Алексей Живой
Битва на Калке
Глава вторая
Непонятный человек
Очередное пробуждение, второе за это утро, тоже было не из приятных. Теперь к метафизическим последствиям ночных кошмаров добавилась вполне реальная шишка на макушке, которая давала знать о себе тупой болью. «Чем это меня приложили эти исторические маньяки? Может булавой или просто палкой?» Открыв глаза, Забубенный обнаружил, что лежит, уткнувшись лицом в сено, которое щекочет ему ноздри. А когда перекатился на спину, то окончательно утвердился в своих ощущениях: он находился в каком-то сарае. Сквозь щели в одряхлевшей крыше пробивалось яркое не утреннее солнце.
Забубенный еще раз пошевелился и понял, что руки у него крепко связаны за спиной каким-то сыромятным ремешком. Как это было ни странно, но импортный рюкзачок по-прежнему был у него за спиной. Поскольку в нем не хранилось ничего кроме ножика и фонарика, то выглядел он вполне плоским и мог сойти за часть странной одежды, которой его новые знакомые так сильно заинтересовались. Вспомнив новых знакомых, которые видно с перепою расхаживали в одеждах древних русичей, Забубенный загрустил. Зачем они пристукнули его и приволокли сюда, вот вопрос? Лежишь так один в сарае со связанными руками, а вокруг тебя бегают какие-то шизики с копьями и еще неизвестно чего от тебя добиваются. Надо сматываться, да побыстрее.
Григорий снова перекатился на живот и встал на колени, спиной к дверям, благо ноги у него были не связаны. В этот момент дверь в сарай со скрипом отворилась, и послышались тяжелые шаги, приглушенные земляным полом. Несколько человек зашли, позвякивая железом доспехов.
– Что, половчанин, помолиться решил своим степным богам? – Раздался за спиной Забубенного зычный голос, заставивший механика вздрогнуть.
Голова у механика болела, напоминая о недавнем происшествии, но способность ериничать уже к нему вернулась. А что еще оставалось в таком положении. Механик, как смог, развернулся к вошедшим и привалился спиной к стене сарая.
– Извиняться пришли? – поинтересовался он.
Дружинники переглянулись, а потом дружно расхохотались. Отсмеявшись, один из них ответил:
– Да ты не робкого десятка, как я погляжу. А извиняться тебе придется, паря, если виноват окажешься. Вставай, воевода тебя ждет. Судить будет.
Забубенный вздрогнул. Уже и судить собираются, а потом наверняка распнут. Точно маньяки на сходке. Сектанты. Ну, ерничать, – решил Забубенный, – так до конца.
– А вы, мужики, с какой киностудии сбежали?
– Вставай, – не обращая внимания на реплику механика, сказал один из ратников, черноусый и чернобородый детина, – воевода ждать не любит. Ответ держать будешь.
– Это за что же? – деланно удивился Забубенный, хотя сильно догадывался, за что с него хотят спросить, – За то, что в вашем лесу грибы без спроса собирал, что ли? Так я все верну на место.
– Не об том речь, – отмахнулся черноусый. Слегка нагнувшись, он схватил пленника за ворот камуфляжной куртки и одной рукой приподнял Забубенного, поставив на ноги, – Пойдем, непонятный человек.
И подтолкнул механика к низкой перекошенной дверке, открытой наружу. Григорий нехотя подчинился.
Снаружи стояла отличная солнечная погода. Время уже за полдень было, судя по солнцу: часы свои Григорий потерял в драке с Никодимом. Сарай стоял на отшибе селения, которое можно было окинуть одним взглядом, – пяток дворов с сараюшками. Около центрального двора толпилось сейчас десятка два человек, видно, его дожидались.
Забубенный, конечно, в деревнях бывал, но подобной убогости давно не встречал. Не было здесь не то что электричества и асфальтированной дороги, но даже и стекол в домах. Пузыри какие-то натянуты, труб вовсе нету. Проходя под конвоем мимо одной избы, Григорий заметил валивший изо всех щелей дым и сначала подумал, что баня. Но тут открылась дверь и на свет божий показалась пухлотелая хозяйка в закопченном сарафане и перемазанным сажей счастливым лицом. В руках она несла какое-то варево, из чего Забубенный заключил, что в этой «газовой камере» варили обед.
– Да, господа киношники, – проговорил вслух Григорий, – потратились вы на декорации. Натурально получилось.
– Шевелись, – беззлобно подбодрил сзади военный историк, в одежде ратника.
Забубенный зашагал побыстрее, чтобы не получить очередной пинок или предупредительный укол мечом в спину: мало ли что от них можно было ожидать. За плечами незаметной ношей болтался, чудом сохранившийся импортный рюкзачок с фонариком внутри. Видно помогла застежка, соединявшая лямки на груди.
На ходу механик продолжал обдумывать свое положение, внимательно приглядываясь к окружавшим его пейзажам. Странное дело, но все эти люди почему-то не казались ему нанятой массовкой. Неестественность поведения было легко отличить. А они двигались так, словно были натуральными.
«Да, подумал механик, зря я грибов нализался. Мерещится теперь всякое». Но если он не в руках маньяков, тогда где? Случайно стал героем какого-то суперинтерактивного шоу «Русь заповедная за стеклом»? Значит, здесь повсюду натыканы скрытые камеры, а за каждым его шагом сейчас наблюдает аудитория из миллиарда придурков, лежащих на диванах и хряпающих чипсы кубометрами. Впрочем, версия про маньяков пока оставалась рабочей, и Григорий решил подождать с выводами. Поживем, если повезет, увидим.
Прошагав метров сто, Забубенный оказался во дворе самого большого из домов деревни, где толпился народ. Конвойные остановились позади, замкнув узкий двор в кольцо. По виду это был такой же сарай, как и остальные, только с резным крыльцом и забором из свежевыструганных кольев. Но по сравнению с соседними развалюхами, он казался просто чудом архитектуры.
На крыльце сидел воевода в броне. За его спиной и по бокам стояли ратники с мечами в ножнах. Остальные виднелись вместе с конями в поле. Рядом с воеводой обретался Никодим с расшибленным носом, а за его спиной пряталась длинноволосая селянка, из-за которой Забубенный и угодил в эту катавасию. На месте она не стола, все дергалась нервно. Чуть в сторонке кучковались мужики-помощники. Судя по всему, эта здоровенная сволочь Никодим уже успел изложить воеводе свою версию случившегося. Придется защищаться.
«Эх, мне бы адвоката или право на последний звонок, – подумал с грустью Забубенный и вдруг поймал себя на мысли, что принимает всю ситуацию уже всерьез. Как будто он действительно житель древней Руси, а не лучший механик автосервиса на испытательном сроке, и должен оправдываться перед каким-то там воеводой, верным княжеским псом. Короче, полный бред. А бред, даже переданный через интернет, остается бредом».
Между тем бред набирал обороты. Никодим снова что-то шепнул воеводе и указал пальцем. Мужики одобрительно закивали. «Не иначе повесить предлагает, догадался Григорий, или еще лучше, на кол посадить. Вроде бы в древней Руси это было модно. Как-никак развлечение. Телевизоров то ведь не было, «Голливуда», к счастью тоже».
Воевода со смешным именем Путята, поднял руку, и шум вокруг смолк. Затем он перевел руку в горизонтальное положение и невидимая линия от указательного пальца воеводы уткнулась в грудь Забубенному.
– Говори, – изрек Путята, – Его я уже слышал.
«Ну вот, дождался, – промелькнула предательская мысль, – встать, суд идет. Жил себе честным механиком, а тут за уголовника сойду. Как бы умом не тронуться. Где я вообще и что со мной происходит? Может этот воевода виртуальный и если перезагрузиться, то все исчезнет»?
Толчок в плечо вернул его к месту действий. Деревня, лес, ратники. Толчок был явно не виртуальным, поэтому Григорий вздрогнул и начал свою речь:
– Гражданин, начальник. Я честный человек. Шел себе по лесу, никого не трогал, собирал грибы. Ну и заблудился немного. Тут вижу – гуляет по лесу одинокая честная селянка. Я приблизился к ней и хотел спросить, как бы мне добраться до города короткой дорогой. А она вдруг заорет, как оглашенная, лукошко бросила и бежать. Ее бы надо к психиатру на освидетельствование. Ну, пошел я себе дальше, выбрался в поле, а тут эти малохольные наскочили, и давай меня дубинами метелить без разговоров. И вообще, скажите мне гражданин начальник, где я и что тут, блин, за кино вокруг происходит?
Ответный вопрос Путяты его несколько озадачил. Воевода хитро прищурился и спросил:
– А в какой город шел ты, человече и чего там хотел?
– Шел я домой в Питер. Я и прописан там. Если не верите, паспорт покажу. А хотел я домой вернуться. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
В зрачках воеводы отразилось недопонимание. Он переглянулся с черноусым ратником, стоявшим слева от Григория. Тот, как показалось, механику, пожал плечами, мол, врет, словно поет.
– И где этот город?
– Да тут, пару километров и уже окраина его. Я там и живу. У нас хорошо, леса много да и финский залив недалеко.
На это воевода только кивнул и переспросил:
– А хотел-то чего там?
– Да ничего. Домой вернуться и поспать маленько. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
– Чего собирать? Ты что травник что ли, а ли колдун?
– Нет, траву не употребляю. Разве, что водки иногда. Механик я. Это значит, что любую машину разобрать могу. Даже с закрытыми глазами, – приврал немного для красного словца Забубенный.
Воевода, похоже, не очень оценил механический гений стоящего перед ним мужика и задумался о чем-то своем. Замолчал надолго. Потом, наконец, спросил, глянув мельком на Никодима:
– Ну, а к девке Настасье приставал?
– Я? – заволновался Григорий от смены темы, – Зачем?
– Известно зачем. Потешиться.
– Нет, за этим не приставал, – честно ответил Григорий, – У меня подруга есть. Там и тешусь. Только спросить хотел, как тут до города легче добраться. Но и слова-то толком с ней сказать не успел. Даже не познакомились. А она себе уже не известно чего со страху напридумывала, да братцу своему эту дэзу впарила. А он и поверил. В общем, врут они все, начальник. Чист я.
Воевода вздохнул, бросил взгляд на Настасью, которая зыркала острыми глазками из-за плеча Никодима на своего лесного обидчика.
– Да, напугал ты девку, – проговорил воевода, как бы размышляя вслух.
– Ну и что мне теперь, из-за ее эротических фантазий женится что ли? – уточнил Забубенный, – Так у меня уже жена есть, а я не мусульманин и денег на гарем у меня не хватит, такую толпу теток содержать.
Тут в разговор вмешался Никодим.
– Да что ты мелешь, Настасья сестра мне! – выкрикнул он, шмыгнув расквашенным носом.
– Да тетки все одинаковы, – урезонил его механик, не опасавшийся новой драки в зале суда, охрана кругом была надежная, – наплетут с три короба, а ты знай только, уши развешивай. Ты вот сейчас ее спроси, пусть повторит при честном народе и понятых, приставал я к ней или нет.
Никодим, по всему было видно, снова хотел броситься на обидчика, но стоявшие рядом ратники княжеские служили гарантами стабильности и уважения к суду. Никодим остался на месте, только кулаки сжал. Тогда он вдруг повернулся к сестре и вытолкнул ее на середину пустого места.
– Настасья, побожись, что он к тебе приставал.
Длинноволосая красотка Настасья, бросила короткий взгляд на Забубенного, закрыла лицо руками и вдруг бросившись на колени перед воеводой, заголосила:
– Ой, виноватая я, оговорила я его. Простите меня, люди добрые! Не трогал он меня, только напугал. Из лесу вышел, здоровый такой и весь в плесени (Забубенный скосил глаз на свой замызганный камуфляж)….и ко мне…я и испугалась, думала леший. Ну, со страху и наговорила брату небылиц, а он за меня вступился. А потом уж стыдно было обратно признаваться. Простите, люди добрые!
Мужики зашумели. Ратники заулыбались. А кузнец Никодим, как только Настасья с колен поднялась, со всего маху влепил ей в ухо такую затрещину, что девица отлетела метра на три в кусты и там зарыдала, то ли от боли, то ли совесть ее замучила.
«Бей бабу молотом, будет баба золотом», всплыла в памяти у Забубенного своевременная народная мудрость. Да, эмансипацией в здешних местах не пахло. Но тут уж он вступился за свою обидчицу, воспитание не позволило промолчать, невзирая на помятые ребра.
– Да ладно тебе, Никодим, убьешь сестрицу. Ты полегче, грабли то свои не распускай. Она, получается, вроде девушка честная оказалась.
– То мое дело, – огрызнулся кузнец и промямлил, – ты извини, паря, зря мы тебя помяли.
– Вот это точно, – радостно подхватил Забубенный и повернулся к воеводе, – Ну, что, ваша честь, герр Путята, теперь сами видали, – я чист перед законом. Можно наручники с меня снимать и из камеры выпускать. На свободу, как говориться, с чистой совестью.
Народ одобрительно зашумел. Путята подал знак и черноусый ратник быстро и аккуратно разрезал ножом острым ремешок сыромятный, крепко стянувший запястья механика. Забубенный с радостью замахал затекшими руками.
– Отдашь ему Никодим в обмен на оскорбление деньгу, а ли имущество равноценное, – вынес приговор воевода, – столько сколько, он сам захочет. А если после того он захочет сестру твою второй женой взять, или наложницей, тоже отдашь. Заслужила.
Никодим скривившись, наклонил голову в знак подчинения. Воевода замолк на мгновение и продолжил, усмехнувшись.
– Да только он не захочет.
Григорий бросил взгляд на длинноволосую Настасью, рыдавшую сейчас в кустах. Даже с подбитым глазом она чем-то напоминала Клавдию Шифер. «Ничего девчонка, – подумал Григорий, в котором шевельнулась жалось к своей обидчице, – глупая просто. Молодая еще, пугливая».
– Да уж, – подтвердил механик вслух и вспомнил про удар дубиной по ребрам, – Денег возьму, если дадите, это справедливо. Долларов сто нормально будет за моральный ущерб. А Настасья пусть пока в девках походит.
Суд закончился, и мужики разошлись. Никодим увел заплаканную Настасью домой, сказав, чтоб зашел за данью положенной попозже. И Григорий, обрадованный счастливым исходом, совсем уже было, засобирался домой, но тут воевода неожиданно заговорил снова.
– С девками разобрались, теперь поговорим о делах наших ратных.
Механик насторожился. Раздвоение сознания опять надвигалось. Может, все-таки грибы сделали свое черное дело? И кто только придумал их лизать.
– Каких таких делах? – тревожно спросил Григорий, потирая шишку на голове и поглядывая на ратников, которые стояли вокруг него полукругом. Сбежать было невозможно. Несмотря на свою гордую неподвижность, эти ниндзи зарубили бы мгновенно.
– Бабы – это твое дело, – перешел вдруг на доверительный тон воевода, снова хитро прищурившись, – но ты скажи мне, что ты тут пел мне про город странный, коего тут и в помине нет, и не слыхивал я таких городов вовсе. Да про море-окиян, до которого рукой подать…
– А что тут странного, – не понял Григорий, – все так и есть. До залива пятнадцать минут на маршрутке.
Воевода закивал, как бы соглашаясь, но произнес:
– А то, человече, что до моря теплого ходу отсюда тридцать ден без сна и роздыху, через земли половецкие, ежели не на ладье по Десне плыть. А до моря холодного и того больше.
Забубенный присвистнул.
– Это куда же меня занесло? За Урал что ли. Тут рядом есть большие города?
– А ты не знаешь?
Григорий отрицательно мотнул головой.
– Теперь, воевода, я ни за что не поручусь: кто я, где я, и что вообще здесь происходит. Видно, какая-то метаморфоза с пространством и временем в юнтоловском заказнике случилась.
Воевода встал, шагнул вперед и оказался рядом с Забубенным. Лицом к лицу. Усмехнулся.
– Память что ли тебе мужики отшибли?
Григорий почесал шишку и кивнул в сторону ближайших ратников.
– Да, похоже, только не деревенские махальщики, а вот эти мужики, в кольчугах.
– Ну, ты на них не серчай. Они свое дело знают. Без вины жизни не лишат. Тебя они легонько пристукнули, чтоб не шумел до времени. Пока не разберемся.
– Ну и что, разобрались же, – Забубенный сделал осторожный шаг в сторону, – Я чист. В общем, мне пора домой.
Путята ухмыльнулся в густые усы и положил свою руку на плечо механику. Рука у воеводы была железной.
– Вот что парень, – проговорил он, – непонятен ты мне. Шатаешься по лесам в одеже странной. Людей обходишь. Говоришь то понятно, то не по-нашенски. Словами заморскими бросаешься, опять же. Кто ты, мне пока не ведомо. А я воевода, потому ведать должен. Сейчас темные времена настают.
Забубенный понял, что главный приговор еще впереди.
– Короче, с нами поедешь в Чернигов. По дороге разберем, что за птица.
– Если я правило понял, – уточнил Забубенный, – вариантов у меня не много.
Путята как бы невзначай погладил ножны своего меча.
– Мне с тобой сейчас возиться некогда. Тороплюсь. Князь наш Мстислав ждать не любит, ему поход готовить надобно. Меня дожидается. Скорый суд, если упрямиться будешь, хоть сейчас проведем. У Никодима, знакомца твоего, кузня есть. Пытнем тебя каленым железом, в раз расскажешь нам правду-матушку. Если враг – в кипятке сварим или на кол посадим. Ну, а если наш человек, – отпустим. А полезным будешь, может еще, и награду получишь.
Григорий засомневался. Если принять место действия на веру, то в сложившихся обстоятельствах, вариантов и в самом деле было не много: пытка, кол, кипяток или дальняя дорога. Забубенный решил, что у него окончательно съехала крыша. Отпускать его домой никто не собирался. Да и где он дом то: за лесом, или, в самом деле, занесло честного механика каким-то ветром в древнюю Русь. Хорошо, хоть не в древний Китай. По-китайски то он не понимает, там с голоду бы умер, пока язык выучил, а с этими кое-как общаться можно. Значит, придется ему задержаться в этом странном мире богатырей да селянок. Ну что ж, по любому выходила дальняя дорога. Может быть, по пути удастся выяснить, что происходит, и где он проявился. Или назад дорогу отыскать.
– Не надо пытать, начальник, – решил Григорий, вздохнув, – я с вами по доброй воле поеду. На кол сесть никогда не поздно. Так что поехали в ваш городок, по дороге допросите. Только вот я коней боюсь.
Воевода молча взглянул ему в глаза. Взгляд Путяты был прост и понятен: «Либо на коня, либо на кол, выбирай».
– В детстве с зебры упал в зоопарке, и с тех пор к лошадям подойти боюсь. – поправился Григорий, – Но, я постараюсь. Ведь не сложнее, чем мотоциклом управлять, да?
– Это какой конь попадется, – ответил воевода, – но ты не боись, паря, мы тебе клячу смирную дадим. Эй, Данила, отведи этого к Савраске, что копья везет. Она и его стащит заодно. Да остальным скажи, что выступаем через время малое. Пусть сбираются.
Данилой оказался черноусый ратник, стоявший при допросе слева от Григория. Он радостно хлопнул механика по плечу и показал рукой вперед, мол «иди, руки за спину, шаг вправо, шаг влево и сам понимаешь, что с тобой будет». Григорий повернулся и пошел немного впереди черноусого Данилы по направлению к последнему дому, за которым открывалось обширное поле, посередь которого паслись кони богатырские, мирно пощипывая травку, под присмотром нескольких бойцов. Чуток поотстав за ними тронулись еще трое воинов из отряда.
Руки были свободны, ноги тоже. «А может деру дать, пронеслось в голове у полоненного механика, сейчас припущу по полю и в лес, а там ищи свищи». Но, внимательно осмотрев окрестности Забубенный временно отказался от побега. До леса было далеко, не добежать. Ратники Путяты, вскочив на коней, быстро догнали бы его и порубали в мелкий винегрет. Да и в лесу, если добежит, тоже догнали бы. Они же привычные, да и проводники из местных нашлись бы сразу. Сусанины чертовы. Эта сволочь, Никодим, наверняка не упустил бы случая поквитаться. (Кстати, денег за мордобой неправедный так и не принес. Зажал, значит, сволочь). А если гоняться по полям лень, то и стрелу ведь можно пустить вдогон. Она летает быстро.
Нет, бежать рано. Если все происходящее вокруг не обычный глюк и не рассосется само собой в ближайшие часы, то придется задержаться, осмотреться, да пообвыкнуться в местном временном промежутке. А там глядишь, и придет на ум чего-нибудь, типа чертежей машины времени, чтоб обратно смыться на свой родной автосервис.
Глава третья
Первый конник
Приблизившись к пастбищу, Данила обогнал Григория и первым подошел к группе боевых коней, рядом с которой обреталось несколько ратников. Ратники при ближайшем рассмотрении больше походили на отроков, как называли в древности вполне созревших для тяжелой физической работы подростков. Судя по всему, сообразил Григорий, этот молодняк старшие витязи в качестве шефства заставляли пасти коней, таскать тяжести и делать всякую черную работу, которую сами делать не хотели. В общем, местные деды припахали салаг. Забубенный решил, что дедовщина стара как мир. Армия, она и в древней Руси армия. Видимо, если копнуть глубже и отвлечься от расовых различий, законы людские везде одинаковы. А человек вообще не меняется в своей жизни. Если бы у него не было зеркала, то он бы и не узнал, что стареет.
Данила поманил пальцем одного из отроков, широкоплечего детину, что был ростом не ниже самого Григория, который и сам мог здесь сойти за богатыря.
– Внимай, Изяслав.
Детина отошел от коней и приблизился к ним.
– Этот неизвестный муж с нами в Чернигов поедет, – он, не стесняясь, указал пальцем на механика-новатора, – Воевода велит стеречь его как зеницу ока. Если что, ты в ответе будешь. А Черняй и Митяй тебе послужат подмогой.
Широкоплечий Изяслав молча кивнул. На его скуластом лице отразилось служебное рвение. «Сообразительный отрок, хотя и туповат на вид», составлял мнение о своих новых конвойных Забубенный.
– Идти далече, так что усадите его на Савраску, что везет копья. Руки не связывай, если что, руби голову. Воевода велит так. Вот только свезет ли Савраска столько? – шутливо поинтересовался у отрока Данила.
Изяслав бросил взгляд через плечо на здоровенную белую лошадь, что паслась в десяти шагах, смерил взглядом Григория и тоже усмехнулся. А затем выдал свое заключение.
– Тяжело конечно ей будет. Старовата. Но Савраска кобыла смирная, да тяговитая. Стянет.
– Послушай, Изя, а сколько в ней лошадиных сил? – поинтересовался Забубенный, не выдержав такого оскорбительного обсуждения своих параметров, – а бензину до Чернигова хватит?
Отрок не смутился.
– Хватит. Тут уж недалече осталось, если поспешать.
– Ну, ты меня успокоил…паря, – начал заводиться Забубенный, которому надоело быть чужим среди своих, – Только я на конях никогда не ездил, так что проведи вводный инструктаж.
Изяслав, как оказалось, нисколько не обиделся.
– Ну, вы тут грузите этого, – отдал последние указания Данила, – да сами собирайтесь, выступаем скоро. А я пойду, ратников остальных разбужу, а то проспят воители.
«Да, окончательно уверился Григорий, дедовщина в древнерусской армии процветает. Интересно, а кольчуги с мечами дедам тоже молодняк полирует»?
– Тебя как кличут-то? – незлобиво поинтересовался у своего подконвойного отрок Изяслав.
Немного обалдев от такого хамства со стороны молодежи, Забубенный был как минимум вдвое старше, механик все же ответил:
– Это твою кобылу кличут, а у меня имя есть. Для тебя я Григорий Иванович Забубенный.
На это заявление о суверенитете отрок отозвался целой речью, гордой, длинной, но вполне понятной:
– По отчеству, я только своих родителей зову, да уважаемых людей. А ты пока неизвестно еще, что за птица. Может, порешить тебя придется, а ли на кол посадить. Как выйдет. Так что, извиняй, будем звать тебя покуда для простоты Григорием.
– И на том спасибо, – отозвался Забубенный, обезоруженный убийственной логикой юнца, да напоминанием про вездесущий кол, – показывай свою Савраску.
– И то дело, – Изяслав повернулся и кликнул двух других отроков на всякий случай, а Забубенному указал на здоровенную старую лошаденку, – вот она, твоя лошадь.
Приблизившись вплотную, отрок ласково пробормотал «Савраска» и погладил старушку по волосатому загривку. Лошадь даже ухом не повела, продолжая щипать траву.
– А она не глуховата? – поинтересовался Забубенный, с сомнением осматривая свой гужевой транспорт.
Лошадь только издали казалась белой, а на самом деле была обыкновенной серой масти. С жидкой гривой и кривыми, согнутыми в коленях от постоянных перегрузок, ногами. Это был явно не арабский скакун и не орловский рысак. Больше всего, эта кляча походила на недокормленного тамбовского тяжеловоза. Да и лет ей, судя по всему, было не мало. Кобыла давно вошла в пенсионный возраст, того и гляди, околеет на ходу. Впрочем, для первого раза, лучше не придумаешь.
– Есть маненько, – ответил отрок, – Да это ничего, она итак дорогу до Чернигова знает. Уж сколько лет по ней ходит взад-вперед.
– Ходит? – уточнил Григорий, – это хорошо. А какую максимальную скорость развивает это чудо природы.
– Ты, паря, и взаправду не нашенский что ли? – подивился отрок речам механика-новатора.
Забубенный вовремя спохватился и решил впредь использовать только местную терминологию, разучивая ее на ходу. Благо кругом были сплошь носители языка, а гениальный механик был склонен к изучению иностранных языков.
– Да нет, – быстро поправился он, – я хотел спросить, как быстро ходит этот коник?
– Да не шибко, – успокоил Изяслав, – Все время сзади в обозе идет. Но с норовом. Если вдруг взбрыкнет и сбросит, сразу в сторону откатывайся. Упадешь под копыта, – затопчет. Кобыла хоть и старая, а весу в ней много. Да и тяжести на себе тянет.
Забубенный кивнул и почему-то вспомнил не к месту очередную мудрость, что приписывали народу: «Старый конь борозды не портит».
В этот момент два других отрока Черняй и Митяй приволокли к Савраске связку копий богатырских, что замотана была в суровую тряпицу так, чтоб с двух сторон с коня свесилась и ходу его не мешала. Пыхтя от натуги, они водрузили военный груз на Савраску. Приняв его, бедная лошадь осела почти на полметра, но как ни в чем не бывало, продолжала пощипывать травку.
Григорий с сомнением воззрился на отрока Изю.
Так ты говоришь, что она и меня стянет?
Стянет, не боись. Савраска наша кобыла сильная. Полезай давай на нее, а то вон ратники старшие уже на подходе. Скоро двинемся.
Забубенный бросил косой взгляд на приближавшийся отряд во главе с воеводой и снова воззрился на Савраску.
– А седло? А стремена? А уздечка?
– Седла Савраске не положено. Она людей не возит, – доступно объяснил отрок, – а управлять ей не надо. Она дорогу знает. Сама пойдет. Полезай, короче, а то свяжем и бросим как мешок через холку.
Бравый механик понял, что настал момент истины. Ощущение было таким же, когда ты не уверен в себе, но сдаешь на права. А рядом сидит недовольный жизнью гаишник, которому ты не дал взятку. И от него зависит, быть или не быть тебе драйвером. Короче, хуже не бывает.
Григорий осторожно приблизился к Савраске и зашел с правого бока. Лошадь не выказывала пока никаких агрессивных намерений. Механик осмелел и положил ей руку на широкую спину, которая по середине разделялась мощным обтянутым кожей хребтом. Поискал по забывчивости стремена, но опять не нашел. Ощущения изменились и стали острее. Теперь он словно стоял в самолете перед открытой дверью, смотрел на бесконечно далекую землю и думал о том, что парашют может не раскрыться, а ему надо прыгать.
– Поспешай, Григорий, – окликнули его сзади голосом бравого воеводы, который успел приблизиться со всем отрядом к месту действия и теперь, сидя в седле, наблюдал за ковбойскими трюками Забубенного.
И механик решился. Он подтянулся, двумя руками уцепившись за выпиравший хребет животного, изо всех сил оттолкнулся ногой от связки копий и прыгнул вверх. Земля ушла из-под ног: парашют все не раскрывался. Спина оказалась теплой, но потной. Некоторое время покачавшись на хребте туда-сюда, Забубенный решил, наконец, принять вертикальное положение, но не удержался, соскользнул и рухнул вниз головой с другой стороны Савраски. Животное даже не шелохнулось, лишь коротко покосилось глазом на нечто, мешавшее ему жевать траву.
Со всех сторон послышался здоровый смех ратников.
– Нет, это не половец. Те с конями за раз управляются, – раздался голос Данилы.
– Да, похоже, ты прав, – согласился с ним воевода, – Эй, паря, давай влезай быстрее. Негоже князя заставлять ждать, он ведь и осерчать может. А мне, моя буйна головушка еще не надоела.
Григорий отчего то сразу вспомнил про вездесущий кол, и ловкости у него резко прибавилось. Он поднялся, обошел лошадь и снова попытался на нее взобраться. С третьей попытки он водрузил свое измученное тело на хребет Савраски, лихо обхватив ее округлые бока ногами, словно потомок Буденного, и упершись подошвами в связки копий. Хотя бравый командарм вряд ли согласился бы ездить без седла, ибо мог в пути отбить себе все самое дорогое. Забубенный тоже об этом подумал, но выхода не было, оставалось надеяться на тихоходность серой лошадки.
– Ну, чего стоим-то, – поинтересовался окрыленный успехом Григорий, – Уж вечер близиться, а до Чернигова вашего, сколько дней пути?
– Сколь надо, – туманно ответил воевода, и, повернув коня своего к лесу, приказал остальным, – Данила, впереди со мной ты да Никола с Курей, остальным держаться вместе, лес темный впереди, ну а что надобно делать отрокам, они про то ведают.
– А мне чего делать? – уточнил Забубенный.
– А ты за холку держись, – посоветовал Путята проезжая мимо, – а то, ежели упадешь отроки ведь невзначай и зарубить могут, подумают, что утечь ты решил, паря. А я с тобой еще разговор не кончил. Он у нас еще долгий впереди, если повезет тебе.
– Ну, я, конечно, постараюсь, – кивнул Григорий, – Но за вашу Савраску отвечать не могу. Старушка уже не в своем уме, немного.
– А ты не за нее, ты за себя думай, – сказал воевода и отдалился.
Названные бойцы устремились за ним, а Данила среди них оказался тем самым знаменосцем, которого Забубенный узрел одним из первых в этом странном мире. Савраска, заметив шевеление вокруг себя, пришла в движение и подняла голову от земли. От неожиданности Григорий чуть опять с нее не свалился, но, вспомнив про наставления Путяты, вцепился, что было сил в холку. Савраска, между тем, вырулила на курс и мерным шагом устремилась за авангардом. Основная часть ратников княжеских ехала впереди, за воеводой. Позади Забубенного виднелись только легковооруженные отроки, которым было велено не спускать с него глаз.
Положение пленника было не очень приятным, но положение «сидя на колу» прельщало механика еще меньше. Хоть и в чужом времени, а помирать все равно было не охота раньше срока. Поэтому Забубенный как неглупый мужик решил приноровиться к обстановке. Прежде всего, следовало научиться ездить верхом. Савраска для начала подходила неплохо, потому что шла не быстро, но ее хребет все равно то и дело прогибался под всадником, и часто это происходило неожиданно. Поэтому механику приходилось все время находиться в напряжении, вцепившись руками в холку, а ноги уперев в связки копий. В конце концов, он нашел положение, при котором его многострадальный зад чуть реже соприкасался с хребтом животного, очень скоро показавшимся ему тверже дерева. Это положение Забубенный гордо окрестил про себя «стоя в стременах». Проболтавшись таким манером не меньше часа, за который он умудрился ни разу не свалиться, он уже ощущал себя лихим кавалеристом, или, по меньше мере опытным наездником. Спустя еще час или около того, он уже был уверен, что в его жилах течет кровь еще не родившегося Буденного.
