Карина Демина
Ещё более Дикий Запад
Глава 7,
где речь идет о драконах, истории и одержимости
Каков мир с высоты драконьего полета? Крохотный. Будто золотая бусина на синем бархате. Помню, когда-то давно, когда я была совсем маленькой, а дом еще держался, у мамы имелись бусы. Жемчужные. И она доставала их из коробки, примеряла, глядела на себя в зеркало и тихо-тихо вздыхала. И думала наверняка, что я маленькая и не понимаю.
Все я понимала.
И бусы те любила. Я перебирала жемчужину за жемчужиной, и каждая представлялась особенной. Как этот мир внизу… и пахнет от него так же: старой ветошью, которой жемчужины натирали до блеска, и лавандой. Веточку ее матушка хранила в коробке.
Я взмахнула крыльями, поднимаясь все выше.
– Осторожнее, проклятая, – сказал золотой дракон, складывая крылья. – Небо тонкое, не выдержит и порвется.
Дурак. Как небо может порваться?
Оно ведь не из бумаги, что бы там Мамаша Мо ни говорила. Это слои атмосферы, которая при подъеме становится разреженной. А аппараты тяжелее воздуха взлететь не могут. Это кто-то там доказал. Я читала статью в газете.
Помню газету.
И статью.
И крылья держу распахнутыми, позволяя ветру наполнять их. И мы спускаемся. Мир утрачивает сходство с жемчугом, а к нам тянутся отроги Драконьих гор. В них, оказывается, действительно жили драконы.
Полет обрывается вдруг, как оно только во сне бывает.
– Оставайся, – предложил дракон, принимая такое неправильное человеческое обличье. – И мы будем подниматься в небо каждый день!
Сердце забилось.
Я все еще помнила, что нахожусь во сне. Что все это – не взаправду, каким бы настоящим ни казалось. Но там, наяву, у меня никогда не будет крыльев.
И мир не превратится в жемчужину.
И…
– Нет. – Я покачала головой и потребовала: – Расскажи.
– Что именно?
Мы вновь были на площади, правда теперь только вдвоем. И ни помоста, ни трона, ни других драконов, не говоря уже о людях.
– Они ушли. И дальше?
– Дальше появились подобные тебе. Сперва глупая рабыня не ответила любовью на взгляд Огненного Духа, и тот разгневался. Мы стали легко впадать в ярость. Он оторвал ей голову, а саму скормил соплеменникам, которые славили его за щедрость.
Меня передернуло.
– Но позже… позже случилось странное. Они, отведавшие плоти, вдруг утратили любовь и веру. Тогда это сочли неудобным происшествием и только. Но не прошло и месяца, как вновь случилось нечто подобное, но в другом месте. И в третьем… пока ничего серьезного, что потребовало бы многих сил. Мы сочли, что искры истинного пламени стали гаснуть, что на наш взгляд свидетельствовало об одном: малым народам оставалось недолго. Конечность их существования была предопределена. Так мы думали. Но потом… потом вдруг замолчал еще один город. Не прошло полсотни лет, как и другой. И третий… Они просто исчезали. А мы были слишком заняты собой, чтобы обратить на это внимание.
Площадь полнилась жизнью, но та существовала где-то еще, словно в мгновеньи до меня. Или после? Главное, что эта жизнь проявлялась полуразмытыми тенями.
Если приглядеться, то угадывались очертания людей.
Или нелюдей.
– Сколько их всего было, городов? – уточнила я.
– Дюжина. Изначально. Я застал существование шести. Следом умерли еще три.
– И вы не пытались узнать почему?
– Нас это не интересовало.
– Но… – Услышанное плохо укладывалось в моей голове. – Там ведь тоже были драконы? Такие, как ты?
– Были, – согласился Кархедон. – Но видишь ли, проклятая, мы давно утратили связи с ними. Мы жили каждый сам по себе.
М-да, что тут еще скажешь.
– И лишь когда замолчал город Огненных Камней, от которого к нам поставляли рабов, мы испытали некоторое удивление.
Надо же. Удивление.
Охренеть.
– И то далеко не сразу, но лишь когда выяснилось, что поток жизней, нас питающий, иссяк. – Дракон вновь стал драконом, зубастой чешуйчатой тварью, по-своему красивой. Только я уже не обманывалась этой красотой.
Тварь – она всегда тварь.
– Пятеро сильнейших поднялись на крыло и отправились в путь, но оказалось, что крылья наши стали тяжелы, а город крепко держит нас. Мы мнили себя его хозяевами, а на деле оказались пленниками.
– То есть не было никаких богов и проклятья?
– Боги? Богов не было. Что до проклятья, то… мы сами, как я понимаю, стали своим проклятьем.
Наверное, на этом месте мне следовало бы преисполниться сочувствия, только не вышло. Я лишь пожала плечами: мол, и такое случается.
Но хотя бы промолчала.
Это уже достижение!
– Многие пытались вырваться и… возвращались назад, ибо там, за границей города, вдруг возник совсем иной мир. Мир, в котором нам не было места.
Нет, все равно не сочувствую.
Вот такая я черствая тварь. Или тварь не я?
– Последней замолчала Аметистовая Пристань. Небольшой город, возникший рядом с шахтами. В них добывали огненные аметисты. Камни, равных которым по красоте и силе не было.
Дракон замолчал.
А я подумала, что такой пастью, как у него, разговаривать не слишком удобно. Хорошо, что мы во сне. Во сне пасти говорить не мешают.
– Наверное, именно тогда я понял, что мы следующие. Что тот, новый мир нас не пощадит.
Догадливый, однако.
Но я вновь проявила несвойственное мне прежде благоразумие и промолчала.
– Я точно знал, когда граница была нарушена. Город… город живой, и мы с ним связаны. – По шкуре дракона прошла мелкая дрожь. – Мой брат вернулся.
– И убил тебя?
– Нет. В этом не было нужды. Мы и без того были обречены.
– Тогда зачем вернулся?
Нет, в самом деле не понимаю этого вот желания плюнуть врагу в рожу. Оно, конечно, душевные порывы – дело такое, труднопредсказуемое, а с другой стороны – небезопасно же. Враг и обидеться может.
– Он привел своих детей, дабы показать им град обреченный.
Экскурсия, значит.
Матушка рассказывала, что ее тоже на экскурсию однажды водили. В музей то ли искусства, то ли культуры, то ли всего сразу. И печалилась, что мы-то с Эдди так и останемся неокультуренными.
– И ты его убил?
– Нет.
Ничего не понимаю.
А как же сиу? Воззвание к богам и все такое, гнев вышний, проклятье.
Проклятье вот точно существует, иначе мы бы тут не болтали, а спала бы я крепко да спокойно.
– Говори уже, – поторопила я дракона, который как-то сумел пристроиться на троне. Золотые лапы его опирались на подлокотники, хвост уходил под трон, а сам дракон сгорбился, вывернув спину неестественным образом.
– Сперва он пришел один. Ко мне. Город… город уже впал в безумие. Мои родичи, возможно, не до конца осознавали все то, что нас ожидало, но чувствовали близость смерти. И она пугала.
Понимаю. Живешь-живешь себе вечно, весь такой могучий и распрекрасный, а тут раз, и все.
Обидненько.
– Этот страх окончательно лишил их разума. И кровь тех, кто еще оставался в городе, пролилась на плиты его. Сперва убили всех рабов, даже тех, кого прежде не удостоили бы взглядом. Забойщики скота и золотари, те, кто топят жир и моют улицы, те, кто занимается самым тяжелым бессмысленным трудом, были призваны. И удостоены дара любви.
В гробу я такие подарочки видала.
– А затем… они будто соревновались меж собой в жестокости.
– А ты?
– Я смотрел.
– Ничего так занятие.
– Знаешь, – дракон вздохнул, и меня опалило жаром, – на самом деле я вдруг осознал, что власти у меня нет. Меня величали Солнцеподобным. Я имел дворец и трон. Но это ничего не значило.
– Как для кого.
Вот у меня ни дворца, ни трона, хотя, конечно, не сказать, чтобы данное обстоятельство сильно печалило. Но знаю людишек, которые бы за кусок этого трона в личное владение бабушку родную удавили бы. И совестью, главное, не замучились бы.
– Дело в ином. – Дракон покачал головой. – Я пытался их остановить. Там, на грани.
– Не вышло?
– Нет. Мой дворец опустел, и лишь те, кого связывали со мной узы любви, остались в нем. Впрочем, жизнь покинула их довольно-таки быстро, хотя и не так быстро, как тех, кто оказался в руках моих сородичей.
В общем, драконы свихнулись.
И хорошо, что они вымерли, ибо… стоило лишь представить, что они вдруг взяли и вернулись в наш мир, как мне поплохело.
– Так что с твоим братом?
– Все в свой черед, проклятая. Не спеши.
– А мне кажется, что не я спешу, а ты время тянешь.
– Возможно. Я давно уже ни с кем не беседовал.
Подул ветер. Холодный, раздражающий, и по залу пронесся кусок сизой пыли. Золото внезапно поблекло, да и сам дворец вдруг показался… ветшающим?
Древним?
Таким, что вот-вот развалится.
– После рабов низких они взялись за других, за тех, кто пользовался свободой воли и выбора. Настоящей свободы никогда не существовало, но те, кто жил рядом с нами, искренне в нее верили. Но и она закончилась. И на площадь пошли мастеровые, ремесленники, целители и все те, кто веками жил бок о бок с нами, веруя в собственную исключительность.
– И так они истребили всех?
– Верно.
– И принялись друг за друга?
– Тоже верно. Они вдруг вспомнили, что можно бросить вызов. И принять его. Сойтись в поединке, меряясь силой. – Дракон прикрыл глаза из чистого золота. – Они уходили и уходили, один за другим… и город жадно пил их жизни. В нас оставалось еще много жизни. В каждом из нас. Хватило надолго.
А я вдруг увидела двух драконов, там, высоко в поднебесье, пожалуй, даже выше, чем поднимаются падальщики. Драконы кружили, и кружили, и еще кружили, пока в какой-то момент не бросились друг на друга, превратившись в одно уродливое создание.
А потом рухнули.
Оба.
– Я смотрел. Я не пытался вмешиваться, понимая, что это тоже часть пути. Пути обреченных.
Сейчас слезу смахну. Тоже мне, обреченные. Заигрались и получили по заслугам. Да, определенно, с сочувствием у меня не ахти.
– Мой брат появился, когда город, напившись крови, окончательно ожил. И отделился от воли моей. Брат пришел на рассвете. И лестница покорилась ему. Она спела ему и детям его песнь, но те остались глухи. Они минули семь галерей, и ни в одной не осталось мертвеца. Они отворили золотые врата, и колокол промолчал.
Выходит, там и колокол есть?
– А… если бы зазвенел? – на всякий случай уточнила я. А то ж оно раз на раз не приходится. И как знать, не случится ли мне еще в каком городе побывать.
Не то чтобы я планирую, но жизнь – она такая.
– На звон его отозвалась бы кровь. Она бы поспешила покинуть тело.
Ага, то есть надо радоваться, что не зазвенел. Чем дальше, тем больше начинаю понимать, насколько нам повезло.
– Брат пришел ко мне. Он ступал по плитам, на которых лежали мертвецы…
А вот мертвецов я как раз и не заметила.
Там вообще было как-то на редкость чисто для древнего дворца.
– Он прикасался к ним, и они становились пеплом.
Тогда понятно – пепел не труп, его так просто не заметишь.
– И дворец плакал, и город плакал, понимая, что настал час нашей гибели.
– Вашей?
– Мы были связаны с городом от моего рождения. Я был сердцем от сердца.
Красиво. Только непонятно.
– Мой брат поднялся по лестнице. И вновь же стражи, что охраняли меня, остались недвижимы. А после я понял, что они лишились того подобия жизни, которым обладали. Он выпил их. И, оказавшись передо мной, произнес…
Дракон замолк.
А я не торопила.
– Он сказал: «Здравствуй, брат».
– А ты?
– А я попросил убить меня быстро.
– А он?
Дурацкий разговор. И сон не лучше.
– Он усмехнулся. И ответил, что не станет марать руки кровью. Что он здесь лишь затем, дабы убедиться, что я буду наказан богами.
– Богами?
– Он… он сильно изменился. Он стал одержим. Теперь я думаю, что, возможно, в этом наше проклятье? И наша беда? Мы легко становимся одержимы, неважно, кровью ли, идеей.
Ну… может, и так.
– Он много говорил. О пути. О просветлении. Осознании. Испытаниях, что указали ему путь. О детях своих, которых он желал расселить по миру, дабы кровь его, преображенная, никогда не угасла. И в этом суть истинное бессмертие.
В общем, тот еще псих.
Но с задачей справился. Кровь и вправду расселилась по миру. Хотя, подозреваю, тот дракон рассчитывал на несколько иное.
– А потом… потом он потребовал… – Дракон слегка запнулся. – Кое-что.
– Да говори уже, – хмыкнула я. – Можно подумать, великая тайна.
– Великая, – серьезно ответил Кархедон. – И тайна.
– Ну тогда не говори.
– Боюсь, вариантов у меня немного… Когда-то давно, когда мы были юны и слабы, как и мир, принявший нас, мы собрали кровь Великого Дракона. И она-то наделила нас силой. Разной силой.
Понятно.
То есть ничего не понятно, но начинаю подозревать, что именно я оттуда на самом деле уволокла.
– После эта кровь была разделена. И в каждом городе был тот, кто хранил ее.
– Вроде тебя.
– Именно. Я не владыка в вашем, примитивном, восприятии. Но лишь тот, кто родился способным слышать кровь. И касаться ее без вреда для себя.
– Это…
– Не спеши, проклятая.
– У меня имя есть.
– Оставь его себе, – сказал дракон спокойно. – Никогда не открывай свое имя, ибо оно – часть сути твоей. И тот, кто завладеет именем, способен и суть твою подчинить.
Не было печали. Но молчу. Как же много я молчу.
Взрослею, наверное.
– Спасибо за совет. Стало быть, твой брат желал забрать эту кровь?
– Желал. Он… он уже забрал ее. Из тех городов.
– И что сделал?
– Он воплотил кровь в… вещи.
– Дай догадаюсь. Получается, сердце Великой Матери сиу… и копье… орочье копье… и… Сколько их всего было? Ну, городов, где пролилась кровь?
– Старших? Шесть. И он приходил в пять из них. Он убивал хранителей, ибо живые они не расстались бы с тем, что являлось главным сокровищем и главным проклятьем нашего рода. Он забирал кровь. И создавал подобных тебе. Проклятых.
– Погоди, я совсем запуталась. Я думала, дело…
– В крови. Дело всегда в крови, – перебил дракон и продолжил жестче: – Времени осталось мало. Тебе нельзя уходить слишком далеко. Ты еще слаба.
– Извини.
– В крови каждого из нашего рода звенело эхо того самого первозданного пламени, из которого сотворен мир. Оно жило. Наделяло нас силой и даром. И позволяло многое. Его хватило, чтобы создать тех, кто способен противостоять нам. Но оказалось недостаточно, чтобы сотворить новый народ, во всем превосходящий драконов.
– Погоди, так твой брат…
– Решил, что все-то в его руках. Что если он получит истинную кровь Великого Дракона, то сумеет сотворить тех, кто будет подобен богам. У него в голове все смешалось. Отчасти потому, что он не имел права прикасаться к ней.
– Почему не имел?
– Хранителями становятся не просто так. У меня от рождения не было иной судьбы, ибо, когда меня положили на камень, он воссиял белым светом. А это значило, что в моей крови та сила, которая способна противостоять мощи истинной крови.
Я в этих кровях совершенно запуталась. Но на всякий случай кивнула: мол, понимаю. Потом уже, как проснусь, тогда и стану разбираться. Если вообще проснусь.
– Он завидовал мне. Как оказалось. Он полагал, что более достоин, что найдет крови применение. Что изменит мир. И собирался изменить…
Голос дракона стал глуше.
И облик его размыло.
– Погоди. – Я поняла, что время и вправду вышло. – Ты… ты не отдал ему?
– Он искал. – Дракон улыбнулся во всю свою немалую пасть.
Надо думать, что искал.
Только…
– Только не под троном, верно?
Он кивнул.
– Конечно… это же реликвия. Святыня. И все такое. Ей место в сокровищнице… а ты додумалась пошарить под троном!
– Так уж получилось…
Мир вокруг дрожал, грозя рассыпаться.
– Но ты… – Я волей своей заставила его вернуться. – Ты отдал ее мне! Ты ведь именно что отдал… иначе я бы не осталась живой! Никто из нас не остался бы… а ты… почему?
– Ты мне понравилась. Да и… возможно, мой брат в чем-то прав. Мы слишком долго держали эту силу при себе. Настало время вернуть ее миру.
Дракон распахнул крыла и, набрав в грудь побольше воздуха, выдохнул пламя. Я ясно видела рыжий клубок пламени, который вырвался из его пасти и полетел ко мне.
Вот это я понимаю! Завершение беседы.
Я закрылась рукой и… проснулась.
Нет, ну не сволочь ли?!
Глава 8
О высокой морали и револьверах
Милисента пробудилась резко. Она вскинула руки, словно пытаясь защититься от чего-то, затем огляделась с видом растерянным.
И выругалась.
– Извините, – буркнула она, смахивая пот с бледного лба. – Привидится же…
И осеклась.
Поискала взглядом Эдди, который сидел тут же, и сказала:
– Надо поговорить. Если это не бред, то все куда как… интересней.
– Не бред, – поспешил заверить Орвуд, явно приободрившийся. – Возьмите, леди, вы, наверное, проголодались.
И протянул плитку шоколада.
Засранец! Чарльз спрятал руки за спину, ибо желание дать Орвуду в морду, совершенно неестественное для графа, скорее уж приличное для среднего жителя Запада, окончательно сформировалось и даже окрепло.
– Еще как, – Милисента отказываться не стала. – Шпашибо.
Шоколад она не ломала, откусывала так, едва развернув.
– Женщина, – с неким умилением прогудел Разбиватель Голов. – Женщине надо кушать. Сильной будет. Слабая женщина сильных детей не родит.
И вздохнул горестно.
А Чарльзу стало совестно. Даже орк дикий понимает, что женщин кормить надо, а он, Чарльз, не удосужился хотя бы шоколадку припрятать.
– В общем… – Милисента облизала губы. – Тут такое… сложное дело…
Она вздохнула.
Поднялась, потянулась и едва не грохнулась. Благо Чарльз успел подхватить вовремя.
– З-затекли, з-заразы, – просипела Милисента, запихивая в рот остатки шоколадки. – С-сейчас пройдет.
– Бывает. Когда душа покидает тело, то процессы в нем замедляются, – наставительно заметил Орвуд. – И после возвращения часто случается так, что тело реагирует несколько… непривычным образом.
– Это каким? – Милисента вцепилась в руки Чарльза, но отталкивать их не спешила.
– Скажем, иногда может кружиться голова. Нормальна слабость. И даже сильная слабость. В редких случаях бывает, что отказывает сердце…
Как-то перечень не внушал доверия.
– Но это скорее исключение. И… долго находиться там опасно. – Орвуд глядел прямо. – Есть теория, что после определенного порога, так сказать грани, организм начинает разрушаться. И первой страдает именно нервная система. Моя сестра…
Он осекся.
– Продолжай уже, – велел Эдди и убедительности ради положил руку ему на плечо.
– Она зашла слишком далеко. А когда вернулась… ее парализовало.
– Твою ж… – Милисента добавила пару слов, и Чарльз согласился, что все именно так, лучше и не скажешь.
Эдди же нахмурился, и ладонь его на плече некроманта несколько потяжелела. Во всяком случае плечо это опустилось, а другое поднялось.
– Это скорее исключение. Она… она сама желала заглянуть за грань. Искала… неважно, главное, что у нее были возможности вернуться. Ее сопровождали. Звали. Просили. А она решила, что знает лучше.
– И что теперь?
– Теперь? Некоторые функции удалось восстановить. Она способна сидеть. И говорить, пусть с трудом, но все же. А в остальном… увы. Поэтому просто не задерживайтесь.
– Он тоже сказал, что пора.
Милли оперлась на руки и теперь стояла сама, пусть и прислонившись к Чарльзу. И стоять так было… пожалуй, приятно.
– Тот, кто вас позвал?
– Пожалуй, что… но лучше, если по порядку… Эдди, ты не представляешь, какая это жопа!
Не представлял, как выяснилось, не только Эдди.
Милисента сидела, скрестив ноги, укутавшись в пальто Орвуда, поверх которого накинула еще какое-то не слишком чистое покрывало, чудом уцелевшее при уборке.
Одной рукой она держалась за Чарльза, словно боялась его отпустить. Второй сжимала кусок вяленого мяса.
– Так что вот, – завершила она рассказ, потерев переносицу. И впилась в мясо зубами.
А продовольственный вопрос надо решать.
И с вещами тоже.
Одно дело в прериях на земле спать, и совсем другое – во вроде как цивилизованном городе.
– Кровь первого дракона. – Орк прикрыл глаза. Он сидел на полу, скрестив ноги, опираясь огромными ручищами на колени. – Вот оно как…
– Вы что-то слышали об этом? – Орвуд устроился на трехногом табурете, по мнению Чарльза довольно ненадежном, но мнение свое граф оставил при себе.
Раздражал Орвуд невероятно.
– Как сказать… мой дед был шаманом. И его дед. И дед его деда. Это я глухим уродился, не слышу мир. – Разбиватель Голов поскреб макушку. – Потому и знаю не так чтобы много… дочка моя, она больше… ее учили.
– Расскажите про это копье, – попросил Орвуд. – Мне хотелось бы понять, что оно такое.
– Не совсем копье. – Орк слегка наклонился. – Наконечник. Из кости. Из кости очень большого зверя.
– Дракона? – Милисента сглотнула слюну. – Драконы большие. Я видела.
И ни у кого не возникло и мысли сомневаться.
– Может, и дракона. Мой прадед говорил, что в прежнем мире всяких тварей хватало. Главное, что оно… в нем сила. Сила наших женщин. И мужчин. Сила шаманов, которые ослепнут и оглохнут, если ее не вернуть. Сила духов, что откликаются на зов.
Он замолчал, но ненадолго.
– Это не только наша святыня. Каждую дюжину лет она передается из племени в племя. И никогда не случалось такого, чтобы она пропала. Да и как, если чужаки и прикоснуться-то к нему не могут?!
– Видать, смогли. – Милисента облизала пальцы. – Итого: два утерянных артефакта есть… Три. А городов шесть. Еще три у кого?
– И что будет, – Чарльз озвучил вопрос, который волновал его особенно сильно, – когда все они соберутся в одних руках?
Как-то так это Чарли произнес, что у меня мурашки по спине поползли.
Совпадение?
Да ну на хрен такие совпадения. Тут не надо семи пядей во лбу быть, чтобы понять: никакие это не совпадения.
– И что делать будем? – поинтересовался Чарли, а я вдруг поняла, что держусь за него, как дите за мамку. Отчего стало неловко.
Слегка.
И еще потому, что мне определенно не хотелось отпускать его руку. А он делал вид, будто и не замечает. Ни руки. Ни неловкости. Вот что значит – воспитанный человек.
А жизнь его со мной связала.
Я подавила вздох.
– Честно говоря, – некромант потер лоб, – я не вижу причин отклоняться от первоначального плана. Да, может статься, кто-то поставил себе целью собрать все эти… артефакты.
И рукой этак хитрый знак сделал.
– Однако, во-первых, сомневаюсь, что это в принципе возможно. Во-вторых, долг требует вмешаться, а здравый смысл подсказывает, что наших ресурсов для вмешательства явно недостаточно.
– Башку ему свернуть, – прогудел Дик.
– Змеенышу? – уточнил Эдди.
– Ему самому…
– Согласен, что данный вариант решения проблемы, – некромант мягко улыбнулся, – видится не только оптимальным, но и наиболее легко реализуемым. Но мне кажется, что эта легкость несколько… обманчива.
– Чего? – Эдди с Диком переглянулись. А я в очередной раз удивилась тому, что есть кто-то поздоровее Эдди.
– Одно дело афера с влюбленной женщиной и ее приданым. К сожалению, подобное случается довольно часто. Некоторые подлецы воистину поражают изобретательностью, когда дело касается чужих денег. Но…
– Он бы не потянул в одиночку, – добавил Чарли и тихонько сжал мои пальцы. – Ему нужен был кто-то, кто указал бы на Августу. Кто помог бы с ней познакомиться. Сочинил этот план… и теперь там, на Востоке, представляет интересы. Не говоря уже о том, что в деле о наследстве не обойтись без хорошего законника – а действительно хорошие законники не рискнут связываться с посторонним человеком и сомнительным делом. Ко всему добавьте его иные связи… в этом вот городе. Нет, вы правы, для одного человека это чересчур масштабно. И зачем? Даже при условии болезненного честолюбия все можно было провернуть куда проще. Здесь другое.
– Но шею свернуть уродцу не повредит.
– Уродцу-то как раз и повредит, но в остальном… если выпадет случай, то почему бы и нет. – Чарльз пожал плечами. – Я бы с превеликим удовольствием. Подозреваю, что, в чем бы ни состояла его роль, он достаточно важная фигура.
Утомили они меня.
Точно утомили.
Я подавила зевок, подумав, что не хватало вновь провалиться в сомнительного свойства сон, и прикрыла глаза. На секундочку. А когда открыла, обнаружила, что вокруг тихо и темно и рядом, прижавшись ко мне, точнее прижав меня к себе, кто-то сопит.
Спросонья двинула локтем, а потом усовестилась, ибо сопел этот человек совершенно по-свойски.
Чарли.
Муж.
А с мужем и вправду спать как-то теплее, особенно если под тонким, попахивающим плесенью покрывалом. Рядом где-то заворочался Эдди, повернулся ко мне и велел:
– Отдыхай.
Шепотом.
А я кивнула.
Буду.
Болело… да все болело. Ноги особенно. И еще плечи. И главное, боль эта исходила изнутри. Не сказать чтобы сильная, скорее мучительная, которая случается после долгой работы. Я завозилась, пытаясь лечь поудобнее, но Чарли встрепенулся.
– Что? – тихо спросил он.
– Ничего. Просто ноги затекли. – Врать нехорошо, но почему-то говорить правду не хотелось.
Да и вправду ничего страшного. Поболит и перестанет. Это усталость накопилась.
Именно.
– Спи, – сказал уже Чарли. – Хочешь…
Он сжал руку, и я почувствовала теплый поток Силы, который прокатился по крови. Стало легче. И спокойнее. И уютнее. А еще подумалось, что быть замужем не так уж и плохо.
Я закрыла глаза и провалилась в сон. К счастью, обыкновенный, отдыхательный.
Когда я проснулась второй раз, солнце стояло уже высоко. Оно пробивалось сквозь серые стекла, наполняя мастерскую неровным светом. В полосах его плясали пылинки. Свет разливался по полу, выхватывая его неровности и пятна, подчеркивая ржавчину на железе и потеки на стенах. Странно: сейчас мастерская выглядела пусть и заброшенной, но вполне уютной.
Я села.
Зевнула.
Огляделась. Надо же, кровать… откуда взялась? Хотя… крепко я, видать, вчера приснула. С другой стороны, есть отчего. Кроме кровати, которую поставили прямо посередине зала, нашелся и матрас, набитый свежей – или почти свежей – соломой, пара подушек да почти новое одеяло. Постельное белье тоже появилось, что вовсе поразило меня до глубины души.
Я потянулась, отметив, что вчерашняя боль если не ушла полностью, то почти отступила. Чуть тянуло мышцы шеи и плеч. Подумалось вдруг, что это логично. Я ведь летала. Вот с непривычки и натрудила. Потом подумала, что летала я во сне, а мышцы болят наяву, и это уже совсем нелогично. Потом мне думать стало лень, и я обошла кровать кругом.
Так и есть.
Знакомый саквояж в углу. И шляпа Эдди. И его же револьверы с кобурой, что странно, потому как он их и дома не всякий день снимает. А тут снял. Стало быть, чувствует себя в безопасности?
А сам он где?
Эдди обнаружился внизу. Он сгорбился за старым верстаком, склонившись над чем-то кривеньким и с виду напрочь ржавым. Почуяв меня, братец вскинул голову и улыбнулся.
– Выспалась?
– А то. – Я подавила зевок и потянулась. – А ты?
– И я. И Чарли…
Он запнулся. Я же махнула рукой. Замужем так замужем. Что уж теперь-то.
– Не злишься? – Эдди всегда меня понимал.
– Нет. А где…
Муж-то у меня наличествовал. А всякая хорошая жена должна интересоваться нахождением супруга. Так Мамаша Мо говаривала, и не только она. Я еще думала, что в этом плане матушке повезло. Она-то точно знает, где папаша находится, а стало быть, очень хорошей женою является.
– Решил выйти, оглядеться.
– А не опасно?
– Беспокоишься?
– Он вроде неплохой человек. – Признаваться в том, что и вправду беспокоюсь, было отчего-то стыдно. Кажется, я даже покраснела. Самую малость.
Эдди сделал вид, что не заметил.
– Неплохой.
– Но… мы разные. – С кем еще поговорить, как не с ним? С матушкой разве что. Она бы, наверное, поняла. Или нет? Или сказала бы, что раз мы теперь женаты, то надобно смириться и вообще перевоспитаться, вести себя подобающим образом да все такое?
Перевоспитываться не хотелось, а хотелось есть.
– Разные, – согласился Эдди, вытирая руки. – Есть хочешь?
– Дико.
– А то… два дня проспать.
– Сколько?! – Вот теперь я даже не то чтобы удивилась. Это… это где ж видано, чтоб живой человек столько спал? Хотя вспомнилась вдруг старуха Мэдисон, которую в городке все, даже судья, побаивались, ибо была она женщиной сложной судьбы и не менее сложного характера, ко всему весьма на язык невоздержанной. Так вот, одного дня супруг ее, которого в городе знали и весьма ему сочувствовали, сообщил, что преставилась она.
Во сне.
Ну, как водится, вызвали доктора, заодно уж и судья явился почтение покойной засвидетельствовать. Да и не только он один. Много народу собралось. На кладбище со всем политесом да немалым облегчением провожали. А она возьми да очнись, аккурат когда гроб в могилу опускать стали.
Ох и ругалась же!
И главное, наши с перепугу едва не пристрелили. Доктор еще потом клялся, что не специально, что случается с людьми такое. Называется летаргическим сном.
Вспомнила и поплохело.
– Два дня. – Эдди вытер руки ветошью. – Мы уж и некроманта позвали, а он сказал, что это… как его… компенсация. Вот. Мол, мозги твои много поработали, когда ты в иной мир выходила, и им, значит, отдых надобен.
Мозгам.
Я потрогала голову, убеждаясь, что больше она не стала. Мамаша Мо когда еще меня пугала, что если читать слишком много, то мозги пухнуть начнут и голова раздуется. Моя вроде пока прежнею была.
– Чарли волновался крепко. – Эдди поманил меня за собой. – Но ты и вправду спала. Даже слюни пускала.
Спасибо. Вот без этого знания я точно обошлась бы.
– А… что тут было-то? Ну, пока я слюни пускала? – Я огляделась.
Стало вроде чище, чем раньше. Или кажется так? Кресло вон новое появилось. Кресла такого точно не было. Еще железяки всякие.
Стол приличный.
Печка.
И ларь, на крышке которого громоздились шестеренки, патрубки и переплетения проволоки. Над ларем то и дело поднимались облачка то ли пара, то ли инея. А еще от него пахло.
Мясом.
В животе заурчало и…
– Садись, – велел Эдди, подтолкнувши меня к столу, который совершенно точно стал чище, и даже подпалины на нем смотрелись иначе. Этаким узором.
Уговаривать не пришлось.
Я взобралась на высокий стул с почти целой спинкой. Эдди активировал огненные камни, плюхнув на один чайник, а на другой – чугунную сковороду немалых размеров.
– Стало быть, ты просто спала?
– Ага. – Я мотала ногами.
Надо же, почти как в детстве.
Я пыталась научиться готовить. Честно. И даже когда еще была в доме прислуга помимо Мамаши Мо, которая сразу сказала, что я слишком безрукая для учебы и во всем виноваты демоны, все одно на кухню заглядывала. И матушка меня учила.
Блинчики вот печь.
Омлет делать.
Варить кашу. Или рагу. Или… в общем, готовить я училась. Просто получалось не то чтобы вовсе несъедобно, а так, терпимо.
Когда других вариантов нет.
Эдди же…
Сковорода раскалилась, и над ней задрожал воздух. Братец вытащил банку с топленым жиром, зачерпнул ложку и плюхнул на сковороду.
Он точно знал, сколько нужно добавить соли и перца, и еще чего из двух десятков сушеных трав, которые мне казались совершенно одинаковыми.
– А вы чем занимались? – Я торопливо сглотнула слюну. На сковородку плюхнулся кусок мяса, который Эдди еще сверху придавил.
– Да ничем особо. Вот, порядок наводили. Прикупили кое-чего.
– Где?
– Да тут… тут тоже есть старьевщики. А как выяснилось, в последнее время клиентов у них прибавилось. Многие уходят.
