Викка основана на легенде о Богине, Боге Растущего года, Короле-Дубе и Боге Убывающего года, или Короле-Падубе. В это время Богиня показывает многие свои аспекты: она предстает как темная обнаженная Старуха зимой, Дева – весной, Мать – летом и Мудрая Женщина при переходе от осени к зиме. Кроме того, мы открываем ее в лунных циклах, которые тоже возрастают и убывают каждый месяц.
Бог Растущего года символизирует все, что стремится вперед, к жизни. Он ухаживает за Богиней Земли весной в ее аспекте Девы, а на Белтейн они сходятся. К Ламмасу, 1 августа, его работа сделана, и семя вызреет в свой срок. Он отдал жизнь земле и теперь умирает. Джон Ячменное Зерно срезан. Его плоть и кровь (хлеб и вино, если воспринимать буквально) кормит общину после его жертвы. Он спускается в Подземный мир, подобно многим другим солнечным богам – египетскому Осирису и ассирийскому Таммузу (это лишь два примера). Позже он будет воскрешен, как солнце поднимается снова на рассвете, а поля и деревья весной зеленеют вновь. Когда Король-Дуб отправляется в землю, его брат и соперник, Король-Падуб, восходит на трон. Он правит, пока не пройдет самая длинная ночь, то есть до 22 декабря, а затем в игру снова вступает Бог Растущего года.
Цикл повторяется снова и снова в мифологии и религии, поскольку природа – самая очевидная аналогия нашего человеческого предназначения. Христианство приняло его в символизме распятия, сна, возвращения на землю и вознесения Христа. Даже невикканские ведьмы, маги и оккультисты признают эту тему, по крайней мере на уровне микрокосма, в повседневной жизни.
Звучание слова «Самайн» зависит от того, кто говорит. Многие ведьмы читают его так, как пишется, хотя всегда существует опасность приспособления незнакомого языка к современному произношению! Ведьмы празднуют Самайн, чтобы получить доступ к событиям прошлого и проработать их. Его основные темы – прорицание, очищение, смерть и потенциальное перерождение, а также сохранение жизненного импульса в предстоящие месяцы зимы. Это древний кельтский Новый год.
Самайн – самый мощный саббат года наряду с Белтейном, его «противоположностью». Конечно, этот праздник чаще всего традиционно связывают с колдовством. Мертвые действительно бродят этой ночью, и ведьмы стараются пообщаться с теми, кто охотно выходит на контакт и хочет помочь. Старые друзья возвращаются, чтобы поздороваться с нами (я зажигаю для каждого свечу в знак приглашения или приветствия), и обычно связаны с данным воплощением, но порой и с теми, которые давно позади. Время не знает границ этой ночью. Мы оставляем на улице еду, питье и другие приятные вещи, чтобы поприветствовать посетителей с Другой Стороны. Такая традиция известна как «немой ужин». Также в это время можно настроиться на свои прошлые и будущие воплощения. Колдовская поговорка на Самайн: «Завеса между мирами истончается».
В прежние времена, до появления центрального отопления и морозилок, в это время забивали скот, подготавливали мясо к посолу и запасали на зиму. На тот момент урожай, конечно, был уже собран, и поля выглядели голо без злаков и стад. Мир, казалось, вымирал. Последние листья опадали с деревьев, и стужа и тьма становились все сильнее.
Самайн символизирует врата между старым годом (его плоды полностью собраны) и новым, когда придется начинать все сначала. Богиня беременна, но признаки приближения родов появятся еще нескоро. Она скорбит о Боге Старого (Убывающего) года, что символизируют животные, которых приносят в жертву, чтобы люди выжили в зимние месяцы. В этот период ее также почитают как Старуху, которую обычно символизирует греческая Геката. Плодородная мать-земля вынашивает дитя надежды, а бесплодная темная богиня становится древним мудрым архетипом. Они, безусловно, могут существовать одновременно, поскольку будущее таится на поле под паром, а мы верим в то, что изобилие рано или поздно ждет нас. Оба процесса необходимы, чтобы появился здоровый урожай. Символически ведьма принимает процессы распада как столь же важные, сколь и процессы роста. В Каббале это символизируют Столпы Суда и Милости, равновесие между сефирой милосердия (Хесед) и сефирой ограничения и разрушения (Гебурой).
Магия на Самайн вращается вокруг отпускания – изжитых эмоциональных связей, к примеру с людьми, перешедшими за Завесу, или с теми, с кем нам пришлось разлучиться на этом плане. Из этого следует, что Самайн идеально подходит для избавления от прежних привычек – в духе традиции новогодних обещаний. Также это превосходное время для гадания. Мы легко входим в медиумичное состояние; телепатическое общение льется, когда ведьма восприимчива. Расклады Таро становятся мощными и при должном выполнении – чрезвычайно точными.
В Самайне силен дух озорства, что в наши дни символизируют дети, стучащие в дверь с вопросом «сладость или гадость». Духи стихий проделывают с нами шутки, и, если человек не готов к наступающему году, прежние усилия могут пропасть впустую. Так что перед Самайном хорошо бы подвести итог своей жизни, собрать ресурсы и встретить с уверенностью предстоящие долгие темные ночи. Иначе даже ведьму можно будет напугать до полусмерти.
В других книгах по Викке приведено много идей для групповых ритуалов на Самайн, хотя в идеале их должны писать люди, практикующие сезонные мотивы, упомянутые выше.
Йоль символизирует смерть Короля-Падуба, которого побеждает Король-Дуб. Конечно, он переродится, когда Колесо Жизни снова повернется, и дни начнут убывать, но теперь, на Йоль, перерождается солнце. Впереди нас ждут мрачные месяцы (по крайней мере, на Британских островах), пока весна не провозгласит истинное правление Короля-Дуба, но изменения уже начались. Самая длинная ночь позади.
Это саббат перерождения солнца. Короля-Падуба, Владыку Убывающего года, повергает его брат, Король Растущего года, снова утверждая свое плодотворное присутствие в нашей жизни. Непрерывность жизни в темные месяцы зимы символизируют вечнозеленые деревья – остролист, сосна и омела стали очевидными фаворитами как у язычников, так и у других людей. Среди тем, которые стоит вспомнить в это время, – огонь во тьме, который символизирует йольское полено (на нем можно загадывать желания, как над именинным тортом, когда задуваете свечки), а также Богиня в ее суровом аспекте – сейчас она «белая, как прокаженная» владычица снегов.
Следующий саббат приветствует приближающийся свет, рожденный в ночной тьме. Также это момент весеннего очищения и оживления сил плодородия. Имболк – пир огней, что находит отражение в его христианизированном названии, – Свечная месса. Зимняя тьма отступает – жизнь пребывает в зародыше, но становится все более зримой. Имболк представляет собой последний день зимы и начало весны. Богиня – больше не Дева (ведь она носит во чреве жизнь), но еще не Мать. Римский праздник Луперкалии также проводился в феврале, когда жрецы Пана бегали по улицам и ударяли людей – особенно новобрачных женщин, – чтобы подарить им плодовитость. Этот праздник славит весну.
Затем идет меньший саббат весеннего равноденствия, когда весна достигает кульминации. Слова Easter (Пасха) и oestrogen (эстроген) были образованы от англо-саксонского слова «Остара», которым называлась богиня плодородия. Ночь и день пребывают в совершенном равновесии, и силы света прибывают. В природе реальная дата этого события изменяется от года к году, но 21–23 марта (некоторые говорят, 25) – время его традиционного празднования. Бог Растущего года утверждает свою йольскую победу над близнецом, Владыкой Убывающего года. Богиня в ее девическом аспекте сдается в объятья юного солнечного бога и зачинает ребенка. Ребенок родится спустя девять месяцев, в следующее зимнее солнцестояние.
Утверждают, что обычаи, окружающие празднование весны, пришли к нам с юга, хотя мегалитические памятники указывают, что древние жители Британских островов также отмечали ее. Однако в Средиземноморье этот праздник был, определенно, более популярным, поскольку это было начало года. Обитатели южных стран считали первым знаком зодиака Овна. Весенние влияния, окружающие нас, объясняют эту связь с новым началом и проявлением жизни.
Христианство использовало факт очевидного перерождения природы, празднуя воскрешение и вознесение Христа в эти дни: солярный герой возвращается из Подземного мира. Традиционный символ яйца указывает на новые циклы и новые начинания, как и заяц, символ плодовитости.
Это созвучно теме Богини, которая наряжается в зеленое и также возвращается из Подземного мира. Персефона приходит на землю после мрака, который она разделяла с Аидом, и Деметра, ее мать, радуется вместе с ней. В христианстве трехдневное пощение перед Пасхой наводит на мысль о том, что подобный символизм берет начало у Богини.
Не стоит и говорить, что влияние этого саббата используется для запуска новых проектов, символизирует чистый лист (можно избавиться от привычек, как и в многие саббаты), благодарность за пропитание и возвращение веры.
Этот саббат приносит перемены, которые ведьма использует для получения энергии, новых идей и усиления сексуальности. Подобно Самайну, его противоположности на Колесе жизни, Белтейн полон проказливых влияний как со стороны стихийных духов, так и от тех, кто скрывается за Завесой. В эту ночь открываются врата в мир Фей, и человек может попасть туда. Она полна пульсирующей энергии природного мира, жаждущей летней полноты и полной силы дикой охоты. Белтейн прежде всего огненный фестиваль, праздник плодородия. Зажигаемые на Белтейн огни, обычно на вершинах холмов, служили целям очищения и оплодотворения – скота, урожая и общины.
С кануном и утром Белтейна связаны многие традиции, включающие украшение себя для создания потенциальных пар. Одна из них дошла до наших дней – девушки умывают лицо майской росой. Еще один атрибут – майский шест, фаллический символ, вокруг которого плясала молодежь, прославляя жизнь и возвращение беззаботности лета. В древности люди проводили зимние месяцы в жилетах, смазанных салом, чтобы уберечь себя от стужи. Купание тогда не считалось полезным для здоровья, но в мае становилось достаточно тепло, чтобы сбросить зимние одеяния, принять ванну и переодеться в более легкие одежды. Грязные лохмотья обычно сжигали, и все вдруг становились относительно чистыми и здоровыми. Это было время для поиска партнера, что подтверждает обычай «июньских невест».
Ведьмы празднуют свадьбу Бога и Богини, которую наконец поймал ее сладострастный партнер (в каком-то смысле это происходит на весеннее равноденствие, но к Белтейну ее фертильность уже не вызывает сомнений). Это ведет Богиню к последующей роли Матери. Поскольку Великий ритуал подчеркивает плодородие, он становится центром праздника Белтейна. Возможно и буквальное совокупление, но в равной мере действенна и символическая форма ритуала – соединение атама с наполненным вином кубком.
При работе в ковене мы часто зажигаем свечу, которая символизирует пламя старых энергий, и костер, что представляет новые энергии. Верховная Жрица изгоняет старые времена, когда задувает пламя свечи. Алтари украшают цветами и молодыми листьями, дубом и боярышником (символами Бога и Богини в их ярких аспектах соответственно), что особенно уместно в этот день.
Этот меньший саббат используется ведьмами, чтобы соединиться с мистическим в физическом, для духовного просветления и работы на новых уровнях. Самый длинный день года, несомненно, солярный праздник, со всеми ассоциациями. Тем не менее именно сейчас Король-Падуб снова вступает в свои права: с этого момента год начинает уменьшаться.
Богиня на Литу по-прежнему выступает в роли Матери – ее урожай еще впереди. Многие люди не спят всю ночь на летнее солнцестояние, чтобы встретить рассвет. В Англии торжества сосредоточиваются вокруг Стоунхенджа, хотя теперь это скорее стычки между путешественниками и полицией, чем праздник, имеющий реальное духовное значение. Рейв-культура достигает пика, что не так уж плохо, но порой она посягает на более тихие верования других членов общества. Как и всегда в подобных случаях, все зависит от способа, как это делается.
Сущностное послание этого времени: «Собирай цветы, пока можешь». Мы знаем, что год начнет убывать сразу после летнего солнцестояния. (Это особенно верно, если речь о Британии, где я однажды совсем замерзла на летнее солнцестояние в местности Илкли Мур в Йоркшире (см. раздел «Тиферет» в «Магии Каббалы»).) Безусловно, это время празднования тепла.
Этот саббат используется ведьмами, чтобы пожинать урожай прошлых усилий и поразмышлять о трудах и теме восполнения ресурсов. Это хлебная месса, и мы празднуем начало сбора урожая. В былые дни из первого урожая пекли хлеб и клали на алтари в местных церквях как подношение.
Здесь возникает тема жертвоприношения, поскольку Король-Зерно должен быть срезан, когда мы соберем урожай. Его жертва добровольная, что находит отражение в викканском ритуале: «Его обняла Великая Мать, и он умер от этой любви; так происходит год за годом, с начала времен». В современном мире, когда урожай собирают на фермах машины, Ламмас, как кажется, наступает достаточно рано – злаки обычно не убирают до сентября. Однако этот саббат отмечает переломный момент в настроении – на сей раз от роста к убыванию.
Он включает идею жертвы, в ходе которой должен умереть Джон Ячменное Зерно. В былые дни его символизировала большая плетеная фигура (она отсылала к духу растений), которую затем сжигали, как показано в популярном фильме «Плетеный человек».
Пол Дейвенпорт говорит о средневековой традиции ряженых ниже, в «Народной магии и народных обычаях». Как и во многих других мифологиях, юного короля приносят в жертву, но затем исцеляют и воскрешают. Он солнце во многих обличьях. Доктор, «очень тихий и ужасный в своем безумии», склоняется над мертвым богом, потчует его магическим снадобьем, и Принц восстает живым и невредимым под аплодисменты толпы. Это, несомненно, служит символом смерти и воскрешения в природе, что наблюдаем все мы.
Под первый августовский день
Спешил я на свиданье.
Шумела рожь, шуршал ячмень.
Я шел навстречу Анни.
Вечерней позднею порой —
Иль очень ранней, что ли? —
Я убедил ее со мной
Побыть в ячменном поле.
Кольцо моих сплетенных рук
Я крепко сжал – до боли —
И слышал сердцем сердца стук
В ту ночь в ячменном поле[5].
Ламмас также был временем свадеб (хотя многие браки заключались ранее, весной и летом) и Ремесла. Средневековые гильдии выставляли и рекламировали свои товары с большим размахом в этот святой день, порой даже с играми и танцами. Они подчеркивали труд и творчество. Главным элементом празднеств было колесо Екатерины – в наши дни популярная разновидность фейерверка. В древности на вершину холма ставили колесо телеги, смазанное жиром, поджигали и торжественно скатывали вниз. Подобные события происходят в Британии и сейчас, хотя теперь в них и нет абсолютно никакого явного духовного значения. Это попросту сборища диких, раскованных мужиков, выражающих свое маскулинное начало после многих пинт эля. Ученые, возможно, увидят в подобном ритуале остатки языческого обряда, символизирующего конец лета, где пылающий диск отсылал к солнечному богу, теряющему силы, но вряд ли участники имеют представление об его смысле. В прошлом это было подлинное, глубинное и суровое язычество.
Этот саббат ведьмы отмечают, чтобы воздать благодарность за умеренность, стоицизм, равновесие и смену циклов удачи. Пришла пора второго урожая после Ламмаса; с физической точки зрения – плодов и корнеплодов, которые собирали после зерна, а духовно – более долговременных проектов, чем те, что завершались примерно на Ламмас.
Праздник Мабон (название происходит из валлийских источников и проникло в Ремесло) также известен как Дом урожая, или Праздник урожая. Естественно, в наши дни христианская церковь по-прежнему отмечает его как святой день благодарения. Это один из случаев, когда никто не в состоянии игнорировать магию природы!
В следующем разделе мы рассмотрим аспекты саббатов и языческого поклонения в том виде, в котором они сохранились в живом современном фольклоре.
Когда Папа Григорий впервые отправил христианских миссионеров в Британию, он посоветовал им строить церкви в тех местах, которые люди уже почитали, и приспособить поклонение Христу к знакомым языческому населению практикам. Отдав такие приказания, Григорий сыграл важную роль в сохранении языческого наследия Британских островов. Все последующие годы обычные люди делали во многом то же, что и до прихода Августина, главного миссионера григорианского правления. Мы по-прежнему ощущаем присутствие предков, когда становимся свидетелями сезонных празднеств или участвуем в них. Архаичность не является проблемой. Суть не в том, как долго что-то происходило в общине, главное – существование этой деятельности на других планах, что придают подлинность и достоверность ее внешним проявлениям.
Хочу показать вам два места в качестве иллюстрации того, что я имею в виду. Я опишу то, как они проявляются на мирском уровне и предстают участникам. Затем я хочу изучить их проявление на высшем плане и обсудить символизм, который заставляет их откликаться в глубинах бессознательного. Наконец, я хочу изучить современный праздник и его смысл для понимания взаимодействия ритуала и событий с современной жизнью.
Не желая покидать теплый бар, набитый поющими, и отправляться на ледяной январский ветер, мы толпимся в давке тел, пока хор распевает:
Не из лохмотьев наш наряд —
По-королевски сшит.
Мы прочь прогоним старый год,
Раз новый в дом спешит!
Мы оказались где-то высоко в предгорьях Пеннин, к западу от йоркширского города Галифакс. Событие, в котором мы принимаем участие, происходит ежегодно, каждый вечер в первую неделю января. Запах ночи врывается в открытую дверь, и нас выставляют во тьму. Ветер обжигает своим ледяным дыханием. Светильники, что несет компания, выдыхающая облака пара, мерцают и колеблются. Голоса стихают, и мы замолкаем в предвкушении.
Из тьмы доносится слабый звук, который напоминает слушателю пламя осеннего костра. Звук есть, но костра нет: ни огонька не светит во тьме вокруг всматривающихся в нее людей, что жмутся друг к другу, чтобы согреться на холодном ветру. Звук нарастает, теперь это глухой рев, и он приближается, но нет ни пожара, ни сопровождающего его зарева. Глаз наблюдателя ищет источник звука, и там, за деревьями, покрытыми тенью, есть какое-то движение. Фигуры движутся медленно – и каждая выше человеческого роста. Их лица неразличимы, и кажется, что они изменчивы и размыты, уходят от прямого взгляда. Они блестят, словно мокры или покрыты чешуей, а их походка медленна и непреклонна, что говорит о долгом путешествии. Двое из них вооружены мечами и щитами, а еще один тащит сковороду. Остальные несут длинные палки, нагруженные непонятными предметами.
Скученные тела зрителей расступаются, и фигуры входят в круг светильников. Они приветствуют зрителей и занимают место в ряду, который изменяется и расплывается под порывами ветра. Фигуры одеты в груду лохмотьев из блестящего материала, что трепещет и создает неясные очертания. Кто это – разглядеть невозможно, поскольку на каждом – длинный головной убор с полосками ткани, полностью скрывающий лицо. Головной убор увеличивает рост каждого участника празднества, и они, и так высокие, кажутся ростом больше двух метров. Каждый наряд – особых цветов, что указывает на его место и роль в празднестве.
Первым вперед выходит Вельзевул в шелестящем красно-черном одеянии и размахивает сковородой. Именно он начинает песнопение, призывая освободить место для спектакля. Он угрожает зрителям, которые упорно не разрывают круга, в котором стоят фигуры. Каждая фигура представляется вслед за Вельзевулом, который вызывает их. Его слова шаблонны, а повторение придает им странное звучание: «Вступаю Я…»
Нас знакомят со Старым Королем Рождеством, Святым Георгием, Принцем Парадином и Джеком-простаком. Один остается в тени и не называет себя. Каждый угощает слушателей описанием своего положения, деяний и славы. Возникают разногласия, и Святой Георгий с Принцем становятся друг против друга, дабы сразиться.
То, что следует далее, – главная часть церемонии. Противники бьются с яростью, которая, хотя о битве и было заявлено заранее, пугает внезапной жестокостью. Удары щитов и звон мечей разительно отличаются от натянутой атмосферы, что установилась ранее.
Святой Георгий повергает Принца на землю и поворачивается к аудитории, но раненый Принц поднимается и ударяет Георгия снизу. Как будто прорывается плотина, и все страдания мира содержатся в этом коротком и кровавом мгновении. Святой Георгий падает замертво. Джек-простак скачет по кругу и кричит: «Пошлите за доктором!» Никакой комедии – лишь тишина и беспокойство. Последняя неназванная фигура медленно вступает в свет. Тело его, самой причудливой из всех фигур, оказывается полностью покрытым серебряными трубками. Он заявляет просто: «Я доктор». «Как стал ты доктором?» – спрашивает Джек-простак. «В своих странствиях», – звучит тихий ответ.
Из следующего за этим разговора мы узнаем, что это не обычный врач, а существо, искусное в самом безумном поведении и практиках. Его рекомендации отнюдь не добавляют уверенности. Он ведет себя довольно тихо, но совершенно безумен. Доктор склоняется над мертвым, который лежит неподвижно, словно в катафалке, и замирает. После нескольких песнопений он достает зелье, которое выливает в открытый рот трупа. Мертвец поднимается, и толпа зрителей разражается аплодисментами.
Фигуры снова становятся в ряд, а затем начинают медленно ходить по кругу, расширяя пространство, пока не вынуждают зрителей расступиться, и тогда фигуры снова исчезают во внешней тьме. На какое-то время все замирают. Затем зрители снова сбиваются в кучу и направляются к манящему теплу бара и его огню.
Это спектакль ряженых – в данном случае версия «Битвы героя». Есть и много других видов. Версия «Долговязая компания» была составлена, чтобы открывать ума и глаза зрителей иным уровням сознания. Создатели и участники прикладывали сознательные усилия, чтобы получить мистический опыт, делая отсылки к древним текстам и гораздо более древним формам, чем порой пантомимическая подача XIX века. Сам текст не древний, но символизм говорит о древнем прошлом.
Если мы изучим все представление, то сможем определить некоторые из его элементов. Ритуальная битва – древняя практика, ставшая основой кровавых состязаний гладиаторов в Древнем Риме. Эти схватки были, по сути, религиозными ритуалами, связанными с погребальными обрядами. Гладиатор был не просто натренированным громилой, а скорее посредником между душой почившего и Богиней в аспекте Персефоны. Все представление «Долговязой компании» в Галифаксе пропитано ощущением тьмы и предзнаменования. Оно исполнено погребальной торжественности и достоинства. Одеяния актеров создают ощущение двойственности. Полоски пластика шуршат и мерцают. Когда смотришь на них, они напоминают доспехи, чешуйки и влагу, а размытые профили придают ощущение инаковости.
Эту линию размышлений можно продолжить, обратившись к упоминанию ежегодной схватки, в которой валлийское божество Гвинн ап Нудд осуждено сражаться с Гвитхиром ап Грейдалем каждое майское утро за руку Крайдлод, дочери Ллира. Следовательно, у ног Георгия – не только поверженный дракон, он также завоевывает руку дочери царя Египта. Это, в свою очередь, приводит нас к эпической битве, описанной в Первой ветви Мабиногиона, в которой Араун, король Аннуина, кельтского Другого Мира, должен ежегодно сражаться у переправы с противником по имени Хавган, которого никогда не сможет победить. К счастью, он смог убедить отказывавшегося Пуйла, владыку Дифеда, поменяться с ним местами, и оба изменили форму и внешность. Эта история, если соотнести ее с нашей игрой ряженых, становится очень важной, поскольку на Арауна наложен гейс, или табу, который заставляет его удовлетворять желание противника. Каждый год Араун побеждает в схватке и ранит Хавгана, который незамедлительно требует умертвить его и избавить от позора. Араун сразу же исполняет желание и убивает раненого воина, и последний возвращается к жизни, полный сил и энергии. Цикл продолжается. Хавган на древневаллийском означает «двойник», или «близнец». По-видимому, Араун должен сражаться сам с собой. Пуйл, который в этот момент просто выглядит как Араун, не связан гейсом, создающим порочный круг. Когда его враг просит о милосердном ударе, Пуйл способен отказаться и тем самым разрывает цикл.
Круг разорван, и воин должен вечно жить с раной, без надежды на исцеление. Вот в чем причина мучений Короля-Рыбака в легенде о Граале – короля Подземного мира. Можно сделать вывод, что это так, исходя из имен Принца Парадина, изначально «Парадиза» (еще один мир мертвых), и Святого Георгия, образа христианизированного героя, чья славная победа над драконом ставит его в один ряд с Зигфридом и Гераклом. Здесь можно упомянуть и смерть Георгия от предательства – именно так умирают герои.
Что пыталась сделать Долговязая Компания, так это создать ритуал, используя традиционный материал, доступный всем, кто это увидит. Пьеса древняя, а имена персонажей отсылают к тому, как видели подобные вещи в XIX веке. Несмотря на это, реальные смыслы ритуальной драмы намного превосходят внешние атрибуты. В ней есть глубина и почтение, которую могут почувствовать все. В ней происходят трансформации времени и пространства. Магические символы меча и посоха отражают внутренние процессы пьесы, а угрожающее присутствие самого Вельзевула оказывается при ближайшем рассмотрении Рогатым Богом, Владыкой Животных. Его простая кухонная сковорода сразу напоминает нам о Кернунне и огромном котле из Гундеструпа. Также это подтверждает, что вся еда и питье священны, что то, что поддерживает наше существование, приходит из мира природы.