Жасмин Майер
Отец лучшей подруги

Глава 3. Предложение

Она кончила еще дважды.

Гибкая, послушная, молодая. Отзывчивая и честная в своем ответном желании. Она так вовремя появилась на моем пути…

Раньше я считал, что вся эта романтическая чепуха, не для меня. Но воздержание, оказалось, еще хуже.

Вот почему в полумраке гостиничного номера, завороженно глядя, как тени подчеркивают ее красивую грудь, я произношу:

– Послушай, это было так хорошо, что я остался бы на второй заход, но сейчас мне, правда, нужно уйти.

Она моментально ежится и кутается в простыню, скрывая от меня загорелую кожу. Плохой знак.

Сейчас было самое подходящее время, чтобы все-таки познакомиться, обменяться номерами телефонов, но девица молча садится на кровати, сверля меня черными бездонными глазами.

Я не отпущу ее так просто.

– Не хочешь называть своего имени – ладно. Но мне понравилось, и я знаю, что тебе тоже. Так почему бы нам не встретиться снова?

Буравит меня немигающим взглядом.

– Мне нужна женщина, которая будет любить секс также сильно, как я. Твой темперамент мне подходит. Но не думай, что я буду использовать тебя. Да, я больше не ищу отношений, не хожу на свидания и не готов знакомить тебя со своей семьей, но я также могу быть очень благодарным. Подарки, деньги – что угодно. Главное, чтобы наши встречи проходили там, где мне удобно, а ты не чесала языком о них направо и налево и не просила большего.

Застегиваю последнюю пуговицу, а она так и сидит, подтянув колени к подбородку.

– Вся эта романтика – чушь собачья. Цветы, конфеты и правило третьего свидания – пусть этого придерживаются безусые пацаны, которые еще ничего в жизни не добились. Я буду давать тебе то, что тебе нужно, и в долгу тоже не останусь. Понимаешь?

– Уходи.

Голос сухой и жесткий, как завывания ветра на кладбище. Совсем не тот, что был раньше.

– Ты сама была не против, – напоминаю ей. – И сейчас поздно строить из себя оскорбленную невинность. Подумай об этом, к тому же хорошие деньги лишними не будут. Оставить тебе мой номер? Или дашь свой?

Черные глаза метают молнии, губы стиснуты в прямую линию. Она отпускает простыню, в которую куталась, и та сползает, снова обнажая ее медное загорело тело.

Девица подхватывает единственный снаряд, какой нашелся.

Не долетая, подушка плюхается у моих ног.

– Не знаю, в чем причина такого перепада настроения, но знаешь, с деньгами хороший врач точно помог бы их вылечить.

В этот раз увернуться не успеваю. Эта гостиничная подушка прилетает метким пушечным снарядом в живот, и по ощущениям она будто камнями набита.

– Убирайся! – шипит разъяренная голая амазонка.

Ничего другого не остается. Только уйти ни с чем.

Покидаю номер и нахожу свою машину на парковке. Руль мягко вибрирует под ладонями, а по капоту завораживающе бежит белый свет фонарей, когда я снова выворачиваю на трассу.

Там же проверяю телефон. Юля не звонила, уже хорошо. Значит, Костя справился с заданием. И моей дочери сейчас не до меня. Можно хотя бы проветрить голову и поколесить по вечернему ноябрьскому Питеру. Небо хмурое, как и мое настроение.

Хотя грустить не о чем… Я оторвался. По полной. Как чувствовал, что второго раза не будет.

Почему же она все равно осталась недовольной? Сколько живу, а до сих пор не могу понять этих женщин!…

Может, надеялась на романтику? Ну за этим не ко мне. После неудачных отношений с Оксаной, Костиной матерью, я зарекся заводить отношения или надеяться на то, что у меня еще может быть своя собственная семья.

Оксана была одной из немногих, с кем я все-таки решился жить вместе. А таких женщин в моей жизни после смерти жены еще не было ни одной. Найти при этом такую, при виде которой мое сердце снова билось бы невпопад, мне и вовсе не удалось.

И все с Оксаной вроде было сносно… Не хорошо и не замечательно, но сносно. Хотя она и выносила мозг глупой ревностью, а поводов не было. Я не из тех, кто изменяет. Лишь, когда стало известно о беременности Юли, Оксана показала истинное лицо. Мне не по пути с женщиной, которая, не моргнув глазом, готова послать мою дочь на аборт.

Меж тем, пролетел уже год. Юля уже родила, с присутствием Кости в ее жизни и моей жизни я тоже свыкся… А вот другой женщины, даже для постоянных встреч, так и не нашел. Вот и дом в пригороде начал строить не для себя. Для Юлиного сына. Она, Костя и Егор – теперь моя единственная семья.

Как ни крути, а это был лучший мой секс за последние несколько месяцев. А я ее имени даже не знаю. И теперь не узнаю.

На приборной панели стрелка неумолимо ползет выше. Скорость приносит облегчение, но на въезде в город благоразумно сбрасываю обороты.

Пора возвращаться домой и быть примерным дедушкой, у которого не может быть своих желаний. Особенно таких низменных, как мои.

До дома добираюсь быстро. Только на повороте во двор машину подрезает такси, но я и не спешу. Черноглазая чертовка по-прежнему в моих мыслях. Ведь все было так хорошо, почему она так резко отказалась?

Вижу, как из такси наконец-то выходит девушка. Набросив рюкзак на плечо, идет к парадному входу.

Выпрямляюсь так резко, что руль впивается в ребра. Помешался, ей-богу.

Мерещится уже!

Или это она?…

Красный свитер под распахнутой курткой, синие джинсы и черные, блестящие даже в полумраке волосы.

Вашу мать, возле моего дома она что делает?! Как нашла?

Кое-как паркуюсь, выпрыгиваю из машины, но ее и след простыл. Перебегаю дорогу перед разворачивающимся такси, а она за это время угоняет лифт.

Вызвал второй, но время – упущено. Лифт с незнакомкой поднимается все выше и выше.

Бегу к лестницам, на ходу прикидывая, как она узнала адрес? Зачем приехала? Сумасшедшая какая-то! Как чувствовал, что не надо было с ней связываться!

Сердце готово выпрыгнуть из груди, но изматывающие тренировки в бассейне пошли на пользу. С такой скоростью я даже, когда был подростком, по лестницам не бегал. Повезло, влетел в лифт на десятом этаже, правда, соседей перепугал, которые из него как раз выходили.

Когда добрался до двадцать первого этажа, нахалка уже стояла возле моей двери.

– Ты что задумала, психованная?!

Снес ее и вжал в стену. Совсем как в отеле, только теперь она вылупила на меня черные глаза и уж точно не думала целовать первой.

– Убирайся отсюда, пока охрану комплекса не вызвал! Чтобы духу твоего возле моей квартиры больше не было! Еще раз увижу…

Всю ее браваду как рукой сняло. Она только хватала воздух ртом.

А потом дверь распахнулась, и на пороге возник Костя.

– Платон?

– Сам разберусь, Костя. Закрой дверь.

– А почему вы ее держите?

– Я сказал, дверь закрой!

– Вы бы отпустили девушку, Платон, пока Юля не видит…

Метнул взгляд на Костю, но тут из квартиры донесся радостный крик моей дочери:

– Лея приехала!

Я медленно перевел взгляд на девушку, которую сегодня учил глубокому минету. Колени превратились в желе. Пальцы разжались сами собой.

Я надеялся услышать озадаченный вопрос: «А где Лея и кто эта девушка?», но последние надежды разбились о суровую реальность. Юля вихрем пронеслась мимо застывшего на пороге Кости и повисла на шее у той, что не пожелала назвать мне свое имя.

– Лея-я-я-я-я!!

И она, не сводя с меня непроницаемых черных глаз, абсолютно бескровными губами прошептала:

– Привет Лю.

Юля потащила ее в дом, а Костя заинтересовано посмотрел на меня, все еще подпирающего стену в подъезде.

– Платон?…

– Молчи, – прервал я его. – Ради бога, только молчи.

И если Костю уговорить молчать удалось, как остановить поток обрушившихся на меня мыслей? Пристрелите меня.

Ведь я только что…

Трахнул лучшую подругу своей дочери.

Глава 4. Лея

Сюрприз, Платон Сергеевич. Как насчет еще одного урока по глубокому минету?

Ядовито-зеленый взгляд Платона сейчас мало похож на то малахитовое пламя, которым горели его глаза, когда он впивался зубами в мою шею.

Или когда, после всего, снова поставил меня перед собой на колени, чтобы кончить самому.

Бесстыдные воспоминания о том, как обнаженный Платон возвышался надо мной, обдают жаром, а щеки заливает румянцем.

– Дай обниму тебя еще раз, Юль, так рада тебя видеть! – Обнимаю подругу лишь бы спрятать горящее лицо и вернуть нормальный ритм сердцебиению.

Сейчас, как никогда раньше, пригождаются выдержка и самообладание, полученные во время службы в израильской армии.

Но, боже, же я испугалась той ярости, с которой Платон сбил меня с ног возле дверей квартиры!

Нет, я догадывалась, что он будет нервничать, когда узнает правду, но оказалась не готова к черной ненависти, с которой он взирает на меня сейчас, пока я обнимаю его дочь.

Какая-то часть моего сердца все еще упрямо твердит, что сейчас наваждение пройдет, и Платон оттает и все-таки примет произошедшее. Ведь сегодня он сам меня выбрал в толпе, подошел ко мне первый и врать дочери и семье тоже начал первым.

Могла ли я представить, что в первый же день окажусь в постели с Платоном? Точно нет. Такого стремительного развития событий не было даже в моих самых смелых мечтах.

А ведь я вернулась в Россию как раз для того, чтобы поставить точку в своем романтическом наваждении. Окончательно решить – стоит ли надеяться на будущее, в котором я могу быть с ним?

Окей, думала я, может быть, Платон Дмитриев просто разыгрывает меня? Ведь не может быть правдой то, что он вот так собирается переспать со мной? Неужели все эти годы он, как и я, скрывал свои истинные чувства ко мне, а сейчас решил признаться?

Каждую секунду по дороге в отель я ждала, что Платон вот-вот «расколется».

Мы посмеемся и сделаем вид, что этой неловкой ситуации не было. Да, мне было бы обидно, но уж точно не так больно, как после того, как он предложил спать с ним за деньги.

Я все еще могла поставить точку в этом безумии, когда мы поднимались в номер. Если бы только Платон не смотрел на меня в лифте так, как никогда еще не смотрел. Столько лет я надеялась ощутить на себе его взгляд – заинтересованный, лукавый, беззастенчиво прямой! И вот он. Не в мечтах и не во сне, Платон смотрит на меня наяву.

Его оценивающий взгляд скользит по моим бедрам в отражении зеркала и замирает на приоткрытых губах. Ещё в лифте он представлял, что сделает со мной, как только мы окажемся в номере.

И только при виде огромной гостиничной кровати до меня дошло, что происходящее не розыгрыш и не шутка.

Платон привез меня сюда с одной-единственной и четко озвученной целью, и как раз он был предельно честен со мной.

В отличие от меня.

Вот тогда я и должна была поставить точку. Назвать свое имя, отказаться и убежать. Нельзя было действовать обманом. Теперь я это понимаю. Платон хоть и вспыльчивый, но быстро отходит, а вот ложь – он ненавидит всем сердцем.

Я честно собиралась с духом, чтобы назвать ему своё имя, но не удержалась и легко поцеловала его в щеку. Ведь после того, как Платон узнал бы, кто перед ним, вожделение в его глаза мигом бы исчезло.

Но раньше, чем я успела сказать хоть слово, он поцеловал меня сам.

По-настоящему.

Так, как я всегда мечтала, чтобы он целовал меня.

Когда Платон коснулся моих губ, остальной мир, прошлый опыт и прежние ощущения – все стерлось, будто ластиком под натиском головокружительных чувств, от которых пальцы на ногах подогнулись, а сердце забилось о ребра.

Больше не было сомнений или желания убежать прочь. Я не могла своими же руками скомкать и выбросить ожившие мечты.

Он был моим и хотел меня.

Пусть и недолго.

Теперь пелена наваждения спала, и я понимаю, что совершила ошибку, обманув его, но и перекладывать целиком ответственность на себя одну не согласна!

Рядом со мной находится Юля, и я цепляюсь за нее, как за спасательный круг, пока Платон яростно сдирает с себя пальто под недоуменным взглядом Кости, на глазах которого меня чуть не спустили прямо с двадцать первого этажа.

Будет непросто объяснить, почему Платон вдруг пытался выбросить на улицу лучшую подругу своей дочери, которую та так долго ждала.

– Как же ты изменилась, Лея! – Юля с восхищением проводит рукой по моим коротким волосам. – Фотки даже близко не передают всех изменений в твоей внешности! Правда, пап? Ты бы Лею, наверное, и не узнал, если бы все-таки доехал до аэропорта!

Моя спина каменеет.

– Да как не узнать, – цедит Платон. Каждое его слово пропитано ядом. – К тому же Лея узнала бы меня. Ведь из нас двоих я уж точно изменился меньше всего.

– Неправда, – отмахивается Юля. – Когда мы были в Израиле на Леин день рождения, тебе было чуть за тридцать. А теперь-то тебе почти сорок, пап!

Юля не замечает, как остро ее отец реагирует на упоминание возраста, а ведь ему не так уж и много, как ей кажется.

– Лея, а это Костя, мой муж! Можешь себе представить? Я и вдруг замужем! – смеется Юля.

– До сих пор с трудом в это верю, – отвечаю честно. – Рада наконец-то познакомиться, Костя.

Интересно, как долго продержится этот ранний брак? Любит ли этот Костя мою Юльку по-настоящему или для него это просто увлечение, несмотря на общего ребенка?

Однажды этот парень взломал мой фэйсбук, чтобы обойти запреты Платона и по-прежнему общаться с Юлей, но на что он готов ради нее на самом деле?

Обещаю себе приглядеться к нему, а пока с улыбкой пожимаю протянутую руку.

С Костей я уже даже пару раз разговаривала в сети, но в жизни он оказался выше, а в плечах шире. Да и вживую он симпатичнее, чем на экране монитора. Темные волосы, светлые глаза и бледная кожа. На нем джинсы и худи, и выглядит он, как типичный подросток, но уже четыре месяца как они с Юлей стали родителями.

– Ого, – говорит он. – Крепкая рука. Приятно познакомиться, Лея.

– Я так рада, что вы наконец-то познакомились! И теперь вы оба здесь, со мной!… – Юля вся светится. – Ну что, Лея? Как все прошло? Тебе не было больно?

Глаза Платона едва не вываливаются из орбит, а я с трудом вспоминаю, что же сказала маме, когда, не веря в происходящее, вернулась к ней со словами, что должна срочно уехать.

После звонка Якова из приёмной «Скорой» она хотя бы перестала так сильно нервничать. Хотя травмы для брата дело привычное, одно дело, когда мы с мамой далеко, и совсем другое, когда в том же городе.

Сначала мама собиралась рвануть в больницу прямо с трапа самолета. Но Яков бодро поговорил с мамой и успокоил, и мама решила всё-таки дождаться Платона, которому позвонила Юля, а Юле звонил брат. И вот Платон согласился встретить нас, а я от такой новости на месте усидеть не могла. Выбежала ему навстречу, стоило его завидеть издали.

Только дальше события стали развиваться совсем не так, как я себе представляла.

Когда я вернулась за вещами, мама как раз говорила по телефону. Юля сказала ей, что у отца планы поменялись, и теперь за нами приедет Костя.

Со словами, что кажется, российская земля совершенно не рада ее видеть, мама отпустила и меня. Звонок Юли был мне на руку, ведь я сказала маме, что ждать не могу совершенно и должна бежать.

Но что же я придумала?

Привычки врать и главное запоминать свою ложь у меня нет, и сейчас я выгляжу нелепо. Пауза затягивается, все, а особенно Платон, ждут моего ответа.

Но после всего, что было в номере отеля, события в аэропорту кажутся невероятно далекими.

Будто не два часа, а целую жизнь я провела в том номере, задыхаясь и извиваясь под его тяжелым жестким телом.

– Когда я приехал в аэропорт, – вдруг говорит Костя, – Сара Львовна сказала, что ты, Лея, умчалась к зубному.

Точно! Больной зуб!

Мама ненавидит зубную боль, и только этот довод мог смягчить ее сердце, чтобы отпустить меня восвояси сразу после приземления.

Мне претит врать лучшей подруге, но ей лучше не знать всей правды. Не хочу, чтобы Юля смотрела на меня с такой же смертельной обидой в глазах, как сейчас Платон.

Однажды я и так не смогла скрыть от Юли, что кем-то увлечена, но я так и не нашла в себе смелости сказать, что убиваюсь по ее отцу. Только сказала, что мы с ним вместе никогда не будем, и Юля все сделала за меня.

Сама предположила: «Неужели он женат, Лея?!»

Мне оставалось только согласиться.

Не могла же я сказать, что дело в том, что он на тринадцать лет меня старше, а еще, Юль, это твой отец, сюрприз!

Я не хочу терять Юлю.

А что касается Платона… Невозможно потерять то, что никогда тебе не принадлежало, так ведь?

– И как, вылечили тебе зуб, Лея? – возвращает меня к реальности Платон.

Не стоило ему говорить про деньги после секса.

– Ох, это было ужасно! – мстительно отвечаю ему. – Худшее событие в моей жизни. Надеюсь, забыть эти два часа как можно скорее! Все это время я просидела в кресле с широко раскрытым ртом! Стоило мне только сомкнуть челюсти, как доктор тут же кричал: «Откройте рот. Шире! Еще шире!»

Судя по потемневшему лицу Платона, жить мне осталось недолго.

– Извращенец какой-то! – ужаснулась Юля. – Наверное, воспользовался тем, что в его кресле оказалась такая красивая девушка!

– Юль, не держи Лею в прихожей, – напоминает Костя. – У нее и так был тяжелый день, а еще этот зубной…

– Да хватит уже о зубных, – шипит Платон.

Вид у него такой, будто ему вырвали все тридцать два зуба и без анестезии.

– Идем, Лея! Костю ты уже знаешь, моего папу тем более…

И теперь даже лучше, чем ты можешь себе представить, Юль.

– Но есть кое-кто еще, с кем я так давно мечтала тебя познакомить!

***

Я не была в квартире Дмитриевых целых шесть лет, пока жила в Израиле. И сейчас, когда Юля тянет меня вглубь квартиры, с ревнивым интересом изучаю цвет стен и расположение мебели. Будто проверяю, изменила ли обстановку Оксана, которая была какое-то время хозяйкой этого дома.

Но все осталось таким же, как я и запомнила. Ну почти.

С удивлением замечаю перекошенные дверцы кухонного гарнитура и потрепанные обои в столовой. Комнате не помешал бы косметический ремонт, а мебели – хороший мастер. Но все меркнет, когда я вижу овальный дубовый стол в центре комнаты.

Как и на все праздники, которые я помню, у Дмитриевых уже накрыт стол, а от ароматов еды рот наполняется слюной. Мне хочется и холодец, и «Оливье», и особенно бочковые красные помидоры, которые солила бабушка Юли и которые мне особенно запомнились.

– А кто-то нагулял себе аппетит! – замечает Юля, когда мой желудок издает голодный рык. – Сейчас быстро сядем за стол, мы тебя и так долго ждали, что все, наверное, уже остыло.

– А кто готовил? Так вкусно пахнет, – неожиданно для самой себя спрашиваю вслух.

Вдруг место Оксаны давно кем-то занято, просто Юля не успела рассказать мне об этом, и сейчас она хочет познакомить меня с очередной невестой Платона? А может, вся еда заказаны в кулинарии какого-нибудь маркета и на вкус окажется как картон?

– У нас Костя готовит, – отвечает Юля. – Бабушка говорит, что мы с папой на него молиться должны. Он готовит лучше нас вместе взятых! Мы с папой ему на кухне только мешаем. Кстати, бабушка для тебя помидоры передала.

Таких кулинарных талантов от парня-угонщика я точно не ожидала. Удивление даже перебивает радость от того, что с помидорами я не ошиблась. Они «те самые».

Но Юля тянет меня дальше, мимо кухни, по длинному коридору с чередой дверей.

– Так, тут папина спальня, – кивает она в сторону. – Специально выбрал комнату, как можно дальше от нашей с Костей.

Хорошо его понимаю. В глазах Платона Юля – все еще ребенок. Но в реальности она уже замужем и у нее есть свой ребенок. Мне сложно уложить это в голове, а каково Платону?

Бросаю взгляд на широкую кровать, застеленную темно-синим покрывалом. Хочется провести рукой по темному постельному белью, ощутить холод шелка, а после нарушить это гладкое великолепие и зарыться носом в его подушки. Проверить, пахнут ли они таким же сандаловым, древесным ароматом, как и сам Платон?

Но сейчас мы идём мимо.

В конце длинного коридора, как и раньше, зал для тренировок. Именно туда Юля меня и ведет.

Но, когда Юля распахивает дверь, мне сначала кажется, что мы ошиблись. Если раньше комната была практически пустой, и только в углу можно было найти мяч для фитнеса, коврик для йоги и другие спортивные принадлежности, и даже они были аккуратно сложены, то теперь тут ступить негде.

На полу валяются машинки всех видов и размеров. Какофонии из незатейливых детских песенок на телевизоре, вторит огромный плюшевый медведь, рассказывающий сказки. Огромную часть ранее пустой комнаты занимает яркий детский комплекс с веревочной лестницей, горкой и качелями. Рядом стоят маленькие ворота с сеткой, гора клюшек и даже маленькие перчатки для бокса.

Комната совсем не похожа на зал для балетных тренировок. Я с трудом нахожу сам балетный станок, который сиротливо приютился возле зеркал.

Теперь комната скорее напоминает склад магазина игрушек. И это такой разительный контраст с тем, как важна была эта комната в прошлом для Юли, что я замираю прямо на пороге.

– А вот и мы! Спасибо, что посидели с ним, Сара Львовна!

Не сразу замечаю и собственную маму. Мы условились, что она навестит Якова, а после мы с ней встретимся у Дмитриевых.

Что ж, без меня мама явно не скучала.

Мама нехотя передает Юле пузатого карапуза, больше похожего на куклу. Идеальные розовые щеки, светлый пух на голове, а при виде Юли он так улыбается, что ангелы на небесах, должно быть, рыдают от умиления.

И пусть я настороженно отношусь к младенцам, но это самый прекрасный ребенок, которого я когда-либо видела.

– Познакомься, Егорка, это твоя тетя Лея!

Юля аккуратно передает мне малыша, а мои руки тут же становятся деревянными и непослушными.

– Лея, он не кусается, – бормочет моя мама. – Просто обними ребенка и поддерживай ему спинку, он еще плохо сидит.

– Сара Львовна, ему только четыре месяца, и мы ходим на массаж и плавание… – начинает Юля.

Ее тон и лицо разительно меняются. Это больше не та лучистая девчонка, которая налетела на меня в прихожей. Передо мной озабоченная взрослая женщина, и я впервые четко понимаю, как сильно изменилась моя маленькая подруга, хотя ей только девятнадцать.

Раньше Юля цеплялась за меня, как за маму, которой ей так не хватало. Ведь я была старшее нее, но теперь Юля сама стала мамой.

А я…

Умею разбирать автоматы и метко стреляю по движущимся мишеням. У меня полная неразбериха в личной жизни и, кажется, сегодня я совершила непоправимую ошибку.

Мне точно пора перестать витать в облаках, надеясь на несбыточные мечты о доме, детях и муже, у которого были бы такие же ярко-зеленые глаза, как у младенца на моих руках.

Мама с Юлей живо обсуждают прочие насущные проблемы из жизни младенцев, а я, на миг осмелев, прижимаю к себе светлую макушку Егора.

Делаю аккуратный и неглубокий вдох. Легкие наполняются неповторимым ароматом сгущенного сладкого молока, банана и детского печенья, которое Егор больше крошит в ладошке, чем ест.

Гомон музыки и разноцветный хаос перед глазами отступают на второй план. В зеркале во всю стену, у которого когда-то часами тренировалась Юля, я больше не вижу ни маму, ни Юлю, ни горы игрушек.

Только себя с младенцем на руках.

Сердце плавится, когда Егор останавливает на мне свои удивительно лучистые зеленые глазки.

Егор, конечно, похож на Костю, но и на Платона тоже.

Ведь Платон не настолько стар, чтобы думать, что ни детей, как и жены, у него больше никогда не будет.

Улыбаюсь Егору, который вместо печенья теперь тянет в рот мои волосы. И представляю, что также могла бы держать на руках собственного сына.

Платон на пороге комнаты появляется ровно в тот момент, когда я глубоко погружаюсь в свои мечты, позабыв о безрадостном настоящем. Его взгляд безошибочно останавливается на мне, а глазах горят только ненависть и злость, и это не тот теплый прием, на который я рассчитывала.

От неожиданности, словно он может прочесть мои мысли, в которых я качаю на руках наших с ним детей, чуть не роняю Егора. Это не моя вина, просто юркий малыш тоже замечает Платона. Он вытягивает к нему руки, подпрыгивая в моих объятиях всем телом, и поэтому едва не падает.

Как по волшебству, Юля оказывается рядом и подхватывает сына.

– Он такой вертлявый, Лея! Не переживай, все нормально, я держу.

Какое «не переживай»! Да я в ужасе, что в первую же встречу чуть не уронила ее ребенка на пол.

– Пора за стол, – сообщает Платон.

Юля, вместе с сыном на руках и продолжая разговор с моей мамой, направляется к двери.

Я иду последней, следом за мамой. Платон так и стоит в проходе, но мне ведь нечего опасаться? Не станет же он ничего при всех делать?

Выйти из комнаты не успеваю.

Дверь захлопывается прямо у меня перед носом.

Не теряя ни минуты, Платон находит пульт от телевизора и делает звук еще громче. Теперь, даже если я начну орать, из-за песенки про счастливых животных на синем тракторе меня никто не услышит.

Отступаю назад, а он, наоборот, идет прямо на меня.

Не сводит глаз, как будто я и правда могу куда-то деться из запертой комнаты.

Комната не бесконечная.

Спиной я упираюсь в стену, а под ногами жалобно вопит какая-то игрушка.

– И что это было, Лея? Может, расскажешь? А то я теряюсь в догадках.

Ему не нужно перекрикивать музыку. Он уже так близко, что я отлично слышу его разъяренный голос. Я бы отдала все на свете, чтобы услышать, как он шепчет мое имя в порыве страсти, или говорит, что жизни без меня не мыслит, но мечтам не суждено сбыться.

Платон вспыльчивый и ненавидит ложь. Я это знала.

Даже когда на тренировках требовалось выбраться из горящего здания, мой пульс и то был спокойнее, чем сейчас, когда Платон загоняет меня в угол.

Даже когда возле меня взорвалась граната, я и то испугалась меньше.

А ещё наполненная адреналином кровь расходится по телу, концентрируясь совсем не там, где нужно. Всему виной произошедшее в отеле и густой сандаловый аромат, исходящий от его кожи.

Мой взгляд падает на губы Платона, и как наяву я снова ощущаю его жесткий сминающий поцелуй.

– Язык проглотила?

Охаю, когда он неожиданно запускает пальцы в мои волосы, оттягивая их так, что я запрокидываю голову.

Он любит жестко, теперь я это знаю и вряд ли когда-нибудь забуду.

Платон нависает сверху. Вена на его шее пульсирует, а чуть ниже ворота рубашки замечаю засос, который сама же ему и поставила. Хочется снова заклеймить его, оставив еще один засос рядом, но время вышло. Моим он так и не стал.

– Ты была куда разговорчивее, пока заливала моей дочери про зубного врача и вывихнутую челюсть.

Вопреки разливающемуся по венам страху, когда Платон тянет мои волосы еще сильнее, с моих губ срывается протяжный тихий стон.

Зрачки Платона расширяются. Его тело все еще отзывается на мои стоны, несмотря на то, что мозги уже считают иначе.

– Каждую чертову минуту, пока вертела передо мной задницей, ты знала, кто я такой. Так какого хрена ты сделала это, Лея?

Хватка на моих волосах становится болезненнее, и я делаю рваный вдох широко раскрытым ртом.

– Захотела и переспала, что тебя так удивляет? И челюсть у меня и правда болит. Ты ведь не церемонился, когда думал, что перед тобой какая-то безотказная девка, не так ли?

– Я был лучшего о тебе мнения.

– Когда именно? Пока трахал меня в рот?

– Когда не знал, какая ты на самом деле. Я бы не позволил своей дочери дружить со шлюхой.

От обиды воздух сгорает в моих легких, а глаза начинает жечь.

– Мне хотя бы не нужно платить за секс, Платон. А тебе, видать, женщину иначе и не впечатлить, да? Только банковским счетом.

– Скажи еще, что тебе не понравилось, – рычит он.

–. Знаешь, другие мужчины хотя бы интересовались и моим удовольствием тоже, а не только гнались за собственным. Все-таки твой возраст, Платон, дает о себе знать! Ты честно старался, пусть и недолго.

Бью по больному.

И мне ни капли не стыдно.

Потому что нечестно, что он так сильно злится на меня, как будто это я набросилась на него и увезла в отель, где дала волю своим темным фантазиям.

Это и его ответственность тоже. И если для Платона нормально спать с первой встречной, обходясь без имен, для меня – нет.

Но он может думать, что хочет. Доказывать ему обратное я не буду. Все равно не поверит.

– Если хоть слово скажешь моей дочери или намекнешь на то, что между нами было…

– Не волнуйся, – отрезаю. – Не стану я болтать о твоих пристрастиях направо и налево. И уж тем более не буду обсуждать это с Юлей. Ее чувства меня волнуют куда сильнее, чем твои.

Платон разжимает пальцы и отпускает меня.

После щелкает пальцами, и развеселая музыка в комнате моментально стихает. Вот бы так раньше.

Он уходит, и при виде его спины мой желудок наполняется едкой кислотой. Сейчас для меня абсолютно все кончено.

– Пап, все в порядке? – дверная ручка начинает плясать и дергаться.

– Замок заклинило, Юль, – громко отвечает Платон. – Я ж тебе говорил, что он барахлит!

Он тоже для виду дергает ручкой, потом беззвучно щелкает задвижкой, и дверь, как по волшебству, распахивается.

Платон уходит первым и не оборачиваясь, а я прошу у встревоженной Юли пару минут, чтобы сходить в туалет прежде, чем присоединюсь к ним в столовой, но сама не могу сдвинуться с места, когда остаюсь одна в опустевшей комнате.

Ноги меня не держат, и я сползаю на пол рядом с плюшевым медведем, закрыв лицо руками.

– «Хочешь, я расскажу тебе сказку?» – вдруг громко спрашивает медведь.

Похоже, за эти годы плюшевые медведи научились быть более полезными, чем тот мешок, набитый пыльным синтепоном, которого Платон когда-то подарил мне на восемнадцатилетие.

С тех пор плюшевые игрушки я ненавижу.

Пора идти ко всем остальным, хотя аппетит у меня и так изрядно испорчен.

Пнув медведя на прощание, направляюсь к выходу из комнаты.

– «Отличный выбор!» – летит мне в спину. – «Расскажу тебе сказку о потерянном времени…».

Не в бровь, а в глаз чертов пылесборник.