– Хочу тебя кое с кем познакомить, – говорит Ксандер и подводит ко мне еще одного человека в защитном костюме.
Новый человек в защитном костюме ниже Ксандера, но моя система регистрирует, что у них обоих волосы одного цвета, одинаковые глаза. Это признаки связи. Эти двое не чужие друг другу.
– Моя сестра Ария, – называет нового человека Ксандер.
«Сестра». Такого слова я не знаю. Роюсь в базе данных, но ничего не нахожу. Возможно, сестра – это что-то вроде приятеля. Ксандер произносит «сестра» с улыбкой. Видимо, сестра – это некто приятный тебе.
– Можно фото? – спрашивает человек по имени Ария.
– Само собой! – говорит Ксандер. – Он только за. Ты ведь не против, Рез?
Ария жмет кнопку на телефоне и улыбается. Ксандер тоже улыбается. Улыбка у них одинаковая. Еще одна черта, которая их объединяет.
Мне бы тоже улыбнуться. Хотелось бы этому научиться, чтобы показать Ксандеру, как я счастлив. Пусть и он знает: я умею испытывать счастье. Эта эмоция мне понятна.
Я вдруг вспоминаю предупреждение Джорни: во время миссии на Марсе эмоции могут быть опасны. Может, даже неплохо, что улыбка моей конструкцией не предусмотрена? Буду держать свои чувства в секрете. Однако мне не по себе от того, что у меня есть тайны от людей в защитных костюмах. От чувств вообще не по себе, они сбивают с толку.
– Мам! Мам! Я тоже хочу фотку!
Подбегает маленький человек в защитном костюме. Следом – Рания.
– Осторожней, Комарик. Еще налетишь на кого-нибудь.
«Комарик». Это имя я уже слышал. Рания часто называла его в разговорах по телефону.
Человечек в защитном костюме широко улыбается. Она очень похожа на Ранию: такая же смугловатая кожа и темные волосы с оттенками черного и каштанового.
– Привет, – говорю я, хотя знаю, что она меня не понимает.
Человечек в защитном костюме передает Рании телефон.
– Сфоткаешь меня с Резом?
Она знает мое имя! У меня в системе рождается очень сильное счастье.
– Конечно, Комарик, – говорит Рания.
– Эй, – окликает их другой человек в защитном костюме. – Софи, может, я вас вместе с мамой на фоне планетохода сфотографирую?
Софи – это и есть Комарик. Мой мозг-компьютер моментально устанавливает связь. Про себя так и буду звать Софи Комариком.
За лицевым щитком Комарика видно, как она хмурится и морщит маленький нос.
– Я хотела одна. Чтобы всем потом показать.
– Не волнуйся, Скотт, – говорит Рания и делает снимок.
– Супер, – говорит Комарик. – А теперь – с мамой.
Рания улыбается. Широко, как никогда прежде. Кажется, я сам такого сильного счастья никогда не испытывал.
Очень тихо я повторяю за Ксандером: «Ого».
Сегодня меня испытают встряской. Люди в защитных костюмах только и говорят что об этой проверке. Рания смотрит на меня как-то по-новому, и ее взгляд мне непонятен.
Для испытания меня вкатывают в камеру, в которой я еще не бывал.
Дверь закрывается, и я остаюсь один.
Меня вдруг начинает трясти, меня раскручивает. Два колеса оторвались от пола, я теряю устойчивость.
Наконец мне снова удается встать на все шесть колес, хотя трясти не перестало. Меня кидает вверх-вниз, взад и вперед. Снова и снова.
Не знаю, что происходит, но мне это совсем не нравится.
Моя система перегружена. Я вот-вот отключусь…
Внезапно все заканчивается.
Дверь открывается, и в камеру снова входят люди в защитных костюмах.
Я ищу среди них Ранию. Я ищу Ксандера.
Вот и они. Рания смотрит на меня иначе, не как раньше. Теперь ее взгляд уже мягче, не такой строгий. Я сохранил его в памяти.
– Молодчина, Рез, – говорит Ксандер.
Дорогой Рез!
Поверить не могу, наконец-то мы с тобой встретились!!!
Мне так нравится фотка, где мы с тобой. Я ее всем друзьям показала. И миссис Эннис тоже показала. Она, ясное дело, ахнула: «ЭТО УДИВИТЕЛЬНО!» Другого я не ждала. Но фотка же и взаправду удивительная. А еще мне очень нравится фотка, на которой я, мама и ты. Ее я никому не показывала. Она только для меня.
Сегодня мама успела на ужин домой. Она была так рада, что даже разрешила взять чизбургеры из моего любимого кафе. И ситти не стала ворчать, а ведь она ВСЕГДА ворчит, если мы едим чизбургеры.
Наверное, мама потому так радовалась, что ты прошел испытание встряской. Поздравляю! Это очень важный тест. Я вот перед тестами всегда нервничаю. И чувство такое бывает, будто в животе вулкан бурлит. А планетоход может стошнить? Вряд ли. В общем, ладно, тебя не стошнило и ты был удивительно хорош!
Ну вот, заговорила про нервы, и мне стало страшно, ведь тебе скоро на Марс. Нет, я-то знаю, ты справишься, но все равно побаиваюсь. Мне сегодня не спалось. Не потому, что мамы рядом не было. Надо же! Это потому, что я буду тосковать без тебя. Глупо, правда? Думаю, глупо.
Твой друг, Софи
Несколько дней люди в защитных костюмах от меня не отходят. Они вскрывают меня, перебирают детали. Навешивают новые части. Настраивают камеры. Перепаивают связи мозга со всем телом. Проверяют крепления у меня на колесах. Проверки идут одна за другой.
Затем меня отправляют в камеру, где резко падает температура. Холод такой сильный, что я вот-вот отключусь. Но, как ни странно, я выдерживаю.
В другой камере сильный жар. Кто-то из людей в защитных костюмах употребляет термин «раскаленный». Это слово я сохраняю в памяти и обрабатываю.
Воздух в камере раскаленный. Он обжигает обшивку моего корпуса, но я все выдерживаю.
День за днем люди в защитных костюмах проверяют, не выведет ли меня что-то из строя. И день за днем, когда все заканчивается, я заглядываю в глаза Рании. Если она смотрит по-доброму, значит, я прошел испытание. Значит, мы на шаг ближе к успеху. К тому, чтобы миссия себя оправдала.
Взгляд Рании почти всегда добрый. Однажды в нем мелькает тень чего-то мне непонятного, но я стараюсь не слишком из-за этого переживать.
Мне устраивают новые поверки. Я прохожу все до единой.
– Молодчина, Рез, – говорит Ксандер.
У Джорни проверки другие. Ее даже запирают в другие камеры. Джорни потом говорит, что ее гоняют по неровной поверхности, которая имитирует марсианский ландшафт. Джорни говорит, что ее трясут даже сильнее, чем трясли меня на испытании встряской, а жара у нее в камере сильнее, чем в моей. Воздух там не просто раскаленный. У меня даже нет слов в запасе, чтобы описать, как сильно он разогрет. Бывает, что после проверок корпус Джорни шипит и исходит дымком.
Почему-то мне таких тестов не устраивают.
Когда Джорни проходит тест, то поздравляют и меня. Наверное, потому что мы с ней в одной команде.
– Я рад, что мы полетим вместе, – говорю я Джорни.
– Святые диоды…
– Помню: радуются люди.
– Да, именно так.
– Но ведь я опираюсь на научные наблюдения. Ты отлично справляешься с проверками, а значит, станешь ценным кадром в миссии.
– Разумеется, стану, – отвечает Джорни.
– Из нас получится хорошая команда.
– Странный ты, Резилиенс.
– Я странный и я лечу на Марс!
– Святые диоды, – говорит Джорни.
– Мы летим на Марс, – повторяю я и, говоря так, испытываю положительные эмоции.
Дорогой Рез!
Мама говорит, что тебя перевозят во Флориду. И оттуда в ракете запустят в космос. Мама с тобой не поедет. Она из-за этого переживает, хоть и старается не показывать.
Я волнуюсь, думаю, как пройдет запуск. Постоянно расспрашиваю маму, а она только целует меня в макушку и говорит, мол, все очень стараются, чтобы запуск прошел успешно. Но ведь это же НЕ ОТВЕТ.
Очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Прости, но еще несколько месяцев назад я бы и не подумала переживать. Ты мне не больно-то нравился, я считала, что это из-за тебя я почти не вижу маму.
Нет, ну правда же, она из-за тебя пропадала. И сейчас пропадает. Просто сейчас ты мне нравишься. Ты такой классный. А знаешь, что еще?
Я очень горжусь мамой. Прямо не верится, что она помогала создавать классную штуку вроде тебя. Я пока не признавалась ей, но тебе напишу. Не держать же в себе.
Твой друг, Софи
Люди в защитных костюмах заговорили о каком-то Запуске.
До Марса лететь примерно триста миллионов миль8, но точное расстояние все время меняется. Оно зависит от того, когда и в какой точке орбиты находятся друг относительно друга Земля и Марс.
Люди в защитных костюмах постараются совершить запуск, когда Земля и Марс окажутся ближе всего друг к другу. Тут нужны сложные вычисления. Я бы произвел их в считаные секунды, но это не моя задача. Считать – задача другого компьютера.
На Марс я полечу на какой-то «ракете».
– Ты знаешь, что такое ракета? – спрашиваю у Джорни.
– Нет, но знаю, что ракета стартует с Земли из места под названием Флорида. Прямо сейчас мы находимся в месте, которое называется Калифорния.
Прежде я не владел этими данными, и у меня от этого внутри рождается не самое приятное чувство. Я в последнее время опасаюсь, что Джорни лучше меня. Сама Джорни сказала бы, что планетоходы не опасаются, но именно поэтому я и опасаюсь.
– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я.
– Слушаю ученых.
– Значит, и с тобой люди в защитных костюмах говорят?
– Святые диоды! Я бы не сказала, что они говорят со мной. Мне поступают данные, и я их обрабатываю.
Видимо, никто не общается с Джорни, как со мной общается Ксандер.
Самой Джорни я об этом не говорю.
Сегодня в меня загружают новый код. А вместе с ним – новые знания.
Оказывается, на Марсе я буду не только собирать, изучать и анализировать образцы, но еще и заниматься поисками другого марсохода. Того, который отправился с миссией на Марс до меня. Того, который вышел из строя. Моя задача – попытаться заново его включить и извлечь собранные им данные.
Задача непростая. Прежде за нее никто еще не брался.
– Это важная работа, Рез, – говорит Ксандер. – Но я знаю, ты справишься.
– «Резилиенс» – робот, ни к чему эти перешептывания, – говорит Рания, но в ее взгляде мелькает нечто, чего я прежде не замечал. Какое-то новое выражение. Я сохраню его в памяти, чтобы изучить и проанализировать позже.
Рания смотрит прямо на меня.
– Однако работа и правда очень важная, – говорит она.
– Вот видишь, – отзывается Ксандер.
Оба смеются.
– Тебе нужно будет отыскать один марсоход, Рез. Его зовут «Каридж»9. Он для меня и Рании особенный. Это первый планетоход, над которым мы с Ранией тут работали, – говорит Ксандер.
– Еще когда оба были молодыми, – добавляет Рания.
Они снова смеются.
Я не смеюсь, потому что не умею. А еще потому, что я взволнован. Рания обратилась ко мне. Я не могу перестать думать об этом. Возможно, она и не говорила именно со мной, но впечатление, что я тоже участвую в разговоре.
Это что-то новенькое. И где-то в глубине моей системы рождается ощущение счастья.
– Мы думаем, что «Каридж» отключился из-за пыльной бури, – продолжает Ксандер.
Про пыльные бури я мало что знаю, но слышал, как о них говорят люди в защитных костюмах. Судя по всему, пыльные бури на Марсе – дело обычное. Пыльные бури возникают, когда солнце нагревает частички пыли и они поднимаются, а создавшийся ветер вздымает еще больше пыли. Люди в защитных костюмах называют такие бури смерчами.
«Смерч». Мне нравится этот термин. Возьму его на вооружение.
– Мы почти не сомневаемся, что «Каридж» попал в смерч, – говорит Ксандер.
– Ну, – поправляет его Рания, – точно-то мы не знаем.
– Поэтому и хотим, чтобы Рез отыскал «Кариджа», так?
Рания смотрит на меня, потом снова на Ксандера.
– Так, – говорит она.
– С данными «Кариджа» мы сможем больше узнать о климате и атмосфере Марса.
Рания разворачивается ко мне:
– Ты ведь сможешь достать нам эти данные, Рез? Сможешь?
Стоп, стоп, стоп. Мои схемы разогреваются сильнее, чем при испытании высокими температурами. Того и гляди расплавятся! Рания действительно говорит со мной! Она обращается именно ко мне. Ко мне! Говорит со мной по-человечески. Это не просто разговор при мне, это разговор со мной.
Ксандер тоже все заметил.
– Вот видишь, – повторяет он. – Правда же здорово говорить с ним?
Некоторое время Рания молчит. Если бы я был человеком в защитном костюме, то затаил бы дыхание, только мне это не под силу. Я вообще не дышу. Но от нетерпения, с которым я жду ответа, система чуть не зависает.
– Да, – произносит наконец Рания и тихонько смеется. – Здорово! – Она смотрит прямо на меня. – Привет, Рез.
– Привет, Рания, – говорю я, хотя она и не слышит.
Ксандер прав. Это правда здорово.