Алексей Живой
Битва на Калке

Между тем, отряд, покинув деревню, почти сразу углубился в замшелый лес. Только слегка приноровившись к ходу Савраски, которая, похоже, всю жизнь передвигалась на автопилоте, Григорий стал иногда бросать короткие взгляды на окружавший его мир. Вокруг был лес густой, да поросшая мхами земля. Солнце, клонившееся к закату, едва пробивалось сквозь густые ветви, освещая узкую тропинку, по которой ехали воины черниговского князя. Кони ратников, ступая на мягкую землю, вязли, а Савраска под двойным грузом вообще уходила в нее чуть ли не по колени, потому отряд весь двигался вперед не быстро. Воевода то и дело покрикивал на своих вояк, поторапливая их. Видно, его на самом деле князь ждал, который в случае опоздания по головке не погладит.

Впрочем, Забубенного это в данный момент жизни совсем не интересовало. Он думал о том, будет ли скоро привал, ибо если его в ближайший час не предвидится, то он рискует все-таки отбить себе самое дорогое. С этой мыслью он буравил взглядом алые плащи ближайших всадников, сидевших себе спокойно в седлах, да болтавших о всякой всячине. Седла у них были, конечно, убогонькие. В своем времени Григорий видел седла и покруче. Но, жить можно. И ездить можно. А вот ему даже на тихоходной Савраске без седла приходилось туго. Слава Богу, хоть связки копий, притороченные по бокам, имелись. На четвертом часу скачки механик приноровился на некоторое время вставать на них, давая отдых задней части тела, которая была более привычна к мягким сиденьям автомобилей, а потому уже ныла и болела. Радовало лишь одно, от такой тренировки попа скоро должна была закалиться, и стать крепче стали. Если удастся выжить, потом можно хоть на кактус садиться, все будет нипочем.

И вот когда новоиспеченному кавалеристу Забубенному стало уже все равно, в каком мире помирать в своем или в древнем, прозвучала команда «Встаем на ночлег». В это мгновение Григорий подумал, что воевода по-своему не такой уж плохой человек. В глубине души сохранилось в нем что-то доброе и душевное. Видно, походная жизнь не располагала к нежностям, а также излишней заботе о ближнем. Но за команду «Встаем на ночлег» в этот миг Григорий уже готов был простить ему все измывательства над собой.

Савраска, между тем, команды не слышала и продолжала двигаться на автопилоте в голову уже остановившейся колонны. Григорий решил, что ему пришел конец, ибо самостоятельно остановить это неуправляемое чудо природы он просто боялся. Но, к счастью, отрок Изяслав, видно знал о странностях своей подопечной. Он обогнал Савраску и на ходу ласково хлопнул ее по уху. Лошадь встала как вкопанная. Забубенный не ожидавший таких маневров от задумчивой кобылы, не успел подготовиться, резко подался вперед и рухнул вниз, прямо под копыта своему тяжеловозу. «Все, – промелькнуло в измученном сознании, – сейчас голову отрубят».

Однако, Путята рассудил по своему. Он велел всем ратникам, кроме Данилы, да ближайших помощников, отправляться на сбор сучьев, пока еще не совсем стемнело. Нужно было соорудить костер для обогрева и приготовления еды. Видать, еще долог был путь до Чернигова. Хитрил воевода, не зная, кто таков есть Григорий Забубенный.

Ратники по команде воеводы рассыпались по лесу, и скоро запылал костер на поляне, где едва смогли разместиться все воители, которых было не больше трех дюжин. Коней оставили, привязав рядом под деревьями. Предтечу Буденного воевода черниговский велел к костру принести, ибо сам Григорий ходить еще не мог. Лежал там, где и упал, под копытами своей Савраски, которая, к счастью снова потеряла интерес к окружающим, тихонько пощипывала кустики мха и лизала кору сосны ближайшей.

Отроки Черняй и Митяй сперва разгрузили Савраску, сняв с нее тяжеленные копья, а привязывать не стали, рассудив, что никуда она не денется. И лишь покончив с поклажей, вытащили из-под тягловой кобылы Забубенного. Был механик жестоко скрючен, словно заклинило его в позе наездника, или как он сам называл ее «стоя в стременах». Как был скрюченный, так и приволокли его отроки, да бросили рядом с костром под ноги воеводские. Само собой, что о побеге он теперь и не помышлял. Он вообще плохо соображать стал, как с кобылы сверзнулся.

Сколько времени Забубенный провел в полузабытьи, точно не знал и сам. Однако, постепенно затекшие члены стали размягчаться и распрямляться сами собой. Все это время ратники готовили на костре невесть откуда появившихся зайцев. А когда кто-то из них толкнул механика в бок и сунул под нос запекшийся кусок зайчатины, Забубенный и вообще воспрянул духом.

Запах свежезажаренного мяса приятно щекотал нос, по сравнению с запахом потной Савраски, который пытал Григория весь прошедший день. Григорий мгновенно позабыл про свои раны. Сел, привалившись спиной к сосне, и вцепился зубами в зайчатину. Мясо было жесткое, но механик, ничего не евший еще с прошлой жизни, буквально рвал его на части, поглядывая на остальных ратников. Сам Путята, Данила и все прочие воины, сидя вокруг костра, насыщались трапезой приятной. Но Григорий, быстрее всех разделался со своим зайцем и стал посматривать по сторонам, не дадут ли добавки. Голод вдруг в нем проснулся зверский.

– Да ты, я смотрю, ешь то по-нашенски, – похвалил его Путята, разделавшись со своим зайцем и вытирая руки о штаны, – Пора продолжить разговор наш пришла. Так из каких земель-то родом будешь, путник неизвестный?

– Родился я сам в Питере, – начал было Забубенный, но быстро поправился, – ну то есть в землях северных, что рядом с морем северным лежат. А сродственники мои, те вообще из Новгорода родом происходят.

– Вот значит, откуда ты, – довольно осклабился воевода, – из Новагорода. Теперь понятен мне нрав твой буйный. В землях ваших и князей-то уважать не хотят, всяк боярин на свой лад талдычит. Хотят, зовут к себе князя, хотят, изгоняют. У нас паря, не так. У нашего князя не забалуешь. Он у нас голова, не то, что ваши бояре, которые с жиру бесятся. Да воротят, что хотят. Никто им не указ. Новгород, оно конечно, богатый город, да больно своенравный. Разумею, добром это не кончится. Но и Чернигов, паря, не хуже.

«Ладно, хрен с ними, – подумал Григорий, – буду новгородцем, раз уж им так понятней. Тоже ничего, кстати, город. Не из последних. Да и правда это почти, по крови-то я как раз новгородцем получаюсь. Память предков заговорила».

– Да я что, – нашелся Забубенный, – Я разве что сказал. Классный город Чернигов, спору нет. И князь у вас молодец и воевода у него просто супермен. Даже бэтмен.

– Ты паря, говори да не заговаривайся, – остановил его Путята, – Не понять мне тебя иногда. Где это ты иноземных словесов понахватался? С караванами купеческими ходил, что ли в земли отдаленные?

Забубенный призадумался «Врать, не врать»? Решил врать. После освобождения от бесконечных скачек у него наступила временная эйфория. Требовалось расслабиться. Жаль, водки не было, зато хоть потрепаться можно. Все легче станет.

– Ну да, было дело. В загранку ходил многократно. Ну, там, в Швеции бывал, в Германии. Во Франции пару раз. А дальше всего ходил я за море-окиян западный на Кубу, такой отдельный остров в Карибском море расположенный. А дальше за ним большая земля есть, где живут индейцы. Ну, это люди такие, что перья себе в голову натычут, морду краской намажут и по полям скачут, охотятся. Или весь день поют песни.

– Это что ж за люди такие, – подивился один из ратников, – полоумные что-ли?

– Да брешет он, – заявил Данила, и уточнил диагноз, – Никто море-окиян переплыть не может. Как с Савраски сверзнулся, так у него сейчас только разговор прорезался. Вот и брешет.

– Нет, не брешет, – вдруг вступился за него ратник, сидевший по соседству с Данилой на поваленной сосне.

– А ты почем знаешь, Куря? – поинтересовался черноусый Данила.

– А потому знаю, что лет пять назад гостил в Новегороде. Не дружинником князя черниговского я тогда был, а воином свободных занятий. Нанялся я охранять местных купцов, а те меня к каравану добытчиков приставили. Вот и побывал я с новгородскими ушкуйниками в дальних походах. А они тогда ходили свои северные земли объясачивать. Вот в тех то походах и видел я промеж людей обычных, особенных людей, что украшали себе головы перьями, морды мазали краской, да выкуривали всякие зелья, а потом в пляс пускались, в бубен наяривая. Это они так духов лесных задабривали, чтоб на охоту везение выходило. А людишки те прозываются у них шаманами, то бишь колдунами по-нашенски.

– Это что же выходит, – рассуждал сам с собою Данила, – что Григорий бает, будто народы заморские все в шаманах-колдунах ходят?

– Да нет, мужики, – попытался объяснить Забубенный, – это у них как бы одежа такая из перьев, ну как у тебя штаны, да рубаха. А шаманов среди них тоже немного.

– Что же за чуда в перьях такие? – опять удивился Данила, – А погоды там какие? Тепло там или холодно?

– Да по-разному, – продолжал рассказывать Забубенный, – на одном берегу жарко. Там почти все голые ходят, крокодилы плавают в речках, да пираньи – рыба такие, что людей едят. А на другом берегу той земли холодно, как на нашем севере, все в мехах завернутые живут.

– Велика, видеть та земля, – вставил слово воевода, – А прозывается она как?

– Америкой прозывается, в честь одного морехода иноземного.

Путята призадумался.

– Викинга, что ли? – уточнил воевода.

– Нет, не викинга.

– Думаю я, что брешешь ты, маненько, Григорий, – рассудил воевода, – Нет такой земли на свете, чтоб викинги туда не смогли доплыть. Им все ведомо. А если есть земля большая за северным морем, то там и людей быть не может, ибо никто еще оттуда к нам не доплывал. Значит, должно там быть адским местам, да господним страхам. А людям там делать нечего.

Промолчал на это Григорий, не стал спорить с воеводой. Пусть себе думает, что нет Америки. Ее ведь и правда нет пока. А может и не будет вовсе.

Глава четвертая
«Темные люди»

Тем временем ратники дожевали свою зайчатину. Трапеза закончилась, пришло время отходить ко сну. Поразмыслив о чем-то, Путята подозвал знаком помощника:

– Данила, выставь кругом крепкие дозоры. Мы еще не на своей земле, хоть и рядом, а в лесу этом, сказывают, много беглых людишек колобродит. Могут ночлег нечаянно подпортить. А нам это ни к чему.

Данила кивнул и, кликнув дюжину ратников, растворился среди деревьев в наступившей темноте. Оставшиеся бойцы, сняв седла с коней и положив мечи рядом с собой, стали прямо на земле укладываться на ночлег. У Забубенного не было ни седла, ни меча. Лежал он, завернувшись в накидку данную ратниками прямо на земле, на каких-то кочках и корнях у огня, но и этого ему было сейчас довольно. Главное, что бешеная скачка прекратилась хоть на время и его измученное тело не бьется поминутно о хребет Савраски.

Скоро Забубенный почувствовал признаки сытости. Тепло от костра хорошо согревало. В голове появились первые приятные за сегодняшний день мысли, хоть и не лишенные странности. О том, что завтра не надо на работу, о том, что хотя теперь он и в другом времени, но лежит сытый у костра, что не надо пока никуда скакать, что его пока не посадили на кол и это хорошо, и что гори оно все огнем и можно спать. Григорий бросил из-под накидки мутный взгляд на Путяту, что сидел напротив у костра вполголоса обсуждая что-то с возникшим из темноты Данилой, и провалился в глубокий заслуженный сон.

Сначала ему приснилось, что он дедушка Ленин на охоте в селе Шушенском. Кругом половодье, стихия бушует, а он бесстрашный герой с берданкой в руке. Набрел случайно на островок суши, еще недавно бывший пригорком у низкого берега, а теперь со всех сторон затопленный водой. Не глубоко вокруг пока, почти по колено, но вода все пребывает. Глядит герой, а на островке том зайцы, от суши отрезанные мечутся. И множество их там попалось, целая дюжина за раз. Обрадовался герой, вскинул берданку и давай палить по зайцам, которым деваться с острова некуда. Вот потеха началась. Почитай всех и уложил, только самые пугливые в воду бросились, да и унесло их невесть куда, а остальные все здесь остались. На мясо, да шкурки пошли. Знатный трофей достался тогда Ильичу. Три дня все ссыльные товарищи в деревне гуляли, а он сам прослыл охотником первейшим среди них.

После явился ему образ красного командарма Буденного, что в туалете перед зеркалом себе усы мазал всякими примочками. Стояло перед ним много всяких баночек с пудрами и мазями. Сам командарм был облачен по случаю утреннего моциона только в белую рубаху да пролетарские штаны с лампасами, что держались на теле благодаря кожаным ремням-подтяжкам, крест накрест перекинутым через плечи. Рядом на походной тумбочке лежала огромная сабля командарма, внушавшая ужас всем его врагам. Буденный очень любил, когда не воевал с врагами мировой революции, бриться этой саблей по утрам. Очень уж она острая была, наточилась о вражьи головы за время боев. Вот и сейчас командарм, покончив с установкой геройских усов под правильным углом, взял саблю в руки и с удовольствием провел ногтем по краю лезвия. Видно, остался доволен, а потом вдруг наклонился к незримому Забубенному, как толкнет его рукой в плечо, да как заорет:

– Кончай спать паря, а то на том свете отоспишься!

Открыл глаза механик, да не поймет спросонья, где он и что случилось. Может, опять в свое время вернулся. А может, случилось что. Протер глаза, а кругом мрак, не видать не зги. Только уголья костра тлеют перед ним. Пригляделся кругом Забубенный, а вокруг почти потухшего костра в темноте какие-то неясные тени шмыгают, крики слышны, да звон сшибавшихся мечей. То и дело с разных сторон раздавалось бравое улюлюканье да молодецкий посвист.

Рядом с собой в неверных отсветах углей узрел он ратника Курю, что в разговоре про шаманов его нежданно поддержал. Ратник был при оружии, держал в одной руке меч, а в другой щит.

– Чего случилось то? – спросил еще не до конца проснувшийся механик, привыкший к удобствам своего века: теплому туалету и чашечке кофе после пробуждения. А оттого, что обнаружил себя снова в лесу замшелом у потухшего костра, неизвестно в каком времени, сделалось ему снова грустно.

– Разбойнички пожаловали, – сообщил Куря, – а отроки, что стеречь должны в драку кинулись, да про тебя забыли. Не связали даже. Ну да с ними после разберемся.

– Пост, значит, покинули, – согласился Забубенный, – Только чего меня стеречь. Куда я денусь-то в лесу темном?

– А кто тебя знает, – диким шепотом проговорил Куря, – может то дружки твои пожаловали тебя выручать. Давай-ка я тебя пока к дереву привяжу, непонятный человек, так надежней будет.

Механик проснулся окончательно. Кругом во мгле шла настоящая сеча между ратниками и разбойниками. Сколько их было не ведомо. И чем дело кончится тоже не ясно. В этой ситуации быть привязанным к дереву совсем не улыбалось. Либо те кончат по случайности, либо эти.

Неожиданно через тлевшие уголья перепрыгнул здоровенный мужик в мешковатой одежке и кривой саблей в руке. Не успел механик опомниться, как мужик рубанул воздух над его головой. Точнее, снес бы головушку, если бы Куря не толкнул механика в сторону, а сам одним точным движением не всадил меч нападавшему в брюхо. Мужик тихо вскрикнул и, выронив саблю, рухнул прямо на угли костра. Запахло жареным.

– Слушай, Куря, – проговорил Забубенный, вставая, – сам видал, меня чуть не пришили сейчас. Не мои это друганы. Зачем тогда меня связывать? Они же меня первыми и порешат у того дерева. А так я может, еще пользу окажу обществу.

Куря посомневался.

– Ладно, хоронись здесь, а ли бей разбойничков, чем сможешь. Но помни, сбежишь, – мне воевода голову с плеч. А если жив останусь, сам тебя найду и зарублю.

– И на том спасибо, – ответил Забубенный вослед исчезнувшему в темноте ратнику.

Затем Григорий попятился в темноту от костра подальше, прильнул к сосне, осмотрелся, прислушался. Темень, конечно, была кругом хоть глаз коли. Смотри, не смотри, все одно ничего не увидишь. Только на слух приходилось полагаться. А, судя по звукам, доносившимся отовсюду, основная сеча шла с той стороны потухшего костра. Звенело и орало там больше всего. Справа тоже бились круто, но народу там было поменьше. Слева также, а вот за спиной только отдельные крики раздавались. «И как они в темноте разбирают кто свой, кто чужой, – подумал Забубенный, – нет ведь никакой электроники, ни приборов ночного видения, ни тебе оптики. Весло живут. Мочи всех подряд, а утром разберем, если живы будем».

Промелькнула таки в головушке мысль о побеге. Сзади бились меньше всего, может, и удалось бы прошмыгнуть пока идет такая свалка. Только потом куда? А черт его знает, лишь бы ноги унести. В Задумчивости Григорий сделал шаг назад и упал, оступившись на спину. Земля была мягкая, прогнулась даже под телом механика, но все равно что-то больно ткнуло его в спину. «У меня же рюкзак за плечами, вспомнил Забубенный, а там фонарик. Жаль только ножик потерял, когда к деревенскими бился, честь свою отстаивал. Да толку от ножика сейчас все равно нет, куда с ним против шашки».

Механик перекатился на бок, рванул застежку на груди и сдернул рюкзачок со спины. Расстегнул молнию, вытащил фонарик. Нажал на кнопку, – в землю ударил широкий луч света. «Работает, – по-детски радостно пронеслось в голове». Григорий мгновенно выключил его, чтобы не светиться, но было поздно. Его засекли.

– Глянь, Косой, вон там чегой-то сверкнуло, – раздалось в десяти шагах от распластавшегося на земле механика, – можа, злато светится у костра?

– Да где оно твое злато, Рваный, – рявкнул в ответ невидимый Косой, – ты что говорил, что купцы одни поедут, без охраны почти. Не боле пятерых ратников обещал.

– Так и было, – ответил Рваный.

– Ну, втихаря подойдем, говорил, тепленькими возьмем и деру. Ищи нас потом как ветра в поле.

– Так и было, – подтвердил Рваный.

– Ну, а тут что деется? Тут, рыло твое тупое, одних ратников не меньше трех дюжин, вон половина людишек наших лихих полегла уже. А злато где, а купцы куда подевались? Ты вообще нас, на какую поляну навел, гнида?

Рваный молчал, впервые засомневался.

– Да дело верное, мне человечек шепнул, что поедет по дороге черниговской купчина с наваром, да почти без охраны. За день до Чернигова не доберется. На ночлег встанет в лесу, а тут и мы подоспеем. Так и было, атаман. Зуб даю.

– Короче, Рваный, – решил атаман, – ты мне голову свою отдашь, если мы тут ничего не найдем. А с человечка твоего кожу сниму самолично.

«Жестокие нравы, – подумал Забубенный пытаясь отползти подальше в сторону от сходняка разбойников, – прямо «Коза Ностра» или «Бригада» какая-то». Но в этот момент прямо на него выскочило, судя по шуму и визгам не меньше пятерых душегубов, то ли спасавшихся бегством, то ли заходивших в тыл ратникам Путяты. Один из них споткнулся о лежавшего на земле механика и со всего маху ударился головой о пень. Окрестности огласились диким криком и забористой руганью.

– Это чо тут под ногами валяется? – вопросил темноту один из остановившихся разбойников.

– Глянь, Сень, оно шевелиться? – трусливо поддакнул второй, – медведь может? Пойдем отсюда.

– Сдурел, медведь, – Семен наклонился, и наугад схватили Забубенного за одежду, пригляделся, – медведь поширше будет, да тихо так никогда не ползает. Это мужик какой-то не из наших. Из купеческих холуев, видно.

Спутник Семена сразу осмелел и крикнул визгливо:

– А ну вставай, злато отдавай, а то мы щас тебя решать будем.

«Ну, все, настал момент истины, – решил механик и вскочил на ноги». Бежать было не куда. Первое что пришло в голову, это дурацкая мысль о страшилках. В детстве Григорий с друзьями любили так дурачиться в пионерлагерях и пугать вожатых и друг друга по ночам. Механик широко открыл рот, врубил фонарик и направил луч себе в рот, так что осветились только зубы. На всякий случай он даже тихонько зарычал.

Сработало на все сто. В наступившей тишине послышался глухой звук падающих на землю сабель и кистеней. Разбойники на несколько секунд остолбенели, а затем из груди Семена донесся сдавленный хрип:

– Атас, нечистая….

На подкосившихся ногах все, кто стоял перед освещенным механиком, с криками разбежались кто куда, огласив окрестности диким воем. «Не на того напали, – подумал им вслед Григорий, выключил фонарик и снова растворился в темноте».

Спутник Семена, трусивший больше всех, с разбега налетел на своего атамана, что стоял в десяти шагах от места событий, прислушиваясь к тому, что происходило в темноте. Косой схватил его за шиворот и рявкнул:

– Ты че орешь, дура, раньше времени смерти захотел?!

Разбойник продолжал вырываться, махать руками и орать на весь лес:

– Там, там, там…нечистая, лешак, мертвечина!!!!

– Ты чо несешь, дура!

– Оно светиться во тьме и зубы вот такие…

– Ты чо…

В этот момент Забубенный решил пойти в атаку. Он под шумок приблизился к разбойникам, оскалил пасть и снова включил фонарик. Атаман по кличке Ванька Косой хоть и был не робкого десятка, но фонариков в своей жизни еще не видел. Эффект неожиданности снова отменно сработал.

Косой разжал пальцы, отпустил разбойника, который тут же с ревом унесся в темноту, и пробормотал:

– …И правда мертвяк…

– Светится…– подхватил Рваный и заорал во все горло, – тикай братцы, нечисто тут!!!

Бросив саблю, бравый атаман Ванька Косой, наводчик Рваный и его спутники с воплями бросились врассыпную. Бегство их добавило суматохи в сечу, что еще шла вокруг, но уже близилась к своему концу. Душегубы теснили ратников черниговских повсюду, ибо числом их втрое больше было. И скоро всем воинам пришел бы конец, но, услышав крики атамана, разбойники решили, что напали на заколдованное место. Видно, проклятый клад был у купцов, и бились они уж много времени с мертвяками, в которых те купцы оборотились вместе с охраной. То-то никак одолеть не могли разбойники охрану купеческую, числом малую, как им напел Рваный. Побросав оружие, разбойники разбежались с криками по лесу, а через пять минут их уж и след простыл.

Увидав неожиданное бегство ратники Путяты, решили, что отбились от нападения и стали сбираться к угольям костра почти потухшего. Потери посчитали. Тяжко им пришлось, разбойников-то много больше было. Порубили душегубы в сече ночной семерых из ратников черниговских, среди них двое отроков было: Черняй и Митяй, по неопытности сгинувшие.

Но об этом Забубенный позже узнал, а сперва, как разбежались разбойники по лесным закоулкам, он, подивившись магической силе фонарика своего, минут пять думу думал: тикать или не тикать на свободу. Решил пока не тикать. Остаться с Путятой до времени, он же теперь, можно сказать, воеводе пользу принес и верность партии доказал. Может и награда какая выйдет теперь или премия. А если так, то Путята мог при случае за него и словечко замолвить. Ведь не последний человек в местной иерархии, да и с князем тусуется. А ну как в будущем сгодится это знакомство, подумал дальновидный механик.

Порешил так, и к костру стопы свои направил. Сильно не скрывался, шел прямо на звук, ну и вышел на ратников, а те как раз потери считали. Услыхали они, как ветка под ногой чьей-то треснула, за мечи схватилися. А Забубенный сдуру решил над ними подшутить, взял и снова фокус с фонариком выкинул.

Ну, ближайших ратников как ветром сдуло. А за ними и все остальные устремились. Окрестности опять огласились дикими воплями. У костра только воевода остался да Данила, его верный помощник. Стоят, за мечи, схватившись, всматриваются. Сами от страха сквозь землю провалится готовы, но с места не сдвинулись.

– Ну а вы что, служивые, честь мундира бережете? – не удержался от ерничества Забубенный, – чего со всеми деру не дали?

Путята и Данила переглянулись. Воевода сплюнул, опустил меч, воткнув в землю.

– А нам нечисти не пристало бояться, – ответил Путята, – так это ты по лесу шатаешься да огонь из руки выпускаешь? А я-то думаю, чего это разбойничков Васьки Косого как ветром сдуло. Не резон им было дело бросать по середке. Еще чуток и порубили бы нас под чистую.

Григорий подошел поближе и сел на пенек, оставшийся от поваленного дерева. Выключил фонарик.

– Это точно, господа ратники, так что цените, это я вас спас. С помощью своего огненного друга. Так что, с вас причитается. Минимум поллитра.

Путята с Данилой хоть и храбрились, но приближаться к механику пока не спешили.

– Так ты, паря колдун, что ли? – раздался законный вопрос.

Над поляной повисла тишина. В лесу еще царил мрак, но над верхушками деревьев уже понемногу светало.

Забубенный призадумался. «Вопрос, конечно, политический. Скажу колдун, а вдруг здесь колдунов тоже на кол сажают. Хотя, с другой стороны, если скажу что не колдун, все равно не поверят. Я же с фанариком по лесу шатался, разбойников разогнал, да своих распугал. Народ-то темный. Физики с математикой не знают, про электричество и слыхом не слышали. Эти любого фокусника в колдуны запишут». Рассудив так, Забубенный ответил.

– Нет, не колдун я. Так, умею кое-чего сотворить, да фокусы показывать. Такой же мужик я, как и вы, в общем.

А поскольку ситуация позволяла, то на всякий случай Забубенный пригрозил.

– Но если кто меня соберется обидеть, того враз обращу в придорожный валун.

Путята присел на поваленное дерево. Данила опустился с ним рядом и подкинул сучьев на почти потухшие угли. Сучья, весело потрескивая, загорелись. Поляна осветилась, темнота отступила за ближайшие деревья.

– Я сразу смекнул, что не так ты прост, как кажешься, паря, – после долго молчания изрек наконец воевода, – а чего это у тебя за посох, из коего свет исходит?

– Да это фонарик «Варта» на двух батарейках, – просто ответил Григорий, снова нажал на кнопку и скользнул лучом по деревьям. Воевода с Данилой вздрогнули, потянувшись к оружию, – Хорошая вещь. Не раз выручала в походах. Подсветить где темно. Вот и теперь пригодилась. Жаль только, батарейки не вечные. Не придумали таких еще.

Ратники сидели насупившись. Смотрели в костер.

– Опять ты чудно заговорил, – сказал Путята, – Не новгородец ты паря, ой не новгородец. Чует мое сердце, что не отсюда ты. Больно уж чудной. Уже решил, что разгадал я тебя почти, а теперь опять что думать не знаю.

– Да новгородец я, новгородец. Не загружайтесь, гражданин начальник на эту тему, – успокоил его Забубенный, – Просто я новгородец с фонариком. Если хотите, черт с вами, буду колдуном. Но не долго.

Ничего не ответил Путята, снова замолк. А когда опять дар речи к нему вернулся, то его интересовало теперь только одно:

– Так ты с нами в Чернигов-то поедешь, по своей воле? Или заколдуешь всех придорожными пнями?

Ободренный действием своей угрозы, механик понял, что и в этом мире можно устроиться, если вовремя подсуетиться. Повезло ему с фонариком, что ни говори. Приятно иметь дело с темными людьми, и на них можно управу найти, даже если они посильнее выходят местами.

– Подумаю, – медленно и со значением протянул Забубенный, – мне торопиться теперь некуда. Так что может и поеду. Надо как-то себя развлекать. Только зачем я-то вам сдался. На кол что ли сажать некого?

– На кол никогда не опоздаешь, – вставил слово добрый Данила.

– А вы меня там со своим черниговским князем познакомите? – поинтересовался Григорий, пропустив мимо ушей Данилову присказку.

Путята снова переглянулся с помощником.

– А зачем тебе? Порчу наводить?

– Да, ну, что вы, граждане, – успокоил их Григорий, – порчу только на плохих людей наводить можно. А ежли ваш князь мужик хороший, то все будет о΄кей. Обойдемся без порчи. Да я может ему службу еще какую сослужу.

– Князь у нас на то и князь, чтоб ему решать, кто плох, а кто хорош, кого на службу брать, а кого метлой гнать, – ответил воевода, – а я его верный пес и оборонить его должен ото всех врагов. И от нечисти, если придется. А то сейчас время темное, всякое может случиться.

Забубенный, заинтригованный недомолвками воеводы, спросил напрямую:

– Да что происходит-то вокруг, мил человек, расскажи. А то схватили меня, везете куда-то супротив воли. Я вас от смерти спас, можно сказать. А сам, как ты понимаешь, даже не в курсе.

Воевода вздохнул и нехотя проговорил.

– Думал я тебя обспросить, может, что знаешь о черных делах, что ныне творятся в половецких землях, – сказал воевода, – Что за дикие люди с гор спустились, да начали по степям колобродить. Да видать зря хотел, ты не половчанин, это ясно теперь. Так что и не знаю, нужно тебя в Чернигов теперь везти, а ли нет. Непонятен ты мне по-прежнему.

– Надо бы, – снова вмешался Данила, – ратники такого теперь болтать будут, что без него мы от князя не отговоримся. Слухи пойдут. Надо его хоть показать Мстиславу, а там пусть князь сам решает. Что хочет, то и делает с ним.

– Данила, – напомнил Забубенный про свои тайные возможности, – ты забыл, что я теперь вольный человек. Хочу еду, хочу, нет. Про пень придорожный помни.

Данила осекся. Но потом все-таки проговорил:

– Да князь у нас мудрый. За зря не обидит. Поехали с нами. А за то, что помог нам от разбойников отбиться, да воеводу спас, может и взаправду тебе награда выйдет.

Путята молча посмотрел на механика, как бы подтверждая взглядом слова своего помощника.

– Ну ладно, уломали, – кивнул Забубенный, – Поехали в ваш Чернигов. Я вообще-то люблю путешествия, туризм, горные лыжи. Но, думаю, у вас этого нет еще. Для начала ограничимся осмотром местных достопримечательностей. Только дайте мне седло или коня нормального.

– Ты ж их боишься, – подивился Данила.

– Ничего, я за этот долгий день уже научился, так что как-нибудь справлюсь.

Григорий осмотрелся по сторонам. Уже почти рассвело. Между деревьями сгустился утренний туман, из-за которого корни сосен как будто тонули в нем, а стволы казались висевшими в воздухе. Скоро из-за соседних деревьев стали по одному появляться разбежавшиеся в ужасе ратники. Увидев мирно сидевших у костра Воеводу, Данилу и Забубенного, они осмелели и приблизились. Воевода рассказал всем рабочую версию о том, что Григорий оказался добрым колдуном, и благодаря его чарам была одержана победа над разбойниками атамана Васьки Косого.

Приняв все это на веру, успокоенные ратники стали собирать разбросанное в панике оружие. Одного из коней Путята велел отдать Забубенному, рук не вязать, и впредь считать его свободным. Но на всякий случай велел Изяславу, что чудом выжил в бою, рядом ехать. Вдруг конь взбрыкнет, ведь не Савраска это уже была, а скакун боевой, хотя и не из самых резвых.

Как схоронили погибших, собрался далее в путь черниговский отряд. Путята обещал, что после полудня прибудут они под городские стены, да пред очи светлые Мстислава Черниговского ответ держать.