Жюль Верн
Таинственный остров

XV. Изготовление железа

На другой день, 17 апреля, Пенкроф первым делом спросил Спилетта:

– Ну, что мы сегодня будем делать?

– Что будет угодно Смиту, – ответил тот.

Накануне исследование было доведено до стрелки мыса Челюсти, находившейся милях в семи от «Труб». Тут кончался длинный ряд дюн, и далее начиналась вулканическая почва. Это уже не были высокие стены, как на плато Дальнего Вида; странная и причудливая кайма скал обрамляла узкий залив между двумя мысами, состоявшими из минеральных веществ, которые некогда были извержены вулканом. Дойдя до стрелки, колонисты вернулись назад и поздно ночью вошли в «Трубы», но никто не уснул, прежде чем окончательно не был решен вопрос о том, следует ли сделать попытку покинуть остров Линкольна или нет. Тысяча двести миль, отделявших остров от архипелага Туамоту, составляли расстояние весьма большое. Нечего было и думать переплыть его на какой-нибудь лодке, тем более в преддверии зимнего времени года с немалым количеством бурь. Пенкроф прямо объявил о невозможности такого путешествия. Притом построить самую простую лодку, даже имея под руками все необходимые инструменты, трудное дело, а у колонистов не было практически никаких инструментов; следовательно, для начала пришлось бы изготовить молоты, топоры, тесла, пилы, буравы, рубанки и все прочее, на что ушло бы много времени.

Итак, все окончательно решили зимовать на острове, но подыскать более удобное жилище, чем «Трубы», и в нем провести зимние месяцы.

Прежде всего надо было обработать железную руду, несколько месторождений которой инженер заметил в северо-западной части острова, и превратить ее или в настоящее железо, или в сталь.

Металлы в почве обыкновенно не содержатся в чистом состоянии. По большей части их находят в соединении с кислородом или с серой. Оба образца, принесенные Смитом, именно и были: один – магнитный железняк, а другой – железный колчедан, или сернистое железо. Чтобы из первого, представлявшего соединение железа с кислородом, то есть окись железа, получить железо в чистом состоянии, надо было восстановить его посредством прокаливания с углем, то есть отнять кислород от окиси железа. Такое восстановление производится или тем, что руду и уголь нагревают до высокой температуры, – для этого используют скорый и легкий «каталонский способ», имеющий то преимущество, что он сразу превращает руду в железо; или же, наконец, способом обжигания руды в высоких горнах (доменных печах), причем руду превращают сперва в чугун, а затем чугун – в железо, отнимая у чугуна находящийся в соединении с железом углерод.

Что именно хотел получить Смит?

Железо, а не чугун, и притом он должен был найти самый скорый способ выплавки железа. К тому же открытая им руда была сама по себе весьма чиста и весьма богата содержанием железа.

Эта руда встречается в виде бесформенных масс темно-серого цвета, дает черный порошок, кристаллизуется правильными восьмигранниками; она является естественным магнитом и служит для получения в Европе тех высококачественных сортов железа, которые в таком количестве производят Швеция и Норвегия. Невдалеке от железного рудника находился и каменный уголь, которым уже пользовались колонисты, что должно было облегчить обработку руды. Подобными условиями объясняется широкое развитие железной промышленности в Англии, где в некоторых местах уголь используют для выработки металла, извлекаемого из одной и той же почвы с каменным углем, то есть одновременно с добычей этого угля.

– Теперь, господин Смит, – сказал Пенкроф, – мы примемся за железную руду?

– Да, друг мой, – ответил инженер, – а для этого начнем с охоты на тюленей, против которой вы, вероятно, ничего не возразите.

– На тюленей? – воскликнул моряк, обращаясь к Спилетту. – Значит, для выработки железа нужны тюлени?

– Так считает Смит, – ответил Спилетт.

Между тем инженер уже покинул «Трубы», и Пенкроф, не получив объяснений, начал готовиться к охоте.

Скоро колонисты во время отлива перешли вброд на островок Спасения, не замочив ног выше колен. Сайрес Смит же ступил на этот островок впервые.

Они увидели целые сотни пингвинов, которые с самым добродушным видом взирали на новых пришельцев. Колонисты, вооруженные палками, могли бы легко их подбить, но они этого не сделали, потому что шум мог спугнуть тюленей, растянувшихся на песке на расстоянии нескольких кабельтовых. Они стали осторожно подвигаться к северной оконечности островка, следуя по почве, испещренной мелкими промоинами, в которых устраивали свои гнезда птицы. Скоро показались огромные черные точки. Издали можно было подумать, что это верхушки подводных утесов, находившиеся в движении.

– Видите? Видите? – шепнул Пенкроф.

То были те самые тюлени, на которых колонисты собирались охотиться. Прежде всего надо было дождаться, чтобы они выбрались на берег, потому что тюлени превосходно плавают и ловить их в море весьма трудно, меж тем как по земле они передвигаются довольно медленно и скорее ползают, чем ходят, так как их короткие ласты почти вовсе не помогают им при передвижении.

Пенкроф знал привычки этих животных.

Охотники укрылись за утесами и стали безмолвно выжидать выхода тюленей из воды.

Прошел по крайней мере час, пока тюлени выползли. Их было с полдюжины.

Тогда Пенкроф и Герберт стали обходить мыс островка, чтобы таким образом зайти в тыл и загородить животным обратный путь в воду. В это же время Смит, Спилетт и Наб поползли вдоль утесов, подкрадываясь к тюленям.

Вдруг моряк выпрямился во весь рост и громко крикнул. Смит и его товарищи кинулись к морю, чтобы преградить дорогу тюленям.

Два неуклюжих тюленя, поверженные сильными ударами дубинки, лежали мертвыми на песке; остальные успели добраться до воды.

– Вот вам тюлени, господин Смит! – сказал Пенкроф.

– Хорошо, – ответил Смит, – мы из них устроим кузнечные мехи!

– Мехи? – воскликнул Пенкроф. – Отлично! Так вот на что они вам были нужны!

Действительно, для обработки руды инженеру нужно было устройство для раздувания огня при выплавке металла, и он рассчитывал сделать его из тюленьей кожи. Убитые тюлени были средних размеров, длина их не превосходила шести футов, а голова очень походила на собачью.

Так как бесполезно было бы перетаскивать такой тяжелый груз, то Наб и Пенкроф решили снять шкуры на месте, пока Смит и Спилетт исследовали островок.

Моряк и негр проворно исполнили свою работу, и через три часа в распоряжении Смита оказались две тюленьи шкуры.

Колонисты дождались отлива и, переправившись через пролив, вернулись к «Трубам».

Немалого труда стоило натянуть тюленьи шкуры на деревянные рамы и так сшить их посредством волокон, чтобы эти мехи не пропускали назад воздух, который выходил бы только через одно проделанное отверстие.

Эта работа удалась не сразу. У Смита пока были всего две острые стальные пластинки, сделанные из ошейника Топа. Однако инженер был так ловок и его товарищи с такой энергией помогали ему, что спустя три дня к инструментам маленькой колонии прибавился снаряд, предназначенный для нагнетания воздуха в массу руды во время ее восстановления посредством жара, что составляет неизбежное условие для успешного хода операции.

С утра 20 апреля начался «металлургический период», как назвал его Спилетт в своей записной книжке.

Инженер решил воспользоваться одновременно месторождениями угля и руды. По его наблюдениям, они находились у основания передних северо-западных уступов горы Франклина, на расстоянии шести миль. Возвращаться каждый день в «Трубы» было бы неудобно, а потому решили расположиться лагерем в шалаше: оттуда колонисты могли следить за работой днем и ночью.

Все отправились с утра на работу; Наб и Пенкроф тащили на плетенке мехи, сделанные из тюленьих шкур, а также небольшие запасы всякой провизии, к которым они надеялись по пути добавить еще какую-нибудь дичь.

Дорога, избранная колонистами, шла через лес Жакамара, который приходилось пересекать с юго-востока на северо-запад, и притом в самой густой его части. Необходимо было проложить тропинку, то есть устроить кратчайший путь между плато Дальнего Вида и горой Франклина.

Деревья были великолепны. Герберт заметил драцену, которую Пенкроф обозвал хвастливым пореем, потому что, невзирая на свой рост, она принадлежала к семейству лилейных, как порей, лук-шалот и спаржа.

Отваренные корни драцены очень вкусны, а если их подвергнуть брожению, то получается отличный ликер.

Колонисты захватили запас этих кореньев.

Переход через лес продолжался целый день; зато колонисты могли наблюдать фауну и флору. Топ, разумеется, специально следил за фауной, бегал и без разбору вспугивал всякого рода дичь.

Герберт и Пенкроф убили стрелами двух кенгуру и еще одно животное, которое походило и на ежа, и на муравьеда: на ежа потому, что оно свертывалось в шар и было снабжено иглами, а на муравьеда потому, что у него были когти роющих животных, длинная и узкая мордочка и тонкий и длинный язык, снабженный маленькими колючками, которые служили ему для задерживания насекомых.

– А на что будет походить этот зверь, если его положить в суп? – спросил Пенкроф.

– На отличный кусок говядины, – ответил Герберт.

– Мы от него большего и не требуем, – сказал моряк.

Во время этой экскурсии было замечено несколько диких кабанов, которые вовсе не собирались нападать на маленький караван. Никто не рассчитывал встретить здесь хищных зверей, как вдруг Спилетт увидел в густой чаще, всего в нескольких шагах, на нижних ветвях дерева, какое-то животное, которое он принял за медведя. Зверь начал тихо выдвигаться из-за кустов. К счастью для Спилетта, животное вовсе не принадлежало к страшному семейству стопоходящих. Это был коала, ростом с большую собаку, покрытый жесткой, во все стороны торчащей шерстью грязного цвета, с лапами, снабженными мощными когтями, с помощью которых он карабкается по деревьям и достает пищу – листья и червяков. Спилетт подошел ближе к животному и со вниманием стал его рассматривать, что нисколько не помешало тихоходу продолжать свои занятия; убедившись в ошибке, корреспондент вычеркнул слово «медведь» из записной книжки, поставил «коала», и колонисты отправились далее.

В пять вечера Смит подал знак остановиться. Он уже вышел из леса и стоял у того места, где начинались громадные передние отроги, подпиравшие гору Франклина с востока. В нескольких сотнях шагов протекал Красный ручей, и пресная вода, следовательно, находилась недалеко.

Колонисты тотчас же расположились лагерем. Менее чем через час у опушки леса, между деревьями, из ветвей, переплетенных лианами и покрытых глиной, наскоро устроен был шалаш, где можно было укрыться в случае непогоды. Перед ним развели сильный огонь, и после ужина, приготовленного на вертеле, в восемь часов все уже спали, за исключением одного, который должен был поддерживать огонь на случай появления опасного зверя.

На другой день, 21 апреля, Смит в сопровождении Герберта отправился исследовать почву, где он нашел образчик руды. Рудник был на поверхности земли, почти у самых источников потока. Его руда, весьма богатая железом и легкоплавкая, как нельзя более подходила к «каталонскому способу» восстановления металла, каким инженер хотел воспользоваться, как это делают, например, на Корсике.

Для «каталонского способа» требовалось устройство печей и плавильников, в которых руда и уголь, уложенные попеременно слоями, претерпевали бы изменение под влиянием жара и металл бы восстанавливался. Но Смит хотел обойтись без новых сооружений, а просто устроить из руды и угля кубической формы кучу, в середину которой направить ток воздуха. Таков, без сомнения, был способ первых металлургов обитаемого мира, его применял некогда библейский Тувалкаин. То, что удавалось внукам Адама, что дает еще и теперь хорошие результаты в странах, богатых рудой и углем, не могло не удаться и ныне в тех условиях, в которых находились колонисты.

Прежде чем подвергнуть руду обжигу, ее разбили на мелкие куски и просто руками откинули примеси, находившиеся на ее поверхности. Затем уголь и руда были сложены в кучу чередующимися слоями, подобно тому как это устраивают угольщики при обжиге дерева. Под влиянием жара и струи воздуха, вдуваемой мехами, уголь должен был превращаться в углекислоту, затем в окись углерода (угарный газ), которая восстанавливала окись железа, то есть отнимала у нее кислород.

Мехи из тюленьих кож, снабженные трубой из огнеупорной глины, которая была заранее приготовлена в печи для глиняной посуды, были установлены около кучи. Приводимые в движение механизмом, состоявшим из рамы, веревок, свитых из волокон, и противовеса, мехи вгоняли внутрь кучи струю воздуха, который, увеличивая температуру, помогал превращению руды в железо.

Весь этот процесс выплавки железа весьма трудоемок. Потребовались все терпение, вся изобретательность колонистов, чтобы повести его удачно. Наконец труды увенчались успехом; получился в виде губки ком железа, который надо было проковать, чтобы извлечь находившуюся в нем расплавленную породу. У наших кузнецов не было молота, они находились в таких же условиях, в каких, вероятно, находился первый металлург, и должны были действовать, как, вероятно, действовал он.

Первый железный ком с прикрепленной к нему палкой послужил для проковывания второй выплавки на гранитной наковальне, и таким образом получился металл, хотя и грубо выделанный, но которым уже можно было пользоваться.

И вот после многих усилий и тяжелых трудов 25 апреля несколько железных полос было выковано и обращено в разные инструменты, как то: ломы, клещи, заступы, топоры и прочие, которые, по мнению Пенкрофа и Наба, были чуть не чудом совершенства.

Но для создания разных инструментов используется не железо, а главным образом сталь. Сталь есть соединение железа с углеродом, которое получают или из чугуна, отнимая у него избыток углерода, или из железа, прибавляя к нему недостающее количество углерода. Сталь, получаемая через разугление чугуна с помощью его обжигания, называется естественной сталью, или пудлингованной; сталь же, получаемая через соединение железа с углеродом при сильном накаливании, называется цементной.

Смит должен был избрать второй способ добычи, так как у него было железо, а не чугун. Он подверг накаливанию металл, пересыпанный угольным порошком, в тигле из огнеупорной глины. Затем эту сталь, одинаково ковкую как в жару, так и на холоде, он перековал молотом. Наб и Пенкроф, с надлежащими указаниями инженера, выковали стальные топоры, которые после накаливания докрасна и быстрого погружения в воду приобрели превосходную закалку.

Другие инструменты, как то: ножи, топоры, кирки, стальные ленты, которые должны были превратиться в пилы, стамески, затем заступы, лопаты, мотыги, молоты, гвозди и прочее – разумеется, в грубом виде – были сделаны таким же образом.

Наконец 5 мая первый металлургический период был окончен, и кузнецы снова вернулись в «Трубы». Скоро потребовались новые работы, которые заставили их получить новую квалификацию.

XVI. Дюгонь

Было 6 мая – число, которое соответствует 6 ноября стран Северного полушария. Уже несколько дней небо было подернуто туманом, и необходимо было позаботиться об устройстве на зиму. Однако температура заметно не понижалась, и будь у колонистов на острове Линкольна термометр, он показывал бы десять-двенадцать градусов выше нуля. Такая средняя температура не могла удивлять колонистов, так как остров, вероятно, лежал между тридцать пятой и сороковой параллелями южной широты и должен был находиться в таких же климатических условиях, как Сицилия или Греция в Северном полушарии. Но как в Греции и на Сицилии бывают холода со снегом и льдом, так и на острове Линкольна, без сомнения, температура в зимнюю пору значительно понижалась.

Во всяком случае, если холод еще не угрожал колонистам, то приближалось время дождей, и на этом уединенном острове, подверженном всем невзгодам открытого места в океане, ненастная погода должна была часто повторяться.

Итак, вопрос о постройке помещения более удобного, чем «Трубы», серьезно обсуждался.

У Пенкрофа, естественно, сердце лежало к старому помещению, которое он сам открыл, но он хорошо понимал, что на зиму надобно подыскать другое. Известно, что «Трубы» уже раз заливала морская вода, и непременно следовало оградить себя от подобных вторжений.

Следовало оградить себя и от всех возможных нападений зверей и… людей – устроиться так, чтобы не приходилось выставлять дежурного и поддерживать огонь по ночам.

– Ну что ж, – сказал Пенкроф, – мы соорудим укрепление и против двуногих, и против четвероногих дикарей. Но, господин Смит, не лучше ли сначала исследовать весь остров, а потом уж приниматься за дело?

– Да, это будет лучше, – прибавил Спилетт. – Кто знает, может, на противоположном берегу нам удастся найти какую-нибудь пещеру, какую мы напрасно искали на этом берегу.

– Это верно, – ответил Смит, – но вы забываете, друзья мои, что удобнее устроиться поблизости от воды, а с вершины горы Франклина мы не видали на западе ни ручья, ни речки. Здесь же, напротив, мы находимся между рекой Милосердия и озером Гранта – условие весьма важное, которого не следует упускать из виду. Кроме того, этот берег, обращенный к востоку, не так подвержен действию пассатных ветров, дующих в этом полушарии с северо-запада.

– В таком случае, – сказал моряк, – устроим дом на берегу озера. Ни в кирпиче, ни в инструментах у нас нет теперь недостатка. После того как мы уже были кирпичниками, горшечниками, литейщиками, кузнецами, мы – черт возьми! – сумеем быть и каменщиками.

– Да, друг мой, – ответил Смит, – но, прежде чем принимать какое-либо решение, надо поискать, нет ли здесь жилья, которое природа устроила своими средствами. Если нам удастся найти что-нибудь подходящее, то мы сбережем много времени и труда.

– Это справедливо, – ответил Спилетт, – но ведь мы осмотрели всю эту массу гранитного берега, и нигде ни единой дыры, ни единой трещины!

– Ни единой! – прибавил в свою очередь Пенкроф. – Ах, если бы нам пробить жилье в этой стене на некоторой высоте! Тогда мы были бы в безопасности от всякого нападения. Я уже вижу, как фасад выходит к морю, крыльцо этакое, с навесами, пять или шесть комнат…

– Разумеется, с большими окнами! – сказал, смеясь, Герберт.

– И с парадной лестницей, – прибавил Наб.

– Вы смеетесь? – воскликнул моряк. – А смеяться нечему! Что ж тут невозможного? Разве у нас нет ломов и заступов? Разве господин Смит не может изготовить порох и взорвать эти скалы? Ведь вы когда-нибудь сделаете порох, если это будет нужно?

Смит слушал Пенкрофа, развивавшего свои несколько фантастические планы.

Начать постройку дома в этой гранитной массе, даже взрывая породу, было бы геркулесовой работой. Было и впрямь досадно, что природа не взяла на себя самого трудного дела. Но Смит в ответ на вопросы моряка только предложил товарищам внимательнее исследовать стену от ручья до угла, которым она заканчивалась на севере.

Колонисты отправились и произвели разведку на протяжении двух миль с чрезвычайным старанием.

Но нигде сплошная и прямая стена не имела какого-либо углубления. Скалистые голуби гнездились в небольших щелях и выемках утесов.

На всем побережье острова Пенкрофу случайно удалось открыть единственное удобное убежище – «Трубы», и его приходилось оставить.

Окончив исследование, колонисты очутились у северного угла стены, где она сменялась отлогими скатами, которые шли все ниже и ниже и наконец пропадали на плоском песчаном берегу. Отсюда стена представляла что-то вроде откоса, состоявшего из нагромождения камней, земли и песка, переплетенных растениями, кустарниками и травой; откос шел наклонно, под углом сорок пять градусов. Там и сям еще пробивался гранит и выступал острыми стрелками между растительностью. Группы деревьев зеленели одни над другими, и довольно густая трава покрывала скаты. Но эта растительность вскоре исчезала, и длинная песчаная равнина, начинавшаяся у откоса, тянулась до самого берега.

Смит не без основания полагал, что с этой стороны должен был выливаться в виде водопада излишек озерных вод. Действительно, необходимо было допустить, что избыток воды, вливающейся в озеро из Красного ручья, выходит где-нибудь поблизости от этих мест.

Но Смит еще ничего подобного не нашел на всем протяжении уже исследованного им берега, то есть от устья ручья до плато Дальнего Вида.

Инженер предложил вскарабкаться на откос стены, который они в это время рассматривали, и вернуться к «Трубам» верхом, производя исследование северного и восточного берегов озера.

Предложение было принято, и в несколько минут Герберт и Наб достигли верхней площадки. Смит, Спилетт и Пенкроф последовали за ними более размеренным шагом.

На расстоянии двухсот футов сквозь листву сверкала при солнечных лучах чистая водная гладь и открывался великолепный пейзаж. Там и сям прелестно группировались подернутые багрянцем и золотом деревья. Несколько огромных старых, почерневших стволов, сокрушенных временем, резко обозначались на зеленом ковре, устилавшем землю. Целые стаи ярких какаду кричали и перепархивали с одной ветки на другую.

Колонисты, вместо того чтобы прямо достигнуть северного берега озера, обогнули край плато и спустились к устью ручья на его левый берег. Они сделали крюк мили в полторы. Идти по этой чаще было легко, потому что деревья росли не густо и давали свободный проход. По всему было видно, что близка граница плодородных почв и растительность здесь не столь обильна, как на всей остальной части, между Красным ручьем и рекой Милосердия.

Смит и его товарищи продвигались по этой новой для них почве не без некоторой осмотрительности. Луки, стрелы, палки, снабженные железными остриями, составляли все их оружие. Однако ни один зверь еще не показывался, из чего можно было заключить, что хищные животные посещали скорее густые леса, находившиеся на юге.

Экскурсия, впрочем, не обошлась без неприятной встречи. Колонисты вдруг увидели, что Топ остановился перед громадной змеей, длиной четырнадцать или пятнадцать футов. Наб убил ее одним ударом палки.

Смит рассмотрел пресмыкающееся и объявил, что эта змея неядовита, потому что принадлежит к породе алмазных змей^[16], которых в Новом Южном Уэльсе туземцы употребляют в пищу. Но можно было предположить, что тут существуют и другие змеи, как, например, глухие гадюки с раздвоенным хвостом, которые мгновенно выпрямляются, если наступить на них ногой, или так называемые крылатые змеи, кидающиеся на свою добычу с невероятной быстротой, а укус этих последних смертелен.

Топ после первой минуты удивления с особым остервенением охотился за пресмыкающимися, что заставляло колонистов беспрестанно за него бояться. Смит то и дело звал его к себе и не позволял далеко уходить.

Скоро отряд достиг устья Красного ручья, где он впадал в озеро. Исследователи узнали на другом берегу место, где они уже были, спустившись с горы Франклина. Смит утверждал, что в озеро из ручья прибывает довольно значительное количество воды и, следовательно, где-нибудь неподалеку сама природа устроила для стока лишней воды жерло и что жерло это надо открыть, потому что оно образует, вероятно, нечто вроде водопада, которым можно было бы воспользоваться как механической силой.

Колонисты, не спеша и не слишком отдаляясь друг от друга, начинали огибать крутой берег озера. Воды, казалось, изобиловали рыбой, и Пенкроф обещал себе сделать снасти, чтобы со временем заняться здесь рыбной ловлей.

Прежде всего они обогнули острую северо-восточную стрелку. Можно было предполагать, что в этом именно месте находится сток воды, потому что здесь край озера почти сравнивался с краем плато.

Но ничего подобного не оказалось. Колонисты пошли далее по берегу, который после легкого изгиба спускался параллельно береговой линии.

С этой стороны берег был менее лесист, но несколько групп деревьев, раскинутых там и сям, составляли живописный пейзаж. Озеро отсюда было видно на всем своем протяжении, и ни малейшее дуновение ветерка не рябило его гладкой поверхности.

Топ, рыская по кустам, поднимал целые стаи различных птиц, которых Спилетт и Герберт приветствовали стрелами. Одна из этих пернатых была ловко подстрелена мальчиком и упала в болотную траву. Топ бросился к ней и принес красивую птицу аспидного цвета, с коротким, сжатым с боков клювом, с широкой лысиной на голове, с перепончатыми лапами, с крыльями, окаймленными белой опушкой. Это была лысуха, величиной с большую куропатку, принадлежавшая к отряду длиннопалых, который является промежуточным звеном между голенастыми и перепончатопалыми, – дичь довольно мелкая и не особенно вкусная. Топ в этом случае был менее разборчив, чем его хозяева, и согласился поужинать лысухой.

Колонисты между тем продвигались по восточному берегу озера. Смит был очень удивлен, не находя нигде спуска для воды.

Вдруг Топ, который до сих пор вел себя весьма смирно, начал выказывать признаки беспокойства. Умное животное ходило взад и вперед по берегу, то вдруг останавливалось и глядело на воду, подняв лапу, словно делая стойку над какой-то невидимой дичью, то принималось яростно лаять, то вдруг умолкало.

Ни Смит, ни его товарищи сначала не обращали никакого внимания на тревогу Топа. Но скоро лай так участился, что Смита это несколько озаботило.

– Что там такое, Топ? – спросил инженер.

Собака сделала несколько прыжков по направлению к хозяину, ясно выказывая сильное беспокойство, и снова кинулась на крутой берег. Затем она вдруг бросилась в озеро.

– Топ, сюда! – крикнул Смит, не желавший подвергать собаку опасности.

– Что это там под водой происходит? – спросил Пенкроф, внимательно осматривая поверхность озера.

– Топ, вероятно, чует какое-нибудь земноводное, – ответил Герберт.

– Может быть, крокодила? – предположил Спилетт.

– Я не думаю, – ответил Смит, – крокодилы встречаются в более жарких странах.

Между тем Топ вернулся на зов хозяина, выплыл на берег, но все не мог успокоиться. Он прыгал по высокой траве и, казалось, следил за каким-то невидимым зверем, который скользил под водой, касаясь берега. Однако вода не всплескивалась и не колыхалась. Несколько раз колонисты останавливались на берегу и внимательно смотрели на неподвижную поверхность озера. Ничто не показывалось. Тут была какая-то тайна.

Инженер был весьма озадачен.

– Будем дальше производить свои исследования, – сказал он.

Полчаса спустя колонисты достигли юго-восточного края озера и очутились на самом плато Дальнего Вида.

В этом месте исследование озерных берегов должно было считаться законченным, а между тем Смит так и не обнаружил, где и каким образом происходит сток озерной воды.

– Однако этот сток непременно существует, – сказал он. – Если его не видно снаружи, то он внутри, в гранитной скале берега.

– Да что вас так занимает этот сток? – спросил Спилетт.

– Если сток воды, – ответил Смит, – проходит через гранитную скалу, то очень возможно, что там существует какая-нибудь впадина, которую легко можно сделать обитаемой, если отвести воду другим ходом.

– А разве не может быть, что вода уходит через дно озера, – спросил Герберт, – и что она соединяется с морем каким-нибудь подземным ходом?

– И это может быть, – ответил Смит, – но в таком случае мы вынуждены будем сами строить себе дом, так как природа не взяла на себя первых расходов по этой постройке.

Было пять часов вечера, и колонисты уже собирались перейти плато, чтобы направиться к «Трубам», как вдруг Топ снова начал выказывать признаки сильной тревоги. Он с бешенством залаял и, прежде чем Смит успел его задержать, во второй раз бросился в озеро.

Все кинулись на берег. Топ был уже футах в двадцати, и Смит напрасно звал его назад.

Вдруг на поверхности озера, которое в этом месте было неглубоко, показалась огромная голова.

Герберт тотчас же узнал породу земноводного, которому принадлежала коническая, с большими глазами и длинными шелковистыми усами голова.

– Ламантин!^[17] – воскликнул он.

Это был не ламантин, но представитель того же отряда китообразных – дюгонь^[18].

Огромное животное устремилось на собаку, которая тщетно хотела увернуться от него, направляясь к берегу. Смит ничего не мог сделать для спасения Топа, и, прежде чем Спилетту и Герберту пришло на ум натянуть лук, Топ, схваченный дюгонем, исчез под водой. Наб, с железной рогатиной в руке, хотел кинуться на помощь собаке, решившись напасть на страшное животное даже в воде.

– Нет, Наб! – крикнул Смит, удерживая своего верного слугу.

Между тем под водой происходила битва, битва необъяснимая, потому что при таких условиях Топ, очевидно, не мог бороться против ужасного врага, битва яростная, судя по клокотанию воды.

– Бедный Топ погиб! – воскликнул Герберт.

Но вдруг Топ показался на поверхности озера.

Он взлетел футов на десять над водой, словно вышвырнутый какой-то неизвестной силой, затем снова упал в воду и, спасенный каким-то чудом, скоро достиг берега.

– Ни единой ранки! – воскликнул Наб, осматривая собаку.

Смит и его товарищи смотрели на все происходящее и ничего не могли понять.

Но еще труднее было объяснить, что битва как будто все еще продолжалась под водой. Вероятно, дюгонь, атакованный, в свою очередь, каким-то сильным животным, бросил собаку и начал защищаться от нового, более опасного врага.

Битва продолжалась недолго. Вода покраснела от крови, и тело дюгоня, вынырнувшее из алой скатерти, далеко развернувшейся по поверхности озера, скоро остановилось на мелком месте.

Колонисты бросились к нему. Дюгонь был мертв.

– Какое громадное животное! – воскликнул Герберт. – Оно будет длиной пятнадцать или шестнадцать футов и должно весить около ста пудов. Ах! На шее у него рана… Смотрите: точно нанесена каким-то режущим орудием…

Но что это за удивительное земноводное, которое могло таким страшным ударом убить дюгоня?

Никто не мог на это ответить, и колонисты, сильно озадаченные происшествием, вернулись к «Трубам».