Карен К. Л. Андерсон
Взрослые дочери трудных матерей. Как выстроить границы, исцелиться и начать свободно жить
Глава 4
Жизнь в стране «или – или»
Если говорить о ваших отношениях с матерью, часто ли они следуют принципу «все или ничего», «или – или»? Может быть, вы чувствуете, что вам приходится либо занимать оборонительную позицию, сопротивляться и защищаться, либо вместо этого просто покориться и позволить матери делать и говорить все, что она захочет.
Или, возможно, вам кажется, что нужно либо свести ваше общение к поверхностным и легким беседам, либо, наоборот, с головой окунуться в эмоциональные глубины.
Затем бывают моменты, когда вы думаете, что вам следует либо окончательно вычеркнуть ее из своей жизни, либо позволить себе стать зависимой от нее навсегда.
Ни один из этих вариантов не представляется хорошим. На самом деле даже мысли об этом вытягивают всю душу.
Пережив все это в отношениях с собственной матерью и поработав над этим вопросом с другими женщинами, я обнаружила, что подобная ситуация более распространена, чем можно себе представить.
Подобное общение как минимум немного раздражает или ограничивает. В самом худшем варианте оно бывает слишком тесным и может изматывать так же сильно, как неистовая ярость. А в основе всего лежит печаль или невысказанная скорбь.
Я провела долгие годы в стране «Или – или». В то время, если кто-то говорил мне, что такого быть не должно, я просто отвечала: «Вы не знаете мою мать». Ситуация казалась трудноразрешимой, не имеющей благоприятного исхода.
Но теперь я во многом разобралась. Я знаю, что существует бесконечный выбор, а не только «все или ничего». С этим знанием приходит безмерная свобода, покой и независимость, а также уверенность в том, что принимаемые решения верны (говоря это, я не имею в виду выбор с целью сделать матери приятно, получить ее одобрение или избежать конфликта с ней).
Поэтому, если говорить о ваших отношениях с матерью, я точно знаю: вы не так бессильны, как вам кажется, и способны принимать решения, чувствуя себя при этом хорошо и свободно.
Меня обвиняли (в основном матери) в том, что я пытаюсь еще глубже вбить клин между взрослыми женщинами и их матерями. Меня также упрекали (в основном взрослые дочери) в том, что я не захожу достаточно далеко и не поддерживаю «запрет на общение».
Если вы эмоционально зависимы от своей матери или если ваша мать была отстраненной, отчужденной и критически настроенной, то эта книга для вас. У вас мало автономии (способности принимать обоснованные и взвешенные решения; свободы быть той, кем вы являетесь, независимо от своей матери), потому что вы верите – возможно, бессознательно, – что мнения, потребности, ценности и желания вашей матери важнее ваших собственных.
Или вы инстинктивно боитесь того, что произойдет, если решите принадлежать себе, а не своей матери.
Я надеюсь, что благодаря этой книге вы научитесь принадлежать себе – быть самостоятельной женщиной, эмоционально независимой от матери.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, ЗА ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ КОТОРОГО ВЫ ДОЛЖНЫ ОТВЕЧАТЬ, – ЭТО ВЫ САМИ.
Вы обнаружите, что, когда вы сосредотачиваетесь на себе – на своих ценностях, желаниях, потребностях и предпочтениях, – происходит нечто волшебное: ваше поведение по отношению к матери (независимо от того, решите ли вы обсудить это с ней или нет) меняется невероятным образом.
Вы больше не потерпите жестокого обращения и не будете вести себя дисфункционально.
ВЫ ПОЗВОЛИТЕ СЕБЕ ИМЕТЬ И ПОДДЕРЖИВАТЬ СВОИ ЛИЧНЫЕ ГРАНИЦЫ, ВОЗВЕДЕННЫЕ НЕ В ЦЕЛЯХ ОБОРОНЫ И ЗАЩИТЫ, А НА ОСНОВЕ СТАБИЛЬНОЙ И СИЛЬНОЙ ПОЗИЦИИ.
И нет ничего более доброго и уважительного, чем это (по отношению к вам обеим и ко всем женщинам вообще).
Большинство из нас путается в понятиях, полагая, что такие слова, как «сепарированный» и «привязанный», отражают эмоции. На самом же деле они описывают мысли, мнения и толкования, которые вызывают эмоции. Они выражают то, как вы понимаете других, а не то, что вы чувствуете. Именно ваша интерпретация создает эмоции.
Это очень важное различие, так как если вы используете подобные слова для описания эмоций, то вы неизбежно ощутите беспомощность.
Если вы эмоционально зависимы от своей матери, вы не знаете, где начинаются ваши мысли и эмоции и где заканчиваются ее.
Она считает, что для собственного счастья ей необходимо, чтобы вы думали, чувствовали и вели себя определенным образом (поэтому вы и не знаете, что вы на самом деле думаете, чувствуете или как будет лучше именно для вас).
Вы убеждены в том же самом: для ощущения счастья вам необходимо, чтобы ваша мать думала, чувствовала и вела себя определенным образом.
Она склонна верить, что знает, какие чувства вы испытываете, основываясь на своих собственных. И вы тоже размышляете аналогичным образом.
Я считаю, что подлинные отношения представляют собой нечто вроде парадокса. Они возможны, если вы и ваша мать – отдельные, самостоятельные личности со своими мыслями, эмоциями, мечтами и желаниями. Если вы обе знаете и любите себя. Если вы способны установить границы, основываясь на самопознании и любви к себе; и если она в состоянии сделать то же самое. Если вы обе позволяете друг другу быть такими, какие вы есть, хорошими, плохими и злыми[4].
Хорошая новость заключается в том, что участия вашей матери не потребуется. Ей не обязательно любить себя, знать и доверять себе так, как «нужно» на ваш взгляд.
Чем теснее вы общаетесь с самой собой, тем более открытой вы сможете быть для общения с матерью, независимо от того, где она находится на своем пути.
Эмоциональная сепарация с нашими матерями – это решение и лекарство, а не то, что необходимо исправить или исцелить. Нам не нужно заключать с ней мир, потому что она и есть мир.
Глава 5
Пробуждение
Эта картина жива в моей памяти. Мать стоит во дворе и держит в руке письмо. Письмо, которое она собирается опустить в почтовый ящик.
Она держит его и заявляет: «Я “развожусь” со своей матерью!»
Мне было чуть за 20, а ей глубоко за 40. Я, конечно, не была удивлена – ни для кого не было секретом, что они с бабушкой не ладят. Мать часто говорила, что никогда не будет относиться ко мне так, как ее мать относилась к ней. Я слышала эти истории, и мне было больно за свою мать.
Например, однажды моя бабушка сказала моей матери, которая получила титул «Самая красивая девочка старших классов»: «Если бы у меня было больше денег, я бы сделала тебе пластическую операцию, чтобы поправить твое лицо». Она неоднократно рассказывала мне эту историю, и я знаю, что каждый раз она испытывала боль.
И мама, и бабушка всегда были очень красивыми женщинами. И, как и у многих женщин их поколения, внешность была для них всем. Их облик и сексуальная привлекательность (но в рамках приличия) были их валютой. И глубоко внутри, первобытной частью своего мозга, они верили, что женщины выживают именно так.
Я помню, как впервые почувствовала, что с моим телом что-то не так. Мне было лет восемь или девять, и мы с мамой были на приеме у педиатра. Когда мы вернулись домой, она сказала моему отчиму: «Доктор говорит, что она толстая». В ее голосе сквозило удивление, страх и отвращение – и все это одновременно.
Когда мне было 12 лет, мать посадила меня на диету. В своем дневнике, который я вела в школьные годы, я писала о том, что чувствую себя свиньей и ненавижу себя за прожорливость.
Они обе – и мать, и бабушка – беспокоились о моем весе, и когда я смотрю на свои фотографии того времени, я могу лишь покачать головой. У меня не было проблем с лишним весом.
Теперь я понимаю, что мать беспокоилась о двух вещах, об одной – сознательно, а о другой – бессознательно.
Во-первых, ей было важно, что о ней подумают окружающие, если у нее будет толстая дочь; во-вторых, она переживала, что если я буду толстой, то ни один мужчина меня не полюбит и не будет обо мне заботиться.
* * *
Став взрослой, я считала, что у нас с матерью «типичный» конфликт между матерью и дочерью, но я также думала, что наши отношения лучше, чем те, которые были у нее с моей бабушкой. Мать часто говорила, что мы близки; более того, что мы – хорошие друзья. Я знаю, она хотела, чтобы у нас все было иначе, чем у нее с ее собственной матерью.
Чего я не понимала в то время, так это того, что мы с матерью не были «близки» – мы находились в созависимых отношениях и были эмоционально поглощены друг другом. Мы обе были одиноки, вместе ходили в ночные клубы, выпивали, флиртовали и танцевали с мужчинами, которые находчиво предполагали, что мы сестры. Она была вовлечена почти во все аспекты моей жизни, и если я хотела оставить что-то только для себя, то она обижалась или злилась. Поскольку я (бессознательно) жаждала ее внимания и одобрения, я поступала так, как она хотела.
Я не понимала, насколько нездоровыми были наши отношения.
А теперь перенесемся на 25 лет вперед, в конец 2010 года, и вот я тоже «развожусь» со своей матерью. Вместо письма по почте я отправила ей электронное сообщение. Несмотря на ее (наше?) стремление иметь иные, более здоровые отношения между матерью и дочерью, оказалось, что мы не можем избежать этих укоренившихся паттернов. Мать бессознательно передала мне установки и модели поведения, я бессознательно их переняла, а когда я захотела начать самостоятельную жизнь, наши отношения пострадали.
Я расскажу вам о некоторых обстоятельствах, которые привели к этому моменту, – о том, что, по моему мнению, оправдывало мой «развод» с матерью. Но сейчас важно понимать, что в то время мне казалось, будто у меня просто нет другого выбора. Я верила, что «развод» с матерью – отказ от общения с ней – решит все мои проблемы.
Вместо этого я обнаружила, что совершенно зациклена на наших отношениях. Каждому, кто готов был меня выслушать, я изливала свою боль и гнев, делясь подробностями о том, как ужасно мать со мной обходилась. Я действовала из нездорового бессознательного убеждения, что являюсь жертвой своей матери.
Когда я открыла для себя понятие «сознание жертвы», все встало на свои места. До этого момента я сопротивлялась мысли о том, что, возможно, я являюсь жертвой, так как в моей семье подобное положение было чем-то, чего нужно стыдиться и избегать любой ценой. Я настоятельно рекомендую работы Линн Форрест, в частности ее книгу «За пределами сознания жертвы» (Beyond Victim Consciousness), для полного понимания этой концепции. Позвольте мне изложить здесь ее основы.
Представьте себе перевернутый треугольник. Внизу треугольника находится Жертва, в верхнем левом углу – Преследователь, а в верхнем правом – Спасатель (обратите внимание, что обе эти роли имеют перевес в одно очко по отношению к Жертве).
Находясь в сознании жертвы, мы играем одну из этих трех ролей, и важно признать, что ни одна из них не считается лучше другой (особенно, если все в этих взаимоотношениях являются взрослыми). Спасатель – не «хороший парень». На самом деле Спасатель и Преследователь – это утрированные версии Жертвы.
Эта динамика проявляется на микроуровне в семьях, и мы также можем видеть, как она – на макроуровне – действует в мире.
Согласно Форрест, «жертвы считают себя слабыми и неспособными о себе позаботиться, поэтому постоянно ищут кого-то, кто их спасет. Спасатели склонны полагать, что их собственные потребности не имеют значения. Они убеждены, что их ценят только тогда, когда они заботятся о других. Это означает, что им постоянно нужен человек, которого они могут опекать. Преследователи верят, что мир является небезопасным и пугающим местом. Они воображают, что должны постоянно защищаться от мира, намеревающегося им навредить, и поэтому злятся на других или на ситуации, полагая, что таким образом всего лишь ограждают себя от опасности».
Не важно, в каком углу треугольника вы оказываетесь вначале, ведь в конечном итоге вы сыграете и две другие роли. Если вы Жертва, то постепенно вы начнете испытывать негодование и даже можете перейти в роль Преследователя для того, чтобы изменить паттерн, полагая, что защищаетесь. Или вы можете стать Спасателем, чтобы чувствовать свою важность благодаря заботе о Жертве.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мы с мамой постоянно путешествовали по этому треугольнику и каждая из нас сыграла все три роли.
Вскоре после того, как я «развелась» с матерью, я стала законным опекуном своей бабушки по материнской линии. Учитывая то, что ее дети жили в других штатах (и даже в другой стране), вполне логично было взять эту роль на себя. Не говоря уже о том, что, как я уже упоминала, отношения между моей матерью и бабушкой были натянутыми.
Когда стало очевидно, что она больше не может жить одна в своем доме, я перевела ее в специализированный дом престарелых, а затем вычистила и продала ее дом. Готовя жилье к продаже, я обнаружила связку писем, которые бабушка и моя 18-летняя мать писали друг другу. В период их переписки моя мать училась в колледже.
Я дорожила этими письмами, потому что из них я очень многое почерпнула. Они почти точно отражают часть переписки, которую мы с матерью вели на протяжении многих лет. В некоторых случаях письма содержали обычные повседневные наблюдения и новости, но другие были полны гнева, обиды, обвинений и чувства замешательства.
Я даже нашла знаменитое письмо «Я с тобой “развожусь”», которое мать отправила моей бабушке.
Я делюсь этим, чтобы проиллюстрировать, что, несмотря на наши слова и возможные намерения, наибольшее влияние на нас оказывает то, чему мы подражаем. Я не имею в виду, что «развелась» со своей матерью, потому что она сделала это со своей, и не хочу сказать, что наши поступки в то время были правильными (или неправильными).
ДИСФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ПАТТЕРНЫ, ЕСЛИ ИХ НЕ ЗАМЕЧАТЬ И НЕ ПРИЗНАВАТЬ, ПЕРЕДАЮТСЯ «ПО НАСЛЕДСТВУ».
И хотя я решила не иметь детей, я видела влияние этих закономерностей на некоторые другие мои отношения, начиная со своего брака и заканчивая сводной сестрой. Я была резкой, критически настроенной, контролирующей, а иногда и откровенно подлой. Я считала свои поступки оправданными. Я относилась к другим так, как относилась к окружающим моя мать. Как она обращалась со мной… И точно так же, как я относилась к самой себе. Жить в состоянии конфликта было нормой. Я к этому привыкла.
Я не виню ни свою мать, ни бабушку за эти переданные мне модели поведения. То, что я получила от них «по наследству», являлось бессознательной болью от существования в культуре, где женщин оценивают неравнозначно.
Это боль «я недостаточно хороша» и резкого самоосуждения, самокритики и ощущения собственной ничтожности.
Эта боль веками передавалась от женщины к женщине, от матери к дочери.
Они говорили нам просто быть собой, но на собственном примере учили быть кем-то другим. Приспосабливаться. Соответствовать эталону. Уступать. Подчиняться. А если мы этого не делали, нас часто обвиняли в эгоизме или позерстве.
Задумайтесь об этом на секунду. Столетия назад женщин сжигали на костре, избивали камнями и топили (в прямом и переносном смысле) за то, что они были самими собой, за то, что выражали свое истинное «Я». Особенно, если это «Я» признавалось злым, колдовским, диким, прозорливым, неподобающим, слишком сексуальным, слишком худым, слишком толстым, слишком умным… думаю, вы меня поняли.
Перенесемся в начало XX века. Женщин уже не убивали, но клеймили как «истеричных», помещали в специальные учреждения и, запирая там, говорили, что это для их же блага.
Ну а сегодня? Убийства и заключение под стражу по-прежнему имеют место, особенно в отношении цветных женщин. В основном же это принимает форму шейминга[5], преследований и угроз в средствах массовой информации.
Тогда понятно, почему наши матери (а также бабушки и прабабушки) ругали нас за все, что могло сделать нас «непривлекательными» или «непригодными» для брака, ведь на протяжении большей части истории женщины не были способны выживать самостоятельно.
Таким образом, из поколения в поколение у женщин были две противоречивые (и часто бессознательные) потребности: я должна быть истинной собой… я должна выражать свое настоящее «Я»; я должна защитить себя от сожжения на костре, поэтому я буду подавлять и искажать себя, чтобы соответствовать нормам общества.
Поэтому, конечно, наши матери хотели нас защитить, пытаясь при этом служить примером независимости, но в то же время старались обезопасить себя, будучи вынужденными отвечать ожиданиям социума. Возможно, при этом они приобретали зависимости или становились психически нестабильными. Или, может быть, просто завидовали и злились.
Сама по себе эта боль поколений является одним из наиболее важных источников дисфункции в наших отношениях. Эти убеждения и паттерны лежат в основе нашей жизни, и мы часто даже не догадываемся, что они вообще существуют. Мы просто знаем, что мы не настолько довольны жизнью, как нам бы того хотелось. Наши отношения не приносят удовлетворения и не являются полноценными.
Хорошая новость заключается в том, что нам не обязательно усваивать то, что передается из поколения в поколение.
Это не то, за что следует винить наших матерей или отцов (или самих себя). Это то, что нужно осознать, принять и проработать. Тем временем мы начинаем понимать, что можем выполнять тяжелую работу без страданий; что это может быть одним из самых радостных и жизнеутверждающих дел, которыми мы когда-либо занимались.