Мы разговаривали долго. Она поведала, что подругу Лену осудили на четыре года, и там, в колонии, через год она наложила на себя руки. Сергей же после армии уехал в город и говорят, что он спился.
Начал брезжить рассвет, и Тася сказала:
– Иди, мой родной, – она обнимала меня целовала, плакала и сказала: – До свидания и прощай.
И я ушел… На душе было очень тоскливо и тяжело. На следующий день меня вызвали в областной центр с отчетом, и около двух дней я был в городе.
Через два дня приехав в поселок на работе на мой вопрос, где начальник, ребята сказали, что он на похоронах. Я не стал спрашивать у кого, решил спросить у него самого.
После обеда зайдя к Рожкову В., поздоровавшись, спросил, что за похороны, при этом выразив ему соболезнование. Рожков был не в настроении, мрачен и ответил мне:
– Вчера сестра Прохоровой Анны, Анастасия, приняв очень много таблеток, умерла, не приходя в сознание.
Я остолбенел, сердце мое бешено заколотилось, на лбу появилась испарина, нет, даже не испарина, а градом катился пот. Я ничего не мог говорить, а лишь немо открывал рот. Начальник подал мне стакан воды и сказал:
– Вот такие дела, Женя. Жить бы ей жить… Да судьба, видать, у нее такая.
И вот в таком состояний я вышел на улицу, возле крыльца стоял милицейский мотоцикл, я поехал на нем в сторону кладбища. Подъехав к свежей могиле, обложенной венками и обняв холмик могилы Таси, заплакал. При этом словно говорил Тасе: «Ничего же хорошего ты не видела, не была ты любимой девушкой и невестой, не стала любимой женой и матерью, и все это из-за проклятой людской зависти. Три года ты как бы сидела в клетке, ни с кем не разговаривая, ни с кем не общаясь… Не дай бог этого никому. Дай бог тебе, Тася, в ином мире всего хорошего».
В этот солнечный майский день вокруг кладбища расцветали яркие полевые цветы, зеленела буйно трава, в небе жарко пели жаворонки, и жизнь продолжалась во всем ее великолепии
Жумабай Мекебаев