Кадзуо Кобаяси
Валерий Гергиев. Симфония жизни
О том, как под действием магии я дал обещание на пять лет вперед
То, что благодаря невским мостам я имел возможность до рассвета общаться с маэстро, иначе как большой удачей не назовешь. Та оживленная беседа стала отправной точкой нашей дружбы, которая длится вот уже четверть века. На вопрос о том, как он, молодой музыкант, чувствовал себя после назначения главой Кировского театра, Валерий ответил:
– С приходом Горбачёва народ стал мечтать о демократии, совершенно не понимая смысла этого слова. Все ждали, что в одночасье настанет новая эпоха, когда на самом деле всю страну ожидали тяжелые испытания. Да, теперь деятели культуры могли не согласовывать с партией каждую оперную постановку, как это было раньше, однако многие привычки времен развитого социализма еще сохранялись.
Ленинград, в котором всегда было много театров, наряду с Москвой являлся и политико-экономическим центром страны, а ленинградские партийные руководители считались властителями второго порядка. До прихода Горбачёва таким властителем на протяжении более десяти лет был первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Романов.
Наверное, любой, кто услышит эту фамилию, первым делом вспомнит о царской династии, которая в течение трех веков правила Россией, однако этот человек не имел совершенно никакого отношения к императорской семье. Впрочем, замашки у него были самые что ни на есть царские: поговаривают, что для своих семейных застолий он сначала использовал посуду из запасников Эрмитажа, а потом бил ее. Это был отвратительный тип. В 1985 году он проиграл Горбачёву борьбу за кресло генсека и был вынужден уйти в отставку, так что теперь о нем уже никто даже не вспоминает.
На посту первого секретаря Ленинградского обкома его сменил Юрий Соловьев, который, как считается, даже интересовался культурой и искусством. Строго говоря, важность этих вещей осознавал не столько сам Соловьев, сколько люди из его ближайшего окружения: по всей видимости, они-то и посоветовали ему встретиться с «молодым человеком по фамилии Гергиев, которого избрали художественным руководителем Кировского театра». Неудивительно, что Соловьева заинтересовал Гергиев: ведь в театре, где служит большое количество народных и заслуженных артистов, кандидатуру Валерия поддержали восемьдесят пять процентов сотрудников.
Первый секретарь обкома Соловьев пригласил Валерия к себе в кабинет. При Романове Гергиев получил бы «вызов», но теперь его именно что «пригласили». Времена и впрямь изменились. Место встречи – здание Смольного, которое было построено при Екатерине II для Института благородных девиц. Этот дворец сыграл большую роль и во время Октябрьской революции.
Когда Валерий вошел в кабинет, первый секретарь лишь мельком взглянул на него и продолжил заниматься своими делами. Спустя некоторое время он спросил:
– А что случилось с Гергиевым? – очевидно, он просто не поверил в то, что такой молодой человек мог быть избран главой Кировского театра – оплота русской культуры.
– Это и есть Гергиев, – сказал подчиненный, вошедший в кабинет.
– Такой молодой?! – изумился Соловьев.
Валерий вспоминает, что тогда он, молодой и здоровый, действительно мог сойти за юношу.
– И чем же вы, такой юный, собираетесь заниматься? – первым делом спросил Соловьев.
Тогда Гергиев в подробностях описал ему все свои задумки:
– До сих пор я много занимался Чайковским, поэтому теперь плотно возьмусь за Мусоргского, Прокофьева и Шостаковича. А после некоторой подготовки – еще за Моцарта и Штрауса.
Услышав такое количество великих имен, первый секретарь спросил с некоторым удивлением:
– Вы полагаете, что сможете успешно справиться со всей этой работой?
Гергиев и сам отлично понимал, какое смятение его проекты могут посеять в обществе, которое боялось всего нового и предпочитало доверять общепризнанным авторитетам, поэтому сомнения Соловьева не показались ему безосновательными. Он объяснил свои намерения следующим образом:
– У меня и в мыслях не было создавать неприятности. Я лишь хочу выполнять как можно больше интересной работы. А когда погружаешься в дело с головой, тебе уже не до диверсий. Я не собираюсь увольнять кого-либо из театра, провоцировать общественные волнения или разногласия.
Соловьев отнесся к словам Гергиева с интересом, однако сам маэстро считает, что тот поверил ему только наполовину. Мир музыки пропитан духом конкуренции и зависти. Ни оперные солисты, ни дирижеры даже не разговаривают со своими соперниками. А в театре любой сотрудник для тебя – конкурент. Напряженные отношения могут сложиться даже с друзьями, работающими в других жанрах, а уж что происходит внутри балетных трупп… Когда в этом царстве злобных духов кто-то пытается сделать большую работу в короткий срок, «волнений и разногласий» просто не миновать.
– И что же вы предприняли? – спросил я у Гергиева. В ответе на этот вопрос кроется ключ к пониманию его рабочего метода. Как и было сказано в разговоре с Соловьевым, маэстро приступил к реализации своих многочисленных проектов, благодаря чему у всех в театре появилась какая-то занятость. Сотрудники, до сих пор роптавшие на то, что им недостаточно работы, теперь говорили, что ее слишком много. Все боялись, что не успеют подготовиться к премьере.
– Люди старой закалки не привыкли работать в таком темпе и считали, что на репетиции выделялось слишком мало времени. Как и следовало ожидать, некоторые заявили, что не могут так продолжать. Речь идет о настоящих оперных звездах, народных и заслуженных артистах СССР. Вот что я им ответил: «Я в любом случае прошу вас репетировать. А если не будете успевать, мы попросим кого-нибудь другого спеть вместо вас».
Самоуверенность, с которой Гергиев это говорил, объясняется тем, что у него на примете действительно была одна молодая, но весьма способная солистка. Он поставил на нее все и сказал ей:
– Учи главную партию в «Хованщине»!
– Разве я смогу?! – ответила она с сомнением, поскольку знала, что на эту роль претендуют еще три народные артистки, каждая из которых была уверена в своем успехе.
– Не думай о других! У тебя все получится. Лучше сосредоточься на репетициях!
И он смог ее убедить, поскольку не сомневался в ее способностях.
Как и предполагалось, в день репетиции примы начали жаловаться, что не успевают. Тогда Гергиев сказал:
– Репетиция переносится на другой день. В следующий раз главную партию исполнит молодая солистка.
И на следующей репетиции она спела бесподобно. Все были ошарашены, а заслуженные артисты стали беспокоиться, что больше уже не смогут почивать на лаврах былых достижений. Ту молодую солистку звали Ольга Бородина, и сегодня она – звезда мирового масштаба.
Услышав эту историю, я понял, что именно тогда коллеги впервые признали Валерия, которого прежде считали «зеленым юношей». На эту же тему маэстро поделился со мной двумя замечательными историями.
Он рассказал, как его критиковали (разумеется, за «зеленость»). Говорили, что по своей молодости и неопытности он пытается нахватать как можно больше работы, тем самым нарушая уклад театральной жизни. В ответ на эту критику энергичный Гергиев взвалил на себя непосильное для обычного человека количество работы: поставил множество опер, представил их за границей, с большим успехом организовал новый музыкальный фестиваль. И по мере того как число его достижений неуклонно росло, критика стала сходить на нет. Впоследствии, во время поездки на малую родину Валерия, я узнал, откуда в нем столько эмоциональной и физической силы.
А еще он рассказал мне о проблеме народности. Как я уже писал, Гергиев родился в Осетии – горном регионе на юге России. Рассказывая об осетинах, он говорил, что представители этого малочисленного народа не всегда понимают силу русской музыки. В России, где живет более ста народов, дискриминация по этническому признаку практически не встречается. Прожив в этой стране долгие годы, я могу смело сказать, что россияне далеки от ксенофобии: для них подойти на улице к азиату (вроде меня) и спросить у него дорогу – самое обычное дело.
Но если возникает какая-то сложная ситуация, национальный вопрос все же дает о себе знать. Выходцев с Кавказа – таких, как Валерий – иногда пренебрежительно называют «черными». Возможно, и самому Гергиеву тоже приходилось слышать это слово в свой адрес. Маэстро рассказывал, что из-за тех радикальных реформ, которые он развернул сразу же после своего назначения, некоторые сотрудники театра критично относились к нему, однако в этой непростой ситуации его морально поддержали члены симфонического оркестра.
– Первые два года после назначения были решающими. Если бы я не добился результата в тот период, всего бы этого просто не было.
Слушая рассказы Валерия, я, совершенно зачарованный его харизмой, сказал:
– Через пять лет я выпущу о вас документальный фильм на NHK!
Этими словами завершилась наша первая, более чем четырехчасовая беседа за баночкой пива. Люди, хоть немного знающие толк в телевидении, наверняка сочтут меня фантастическим пустословом. Да я и сам так думаю. Чтобы выпустить полнометражный документальный фильм, нужно не только провести скрупулезное исследование, но и создать убедительный проект, который будет одобрен многочисленными представителями телеканала.
Исходя из своего опыта работы на NHK, я могу сказать, что из огромного множества проектов только единицы получают карт-бланш на реализацию. Пообещать такое кому-то, с кем ты только что познакомился, да еще и не совсем в трезвом виде, – совершеннейшее безрассудство! О том, как эту фантазию удалось претворить в жизнь, я расскажу чуть позже.
Музыканты оркестра утверждают, что своей работой Гергиев их завораживает. Вот и я во время нашей первой встречи словно попал под действие магии. Между тем работа журналиста заключается в том, чтобы встречаться и беседовать с разными людьми, выносить беспристрастные и рациональные суждения, а затем обо всем этом рассказывать слушателям и читателям.
Когда спустя четыре года после нашего знакомства я все же сделал документальный фильм о Гергиеве, в мире о нем уже говорили совсем по-другому. И хотя мне даже сейчас сложно сказать, что обещание, данное на пять лет вперед, было рациональным поступком, я искренне горжусь тем, что по крайней мере не ошибся насчет того, какое будущее ожидало Гергиева.
Звонок в Японию четыре года спустя
Годы, последовавшие за нашим с Валерием знакомством, для России были временем больших перемен. В стране, отказавшейся от коммунистических идеалов, многие люди потеряли веру в себя и ощущали неуверенность в завтрашнем дне.
Экономика находилась в кризисе, с прилавков исчезли товары – в результате вчерашняя супердержава была вынуждена с благодарностью принимать гуманитарную помощь от других стран. В обществе, потерявшем веру в себя и чувство гордости, сложилась криминогенная ситуация. Люди перестали быть отзывчивыми и чуткими друг к другу, распространение получила идеология личной наживы любой ценой – возросло количество убийств.
В стране с населением приблизительно в сто сорок миллионов человек в год регистрировали более сорока тысяч убийств. Тем временем в чуть менее населенной Японии в год насчитывалось немногим более одной тысячи – полагаю, если вдуматься в эти цифры, можно представить, какой хаос царил тогда в российском обществе.
Когда люди перестают быть частью общества, наступает деградация политического строя, расцветает коррупция. В сложный для страны период, когда государственная собственность распродавалась частным лицам и предприятиям, а валюта стремительно девальвировалась, небольшая группка людей, приближенных к политике, монополизировала все имевшиеся в стране ресурсы. Человек, служивший инженером в Гидрометеорологическом научно-исследовательском центре, в течение нескольких лет завладел половиной российского состояния. Такие истории, похожие сегодня на байки, тогда были реальностью.
Денно и нощно – и это не фигура речи – я рассказывал о тех потрясениях, которые происходили в российском обществе. С одной стороны, эта работа приносила мне удовлетворение, но порой вызывала и отвращение, ведь получалось так, что я зарабатываю на чужом несчастье.
Все это время я подсознательно думал о том предсказании, которое услышал от Гергиева: «Россию с колен поднимет культура». Размышляя над этим, я заметил, что даже люди, явно страдавшие от нехватки продуктов питания, действительно стекались в театры и концертные залы, которые продолжали работать как ни в чем не бывало. В Москве, помимо таких всемирно известных театров, как Большой или МХАТ, существует еще более пятидесяти сцен и концертных залов. И все они отнюдь не пустовали.
Особенно меня удивило обилие поэтических вечеров. И хотя это была просто декламация авторских стихов со сцены, не предполагавшая ни декораций, ни какой-либо драматургии, люди до отказа наполняли залы, чтобы услышать знаменитых поэтов. На меня это тогда произвело большое впечатление: народ буквально хлебом не корми, но поэзию – подавай. Видя все это, я даже подумал, что пророчество Гергиева вполне может сбыться, однако картина политико-экономического кризиса пошатнула мою уверенность.
В 1995 году, спустя три года после знакомства с Гергиевым, завершилась моя третья и последняя командировка в Москву, которая продлилась шесть лет. Я возвращался на родину. Впервые меня направили в Россию в 1970-м, суммарно же я проработал спецкором за рубежом более четырнадцати лет, включая трехгодичное пребывание в Вене. И вот я достиг такого возраста, когда уже не отправляют в заграничные командировки.
После тех неспокойных лет, что я провел в России, наступила совершенно другая, вольготная жизнь: я с удовольствием писал книги, работал на NHK, проводил лекции, на которых рассказывал о малоизвестных российских реалиях. Однако все это время мы продолжали общаться с Валерием.
Я приезжал к нему в Голландию, где он приобрел немалую популярность благодаря своей музыкальной деятельности (кстати, именно эта страна послужила образцом для модернизации России, которую император Пётр I предпринял более трехсот лет тому назад). Мы также имели продолжительную беседу в Нью-Йорке, где он работал главным приглашенным дирижером Метрополитен-оперы.
Когда Валерий приехал в Японию с гастролями, он также навестил меня в Кавасаки, где мы смогли плотно пообщаться. К большой радости моей супруги ему тогда очень понравились маринованные грибочки. Еще больший восторг у него вызвала моя любимая собака, которая неплохо понимает как по-японски, так и по-русски. До чего ж забавно было наблюдать, как этот золотистый ретривер, родившийся в Москве уже после нашего знакомства с Валерием, сидел в кресле рядом с ним и внимательно прислушивался к нашей беседе!
В моем доме курить не полагается, поэтому когда маэстро, бывший в ту пору заядлым курильщиком, поднес огонь к сигарете, я попросил его выйти на улицу, чему сопровождавший его представитель из Japan Arts очень удивился: ведь тогда это был уже «великий Гергиев»!
Валерий рядом с моей любимой собакой, которая внимательно слушает беседу на русском языке. Январь 2000 года. У меня дома
Всякий раз, когда речь с ним заходит о политике или обществе, разговор получается весьма продолжительным. И здесь дело не только в том, что у меня нет базового музыкального образования, но и в том, что Гергиев интересуется любыми проявлениями общественной жизни. Он прекрасно знает японских политиков и известных экономистов, а также умеет задавать конкретные вопросы по теме. О том, как Валерий искренне переживает за судьбы мира и принимает в них активное участие, я расскажу чуть позже, но отчасти его космополитизм я смог прочувствовать уже во время той беседы у меня дома.
Ранней осенью 1996 года Гергиев позвонил мне домой и сделал такое предложение:
– В октябре я поеду к себе на малую родину в Осетию. Не хочешь присоединиться?
Валерий всегда стремился расширить музыкальный рынок и уже давно с интересом посматривал в сторону КНР. Теперь, когда все звезды сошлись, он планировал отправиться со своим оркестром на гастроли в Пекин и Шанхай. По дороге же обратно он собирался заехать в Осетию, чтобы посетить родную музыкальную школу и дать концерт в честь своего триумфального турне. Это была уникальная возможность наконец-то сделать обещанный документальный фильм, и потому я не раздумывая ответил:
– Еду!
Директор одного спутникового канала, работавший со мной на самых ответственных мероприятиях в России, немедленно одобрил мой план по сбору материала, благодаря чему мне не пришлось проходить через рутинную для NHK процедуру предпроизводства и согласования проекта. Именно он вел прямую спутниковую трансляцию пресс-конференции после саммита в Рейкьявике, на которой я задал вопрос Горбачёву. Я очень обрадовался, когда в съемочную группу он включил первоклассного и весьма одаренного продюсера и тем самым недвусмысленно выказал мне свою поддержку.
* * *
Официально малая родина Гергиева называется «Республика Северная Осетия-Алания». С населением чуть больше семисот тысяч человек и приблизительно такой же территорией, как у префектуры Ниигата, это самый маленький из восьмидесяти пяти субъектов Российской Федерации. Северная Осетия находится на расстоянии одной тысячи семисот километров к югу от Москвы. После десятичасового перелета из аэропорта Нарита в российскую столицу я пересел на внутренний рейс, который занял еще три часа.
Столица Северной Осетии – Владикавказ. «Владей Кавказом» – название для города, конечно, сильное. Когда-то советское правительство, пытаясь объединить совершенно разные с этноконфессиональной точки зрения регионы, посылала сюда посильную экономическую помощь из Москвы. Однако вскоре помощь понадобилась самому правительству, и поставки прекратились, что не лучшим образом сказалось на Осетии. Какого-либо выдающегося производства здесь нет, так что местные перебиваются выращиванием овец и сбором кукурузы – в целом место это довольно бедное.
И хотя аэропорт в этом городе был достаточно скромный (взлетная полоса в чистом поле да парочка непритязательных зданий), Гергиева и его оркестр, прилетевших чартерным рейсом «Аэрофлота», встречал сам президент республики, а также девушки в национальных костюмах – точь-в-точь как на приеме почетных государственных гостей. Среди встречавших особенно выделялись двоюродные братья Валерия и другие родственники. Президента республики Александра Дзасохова я хорошо знал по его работе еще в горбачевской администрации, где он возглавлял комитет по международным делам, – это весьма приятный и интеллигентный человек. Родственники Валерия и своим внешним видом, и поведением буквально излучали крепость духа и тела, как это свойственно жителям горных краев. Впоследствии я узнал, как важны для осетин родственные отношения.
За дружеской беседой я вместе с этими людьми ожидал прибытия Гергиева и оркестра. Как раз тогда во Владикавказе стояло бабье лето. Проплыв в кристально чистом горном воздухе, не загрязненном смогом промышленных предприятий и выхлопными газами автомобилей, долгожданный самолет приземлился. В знак приветствия президент республики обнял спустившегося по трапу Валерия, а девушки в народных костюмах поднесли ему каравай, от которого он, по российскому обычаю, немного отщипнул.
Внизу у трапа его ожидал подготовленный президентом автомобиль. Это была «Чайка» – казенная машина представительского класса, на которой разрешалось ездить только особо важным персонам. За три километра она «сжирала» целый литр топлива, символизируя собой всю неэффективность российской экономики. Салон у нее было настолько просторный, что на заднем сиденье могло поместиться четыре человека.
Когда церемония приветствия окончилась и пришло время отправляться, Гергиев пригласил меня поехать вместе с ним. Я не хотел вторгаться в его планы и потому пребывал в нерешительности, заставляя важных осетинских представителей ждать. Однако, почувствовав, что Валерий действительно хочет со мной пообщаться, я все же принял его предложение.
Дорога до города занимала менее получаса. Где-то на полпути Гергиев сказал мне:
– Это местная природа научила меня сохранять стойкость духа в критических ситуациях. Завтра я вам покажу, что я имею в виду.
Его предложение пробудило во мне немалый интерес и желание как можно скорее приступить к сбору материала. Здесь вновь проявилась способность Гергиева вселять в других надежду на будущее.
В состав съемочной группы входили: «молодой, но способный» продюсер из NHK; именитый оператор с бывшего Центрального телевидения СССР, успевший поработать в московском филиале NHK; русская ассистентка, долгие годы бывшая незаменимой помощницей в том же филиале; и ваш покорный слуга. Всех очень воодушевили слова Гергиева, поэтому первый вечер во Владикавказе прошел в размышлениях о том, каким же будет следующий рабочий день.
Что же это за природа, которая воспитала одного из лучших дирижеров мира?