bannerbannerbanner
Ни слова больше!

Карен М. Макманус
Ни слова больше!

Полная версия

Глава 3. Трипп

Кладу чистый бланк на только что вытертый прилавок кафе-пекарни «Луч света» и перечитываю вступительный текст: «Грант Кендрика присуждается наиболее многообещающему старшекласснику Сент-Амброуза, по оценке школьной комиссии». Загадочный термин «многообещающий» нигде дальше не поясняется – никакого упоминания об успеваемости, общественной работе или финансовых обстоятельствах.

– Безнадежное дело, – обращаюсь я к пустому помещению. То есть не совсем пустому – при звуке моего голоса мохнатый хозяйский пес Эл радостно стучит хвостом об пол.

– Ты-то чему рад? Радоваться нечему, – говорю, а тот в ответ лишь язык высовывает. И радуется.

Пф-ф. Одно расстройство.

Из кухни с подносом свежей выпечки выходит владелица кофейни Регина Янг. Ее кекс с глазурью напоминает обычный разве что по форме и размеру – хозяйка печет его из творога с ванилью и добавляет туда секретный джем собственного приготовления. Дай мне волю, ел бы его прямо с противня.

– Что значит «радоваться нечему»? – вопрошает Регина и ставит поднос на прилавок.

При ее появлении Эл вскакивает, подбегает к стойке и виляет хвостом в ожидании подачки. Которая ему не светит. Вот бы мне хоть чуточку его оптимизма!

Слезаю с высокого табурета, чтобы помочь Регине поставить поднос в витрину. Она испекла кексы пораньше, до того как в половине пятого за ними начнет выстраиваться народ. Я не единственный в Стерджисе, кто без них жить не может.

– Грант Кендрика получить нереально, – бурчу я.

Хозяйка поправляет косынку, стягивающую короткие кудряшки, и отходит, чтобы пропустить меня к прилавку.

– Это почему же?

Сладкий фруктовый аромат кексов ударяет в нос, у меня текут слюнки.

– Его присудят «наиболее многообещающему старшекласснику школы». – Я рисую в воздухе кавычки. – Только нигде не сказано, что это значит. По сути, старина Гризли отдаст его кому пожелает. Меня он ненавидит, поэтому гранта мне не видать. Даже и пытаться незачем.

Я вытаскиваю из коробки под прилавком одноразовые перчатки, натягиваю их и начинаю выкладывать кексы на витрину, строго на четверть дюйма друг от друга.

Регина облокачивается на прилавок:

– Знаешь, Трипп, что мне в тебе нравится?

– Моя запредельная точность? – подсказываю, щурясь на витрину.

– Твой положительный настрой, – сухо отвечает она.

Вопреки паршивому настроению, не могу сдержать улыбку:

– Я просто называю вещи своими именами.

– Да ради бога. Давай, выговорись, выпусти пар. А потом заполни бланк, отправь и надейся на лучшее.

Делаю недовольную гримасу, хотя приятно, когда она строит из себя маму. Я не имею в виду свою маму. Последняя открытка от Лизы-Мари Тэлбот пришла семь месяцев назад, с видом казино в Лас-Вегасе, где она работает, и строчкой на обороте: «Руби фишку!»

– Так уж и быть, – ворчу я, – заполню.

Сдерживаюсь, чтобы не обрушивать на Регину поток жалоб, которые она знает наизусть. Тем более что она читает мои мысли. Заправляя новый рулон бумаги в кассу, хозяйка говорит:

– Мое предложение, кстати, в силе.

Всякий раз, как я начинаю ныть, что никакое из доступных мне пособий не покроет и жилье, и питание, Регина напоминает о свободной комнате в их доме. Сейчас с ними живут только двое сыновей.

– Не бог весть что, – пожимает плечами она, – все тот же Стерджис. Но если вдруг надумаешь сменить обстановку, комната твоя.

Похожее предложение поступало и от друга. Шейн не раз говорил что-то вроде: «Чувак, давай после выпускного поселимся на квартире моих предков в Саут-Энде», – а когда дошло до дела и я спросил о переезде, он вспомнил, что квартира сдается. «Зато в Мадриде есть свободная хата», – обрадовал он, будто нет разницы – жить в Массачусетсе или в Испании, особенно для человека без загранпаспорта.

Ну и ладно. Я, собственно, не горю желанием сожительствовать с Шейном. А о комнате у Регины подумаю. Уже столько лет живем вдвоем с отцом, что обстановку и в самом деле не мешало бы сменить. Просто в свой следующий переезд я надеялся заодно поменять и город.

Грант Кендрика поначалу выглядел вполне достижимым. Его совсем недавно учредил один из бывших учеников Сент-Амброуза – двадцать пять тысяч долларов годовых в течение четырех лет! Такая сумма означает возможность поучиться в паре государственных колледжей и приблизиться к поступлению в Массачусетский университет в Амхерсте, куда я в конечном счете метил. Консультанту по профориентации я сказал, что меня привлекает их «ознакомительная программа», где можно «попробовать разные специальности и выбрать ту, что отвечает моим интересам и стремлениям». И все же главной причиной для меня была не легкость поступления по результатам сочинения на свободную тему; я мечтал попасть в большой университет относительно далеко от дома, где можно будет почувствовать себя другим человеком.

– А с чего ты взял, что мистер Грисуэлл тебя ненавидит? – спрашивает Регина, отодвигая в сторону Эла, чтобы протереть витрину. Все ее дети учились в Сент-Амброузе, поэтому прозвище директора ей знакомо. Причем она до сих пор фанатит в родительском комитете и порой лучше меня осведомлена о школьной жизни.

– Из-за истории со стеллажами.

– Да брось. – Регина упирает руки в бока. – Он не станет вымещать на тебе давнюю обиду.

– Еще как станет!

Раньше отец время от времени подрабатывал по найму в Сент-Амброузе. Когда я учился в восьмом классе, Гризли заказал для своего кабинета встроенные книжные полки. Отец все сделал, выставил счет, а директор вдруг заартачился, что, мол, на такую цену не соглашался и заплатит только три четверти суммы. Они бодались несколько дней, после чего стало ясно, что Гризли не уступит. Тогда отец пришел на выходных в школу, разобрал весь стеллаж и заново покрасил стену. А еще оставил Гризли записку: «Передумал брать заказ».

В этом весь отец: всегда такой белый и пушистый, пока его не доведут – и тогда переключатель щелкает. Директор еще легко отделался, хотя самому Гризли так не казалось. Он капитально разозлился и, уж конечно, не отвалит сынку Джуниора Тэлбота пару сотен тысяч на колледж.

– Ну хорошо, положим, ты не любимчик мистера Грисуэлла, – продолжает Регина, – но ведь не один же он решает? У мисс Келсо тоже есть право голоса. К ней прислушиваются чуть ли не больше, чем ко всем остальным, вместе взятым. Кстати, о мисс Келсо… Разве она на днях не просила тебя об услуге? В которой ты ей как дурак отказал?

– Ничего не знаю, – говорю.

– Ну же, Трипп. Ради бесплатной путевки в колледж?

– Я не желаю состоять в этом сомнительном комитете.

Регина скрещивает руки на груди и сверлит меня взглядом.

– С какой стати заниматься устройством сада в честь учителя, которого я… – слова застревают в горле, – нашел в лесу?

Уже несколько лет я пытаюсь забыть тот день. Регина, конечно, не догадывается об истинной причине. Откуда ей знать, что участие в создании мемориального сада Ларкина для меня не удачная возможность, а кошмарная пытка?

– Ничего ужасного, это знак уважения и поддержки, – заявляет Регина, потом спохватывается и, как умеет, смягчает тон. Получается плохо, но ведь главное – намерение. – Трипп, бог даст, тебе полегчает, залечишь наконец свою душевную рану. Ты достоин исцеления не меньше других.

В горле образуется ком, и я молчу. Не Регине Янг решать, чего я достоин, а чего нет. Она вообще ни черта обо мне не знает.

– Ты же понимаешь, – продолжает она, – что мисс Келсо ой как нужны помощники, ведь работы невпроворот. К тому же ребята из Сент-Амброуза всегда славились готовностью поддержать благое начинание. – Она заходит за прилавок и тычет пальцем в мою сторону: – Короче, перестал ныть и записался, а не то сделаю пирог из твоей задницы!

– Блефуете, тетя, – говорю без особой уверенности.

Уж очень не хочется терять эту работу. Регина платит больше всех в Стерджисе, а «Луч света» мне как второй дом. Который к тому же куда чище и уютнее, чем первый.

Дверной колокольчик звякает, и внутрь, смеясь и толкаясь, вваливаются ребята в куртках поверх баскетбольной формы в желто-синюю полоску. Осенний сезон давно закончился, но соревнования на крытых площадках идут вовсю.

– Как жизнь, Трипп? – громко здоровается Шейн, бросая сумку под один из широких подоконников. Потом одаривает владелицу заведения улыбкой на миллион: – Привет, Регина! Забираем у вас все кексы, окей?

Та трясет головой:

– По два в одни руки, не больше. – Ребята подходят за салфетками и напитками. – Должно остаться для постоянных покупателей.

Шейн хватается за сердце, откидывает со лба прядь темных волос. Мой предок зовет его Рональдо – по фамилии европейского футболиста, на которого тот якобы похож.

– Ах, неужели после стольких лет мы все еще не считаемся постоянными покупателями? – театрально стонет он.

– Два в руки, – твердо повторяет Регина, слегка приподняв уголки губ. Никак не может решить, раздражает ее Шейн или забавляет.

– В один прекрасный день, – вздыхает тот и плюхается на стул, – вы позволите мне съесть все кексы, и я наконец заживу полной жизнью.

– Ты и так живешь вполне хорошо, – встреваю я, за что удостаиваюсь зловещей улыбки и среднего пальца.

Регина трогает меня за рукав.

– Я иду ставить булочки в духовку, – говорит она. – Будь человеком, уведи отсюда Эла.

По идее, Элу в кофейне находиться не положено, хотя никому, включая регулярно заходящих сюда полицейских, пес не мешает. И все же с наплывом посетителей Регина неизменно загоняет его в кладовку.

– Слушаюсь, мэм! – Я отдаю честь спине хозяйки, уже исчезающей за дверями в кухню. Заманиваю Эла печеньем, которое тот никогда не получает, и в качестве утешительного приза ставлю перед ним миску с водой. Затем возвращаюсь к кассе и пробиваю гигантский заказ, жонглируя одновременно несколькими банковскими картами.

Как только я расправляюсь с заказом, народ рассаживается и принимается мерно жевать, колокольчик на двери возвещает о появлении новой посетительницы.

 

– Играм конец, Шейни, – бормочет один из парней. – Жена пришла.

Шейн как по команде расплывается в улыбке:

– Привет, детка, – и подставляет губы Шарлотте. – Кекс хочешь?

– Не-а, только кофе.

На Шарлотте черное пальто с кучей пуговиц и петель, которые она долго и нудно расстегивает, прежде чем бросить его на спинку свободного стула.

– Черный, с медом? – спрашиваю.

Она подходит и прислоняется бедром к прилавку.

– А ты неплохо меня знаешь.

– Уникальное сочетание. Я тут два года работаю, и ты единственная, кто добавляет мед в кофе.

Губы Шарлотты искривляются в улыбку:

– Люблю выделяться.

Точно, с этим у нее проблем нет. Шарлотта Холбрук из тех девчонок, кому все прочат карьеру супермодели. Она купается во всеобщем внимании, как рыба – в воде, хотя в ней нет ничего особенного. Когда-то Регина спросила, как выглядит девушка Шейна, и я сказал: «Ну, симпатичная такая, шатенка, глаза голубые, чуть повыше тебя». Когда Шарлотта появилась, у Регины отпала челюсть. «Симпатичная! – возмутилась она. – Все равно что Эверест холмом обозвать».

Ставлю кофе перед Шарлоттой.

– Ты сегодня заходил на школьный сайт? – спрашивает она.

– Сейчас каникулы, забыла? – напоминаю.

– Знаю, просто в интранете вывесили списки классов, и я зашла посмотреть, с кем буду учиться в последнем семестре. – Я пожимаю плечами, она легонько хлопает меня по руке. – Некоторым из нас это небезразлично. Так вот, угадай, кого я там узрела?

– Ну, кого?

Переворачиваю пластмассовую бутылочку над чашкой, чтобы выдавить мед.

– Бринн Галлахер.

Чуть не роняю бутылочку с медом, Шарлотта оглядывается на Шейна за столиком и громко смеется. Она вряд ли помнит о нашей былой дружбе с Бринн. Да и мы за все время, что дружили, о Шарлотте говорили ровно ноль раз.

– Кого?!

– Бринн Галлахер. – Шарлотта вновь поворачивается ко мне и делает испуганную гримасу. – Трипп, куда столько меда?

Вот черт! В ее чашке больше меда, чем кофе.

– Пардон, – спохватываюсь я, отодвигаю чашку в сторону и беру новую. Лишний сахар ей точно не всучишь: она свято блюдет пропорции. – Бринн Галлахер, говоришь?

– Уже дважды повторила.

Она прищуривается и с интересом наблюдает за моей новой попыткой налить ей кофе.

– Странно, – говорю как можно более безразличным тоном. Еще не хватало, чтобы из-за моей внезапной криворукости Шарлотта заподозрила неладное. – Они вроде в Чикаго живут.

Шарлотта поводит плечом:

– Может, вернулись.

– Ей же хуже. – Я ставлю на стойку безупречно приготовленный кофе. – Прошу!

– Спасибо, Трипп, – мяукает Шарлотта и отходит, не заплатив, – знает, что я сниму деньги с карты Шейна.

Подойдя к столикам, она не берет пальто со свободного стула и не садится, а стоит с выжидающей улыбкой, пока один из парней рядом с Шейном не пересаживается, уступая ей место.

Шарлотта бегает за ним с восьмого класса. Раньше, когда они официально стали парочкой, он и сам к ней постоянно лип, зато теперь их неразлучность ему словно в тягость. Вот и сейчас он скривил губы, пока она усаживалась рядом. Секунда – и его лицо озаряется улыбкой. Не знаю, может, я все придумал.

Во всяком случае, спрашивать не намерен. Мы хоть и плотно общаемся уже года четыре, дружба между нами поверхностная. Болтаем о школе, «ТикТоке», спорте или обсуждаем излюбленную тему его подружки: Шейн-и-Шарлотта. Список незатрагиваемых тем куда длиннее и в том числе содержит неписаное правило, по которому мы живем с восьмого класса.

Мы никогда, ни под каким предлогом не говорим о том, что случилось в тот день в лесу.

Трипп. Четыре года назад

Среда, обед давно закончился. Я в березовой роще за школой, в наушниках орет музыка, дыхание в воздухе превращается в пар. Жду Шейна Дельгадо. Почти середина апреля, а день холодный – один из последних отголосков зимы среди едва зазеленевших деревьев. Не уверен, что сейчас самое подходящее время для сбора «коллекции листьев, демонстрирующей разнообразие местной растительности», как это называет мисс Синг. Только мое мнение, похоже, никого не интересует.

При мне папка с тремя кольцами, она явно толще, чем того требует коллекция из двенадцати листьев, – я еще утром насобирал несколько в собственном саду и распихал их по прозрачным файлам. Мы в паре с Шейном с прошлого января, и я знаю: всю работу по проекту предстоит делать мне, так что запас не помешает.

Шейн – один из тех ребят в Сент-Амброузе, которые ничего не делают, потому что им не надо беспокоиться о субсидиях. Ему вообще не о чем волноваться. Он до того беспечный, что посреди урока может заснуть в смежной с классом раздевалке. Учителя только посмеиваются, хотя, засни в раздевалке я, со мной никто шутить не станет.

Тупо, конечно, завидовать таким, как Шейн, и все же мне по-настоящему завидно. Сегодня я не прочь поменяться с ним – да вообще с кем угодно – местами.

Глава 4. Трипп

После смерти мистера Ларкина я впервые оказался в отделении полиции. Сначала мы в панике позвонили родителям – точнее, родителям Шейна, хотя те работали в Бостоне. Мы как-то сразу поняли, что от моего отца в такой ситуации толку будет мало. Предки Дельгадо связались с полицией Стерджиса, те прибыли на парковку Сент-Амброуза, откуда мы проводили агентов к мистеру Ларкину. Дальше все помню очень смутно. Меня не оставляло чувство нереальности происходящего, пока нас не привезли в участок для дачи показаний.

Мой отец подоспел как раз вовремя: меня только отсадили в отдельную комнатушку, без Шейна и Шарлотты. Я сразу догадался, что полиция хотела сверить наши показания. Всеми силами отгоняя навязчивый образ мистера Ларкина, я как мог отвечал на вопросы инспектора Патца. Я решил, что он ровесник отца. Впрочем, в то время я почти всем взрослым автоматом приписывал солидный возраст. Особенно тем, у кого намечались залысины. Позже я узнал, что Патцу тогда стукнуло двадцать пять – как мистеру Ларкину.

– Что ты делал в лесу, Трипп?

– Собирал гербарий для проекта по природоведению. Нам велели найти двенадцать видов растений и собрать их листья.

По прибытии в участок мою папку конфисковали и полчаса спустя вернули.

– Почему ты был там с Шейном и Шарлоттой?

– Мы с Шейном делаем проект в паре, а Шарлотта – его подруга.

– Почему же у них не было с собой папок?

Потому что они знали: всю работу можно повесить на меня. Факт, которым я решил с инспектором не делиться: от деток на субсидиях в Сент-Амброузе ожидают благодарности, а не желчи.

– Они их забыли.

– А где же находилась пара Шарлотты?

Никуда не деться от этой Бринн Галлахер, как ни крути.

– Понятия не имею, – буркнул я, и он больше не настаивал.

– Вы трое все время были вместе? Не теряли друг друга из виду?

Моя мать, прежде чем нас бросить, редко обращалась со мной как с ребенком. Лиза-Мари повесила бытовые вопросы вроде завтраков и сборов в школу на отца. Зато ей нравилось обсуждать в моем присутствии интересующие ее темы. Она говорила не мне, а при мне, но я все равно вбирал информацию. Так вот, она любила повторять: «Всем жилось бы лучше, если бы люди вовремя закрывали рот. Поменьше бы болтали. Стоит задать простой вопрос, и получишь в ответ целую автобиографию. Кому это надо? Нет чтобы сказать «да» или «нет» – и достаточно. Даже не важно, который из ответов правда».

Я потер указательным пальцем мозоль на большом пальце и сказал:

– Нет.

– Ни на минуту?

– Нет.

– Как вы обнаружили мистера Ларкина?

Вопрос был сложный, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы привести мысли в порядок.

– Мы пошли в сторону Шелтон-парка, знаете, место, где наблюдают птиц? Там валялась огромная ветка – в нее то ли молния попала, то ли еще что. Шарлотта сказала, что на ветке должно остаться много листьев. Ну, мы смотрим, а за веткой что-то белое. Оказалось, кроссовка.

– Ты сразу понял, что это кроссовка?

– Нет. Думал, мусор какой-то. Бумажный пакет или что-то типа того. Только когда подошли ближе…

– Насколько близко?

– Не знаю. Достаточно, чтобы разглядеть кроссовку.

– Ну хорошо. А потом?

– Потом мы увидели мистера Ларкина.

Эта часть допроса заняла уйму времени – инспектор Патц, казалось, часами расспрашивал о мистере Ларкине и месте его обнаружения. Сразу ли мы поняли, что он мертв? Прикасались ли к нему? Видели или слышали кого-то поблизости?

– Рядом с ним лежал камень. С острыми краями… и на нем – кровь.

– Как ты понял, что это кровь?

– Пятна были красные и… на вид мокрые.

– Ты к нему прикасался?

– Нет, камень поднял Шейн и весь перепачкался в крови. Даже брюки измазал.

– Зачем надо было поднимать камень?

Я долго не отвечал, тупо глядел перед собой и соображал, что за зверь мог оставить на столе такие ровные четыре царапины. Полиция Стерджиса наверняка поймала какого-то монстра, но тот вырвался и сбежал.

– Не знаю. Я об этом вообще не думал.

– Добавить ничего не хочешь, Трипп?

– Нет. Мне больше нечего добавить.

Когда допрос наконец закончился, инспектор Патц поблагодарил меня и отпустил. Отец позже от кого-то слышал, что наши показания в точности совпали. Нас все жалели: такая травма для ребенка – найти мертвого учителя. Соседи приносили нам с отцом разные гостинцы. Когда четырьмя годами раньше нас бросила мать, нам такое внимание и не снилось. Видимо, если человек уходит по собственной воле, это не трагедия.

Неделю спустя меня повторно вызвали в полицию.

– Трипп, ты в курсе, что в школе недавно произошла кража?

Еще бы! В конце марта из учительской пропала крупная сумма, поднялась настоящая шумиха. Несколько недель Бринн в «Дозорном Сент-Амброуза» только об этом и писала.

– В курсе. Украли деньги на поездку восьмиклассников в Нью-Йорк.

– Ты знаешь, сколько там было денег?

– Нет. Думаю, немало. У нас же как: если дети со стипендией поехать не могут, не едет никто.

На этой почве раскол между платниками и стипендиатами в классе превратился в открытую вражду. Руководство Сент-Амброуза изображало, что все ученики равны, на деле же каждый знал свое место.

– Тебе известно, что расследование той кражи возглавлял мистер Ларкин?

– Конечно.

– Трипп, поделюсь с тобой недавно всплывшей информацией. Украденные деньги нашли в шкафчике Шарлотты Холбрук во время обычной пятничной проверки. Что ты на это скажешь?

Сказал бы я им, что ничего «обычного» в проверке не было. Учеников Сент-Амброуза в жизни не обыскивали, тем более копы. Пропавшие деньги к тому времени искали уже недели две, и Гризли был готов на все, лишь бы найти виновного.

Сомневаюсь, однако, что директор представлял себе в этой роли Шарлотту Холбрук. Ей уж точно все сошло бы с рук. Я рассудил, что инспектор Патц вполне способен додуматься до этого сам.

– Я, конечно, удивился.

– Чему именно?

– Что деньги нашли в ее шкафчике. Это она их украла?

Инспектору Патцу мои вопросы явно не нравились. Во всяком случае, отвечать на них он не спешил.

– Ты дружишь с Шарлоттой?

– Нет. – Тогда это было чистой правдой.

– А с Шейном Дельгадо?

– Нет. – Опять правда.

Не помню точно всех вопросов, но в какой-то момент Патц переключился на меня.

– Мы не поленились и поговорили с твоими одноклассниками, Трипп. Все к тебе хорошо относятся. Кроме, может, пары ребят.

– Правда?

Я изобразил удивление, хотя точно знал: он имел в виду Бринн.

Мой отец, который с начала разговора пребывал вроде как в спячке, встрепенулся и упер локти в стол.

– А это здесь при чем? – спросил он. – Мало ли, дети не поладили.

– Конечно, мистер Тэлбот. Я просто хочу лучше понять вашего сына.

– Он хороший мальчик. Честный, хороший мальчик, который старается вам помочь.

Никакой благодарности за то, что отец за меня вступился, я в тот момент не испытывал. На уме было только одно: скорей бы он заткнулся и нас отпустили.

* * *

Заканчиваю работу в седьмом часу вечера. Прощаюсь с Региной, выхожу из пекарни. Пишу папе: «Что у нас с ужином?»

«Ничего хорошего, – пишет он в ответ. – Так и не успел сегодня за продуктами».

«Взять по дороге что-нибудь у китайцев?»

«Было бы отлично. Я заплачу».

Ага, заплатит. Держи карман шире.

Звоню в «Золотой дворец» и заказываю наше излюбленное: жареный рис с креветками и говядина с брокколи. Эти блюда несравнимо лучше их остального ассортимента. Они там почему-то вымазывают все свои мясные изделия толстым слоем масла и жарят до одурения. Пару лет назад родители Шейна водили нас в «Китайский квартал» – я впервые в жизни отведал настоящей китайской кухни. Помню, одних пельмешек съел тогда столько, сколько вешу сам; оторваться не мог. С тех пор я презираю «Золотой дворец», но что делать, если они готовят быстро, дешево и расположены в двух шагах от дома?

 

Прохожу мимо «Скобяных товаров Риччи», и, когда равняюсь с мужской парикмахерской «У Мо», дверь приоткрывается. Кто-то безуспешно силится выйти, я хватаю ручку и тяну на себя.

– Здравствуйте, мистер Си! – приветствую я низенького седовласого старичка. В ответ тот всматривается в меня водянистыми глазами.

– Простите? – неуверенно начинает он, затем его лицо проясняется: – А, Ноа! Как поживаешь? – Мистер Соломон до самой пенсии работал садовником в Сент-Амброузе. Прозвищ он не признавал. – Не узнал тебя сразу. Вы, дети, так выросли, уму непостижимо. Совсем уже взрослые.

– Что поделать, – говорю не своим обычным, а эдаким сердечным голосом. Сам не пойму, почему так реагирую на стариков. Особенно на мистера Соломона, который в последнее время сильно сдал. Левой рукой он прижимает к себе красный ящик для рыболовной снасти. Только упаси вас бог спросить, не собрался ли он на рыбалку! Это его портативный банк, он доверху забит мятыми банкнотами. Мистер Си носит его повсюду с собой – в супермаркет, в аптеку. Передать не могу, до чего такие вещи меня расстраивают.

Слышу собственный голос:

– Как чувствует себя ваш сад?

Вопрос дебильный, учитывая, что на дворе январь, но мистер Си так и сияет.

– Переживает не лучшие времена, но я сумел-таки кое-что усовершенствовать.

Дом мистера Соломона стоит на границе между Стерджисом и Стаффордом – гораздо более приятным городком, в котором живет Шейн. Ребенком я воображал, что у садовника есть портал в параллельное измерение, потому что его двор походил на волшебный сад, перенесенный в Новую Англию из другого мира: весь заросший виноградной лозой, фруктовыми деревьями и цветами размером с мою голову.

– Заходи проведать как-нибудь, – продолжает мистер Соломон. – Расскажешь мне за чаем свои новости.

– Обязательно, – заверяю. Надеюсь, он, как и я, понимает, что никто заходить не собирается. – Мне пора, мистер Си, заказ стынет. Дверь уже можно отпустить?

Я все еще придерживаю дверь, а он так и не двинулся с места. Его старческое лицо становится сердитым.

– Так это ж ты не даешь мне пройти, – ворчит он, и я понимаю: минутка ностальгии окончена.

– Виноват.

Я отступаю, пропуская его. Он шаркает мимо и зло косится в мою сторону. Вот опять: я знаю, старик слегка не в себе, но в этом городе я шагу не могу ступить без ощущения, что кому-то мешаю. Поэтому я жду не дождусь, когда отсюда свалю.

В «Золотой дворец» я прихожу слишком рано. Расплачиваюсь, сажусь на банкетку в вестибюле, не заметив, что там уже ждет посетитель. Вдруг слышу:

– Неужели Трипп Тэлбот собственной персоной?

Весь мой скудный запас учтивости израсходован на мистера Соломона, так что я угрюм и неприветлив.

– Здорово, инспектор Патц.

На полицейском парка с подстежкой, шарф и вязаная шапка футбольной команды «Пэтриотс». Волос под шапкой не видно, но меня не обманешь – я достаточно насмотрелся на Патца в городе и знаю, что он бреется наголо, маскируя залысины.

– Заказ забираешь? – спрашивает он.

Нет, просто пришел на их банкетке посидеть.

– Ага, вы тоже? – произношу вслух, я же не идиот.

– Жена от их меню без ума.

– Класс, – бурчу, пытаясь вспомнить, знал ли я, что Патц женат. Решив, что мне абсолютно все равно, утыкаюсь в телефон. Не успеваю открыть игрушку, чтобы скоротать время, как инспектор заводит разговор:

– Я слышал, Сент-Амброуз задумал мемориальный сад в честь твоего учителя, мистера Ларкина. – Я равнодушно киваю и молчу. Однако он не сдается: – Знаешь, я все еще думаю иногда о том случае. Ты был первым свидетелем, которого я допрашивал по делу об убийстве.

Первым и, скорее всего, последним. Мелких преступлений в Стерджисе хватает, а убийств после мистера Ларкина больше не было. Такой ответ ему вряд ли понравится, поэтому как можно любезнее мычу:

– Надо же.

– Детей допрашивать непросто, – продолжает он. Чего прицепился? Может, извиниться, что мне тогда было тринадцать? – Не так давно я беседовал с мальчишкой, свидетелем ограбления, так он все время менял показания. То одно скажет, то другое. А то вообще забудет или промолчит о чем-то важном.

В углу вестибюля стоит нагреватель, который шарашит так, что превращает «Золотой дворец» в сауну. Я откидываю волосы со лба и говорю:

– Толку от такого свидетеля.

Инспектор Патц, видимо, тоже перегрелся, потому что стягивает шапку и мнет ее в руках.

– На самом деле для детей это нормально. Я читал, что память у них не так развита, как у взрослых, а кроме того, они легче поддаются влиянию, из-за чего их заявления менее надежны. С тобой все было иначе. Ты повторял свои показания слово в слово.

– У меня хорошая память, – говорю я, буравя глазами девушку за прилавком. Какого черта она столько возится с моим заказом?

– Шейну и Шарлотте с тобой просто повезло, – не умолкает Патц. – То есть повезло, что ты был с ними в лесу. Все могло бы обернуться иначе, найди они учителя вдвоем. Один из них оставляет отпечатки пальцев, а у другой находят пропавшие деньги – в такой ситуации даже дети так запросто не отделались бы.

– Заказ для Патца, – объявляет девушка за прилавком.

Инспектор не двигается с места, поэтому я повторяю:

– Ваш заказ.

Патц по-прежнему не проявляет признаков жизни. Изучает противоположную стену, брови сошлись на переносице – вроде как в глубокой задумчивости. Я чуть не повелся, да вовремя уловил его взгляд на своем отражении в окне.

– Но с ними был ты. Друзьями вы не были – я расспросил ваших одноклассников, и все это подтвердили. Даже те, кто тебя не жаловал. – Бринн, чтоб ее. – Как партнеры по проекту вы с Шейном не ладили, а с Шарлоттой ты вообще словом не обмолвился до того, как она увязалась за вами в лес. У тебя не было ни малейшего повода их покрывать.

– Точно. – Я тру большой палец. Знал же, что мемориальный сад выйдет боком, и вот пожалуйста. Уже и заказ у китайцев не забрать по-человечески. – С какой стати?

– Заказ для Патца, – повторяет девушка за прилавком.

– Это я, спасибо. – Инспектор наконец поднимается с банкетки.

Я расслабляю плечи, надеясь, что допрос окончен. Увы, прежде чем двинуться к прилавку, Патц устремляет на меня прощальный подозрительный взгляд.

– Именно этот вопрос и не дает мне покоя, – медленно произносит он. – С какой стати?

Он натягивает шапку и берет свой заказ.

– До свидания, Трипп. Приятного ужина.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru