успел снять, очень меня расстроило. Смотрите, вон там наши головные уборы! Они покачиваются рядышком… Ну, прямо как братья, как Кастор и Филакс, из мифологии и астрономии. Прямо…

– Может быть, Кастор и Поллукс⁹⁵, – рискнул поправить его Джемми.

– Что за звон – не знаю, где он! Поллукс! Как и подобает лесничему, я достаточно имел дел с охотничьими собаками, поэтому совершенно точно знаю, как правильно называть: «Поллукс» или «Филакс». Прошу не исправлять меня подобным образом. Такие поправки плохо перевариваются моим желудком. Тем не менее, я постараюсь выудить этих милых «братьев». Хотя, вообще, вашу шляпу следовало бы оставить там, ибо из-за нее я весь до нитки промок.

С этими словами он подцепил обе шляпы и вытащил их на берег.

– Вот так, – произнес он. – Теперь они спасены, но я без всяких претензий на медаль. А сейчас давайте выжмем вашу шубу, а затем и мой фрак. Пусть они заплачут горькими слезами. Эй, смотрите, с них уже накрапывает.

Потерпевшие так увлеклись своим промокшим насквозь платьем, что, к великому их сожалению, не смогли принять участие в уже начавшейся рыбной ловле.

Несколько шошонов спустились к ручью у нижней части пруда, перегородили поток и медленно стали продвигаться вперед, гоня перед собой рыбу к верховьям ручья. По берегу рассыпались остальные краснокожие, улеглись на землю так, что могли черпать воду обеими руками. Загнанной между двумя решетками форели некуда было деться, и лежавшие у воды индейцы просто-напросто вычерпывали беснующуюся рыбу и бросали ее через голову назад, на берег. Всего несколько минут понадобилось индейцам на эту рыбалку, но улов оказался очень богатым.

Тотчас были вырыты плоские ямы, а дно их выложено мелкими камушками. Выпотрошенную рыбу сложили на эти камни, а потом накрыли другим слоем камушков, сверху же разожгли огонь. Когда потом золу удалили, зажатая между камнями форель оказалась тушенной в собственном соку, да такой мягкой и нежной, что при прикосновении к мясу оно само слезало с костей. Блюдо получилось, конечно, замечательное, но не ресторанное – для этого ему не хватало масла и… соли. Индеец почти не употребляет соли, потому и вестмен часто вынужден отказываться от нее.

Да и смысла нет запасаться заранее провиантом на многие месяцы скитаний, потому что даже то малое, что удается унести с собой, очень скоро уничтожается всепроникающей сыростью.

После ужина лошадей согнали вместе и возле них выставили часовых. Шошоны сочли все эти меры излишними, настолько защищенным казался им лагерь. Но Виннету и Олд Шеттерхэнд придерживались иного мнения: никогда и нигде нельзя забывать об осторожности, и для охраны лагеря в четырех направлениях в лесную чащу было послано по одному шошону, которых через несколько часов должны были сменить другие.

Вскоре запылало несколько костров. Белые собрались своим кружком. Длинный Дэви из уважения к своему другу выучился у него немецкому, да так, что если и не мог говорить, то понимал достаточно. Отец Мартина Баумана тоже был родом из Германии, поэтому молодой человек весьма свободно владел немецким. Ну а у Олд Шеттерхэнда, Толстяка Джемми и Хромого Фрэнка, если вы помните, немецкий был родным языком.

Подобные беседы у огня в девственном лесу либо в прерии имеют свою прелесть. Собравшиеся, как правило, похваляются собственными приключениями, но и не забывают о подвигах знаменитых охотников. И как бы ни были велики трудности и тяготы жизни на Западе, просто невероятно, с какой быстротой от лагеря к лагерю распространяются вести об очередном подвиге, о тех или иных удивительных событиях. Если черноногие где-нибудь в верховьях реки Марайас вырыли топор войны, то команчи у Рио-Гранде всего через пару недель уже говорят об этом, а если среди индейцев валла-валла в штате Вашингтон появляется новый шаман, можно быть уверенным, что живущие гораздо западнее дакота о нем узнают еще быстрее.

Как и следовало ожидать, в центре внимания оказался подвиг Мартина Баумана. И тут маленький саксонец не преминул вспомнить об обещании, которое дал ему Толстяк Джемми.

– Так что же, собственно, произошло в ту ночь, когда вы проспали вместе с медведем? – спросил он. – Как это случилось и где?

– Может, вы думаете, что я валялся с ним на кровати в каком-нибудь гостиничном номере? – усмехнулся Толстяк.

– Вы снова за старое! Я ведь уже объяснил вам, что я не тот человек, который спускает все безнаказанно. Если вы склонны считать меня глупцом за то, что я, вымочив мой единственный фрак, спас вашу шляпу, я тотчас вышлю вам секунданера!

– Секунданта! Вы ведь так хотели сказать?

– Мне это и в голову не приходило! Я изъясняюсь прекраснейшей обходной речью по правильной стратегической системе. А вы, конечно же, можете изрыгать свою тарабарщину сколько вашей душе угодно. Одно плохо – этим вы действуете на нервы человеку, который с нечеловеческим терпением сносит все, что угодно. Впрочем, вашей так называемой медвежьей истории на самом-то деле, наверное, и в помине не было.

– Готов присягнуть!

– Ну, так где же это происходило?

– В одном из истоков Платт-ривер.

– Что? Прямо в реке?

– Да.

– В реке вы провели целую ночь с медведем?

– Конечно!

– Ну, тогда это и вправду чудовищнейшая ложь, какая только может быть! Если бы все происходило на самом деле, то вы вместе с медведем, о котором теперь собираетесь рассказать небылицы, уже на рассвете всплыли бы утопшими и ваши трупы прибило бы к берегу волной.

– Хо! Так вы полагаете, что я спал в воде?

– Разумеется, вы же сами сказали.

– Нет. Вы поняли меня буквально. Могу пояснить, что я остановился на ночлег на маленьком острове.

– Вон даже как! Значит, на островке! С этим я еще могу смириться. Тогда это чуть более вероятно. Впрочем, Платт-ривер почти везде мелководна.

– Но только не весной. Если после теплого дождика на голые скалы сразу ляжет снег, то река, вода в которой достигала лишь колен, всего через час едва не выходит из берегов. Доверяться этому шумному, грязно-желтому потоку крайне опасно. Река становится подобна дикому зверю, внезапно разбуженному и зашедшемуся в ужасном реве.

– Могу себе представить. При этом на ум тотчас приходят поэтические строки:

Весьма опасно клей будить

И тигру на зуб наскочить.

А если в ил засесть неловко,

То не поможет ни гондола и ни лодка!

Пожалуй, тогда с вами и медведем произошел курьез?

– Да, только будить не «клей», а «льва»⁹⁶, мой дорогой Фрэнк.

– И вы снова рискуете выступить с таким безосновательным заявлением? Тут вы оказались в величайшем антагонизме с корифеями поэтического искусства и музыкального генерал-баса⁹⁷. Вам не стоит забираться в высшие материи, в которых вы ничего не смыслите! Лучше просто и скромно расскажите обещанную историю.

Остальные засмеялись, в результате чего маленький ученый обратился к Олд Шеттерхэнду:

– Ага! Вот оно что! А ну-ка высмейте этого парня как следует! Если он увидит, что опозорен, он прекратит наконец разыгрывать Донгки-шотландца.

– Дон Кихота, – снова вставил Джемми.

В этот момент Фрэнк разошелся не на шутку – он был в ярости. Оскорбленный саксонец вскочил и выдал целую тираду:

– Опять! Это уж чересчур. Тот, кто, как и я, пользовался в Морицбурге платной библиотекой по три пфеннига за книгу в неделю, тот, несомненно, читал про Донгки-шотландца⁹⁸, и если я снова буду вынужден доказывать свое литературное образование, я просто-напросто встану и отсяду к индейцам. Они-то уж по достоинству оценят человека моего сорта. Если мои труды вразумить Толстяка Джемми так тщетны, я умываю руки и изолью свой талант где-нибудь в другом месте. Вовсе не для благородного лебедя плескаться по соседству с гусями и утками. Его чувство приличия ощетинивается против такой компании! Адью, господа!

Он уже собрался было идти, но, уступив настоятельным просьбам Олд Шеттерхэнда, все же сел на место.

– Ну, хорошо, – пробурчал Фрэнк. – Так и быть, вам я окажу любезность и тайком, анонимно проглочу свой гнев. У вас, как у моего земляка, есть право на мою персону, и я не могу этому препятствовать. А то вы еще подумаете, что мои родители никогда не заботились о моем воспитании. Впрочем, мне и правда весьма любопытна медвежья история, и, если Толстяк поведает ее, я тоже не останусь в долгу и в стиле Фридриха Герштекера⁹⁹ сообщу, каким образом мне самому как-то довелось пообщаться с одним мишкой.

– Что? – настала очередь Джемми удивляться. – И вы тоже пережили подобную авантюру?

– А вы удивлены? Скажу, что пережил и испытал столько, что вам и не снилось! А сейчас начинайте, в конце-то концов! Итак, это было в Платт-ривер?

– Нет, в Медисин-Боу, впадающей в Платт. Произошло это в апреле, когда я спустился из Северного парка, где очень неудачно поохотился. В марте я поднялся туда от форта Ларами, а спустился теперь оттуда по другую сторону гор, чтобы у названного источника Платт поохотиться на бобров. Погода стояла не очень холодная, и мелкая река не была затянута льдом. Несмотря на то, что я ходил там уже несколько дней, я не нашел ни единого следа толстохвостых, и моя лошадь вынуждена была даром таскать и меня, и тяжелые капканы, сев при этом на голодную диету. В упомянутый день повеяло теплым ветерком, на что я, старый идиот, сразу же должен был бы обратить внимание. К вечеру прямо посреди русла реки я заметил маленький островок. Собственно, весь он представлял собой скалу, вплотную к которой прилегала длинная, оканчивающаяся мысом песчаная отмель. Оглядев остров, я заметил невысокую, сооруженную из камня и дерна хижину, которую, как пить дать, заложили трапперы, надолго останавливающиеся здесь. Хорошее место для ночлега, подумал я. Итак, я погнал свою лошадь прямо в воду, глубина которой едва составляла пару футов, и при этом высмотрел на песчаной отмели медвежий след, по которому решил последовать следующим утром. Отметил я и то, что с моей стороны на остров попасть было легко. Моя кляча выбралась на сушу, я спешился, освободил животное от капканов и седла, предоставив ему полную свободу в поисках корма. Давно изучив повадки моей кобылы, я знал, что она никуда не денется.

– А хижина? Кто-нибудь был в ней? – перебил рассказчика Фрэнк.

– Да, – Джемми кивнул, подозрительно ухмыльнувшись.

– И кто же?

– Когда я вошел, там сидел – представьте мое удивление – китайский император, и он уплетал тыквенную кашу, заедая ее маринованной селедкой.

Улыбнулись все, но только не Хромой Фрэнк.

– Это снова в мой адрес? – в гневе воскликнул он.

– Нет, – ответил Джемми весьма серьезно.

– Так оставьте вашего императора в Пеклине, где ему и место!

– В Пекине, вы хотели сказать, – быстро поправил Джемми и тут же продолжил, не дав Фрэнку опомниться: – Врать не буду: хижина была пуста; там не было ни людей, ни вещей. Но при более тщательном осмотре я обнаружил в полу и в стенах полно дырок и норок – тут не обошлось без змей. Хоть я и не особо боюсь этих гадов – они не так опасны, как говорят и пишут о них, и сами прячутся от людей, а, кроме того, тогда как раз было время их зимней спячки. Но тот день, впрочем, выдался теплым, и пламя моего костра могло выманить из нор кого-нибудь из этих ползучих. Я вообще-то избегаю таких компаний и решил расположиться на свежем воздухе. Для хорошего костра дров оказалось достаточно – их наносила река, и как только я подсыпал от души хвороста в огонь и закутался в одеяло, сразу же пожелал себе «спокойной ночи!».

– Ага, вот тут-то и началось! – вырвалось у нетерпеливо потиравшего руки Фрэнка.

– Да, вы почти угадали, но все началось с воды. Я заснул не сразу. Ветер усиливался, и дул он как-то подозрительно глухо. Потом он раскидал весь мой костер, и я ничего не мог поделать, чтобы поддержать его. Вскоре огонь погас совсем, а я наконец заснул. Сколько я спал – не знаю, помню только, что услышал какой-то странный шум. Ветер сменился бурей; кругом все свистело и завывало на разные лады, а когда на секунду стихия затихала, раздалось непонятное приглушенное журчание, клокотание и даже кипение, но не в воздухе, а вокруг моего островка. Не на шутку струхнув, я вскочил и поспешил к песчаному берегу. Тот почти полностью исчез под водой, из которой торчал кусок суши едва ли в локоть высотой; на нем-то я и стоял. Тут я понял, что внезапно начался прилив. На небе не было ни облачка, и в свете звезд я увидел зловещие бурлящие потоки, мчавшиеся мимо с невероятной скоростью. Я очутился в клещах стихии!

– Ну прямо как Кампе!¹⁰⁰ – воскликнул Фрэнк.

– Кампе? – удивился Толстяк. – Кто это?

– А вы не знаете? Постыдитесь! Кампе – это же известнейшая личность! Он потерпел крушение, был выброшен на остров и остался там совсем один. Потом, правда, появилось несколько туземцев, которых он прозвал Понедельником, Вторником, Средой и Пятницей. Неужели вы не читали этой прекрасной книги?

– Да нет, конечно же, читал, – ответил Джемми под общий хохот. – Теперь я понял, кого вы имели в виду – Робинзона.

– Робинзона? Хм, да, он тоже там был.

– Естественно, он там был, ведь он – главный герой!

– Главный герой? Послушайте-ка! Тут вы опять ошибаетесь. Главный герой был Кампе.

– Ну, не будем спорить. Собственно говоря, Кампе тоже не на вторых ролях в этом романе, поскольку он его написал.

– Да, но если бы он не был на острове, то не смог бы написать о нем ни строчки!

– Ладно, оставим это, но вот о Понедельнике, Вторнике и Среде я ничего не читал.

– Главная причина как раз в вашей эпидемической невнимательности, с которой вы все делаете. Сдается мне, вы просто-напросто перелистнули лучшие страницы этой книги. Как мог Кампе не упомянуть о трех наипервейших днях недели! От такого бравого парня никто бы не ожидал подобного нарушения хронологического порядка течения времени. При подобном троекратном отсутствии рабочих дней недели он не нашел бы ни одного издателя для своей книги! Но продолжайте же! Так как же вы дальше разыгрывали роль Кампе?

– Охотно продолжаю. Поначалу я немного растерялся, но потом понял, что мне нечего опасаться, ибо мой остров возвышался над берегом, а стало быть, не мог оказаться под водой. В любом случае надо было дождаться утра. И я должен был потерпеть до утра. Естественно, мне не давала покоя мысль о лошади. Если ее смыло потоком, то она погибла, а без нее и мне конец. Не мне вам объяснять, что означает для вестмена потеря лошади в таком положении. Мысленно теша себя надеждой на врожденный инстинкт своей кобылы, я медленно побрел к своему ложу. Неожиданно мне показалось, что впереди промелькнула чья-то тень, исчезнувшая в хижине, но я не придал этому особого значения и снова улегся спать.

Напрасно я не обратил внимание на это обстоятельство, потому что в хижине-то был не кто иной, как медведь! И его наводнение застигло врасплох. Ладно, решил я, только бы он лежал себе спокойно в хижине, а иначе, как пить дать, произойдет «битва народов», как под Лейпцигом!¹⁰¹ К счастью, он вел себя тихо. Заснуть я уже, конечно, не смог, просто лежал, и в те паузы, когда ветер задерживал дыхание, весь обращался в слух. Вышел ли зверь из хижины? А вдруг мне все это почудилось? Или это не медведь, а другой зверь? В любом случае надо убираться отсюда как можно быстрее. Я взял ружье в одну, а одеяло – в другую руку и тихо пополз к противоположному концу острова, где потом лег таким образом, чтобы постоянно держать хижину в поле зрения. Оставшееся до рассвета время показалось мне вечностью! Наконец, на востоке заалело, и теперь я смог разглядеть остров, поверхность воды и берег. Вот тут я и сделал для себя двойное открытие. Первое – приятное: моя лошадь мирно паслась на другом берегу, с которого я пришел сюда, а второе – не очень: в хижине лежал действительно медведь, задом – ко входу, головой – внутрь. Пока он меня не заметил. Просто чудо, что я находился на другой стороне острова, когда он вылезал из воды! Если бы он застал меня тогда спящим, я бы не сидел здесь и не рассказывал бы нашему Хромому Фрэнку об этом приключении.

– Да, уж, – отозвался тот, – после объятий медведя вам бы только и осталось, что бродить по прерии в виде призрака. В наказание за то, что гимназия не принесла вам никакой пользы! Как же вы дальше повели себя со зверем?

– Весьма учтиво. Я осмотрел ружье, проверил, заряжено ли оно, и вежливо представился зверю: тихо подошел к хижине и воскликнул «huzza!¹⁰²». Но этот малый спал крепко. Похоже, он очень устал – кто знает, сколько времени он спасался от воды и боролся с бурей! Услышав все же наконец мой голос, он лениво развернул свою башку и попытался подняться, но тут же получил две пули. Конечно, так уложить зверя – вовсе не подвиг. И Боб смог бы это сделать.

Негр сидел в кругу вместе со всеми. Он так часто слышал немецкую речь от своих хозяев, что, даже когда не понимал ни единого слова, улавливал все же смысл произнесенных фраз.

– Ох, ох, – запричитал он. – Массер Боб быть очень хороший вестмен! Массер Боб быть храбр. Он не бояться медведь. Если Массер Боб снова увидеть зверь, он тотчас поймать его голыми руками!

– Превосходно! – согласился Джемми. – Итак, первого зверя, которого ты увидишь, поймаешь голыми руками.

– Yes, yes, масса.

– Даже медведя?

– Если первым быть медведь, значит – медведь! Массер Боб свернуть ему шея!

Он распростер свои огромные длинные руки, растопырил пальцы, бешено завращал глазами и оскалился, наглядно показывая, как он бросится на хищника. Все это выглядело комично и вместе с тем по-настоящему страшновато, казалось, будто он готов проглотить любую живность со всеми ее потрохами, и немедленно.