Вера Камша
Тёмная звезда
2
– Как я могу идти в этом платье? Ты думаешь, что говоришь? – Марита возмущенно уставилась на племянницу.
– Это ты думай! Мы просто поглядим из сада, и ты покажешь мне своего рыцаря.
– А если меня увидят…
– Никто не увидит. Ну нельзя же быть такой трусихой. Дедушка знает, что ты у нас. Ему, конечно, Шани не нравится, но ссориться с ним он не станет. Ой… Хочешь, я попрошу Стефана пригласить тебя на прием? Он позволит, он очень добрый, хоть и больной. Мы с Шани его ужасно любим. Если Стефан велит, тебе найдут платье. Я бы отдала тебе свое, с незабудками, но оно короткое.
– Успокойся, Белочка. Я только хочу посмотреть. Я знаю, что на приеме могут быть только нобили, да и сопровождать меня некому…
– Как это некому, а Шани?! Знаешь, если Стефан попросит Герику, она ему отдаст любое платье. Правда, она толще тебя, и волосы у нее светлые, но у меня есть очень хороший пояс.
– Белочка, милая, это неприлично.
– Ну и дура! Смотри тогда на твоего рыцаря в окно, а он в это время в кого-нибудь влюбится.
3
Герцог Аррой галантно довел Герику до ее покоев и раскланялся, выразив надежду на скорую встречу. Девушка робко кивнула и поспешила скрыться за дверью. Рене задумчиво тронул все еще непривычный золотой браслет и пошел прочь. Встреча с дочерью Михая напрочь выбила герцога из колеи. Не то чтобы девушка не понравилась адмиралу, скорее наоборот. Герика внешне ничем не напоминала своего неприятного отца, а ее фигуре и особенно волосам позавидовали бы многие красотки. Дело было в другом – они рука об руку прошли через весь замок, и за все время Герика не сказала ни одного слова, только виновато улыбалась.
Когда-то Счастливчик Рене выиграл в карты у купца из Эр-Атэва глазастого мальчишку, на поверку оказавшегося пятнадцатилетней девочкой. Потом Ирийя составила счастье одного из помощников Рене, научилась звонко смеяться и кокетничать, но когда герцог ее увидел впервые, на смуглом личике стыла та же ничего не выражающая улыбка, что и у наследницы Тарски. Если до встречи с Геро Рене только подозревал, что Михай Годой – человек страшный, то теперь сомнения исчезли. Довести до состояния забитого животного собственную дочь мог только мерзавец, знать бы еще, имеет ли этот мерзавец отношение к тому, что произошло в пуще, и другим странным событиям, вести о которых приходили в Эланд отовсюду.
– Мне кажется, вы нашли не лучшее место для размышлений. – Скрипучее ворчанье вырвало Арроя из задумчивости. Герцог не сразу сообразил, что с ним заговорил Жан-Флорентин. Философский жаб честно молчал весь день, но, похоже, его терпение иссякло. Впрочем, Рене был рад любому поводу отвлечься от мыслей о Михае.
– Как тебе нравится Высокий Замок? Простите, вам.
– Охотно прощаю. Более того, эта оговорка отражает истинное положение вещей. Я претендую на дружбу, но не на вежливость, к тому же со мной невозможно выпить на брудершафт. Итак, отныне мы переходим на «ты», и ты задал вопрос. Мне кажется, чем быстрее ты покинешь сию обитель скорби, тем будет лучше.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что тебя пытались отравить. О люди, зловещие порождения крокодилов…
– Постой! Кто, когда и почему крокодилы?
– Крокодилы ни при чем. Они не виноваты. Просто так говорится. Яд был в вине, что стояло в твоей спальне, но кто его принес, я не знаю.
– Весело. Но как ты сумел…
– О, есть многое, друг Рене, что тебе и не снилось. Я не счел возможным отвлекать тебя по пустякам, к тому же яд был плохонький. Не сомневаюсь, мы все узнаем… Своевременно или несколько позже. Тайное всегда становится явным, но, похоже, сюда идут.
– Шандер? Я полагал, ты уже в большом зале.
– Монсигнор, я искал вас. Я не хотел бы, чтобы вы ходили по Высокому Замку в одиночку. У нас многое изменилось.
– Как я понимаю, не к лучшему. Но не думал, что меня примутся убивать прямо в день приезда. Или ты полагаешь, чем скорее, тем лучше?
– Вы шутите, монсигнор.
– Нет, я не шучу, но меня никто не убьет. Не сможет. По крайней мере сейчас. А вот ты, Шани… Стефан очень привязан к тебе и к Белинде. Я думаю, девочке будет хорошо в Эланде…
– Монсигнор…
– Я почти двадцать лет был монсигнором, но сейчас, похоже, мне придется вновь стать маринером. Хотя бы наполовину.
– Но… Зачем вам нужно, чтобы Бельчонок уехала с вами?
– Сам не знаю. Просто в голову пришло. Показалось, что так будет лучше. Если ты всерьез решил меня сопровождать, то я иду к себе. Негоже «монсигнору» появляться на Великом Приеме в дорожном платье. И все-таки подумай. Белинде будет интересно увидеть море.
– Я подумаю.
4
– Это правда?! Вы уверены? – Стефан не сводил с Романа горящего взгляда.
– Уверен настолько, насколько можно в наше время быть уверенным хоть в чем-то. У вас есть шанс, принц, но пусть это останется нашей тайной.
– Конечно. Вы просто дали мне какое-то снадобье…
– …а Иннокентий его освятил и отслужил девять молебнов о вашем здоровье.
– Правильно! – Стефан неожиданно звонко рассмеялся, запрокинув назад красивую темноволосую голову, и стал поразительно похож на Рене. – И пусть после такого чуда попробуют заменить его на этого несносного Тиверия! Или Таисия.
– А эти кто такие?
– Первый – напыщенный дурак. Второй – фанатик. В худшем смысле этого слова. Ему по ночам святая Циала является и учит бороться с ересью.
– Неприятно.
– Да уж… Но чудеса ему не по плечу, так что мы их всех обставим. Но Аларик… то есть мой дядя должен знать все.
– Разумеется. Герцог – замечательный человек.
– Вы его давно знаете?
– Несколько дней, но за это время произошло достаточно, чтобы понять, что из болтовни о нем – правда, а что – идиотские сказки.
– Я много слышал о вас, Роман Ясный, но никогда не думал, что именно вы дадите мне надежду. Только человеку всегда мало того, что он получает. Мне хотелось бы услышать ваши песни.
– Прямо сейчас? Что ж, это будет неплохим завершением вечера.
– Аларик хотел видеть вас на приеме, и он прав, а вот завтра… Я думаю, дядя не откажется посидеть с нами.
– А вы тонкий политик, принц.
– Стефан.
– Пусть будет Стефан. Разумеется, герцог Аррой с моей помощью попробует вас развлечь, а если я буду не только петь, но и говорить, это никого не касается.
– Значит, до завтра? Спасибо.
– До завтра. – Роман вышел через ту же дверцу, в которую их впустил старый слуга. Очевидно, тот что-то понял, поскольку в глазах эландца плескалась такая радость, что Роману стало неловко. Он непроизвольно сжал руку старика и шепнул: – Все будет хорошо, только пока это тайна.
– Понимаю, господин либер. Да хранят вас Великие Братья[38].
– Мне нужно попасть в Большой зал.
– Можно по Красной лестнице, можно через сад.
– Лучше через сад.
– Тогда по этому коридору до конца, там дверь, а дальше сами увидите. Огни зажгли, музыка… Не ошибетесь.
– Спасибо, друг. Береги Стефана.
– На пороге лягу…
Роман вприпрыжку сбежал по крутым ступенькам, на сердце было тревожно, но весело. Он сделал шаг к разгадке тайны и нашел друзей, которые, когда придет время, встанут рядом с ним. С ними… О такой удаче бард не смел и мечтать. Правда, и дело, что им предстояло, было не из легких, но сегодня Роман позабудет о грустном и страшном. Для этого будет время – завтра, послезавтра, через месяц, через год. Впереди много боли и ужасов, но эта ночь его!
Сад был полон дурманящих весенних запахов. Влажная после недавнего дождя листва блестела. На лоб Роману упала прохладная капля, и он засмеялся от неожиданно охватившего его счастья. Ему хотелось петь, дурачиться, целовать девушек. Нагнувшись, эльф сорвал нарцисс и прикрепил к колету. Сладкий аромат цветка вызывал воспоминания – пение соловья, темные локоны… Это было прекрасно, но впереди ждет лучшее! Бард прислушался – звуки скрипок и флейт указывали дорогу вернее любой тропинки, и эльф пошел напрямик, гибкими текучими движениями уклоняясь от нависающих мокрых веток. Ни одна кошка не могла проскользнуть так легко и незаметно, как это делал Роман Ясный. Неудивительно, что две юные особы, занятые очень важным для них разговором, ничего не услышали.
Роман остановился, заметив две затаившиеся в тени фигурки, и осторожно отступил за кусты цветущей калины. Девушки спорили яростным шепотом. Бард хотел тактично удалиться, но в разговоре промелькнуло имя Рене, и либер прислушался.
– Ты уверена, что он эландец? – Голосок был звонкий, совсем детский, но его обладательница держалась с собеседницей как с несмышленышем.
– Уверена… Он ехал рядом с герцогом, но его здесь нет. – В тоне слышалось горькое разочарование.
– Герцог пришел один. С ним не было никаких рыцарей, я спрашивала. Только воины из свиты, и все они тут бывали. Новенький только один, но он белобрысый. И курносый.
– У того были золотые кудри, синие-синие глаза и плащ тоже синий…
– У сигурантов[39] Арроя плащи темно-синие с белым подбоем, и на них знак Полнолуния.
– Он друг герцога. Белочка, он должен быть где-то здесь!
За спиной раздалось вежливое покашливание, и собеседницы резко обернулись и замерли, напомнив потревоженных котят. На залитой лунным светом поляне стоял немыслимо прекрасный рыцарь в светлом платье и коротком плаще. На груди красавца трепетал цветок, светлые волосы ласкал весенний ветер. Незнакомец склонился в изящном поклоне:
– Сударыни! Умоляю простить мою навязчивость, но мне показалось, что у вас ко мне какое-то дело. Чем могу служить?
Спорщицы молчали. Та, что постарше, смотрела на пришельца с такой мукой в огромных глазах, что тот растрогался чуть ли не до слез, что не помешало ему узнать девушку: эта она подносила гостям вино на площади у ратуши. В ночном саду таянка выглядела еще очаровательнее. Вторая была скорее подростком, чем девушкой.
– Так это она тебя искала? – заявило это чудо с растрепанными волосами. – А ты действительно очень красивый. Ты рыцарь?
– Я – либер, сударыня.
– А у эландцев ты что делал?
– Монсигнор Аррой удостоил меня своей дружбой, моя госпожа. Разрешите представиться – Роман че Вэла-и-Пантана.
– Это ты?! А я много твоих песен знаю, только думала, что ты – старый или даже умер. Ой, я не должна была так говорить… А Марита в тебя влюбилась. Это вот она Марита. Она моя тетя, если смотреть по матери, но мой дедушка… Ее отец говорит, что таким в замке не место. А мы с Шани, с отцом, думаем, что он дурак. То есть это я думаю, что он дурак, – поправилась девчонка, – а отец просто говорит, что дед не прав и что его скромность хуже гордости. Я – Белинда-Лара-Эттина, графиня Гардани…
Белинда-Лара-Эттина болтала, а Роман не мог отвести глаз от замершей Мариты, выглядевшей словно прелестное мраморное изваяние – только тоненькие руки теребили цветущую ветку.
Днем таянка не показалась барду и вполовину такой прекрасной. Она могла поспорить красотой с эльфийками, но в отличие от них производила впечатление удивительно хрупкой и беззащитной. Ее прелесть была прелестью цветка или бабочки, которым отпущена недолгая жизнь, в то время как Светорожденным больше пристали сравнения со звездами или драгоценными камнями.
Усилием воли Роман вернулся в таянскую ночь. Юная графиня продолжала трещать, в лицах изображая, как Марита прибежала в замок, чтобы разыскать прекрасного рыцаря. Такого бедняжка вынести уже не могла и со слабым криком бросилась в кусты. Роман не задумываясь кинулся за ней. Он настиг беглянку в зарослях калины, насквозь промокшую, с растрепанными волосами. Девушка с вызовом вскинула головку, но голос ей не повиновался, и она с трудом прошептала:
– Уходите!
– Но почему?
– Потому… потому. Я вела себя ужасно… Я не думала, что вы услышите. Вы должны презирать меня.
– Но почему? Я не сделаю вам ничего дурного. Я очень рад, что отыскал вас. Там, на площади, я не мог оторвать от вас глаз.
– Правда?
– Конечно.
– Но я сейчас… ужасно выгляжу.
– Не ужасно, а прекрасно, но ночь слишком холодна, чтобы бродить в мокром платье по саду. Вы не откажетесь накинуть мой плащ?
– Нет, – пролепетала Марита.
– А, вот вы где! – Из кустов высунулась мордашка Белки. – Нам пора смотреть Большой выход. Ой, да как ты растрепалась. Хуже меня, право слово. Нет, так идти нельзя!
– Да я не пойду никуда. В таком платье, без приглашения…
– Я вас приглашаю. А что до платья, мы это сейчас поправим.
Заклятье воды и земли, убирающее влагу и грязь, было совсем простым, Роман произнес его почти непроизвольно. Волосы, туфельки и платье Мариты стали такими же сухими, как если бы она не покидала стен дворца.
– Но у меня же нет украшений…
– Я могу отдать тебе свое жемчужное ожерелье, – с готовностью предложила Белка. – На время, конечно, а то оно фамильное. Я должна буду в нем жениться. Его только надо найти, я быстро…
– Не надо камней. Они неживые и не всегда добрые. Лучше цветы.
– Они завянут.
– Нет, если их уметь срывать. – Роман сам украсил черные локоны цветами нарциссов. – А вот эти прикрепим к поясу, и пусть меня поцелует Проклятый, если вы не затмите всех принцесс и графинь. Разумеется, кроме вас, сударыня, – бард подмигнул Белке, – вы неповторимы.
– Это мне многие говорят, – с важным видом кивнула девочка.
5
Марита была на седьмом небе. Все вокруг нее – горящие нежным светом восковые факелы, то томные, то веселые звуки скрипок, роскошные туалеты знатных дам – служило лишь дополнением, оправой к охватившему девушку чувству. Ее рыцарь был рядом, улыбался ей, а во время танца обнимал за талию, брал за руки, легко приподнимал. Марита не могла отвести глаз от точеного лица, обрамленного золотыми кудрями. За всю свою семнадцатилетнюю жизнь она не испытывала ничего подобного! Девушка не задумывалась ни о том, что скажет отцу, ни о том, что будет завтра. Сегодня она была счастлива и хотела только одного – чтобы эта ночь длилась вечно. К сожалению, Роман не был столь свободен.
Эльф поддался мгновенному порыву и привел Мариту в Большой зал. Они вошли вместе с первыми тактами нового танца, и либер сразу же помчал черноволосую красавицу в лихой майерке[40]. Глядя на запрокинутое к нему прелестное личико, он на мгновение забыл обо всем, но Роман не был бы Романом, если б позволил очарованию праздничной ночи захватить себя полностью. Его отрезвил чужой взгляд – тяжелый, недобрый, настороженный и… безмерно удивленный. Привыкший чувствовать подобные вещи, бард легко обнаружил наблюдателя. Им, разумеется, оказался Михай Годой. Роману не составило труда извернуться таким образом, чтобы его лицо было обращено в сторону Михая. Оказалось, либеру перепадали лишь крохи того внимания, которое тарскийский герцог уделял Марите.
В устремленных на девушку темных глазах, однако, билось не вожделение, а удивление и… настороженность? С этого мгновения Роман вернулся к своему ремеслу. Да, он продолжал улыбаться и кружить в танце счастливую Мариту, но вроде бы рассеянные и затуманенные страстью синие глаза барда подмечали абсолютно все. Позже он припомнит каждую услышанную фразу, каждый шаг, каждый цветок в волосах придворных красавиц. Нужно во что бы то ни стало понять, чем обеспокоен Михай Годой. Он не отрывает взгляда от Мариты? Прекрасно. Представим девушку Рене.
Марита смутилась, когда Роман, ловко проведя ее между танцующими, остановился у ряда обитых темно-вишневым бархатом кресел, в которых располагались король Марко с детьми и самыми знатными из гостей. Разумеется, бард не осмелился бы подойти при всех к коронованным особам, но Аррой был не менее наблюдателен, чем его новый друг. Раз Роман счел нужным привести сюда девушку, значит, так надо. Эландец учтиво поклонился обомлевшей Марите и представил его величеству Золотой голос Благодатных земель и самую прелестную девушку Гелани (разумеется, о присутствующих здесь принцессах речь не идет!), столь мило угостившую его, Рене Арроя, вином во время церемонии у ратуши. Он просил своего друга разыскать красавицу.
Марита присела в реверансе; стоявший за креслом паж бросился за стульями, король милостиво, но довольно рассеянно кивнул, зато на лицах остальных промелькнули самые противоречивые чувства. Годой на один короткий миг перестал улыбаться. Этого хватило, чтобы Роман понял: тарскиец что-то скрывает или чего-то опасается, и это «что-то» связано с Маритой. Зато молодой Марко, позабыв все приличия, воззрился на дивное видение в белых цветах. Лицо принца то краснело, то бледнело, юноша переживал тот же всплеск чувств, что и Марита несколько часов назад, когда впервые увидела рыцаря в синем плаще. Герика, разряженная в тяжелое пышное платье, которое ей удивительно не шло, выглядела испуганной. По тому, как тарскийка косилась на отца, можно было понять – причиной страха было настроение герцога. Годой превосходно владел собой, но дочь слишком хорошо его знала. Самым же странным было поведение Ланки, смотревшей на барда с едва скрываемым бешенством.
В пурпурном платье, с гранатовой диадемой в волосах, принцесса казалась духом огня; яростный блеск глаз и румянец на высоких скулах лишь подчеркивали ее прихотливую красоту. Илана сдерживалась из последних сил, и Роман с облегчением вздохнул, услышав музыку. На этот раз оркестр заиграл медленный плавный танец. Герцог Аррой поднялся и подал руку Марите:
– Разрешите мне.
Девушка подняла огромные глаза на Романа, тот промолчал, и она покорно пошла с эландцем. Юный Марко проводил их отчаянным взглядом. Роман обернулся и встретился с яростным взглядом принцессы. Так вот в чем дело! Бард учтиво поклонился Герике и ее отцу:
– Я прошу дозволения.
– Дозволяю. – Герцог благодушно кивнул. Возможно, внутри его продолжала бушевать буря, но он с собой уже справился. – Платой за этот танец будет ваша песня.
– И правда! – воспрянул Марко. – Пройдемте на Виноградную террасу, только пусть вернется… дядя. Вы ведь споете для нас?
– Разумеется. Прошу вас, сударыня.
Танцевать Герика умела, но делала это без удовольствия. Танец, так же как и богатый розовый наряд, жемчуга и аметисты, не доставлял дочери герцога никакой радости. Либер изучающе смотрел в набеленное лицо тарскийки, обрамленное уложенными в замысловатую прическу светлыми волосами. Она, видимо, провела немало времени в обществе его знакомца-куафера, но не испытывала радости, нормальной для любой женщины, побывавшей в руках умелого мастера. Девушка старательно выполняла фигуры, но и только. Роман поймал себя на том, что давно не встречал женщины, которая до такой степени его бы не волновала, и чувство это, похоже, было взаимным.
Музыканты опустили смычки, и Роман с чувством облегчения отвел свою так и не сказавшую ни единого слова даму к отцу. Рене с Маритой уже вернулись, и, взглянув на раздувающиеся ноздри Ланки, бард понял, что причину угадал правильно. Принцесса увлеклась собственным дядюшкой! Страстная натура, обожающая оружие, лошадей и рассказы о подвигах и приключениях, не могла не поднять на пьедестал легендарного героя, каковым, без сомнения, был герцог Рене. Что ж, для Эланда это, наверное, хорошо – молодая герцогиня будет во всем помогать Первому паладину, но чем это обернется для них обоих? Роман поклонился королю и, взяв из рук пажа гитару, последовал на террасу. Вокруг Мариты теперь увивался юный Марко, Ланка вошла под руку с Арроем, король сопровождал Герику, оставшийся без дамы Годой благодушно улыбался.
Роман взял несколько аккордов:
– Что бы вы хотели услышать?
– Мы полностью полагаемся на ваш вкус.
– Тогда я буду петь о любви…
6
Шандер Гардани не имел права веселиться, даже если бы хотел.
В последнее время граф не доверял никому, и чем спокойнее была обстановка и беззаботнее окружающие, тем внимательнее становился капитан «Серебряных». В казармах шутили, что молодой Шандер заткнул за пояс старого Лукиана, капитана «Золотых». И действительно, честный и смелый, но бесконечно далекий от «верчения в мозгах», как ветеран именовал все недоступное его пониманию, начальник личной гвардии Марко не видел в веренице событий ничего, кроме скверного стечения обстоятельств. «Золотой» не позволял себе задумываться, «Серебряный» думал день и ночь.
Встреча с Рене и Романом только усилила его подозрительность, одновременно обнадежив – отныне они со Стефаном были не одни. Шандер не сомневался, что Аррой притащил странноватого либера не для того, чтобы слушать его песни. Барды знают и умеют многое, недоступное простым смертным. Впрочем, услышав Романа, Шандер почти забыл о добровольно взваленной на себя ноше – либер пел так, что привычно мрачные мысли отступали, вытесненные искусством певца. Мало-помалу половина придворных переместилась на Виноградную террасу. Песня лилась за песней, время летело к полуночи, когда произошло последнее чудо. На переливчатые аккорды, напоминающие птичью трель, отозвался соловей. Теперь они пели вдвоем – король певчих птиц и непревзойденный Роман Ясный.
Веселые песни сменялись грустными, и Шандер, сам не заметив как, отпустил себя на свободу. Впервые за прошедшие со дня смерти Ванды годы. Граф был близок к тому, чтобы вспомнить, как может быть прекрасна жизнь, но этого так и не случилось. Из мира звуков и стихов его вырвал лейтенант Гашпар Лайда. Выйдя, чтобы не привлекать внимания, вслед за подчиненным, капитан, еще находясь во власти музыки, шепотом осведомился:
– Что случилось?
– Господин капитан, пришли из города, спрашивают вашу свояченицу. Она вроде бы к даненке Белинде отпросилась.
– Да, она здесь, а в чем дело?
– У нее отец умирает.
– Дан Альфред?! Не может быть! Он же днем был совершенно здоров!
– Говорят, удар. Жарко было, говорят, а он в мантии на солнце стоял. Если даненка поспешит, может быть, еще застанет…
– Готовь лошадей. Мы сейчас!
