bannerbannerbanner
Двадцать тысяч лье под водой

Жюль Верн
Двадцать тысяч лье под водой

Полная версия

Глава пятнадцатая
Письменное приглашение

На другой день, 9 ноября, я проснулся после глубокого двенадцатичасового сна. Консейль по обыкновению пришел узнать, как я провел ночь, и предложить свои услуги.

– А что Нед? – спросил я.

– Спит еще, – отвечал Консейль.

Я не мешал парню болтать, но самому мне было не до разговоров. Меня тревожило долгое отсутствие капитана Немо, но я надеялся увидеть его сегодня.

Я надел свое виссоновое платье, на что Консейль тотчас же сделал несколько критических замечаний.

– Из чего это сделано, с позволения их чести? – спросил он.

– Оно сделано из шелковистых прочных волокон биссуса, которым присасываются к утесам пинны, род двустворчатых моллюсков, во множестве встречающихся у берегов Средиземного моря.

В старину из них выделывали прекрасные ткани-виссоны, чулки и перчатки, очень мягкие и теплые. Таким образом, экипажу «Наутилуса» не нужны были ни хлопчатники, ни овцы, ни шелковичные черви.

Я отправился в салон. Там никого не было.

Я занялся изучением конхиологических сокровищ, хранившихся в стеклянных витринах, рылся в огромном гербариуме, наполненном самыми редкими морскими растениями, хотя и сухими, но сохранившими яркость окраски. Среди этих драгоценных водорослей я заметил каулерпу, падину, кладофору, красивый каллитамнион, нежный корсиканский морской мох алого цвета, ацетабулярию – одним словом, превосходнейшие образцы.

День прошел, а капитан Немо не удостоил меня своим посещением. Иллюминаторы в салоне оставались закрытыми. Кажется, здесь строго придерживались правила: хорошего понемногу.

Направление «Наутилуса» не изменилось, он шел со скоростью двенадцать миль в час на глубине от пятидесяти до шестидесяти метров.

На следующий день, 10 ноября, Нед и Консейль почти все время пробыли со мной. Они очень удивлялись отсутствию капитана.

– Болен он, что ли? – говорил Нед Ленд. – Или, может, он что-то против нас замышляет?

Мы, однако, пользовались полной свободой, нас прекрасно и изобильно кормили. У нас не было причин жаловаться.

Капитан строго придерживался условий договора.

С этого дня я начал вести подробный дневник моих приключений. Кстати, писал я на бумаге, изготовленной из взморника – морской травы.

11 ноября, рано утром, по «Наутилусу» распространился свежий воздух, и я догадался, что мы выплыли на поверхность океана, чтобы возобновить запас кислорода.

Я поднялся на палубу. Было шесть часов утра. Погода стояла пасмурная, море было серым, но спокойным и только слегка зыбилось.

Я не увидал никого, кроме рулевого в стеклянной рубке.

«Придет ли сюда капитан Немо?» – подумал я.

Усевшись на возвышении, образуемом корпусом шлюпки, я с удовольствием вдыхал насыщенный солью морской воздух. Мало-помалу туман рассеялся, солнце и море вспыхнули, как зажженный порох. Рассеянные по небу облака окрасились в яркие цвета с множеством великолепных оттенков; многочисленные перистые облачка, которые моряки называют «кошачьи языки», предвещали ветренную погоду. Но что значит ветер для «Наутилуса», который не боялся бурь?

Я еще любовался радостным, животворящим восходом солнца, когда услышал чьи-то шага, и уже приготовился раскланяться с капитаном Немо. Однако это был его помощник, которого я видел в наш первый день на «Наутилусе». Не обращая на меня внимания, он приложил к глазам подзорную трубу и стал очень внимательно исследовать горизонт. Окончив свои наблюдения, он подошел к люку и произнес фразу, которую я запомнил, потому что она впоследствии произносилась каждое утро:

– Nautron respoc lorni virch.

Что это означало, я не могу сказать.

С этими словами помощник ушел; я решил, что сейчас «Наутилус» начнет погружение, и потому вернулся в свою каюту.

Так прошло пять дней. Каждое утро я выходил на палубу; тот же человек произносил ту же фразу, капитан Немо не показывался.

Я уже думал, что больше не увижу его, но 16 ноября, войдя в свою каюту вместе с Недом Лендом и Консейлем, нашел на столе адресованную мне записку и торопливо ее открыл. Она была красиво написана по-французски, но готическим шрифтом.

Это было приглашение:

«Господину профессору Аронаксу,

на борту «Наутилуса».

16 ноября 1867 г.

Капитан Немо приглашает профессора Аронакса на охоту, которая состоится завтра в его лесах на острове Креспо. Он надеется, что ничто не помешает господину профессору присутствовать на этой охоте, и будет рад, если его спутники присоединятся к нам.

Капитан Немо».

– Охота! – вскрикнул Нед.

– И в его лесах на острове Креспо! – прибавил Консейль.

– Значит, он высадится на землю? – спросил Нед Ленд.

– Это сказано ясно! – отвечал я, перечитывая письмо.

– Надо сказать, что мы согласны! – решил канадец. – Только бы он нас на землю доставил, а там мы сами как-нибудь справимся. Кроме того, я не прочь попробовать свежей дичи.

Не пытаясь найти связь между отвращением капитана к континенту и приглашением на охоту в лес, я сказал:

– Посмотрим прежде, что это за остров Креспо.

На карте между 32°40′ северной широты и 167°50′ западной долготы я нашел островок, который был открыт капитаном Креспо в 1801 году и который на старинных испанских картах называется Rocca de la Plata, то есть Серебряный Утес. Мы были в ста восьмидесяти милях от этого пункта, и «Наутилус» повернул на юго-восток.

Я показал товарищам на этот маленький островок, затерянный в северной части Тихого океана.

– Если капитан иногда и выходит на землю, – сказал я им, – то, надо отдать ему должное, он выбирает самые пустынные острова.

Нед Ленд ничего не ответил, а только покачал головой и вместе с Консейлем ушел. После ужина, который мне подал немой и бесчувственный слуга, я лег спать немного озадаченный.

Проснувшись на другой день, 17 ноября, я почувствовал, что «Наутилус» стои́т неподвижно. Быстро одевшись, я пошел в салон.

Капитан Немо уже был там. Он поклонился и спросил, согласен ли я сопровождать его на охоту.

Так как он не сделал ни малейшего намека на свое восьмидневное отсутствие, то и я умолчал об этом и просто ответил, что я и мои товарищи готовы за ним следовать.

– Только, – прибавил я, – позвольте мне задать вам один вопрос, капитан.

– Задайте, господин Аронакс, и я отвечу на него, если смогу.

– Каким образом вы владеете лесами на острове Креспо, если вы прервали все сношения с землей?

– Профессор, – отвечал мне капитан, – леса, которыми я владею, не нуждаются ни в солнце, ни в свете, ни в теплоте. Ни львы, ни тигры, ни пантеры, никакие другие четвероногие в них не водятся. Это не земные, а подводные леса. Они никому, кроме меня, не известны и растут только для меня одного.

– Подводные леса! – вскрикнул я.

– Да, профессор, подводные.

– И вы мне предлагаете посетить их?

– Да, предлагаю.

– Пешком?

– Пешком.

– Охотиться в этих лесах?

– Да, охотиться.

– С ружьем?

– Да, с ружьем.

Я посмотрел на капитана «Наутилуса», и в моем взгляде не было ничего лестного.

«Наверно, он сошел с ума! – подумал я. – Все эти восемь дней у него был приступ, который и теперь еще продолжается. Жаль! Все-таки лучше быть чудаком, чем сумасшедшим».

Эта мысль, должно быть, ясно отпечаталась на моем лице, но капитан Немо, не обратив, казалось, на это никакого внимания, пригласил меня следовать за собой. Я пошел за ним, как человек, который покоряется своей судьбе.

– Господин Аронакс! Я прошу вас без церемоний разделить со мной завтрак, за столом мы поговорим. Я, правда, пригласил вас на прогулку в лес, но я не обещаю там ресторанов. Завтракайте, как человек, который, по всей видимости, будет очень поздно обедать.

Я отдал должное завтраку. Меню состояло из разных рыбных блюд, ломтики голотурий, чрезвычайно вкусных зоофитов, были приправлены пикантным соусом из морских водорослей, таких как порфира и лауренсия. Питье состояло из чистой воды, к которой, по примеру капитана, я добавил несколько капель ликера, сделанного по камчатской моде из водоросли родимении лапчатой.

Сначала капитан ел молча, потом, обратясь ко мне, сказал:

– Профессор, когда я предлагал вам идти на охоту, вы подумали, что я противоречу сам себе. Когда же я сказал, что существуют подводные леса, вы подумали, что я сумасшедший. Никогда не надо судить о человеке поверхностно!

– Но, капитан, поверьте…

– Выслушайте меня и тогда увидите, вправе ли вы обвинять меня в сумасшествии или непоследовательности.

– Я вас слушаю.

– Профессор, вы знаете так же хорошо, как и я, что человек может жить под водой, если у него будет достаточный запас воздуха. При подводных работах человек, одетый в водонепроницаемый костюм с металлическим шлемом на голове, получает воздух через специальный шланг, соединенный с насосом.

– Я знаю этот костюм, капитан, это так называемый скафандр, – сказал я.

– Да, но человек в скафандре как бы привязан к насосам, которые ему дают воздух через резиновый шланг, – это настоящая цепь, которая его приковывает к земле, и если бы мы были так же привязаны к «Наутилусу», то не могли бы далеко уйти.

– Каким же способом можно быть свободным? – спросил я.

– Надо употребить аппарат Рукейроля-Денейруза, изобретенный двумя вашими соотечественниками. Я усовершенствовал его, так что вы можете пользоваться им без всякого опасения. Это толстый металлический резервуар, в который нагнетается воздух под давлением пятьдесят атмосфер. Он прикрепляется к спине ремнями, как солдатский ранец. Его верхняя часть образует ящик, где давление воздуха регулируется до нормального. В аппарате Рукейроля обычно две резиновые трубки соединяют этот ящик со специальной маской для носа и рта. Одна трубка служит для вдоха, а другая – для выдоха воздуха. По мере надобности водолаз нажимает языком на клапан той или другой трубки. Но чтобы выдержать значительное давление на дне океана, я должен вместо маски надеть на голову, так же как и в скафандре, медный шлем, к которому примыкают две трубки: вдыхательная и выдыхательная.

 

– Хорошо, капитан, но ведь ваш запас воздуха быстро расходуется, и если воздух будет содержать только пятнадцать процентов кислорода, он уже станет непригоден для дыхания!

– Конечно. Но я вам уже сказал, что насосы «Наутилуса» позволяют мне нагнетать его под значительным давлением, при этих условиях воздуха в аппарате хватает на девять-десять часов.

– Мне все понятно, капитан, – отвечал я. – Хотелось бы знать, как вы можете освещать дорогу на дне океана?

– Прибором Румкорфа, профессор. Дыхательный аппарат прикрепляется к спине, а этот привязывается к поясу. Он состоит из элемента Бунзена, который я привожу в действие с помощью натрия. Индукционная катушка вбирает вырабатываемый электрический ток и направляет его к фонарю особой конструкции. В этом фонаре витая стеклянная трубка содержит углекислый газ. Под действием электрического тока этот газ ярко светит. Таким образом я снабжен и светом, и воздухом.

– Вы так подробно отвечаете на все мои вопросы, капитан, – сказал я, – что более невозможно сомневаться. Я верю в аппараты Рукейроля и Румкорфа, но ружье… Я прошу вас объяснить мне устройство ружья, которым вы меня снабдите.

– Ружье это не пороховое, – ответил капитан.

– Значит, духовое?

– Именно. Как же мне делать порох на моем судне, не имея ни селитры, ни серы, ни угля?

– И чтобы выстрелить в воде, в среде, которая в восемьсот пятьдесят пять раз плотнее воздуха, надо преодолеть значительное сопротивление.

– Это не причина. Существуют такие пушки, усовершенствованные после Фультона англичанами Филиппом Кольтом и Бурлеем, французом Фюрси и итальянцем Ланди, которые снабжены особыми затворами и могут стрелять при этих условиях. Но, не имея пороха, я заменил его воздухом, которым насосы «Наутилуса» снабжают меня безостановочно.

– Но этот воздух должен быстро расходоваться?

– Да, но ведь у меня есть резервуар Рукейроля, который при необходимости может меня им снова снабдить. Для этого достаточно только повернуть кран, но вы сами увидите, что для этой охоты немного требуется воздуха и пуль.

– Мне кажется, в этой полутьме и этой чрезвычайно плотной воде нельзя выстрелить на большое расстояние и попадания редко бывают смертельны.

– Напротив, профессор, напротив. Каждый выстрел этого ружья смертелен, и как бы легко ни было ранено животное, оно падает, как пораженное молнией.

– Отчего же?

– Оттого, что это не обыкновенные пули, а маленькие стеклянные капсюли, изобретенные австрийским химиком Лениброком, – у меня их достаточно. Эти капсюли покрыты сталью и утяжелены свинцом – настоящие лейденские банки в миниатюре с электрическим током высокого напряжения. При малейшем толчке они разрываются, и животное, каким бы оно ни было, падает мертвым. Я прибавлю еще, что эти капсюли не крупнее дроби номер четыре и что на один заряд ружья их идет десять штук.

– Не смею больше спорить, капитан, – сказал я, вставая из-за стола. – Мне больше ничего не остается, как взять ружье и идти за вами!

Капитан повел меня на корму «Наутилуса». Проходя мимо каюты Неда и Консейля, я позвал их; они тотчас же присоединились к нам.

Мы пришли в каюту, расположенную рядом с машинным отделением, где и должны были одеться для предстоящей прогулки.

Глава шестнадцатая
Прогулка по равнине

Эта каюта была одновременно и арсеналом, и гардеробной.

По стенам было развешано около дюжины скафандров.

Нед Ленд поглядел на них с очевидным отвращением.

– Нет, я не согласен напяливать на себя такую штуку! – воскликнул он.

– Послушайте, Нед, – сказал я, – леса острова Креспо – ведь леса подводные!

– Вот тебе на́! – вскрикнул огорченный гарпунер. – Вот тебе и свежая дичь и… А вы, Аронакс, неужели вы эту штуку наденете?

– Приходится надевать, Нед.

– Как хотите! – ответил он, пожимая плечами. – Что касается Неда Ленда, то он никогда не наденет, – разве только силой там спрячут!

– Силой никто вас не будет заставлять, мистер Ленд, – сказал капитан Немо.

– А Консейль рискнет? – спросил Нед.

– Я всюду следую за их честью, – отвечал Консейль.

По приказу капитана явились два матроса и помогли нам одеться в тяжелые непромокаемые скафандры из цельной резины без швов. Водолазное снаряжение, рассчитанное на высокое давление, напоминало броню средневекового рыцаря, но отличалось от нее своей эластичностью. Скафандр состоял из штанов, куртки и головного шлема.

Штаны оканчивались сапогами на толстой тяжелой свинцовой подошве. Куртка придерживалась на груди медной кирасой, которая защищала от давления воды и позволяла свободно дышать, рукава оканчивались мягкими перчатками, которые нисколько не мешали движению пальцев.

– Эти скафандры, – сказал я, – несравненно удобнее пробковых лат, супервестов, «сундуков» и прочих подводных одеяний, изобретенных в XVIII веке.

– Хороши, нечего сказать! – проворчал Нед Ленд.

Капитан Немо, один из его матросов – этот матрос вы глядел как Геркулес и, по-видимому, отличался большой физической силой, – Консейль и я быстро облеклись в скафандры. Осталось только надеть на голову металлический шлем. Но прежде я попросил у капитана разрешения осмотреть предназначенное мне ружье.

Мне дали простое ружье с металлическим прикладом довольно большого размера, внутри его была устроена полость, служившая резервуаром для сжатого воздуха, который врывался в дуло при нажатии курка, открывающего клапан резервуара. В обойме помещалось двадцать электрических пуль, которые посредством пружины сами вставлялись в дуло. После каждого выстрела ружье автоматически перезаряжалось.

– Капитан, – сказал я, – это превосходное ружье, и им легко управлять. Я очень хочу поскорее испробовать его. Только как же мы достигнем дна моря?

– Теперь «Наутилус» стои́т на мели, то есть на глубине десять метров, и мы сейчас можем выйти наружу.

– Но как мы выйдем?

– А вот увидите.

Капитан надел сферический шлем. Консейль и я сделали то же самое.

– Счастливой охоты! – крикнул канадец с иронией.

Шлем навинчивался на во́рот куртки, где было медное кольцо с винтовой нарезкой. Три толстых смотровых стекла в шлеме позволяли глядеть во все стороны. Я повернул кран аппарата Рукейроля, помещенного на спине, и, к своему великому удовольствию, смог свободно дышать.

С фонарем Румкорфа на поясе и с ружьем в руках я был готов в путь, но, говоря чистосердечно, боялся, что в этом тяжелом снаряжении не сдвинусь с места. Но и это было предусмотрено: меня начали толкать в маленькую кабинку, смежную с гардеробной. Мои спутники последовали за мной таким же способом. Я услышал, как за нами захлопнулась дверь, и мы очутились в полной темноте.

Через несколько минут раздался пронзительный свист, и я почувствовал сильный холод снизу. Очевидно, в кабину начали закачивать океанскую воду. Когда вода наполнила все помещение, открылась другая дверь в борту «Наутилуса» и мы очутились в полумраке. Минуту спустя наши ноги ступили на морское дно.

Как теперь описать то впечатление, которое у меня осталось от этой подводной прогулки? Слова бессильны, ими не воссоздашь подобных чудес. Если кисть художника не в состоянии передать всю прелесть водной стихии, как же изобразить это пером?

Капитан Немо шел впереди, а его товарищ следовал за нами в нескольких шагах. Мы с Консейлем держались рядом, как будто могли разговаривать через металлические шлемы. Я уже не чувствовал тяжести ни скафандра, ни сапог, ни резервуара со сжатым воздухом, шлем меня тоже не стеснял: моя голова была свободна, как миндаль в скорлупе.

Все эти вещи, погруженные в воду, теряли часть своего веса, равную вытесненной жидкости, и я был очень благодарен этому физическому закону, открытому Архимедом. Я больше не представлял собой бездействующую массу и имел относительно большую свободу движений.

Свет, озарявший толщу воды на тридцать футов ниже поверхности океана, удивил меня. Солнечные лучи легко пронизывали эту водную массу. Я ясно различал предметы на расстоянии ста метров. Чудесно оттенялись тонкие слои лазури, которые сгущались вдали и терялись во мраке. Вода, которая меня окружала, походила на воздух – воздух плотнее земной атмосферы, но почти такой же прозрачный. Надо мной ясно видна была спокойная поверхность океана.

Мы шли по мелкому, плотно слежавшемуся песку; песок этот был совсем не такой, как на морском берегу: на нем не было ни следов зыби, ни малейшего отпечатка волн. Этот ослепляющий песчаный ковер, как настоящий рефлектор, отражал солнечные лучи, пронизывая сиянием каждую частицу воды, проникая во все части жидкости.

«Воображал ли ты, Пьер Аронакс, – думал я, – что на глу бине тридцати футов может быть так же светло, как на земле при дневном свете?»

В продолжение четверти часа я попирал ногами этот песок, усеянный пылью раковин. Корпус «Наутилуса», рисовавшийся как длинный подводный риф, постепенно исчезал, но свет его прожектора должен был помочь нам возвратиться на судно, если бы нас застигла ночь в океанских глубинах.

Трудно представить сияние электрического света тому, кто видел этот свет только на земле. Там пыль, которой насыщен воздух, придает ему вид светящегося тумана, но в морской воде электрические лучи отличаются необычайной ясностью.

Мы шли все дальше, огромная песчаная равнина, казалось, не имела границ. Я раздвигал руками водный занавес, который закрывался за моей спиной, а давление воды немедленно уничтожало мои следы на песке.

Вскоре начали смутно вырисовываться очертания предметов; я различил силуэты величественных подводных скал, унизанных прелестнейшими зоофитами. И тут меня глубоко поразила вся сказочная, невероятная обстановка.

Было десять часов утра. Косые лучи солнца преломлялись на поверхности воды, как сквозь призму. Водоросли, скалы, раковины, полипы переливались всеми цветами солнечного спектра. Это было что-то чудесное, радужное, невообразимое. Я трепетал от восторга. Я пламенно желал выразить свои чувства и очень жалел, что не могу поделиться ими с Консейлем. Я завидовал капитану Немо, который объяснялся со своим спутником условными знаками. Я разговаривал сам с собой. Я громко что-то восклицал в своем медном шаре, безрассудно расходуя, быть может, больше воздуха, чем следовало.

Консейль также остановился перед этим великолепным зрелищем. Вероятно, достойный парень, очутившись в присутствии редких зоофитов и моллюсков, принялся их по своему обыкновению классифицировать. Тут было обилие полипов и иглокожих. Различные кораллы – изиды, трубные корнулярии, которые живут особняком, глазчаки, известные прежде как белые кораллы, грибовидные фунгии, имеющие форму шампиньонов, морские анемоны, прилепленные к почве на мускулистой подошве, – одним словом, очаровательный цветник! Голубели порпиты с венчиком лазоревых щупальцев, сверкали морские звезды. Бородавчатые астерофитоны походили на тонкие кружева, они трепетали при легком струении водной массы от наших шагов. Жаль было ступать ногами по блестящим образчикам моллюсков – морских гребешков, морских молотков, донаксов, трохусов, красных шлемов, стромбусов из семейства крылатых, сердцевидок – и множеству других произведений неистощимого океана.

Но надо было идти, и мы двигались вперед. Над нашими головами плавали группы физалий с колышущимися бирюзовыми щупальцами, медузы своими опаловыми или нежнорозовыми зонтиками с лазоревой окраиной закрывали нас от солнечных лучей, а фосфоресцирующие медузы и пелагии освещали блеском наш путь в полутьме.

Все эти чудеса я видел, к сожалению, мимоходом: каждый раз, как только я приостанавливался, капитан Немо подзывал меня знаками.

Скоро почва изменилась; песочная равнина сменилась вязким илом, который состоял только из кремнистых или известковых раковин.

Затем мы прошли по лугам водорослей, которые поражали своей роскошью. Эти подводные мягкие лужайки могли соперничать с самыми лучшими коврами, сотканными рукой человека.

Зелень расстилалась под ногами и висела над головой. Легкая сетка из водорослей образовывала зеленые своды. Я видел, как плавали длинные фукусы, шаровидные и трубчатые лауренсии, кладостефы с тонкими листьями, причем заметил, что зеленые растения тянулись к поверхности, красные держались средней глубины, а черные и коричневые составляли сады и цветники нижних слоев океана.

Водоросли – одно из чудес всемирной флоры. Их насчитывается более двух тысяч родов. Семейство их включает и самые маленькие, и самые большие растения. На площади пять квадратных миллиметров может поместиться до сорока тысяч крохотных водорослей. А бурый фукус имеет длину до пятисот метров.

 

Прошло уже почти полтора часа, как мы оставили «Наутилус». Было около полудня, что я определил по перпендикулярности солнечных лучей. Переливы красок мало-помалу исчезли, изумрудные и сапфировые оттенки потускнели и пропали. Каждый наш шаг гулко отдавался в жидкой среде. Малейший шум передавался со скоростью, непривычной для нашего слуха. И действительно, вода – лучший проводник звука, чем воздух: она распространяет его в четыре раза быстрее.

Вдруг дорога пошла под уклон. Мы находились на глубине сто метров, выдерживая давление десять атмосфер, но в скафандре я не испытывал этого давления. Я сначала чувствовал некоторое болезненное ощущение в суставах пальцев, но и это скоро прошло. Что же касается усталости, которую я должен был ощущать от этой двухчасовой прогулки, то она была самая ничтожная.

Мои движения при помощи воды были удивительно легки.

На глубине триста футов я уже слабо различал солнечные лучи. Их яркий свет сменился красноватыми сумерками.

Но мы все еще могли обходиться без фонаря Румкорфа.

Капитан остановился. Дождавшись меня, он указал пальцем на темную массу, рисовавшуюся недалеко от нас.

«Это, наверное, остров Креспо!» – подумал я. И я не ошибся.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru