Кае де Клиари
Город скелетов – 3
– Но мне её для утех предлагали, – попытался оправдаться я. – А я на дух не переношу тех, кто делает это с детьми. Я таких сразу… Ну, ты знаешь.
– Знаю, – согласилась Садовница. – И то, что ты тугодум, тоже знаю. Ты ведь понял потом, что так может случиться, потому что знал, что мать продаёт Светланку за миску жидкой похлёбки от которой даже собаки отворачиваются. Так что, когда ты прикончил ту мразь, то одновременно лишил мать и дочь источника пропитания. Ну, мать-то пристроилась к следующему борову за объедки, а на девчонку охотников не нашлось, слишком ярок был пример того, как закончил убитый тобой главнюк. Вот она и умерла от голода, тихо и быстро, потому что её и так кормили впроголодь. А взял бы с собой, была бы тебе дочерью. Было бы ради кого жить.
Я сидел, обхватив голову руками. Садовница была совершенно права, я и сам обо всём этом думал, но не поверил. Себе не поверил, успокоил себя, убедил, что всё образуется, ведь девочка и все остальные дети той общины пребывают среди своих, которые о них обязательно позаботятся. А я… Я ведь не могу заботиться обо всех подряд! Я – волк-одиночка…
– Не убивайся совсем уж, – проговорила Садовница мягче обычного. – Ошибки неизбежны, в том числе и фатальные. А ты, Светланка, иди, играй! Она целыми днями играет, и думаю, нескоро наиграется. Её тоже долго не отпущу. Отмывать и отмывать придётся такую душу, потом отогревать, причёсывать, приводить в порядок. Но это всё потом, а пока пусть играет – не наигралась при жизни.
– Ещё такие есть? – спросил я глухо, потому что у меня больше не было нормального голоса.
– Нет, таких нет, – улыбнулась Садовница. – Ты, конечно, мастер выпалывать грядки, причём вместе с сорняками порой, и цветы выдёргиваешь, но это были два самых больших твоих промаха.
– Цветы вместе с сорняками? – переспросил я. – Покажешь?
– Ну, если тебе так хочется!
Они вошли через ту же дверь, над которой почему-то на крюках висела коса. Вид у них был смущённый и пристыженный, хотя провалиться от стыда хотелось, прежде всего, мне. Мать, отец и две дочери, двенадцати и пятнадцати лет.
И зачем я только свернул тогда к их дому? Дымок из трубы увидел и сад ухоженный. Познакомиться хотел, а ещё спросить, как это они не боятся жить, так открыто? Видимо, это была семья стрелков, очень надеявшаяся на свои пушки. Палили они в меня все вчетвером, азартно и метко. Всё бы ничего, ведь броня моего фургона была неуязвима для пуль обычного оружия, но тут папаша схватился за старый ПТР, и я понял, что мне конец.
Это потом я успокаивал себя тем, что ценю собственную жизнь выше жизней незнакомых мне людей. На самом деле у меня даже секунды не было, чтобы подумать. Возможно, я решил бы действовать по-другому, будь у меня больше времени, а так, сработал инстинкт самосохранения – рука сама схватила рукоятку джойстика, палец нажал гашетку и всех четырёх стрелков смело пулемётным огнём…
Может быть, я мог тогда врубить заднюю скорость и дать по газам. Тогда мне удалось бы просто уйти. Может быть, и нет. Сейчас трудно судить, но что сделано, то сделано.
– Понял? – спросила Садовница. – Ты первоклассный Убийца, но будь осторожнее! Да, они сами виноваты – наводили шорох на всю округу, так что никакие мародёры к ним носа не совали, а тут ошиблись. Но всё-таки жалко! Я их, конечно, быстро приведу в порядок и снова выпущу в сад лет через пятьдесят. Может к тому времени стрелять будут поменьше.
– Сомневаюсь, – огрызнулся я, глядя вслед удаляющемуся семейству.
– Я тоже, – вздохнула Садовница. – Когда люди не стреляют друг в друга, то создают законы, превращающие их в скотов, а когда законы пожирают сами себя, вместе с большей частью народа, поднимается стрельба.
– Неужели нет другого пути? – спросил я, хотя знал ответ.
– Путей всяких много, – сказала Садовница. – Но человечество не готово идти ни по одному из них. Впрочем, может быть, ты сможешь найти свой особый путь и пройдёшь по нему, а заодно проведёшь за собой других.
– Я об этом не думал, – пожал я плечами. – Но если бы вдруг нашёл такой путь, то можно было бы попробовать.
Вдруг меня осенило – я же могу узнать у неё…
– Садовница, – выпалил я, – мне кажется, ты должна знать: что это за город скелетов, где я побывал недавно? Этого не может быть, но я уверен, что всё это мне не почудилось.
Ответом мне был мелодичный смех достойный юной девушки.
– Ворвался в мой кукольный домик, – смеясь, заговорила Садовница, – устроил разгром, столько всего переломал, взорвал свой фургон, вот умора! Сам чуть не погиб, дурачок! Ты хоть оценил мою шутку с черепом вместо аккумулятора? Я, конечно, сама виновата – ворота туда не закрыла, но ведь шансов, что кто-то попадёт внутрь, было ничтожно мало. Так нет же – тебя угораздило как раз туда въехать, как магнитом притянуло!
– Так это всё ты? – спросил я и, забывшись, обернулся.
В глаза мне ударил яркий свет, который захлестнул меня подобно океанской волне, приподнял и швырнул, как брошенный в полосу прибоя надувной пляжный мяч.
– Нет, нет, сэр рыцарь, нельзя! – донёсся откуда-то издалека до меня голос Садовницы. – Вам ещё рано!..
Но её слова утонули в бушующем свете, и я тоже захлебнулся в нём, потеряв сознание.
.............................................................................................
Свет бил в глаза, припекая веки, лоб, скулы и нос. Я прикрыл глаза ладонью, и некоторое время подержал её козырьком, привыкая к бьющим в лицо лучам. Наконец, я открыл глаза и увидел яркое солнечное голубое небо, пересечённое геометрическим узором металлоконструкций. Но ведь это же железнодорожный мост!
Я лежал на чём-то твёрдом и шершавом. А, ну да, это та самая балка, которая «поймала» меня после падения. Прогретая солнцем, почти горячая стальная балка в виде профиля «корытом». Такая штука называется «двутавр», потому что с обратной стороны она тоже имеет вид корыта. Так я пролежал здесь всю ночь? Так значит…
Это всё сон? Всё мне привиделось? Дом Садовницы, её голос, звучащий за спиной, свидания с Дженни, Светланкой и теми четырьмя, это что, неправда? Наши разговоры, её объяснения, открывшиеся истины, всё это мимо? Феноменальный бред!
Я приподнялся и глянул через борт двутавра. У-у, пропасть что надо! Вниз лучше не смотреть. Но, если соблюдать осторожность, то можно переползти вот туда, потом туда, а там и до лесенки ведущей вверх недалеко. Только бы не закружилась голова, она ведь разбита…
Я ощупал затылок – он был цел. Нигде не болело, даже если нажать пальцем. Но ведь я получил подзатыльник железным выступом разгоняющегося вагона, а потом ещё упал сюда и припечатался дополнительно. При таких делах в самом лучшем случае бывают шишки и ссадины, а в худшем – сотрясения и треснувшие кости черепа. Но всё было в порядке и, вообще, я чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, словно выспался в мягкой постели, а не на железной балке над пропастью.
Тогда я сел и покрепче перехватил автомат, ремень которого был намотан на левую руку. Опаньки – автомат оказался вычищен и смазан! Да что вычищен, что смазан… Ствол, кожух затвора, казённик и все металлические части радовали глаз свежим воронением! Это что, новый автомат? Нет, это был тот же автомат, а никакой другой, очень надёжный, но старый уже, юзаный и битый. Как же это он так помолодел? Только не говорите, что я сам не заметил, как привёл его в порядок, лёжа здесь на мосту. Для этого мастерская нужна, кое какие материалы и определённое количество времени. У меня ничего этого не было.
Пистолеты проверять не стал. Потом. Сначала надо отсюда выбраться. То, что одежда на мне выстирана и даже выглажена, отметил, как факт, приказав себе не задумываться над деталями. Вот сейчас я перейду мост и окажусь в горах. Ладно, горы так горы. То, что здесь есть железная дорога, даёт надежду, что я выйду к местам бывшим когда-то цивилизованными. Может быть, даже найду где-то людей, может смогу с кем-то ужиться. Знаю только одно – назад ни за что не вернусь, потому что не хочу снова в кукольный домик Садовницы. Пойду вперёд и постараюсь не делать больше ошибок, о которых она мне рассказала.
.................................................................................................
Плавно прогнувшись на рессорах, дредноут пошёл вверх, почти прыгнул, так что мы сначала взмыли над своими креслами, потом плюхнулись в них, резко выдохнув. По машине пронёсся смех, но я рыкнул и смех прекратился. Серьёзнее! А то в следующий раз чересчур смешливых с собой не возьму.
Молодёжь! Ох уж эта молодёжь… На месте усидеть не могут, кровь играет, рты не закрываются, всё у них шутки, смех! (Завидно.) В их присутствии чувствуешь себя древним, замшелым и трухлявым. А я ещё бороду отпустил…
И нет нужды, что пока никто из них не обошёл меня, старого волка, в бойцовых навыках. Обойдут, это дело времени. Очень скорого времени, если быть откровенным. Ну и хорошо! Ну и правильно! Только вот страшно мне за них – сердце сжимается, когда думаешь, что рано или поздно кто-нибудь из моих ребят поймает пулю или осколок.
Сколько я их собирал! Сирот, брошенных, никому не нужных, больных покалеченных, умирающих. Горе людям, которым не нужны дети! А вот мне они нужны. Все! Любые! Если есть, у кого лишние, отдайте мне – заплачу. Чем? Договоримся, у меня сейчас всего хватает.
Смешно, но многие так и делают – вместо того чтобы поднимать детей, надежду и будущую опору новых племён, стараются избавиться от «лишних» ртов. Идиоты! А у меня лишних ртов нет, мне все нужны, и все они мои, как только переступают порог крепости «Рама», где я комендант и хозяин.
Кое-кто за пределами моей цитадели думает, что я их работать под кнутом заставляю, с маслом ем или что ещё похуже делаю. Ха! Фантазии дураков хватает только на собственную низость.
Дредноут пересёк долину невысоких холмов, где мы чуть не превратились в коктейль из-за тряски, и вышел на каменистую равнину. Здесь нас будет мелко трясти, но мы теперь наберём скорость, а мелкие препятствия огромным колёсам-дутикам нипочём! Вертолётные двигатели, (их на машине два!), взревели, и мы понеслись по трудно проходимой местности, которая не по зубам гусеничной технике. Ещё немного и мы будем на побережье, а это значит, что свалимся работорговцам прямо на голову.
Вот оно, начало возрождения человеческой цивилизации – эксгумация рабства! При этом одни азартно стараются сделать других рабами, а те дают себя закабалить. Некоторые идут на это с огромной охотой, намучившись без пастухов и мясников, которые должны указывать им путь в жизни. Бр-р! Ненавижу и тех, и других. Может быть, где-нибудь это и прокатит, но только не на моей территории. А своей территорией я объявляю всё, что могу контролировать с помощью таких вот дредноутов.
Работорговцы нас, как огня боятся. Самое лучшее для них это сдаться или удирать во все лопатки, бросив товар. Было пару раз, что они, сволочи, завидев нас, начинали избивать людей согнанных для продажи. С такими у меня разговор короткий – всех догнал и расстрелял без всякой жалости. И каждый раз щадил одного «вестника», которому разрешалось добраться до своих, чтобы рассказал, что с ними будет, если такое повторится. Вот только пользоваться руками по прямому назначению такой вестник уже не мог, так-как они у него были перебиты без надежды на восстановление. Тот, кто скажет, что это жестоко, пусть полюбуется, как мы – на десятки связанных пленников, которым перерезали горло или проломили череп, независимо от пола и возраста.
