Жанель Харрис
Без поцелуя на прощание
Я закидываю лекарство в рот и залпом выпиваю как можно больше воды, чтобы побыстрее его проглотить.
– Фу, бе! – протестую я, высовывая язык. – Ты говорил по телефону внизу? Мне кажется, я слышала голоса.
– Я разговаривал с Николь, – отвечает Марк.
Я морщусь:
– Она здесь?
– Перестань, – говорит Марк, игриво нажимая указательным пальцем на мой сморщенный носик. – Она просто забежала, чтобы проверить, как ты осваиваешься.
– Осваиваюсь? – У меня появляется привычка повторять почти все, что говорит Марк.
– Здесь нет ничего такого. Она говорила, что звонила, когда ты вышла из больницы, но ты, должно быть, забыла.
Я не помню. Но в последнее время я многое забываю. Доктор сказал, что удар по голове повлиял на мою кратковременную память. Врачу пришлось объяснять это мне около пяти раз, прежде чем я наконец запомнила, что забываю.
Также я очень сильно сомневаюсь, что дала свое согласие на то, чтобы мать Марка присмотрела за детьми, но я не помню ни своего согласия, ни отказа, а спор о том, кто и что сказал, последнее, что нам нужно. Как бы трудно мне ни было признавать это даже перед самой собой, я понимаю, что прямо сейчас я не в том состоянии, чтобы заботиться о детях. А Марка выматывает уже то, что ему приходится заботиться обо мне. Я не могу просить его привезти детей домой. Не сейчас.
Даже не могу представить себе количество сломанных элементов декора в доме моей свекрови, страдающей ОКР[6], которые нам придется заменить. Я содрогаюсь при мысли о том, что она кормит их шоколадом на завтрак и позволяет ложиться спать за полночь. Я скрещиваю пальцы, чтобы нам с Марком удалось войти в привычную колею за пару дней, после чего мы сможем привезти их домой. Дольше я без них не вынесу. Меня поддерживает лишь мысль о том, как я увижу их замечательные крошечные мордашки. Вот бы мои родители были все еще живы! Я скучаю по их поддержке почти так же сильно, как по детям.
– Ванна почти набралась, – говорит Марк, заглядывая в ванную. – Хорошо бы смыть с тебя этот больничный запах.
Неуклюжие попытки переместиться в ванную почти комичны, и я всерьез надеюсь, что со временем мы научимся перемещаться расторопнее, иначе Марку тоже придется обратиться к моему физиотерапевту из-за проблем со спиной. По моим щекам текут слезы, когда Марк начинает меня раздевать. Это не похоже на его обычные любовные прикосновения к моим обнаженным грудям. Это напоминает, скорее, военную операцию. Он садится на край ванны, неуклюже усадив меня на колено. Моя голова наливается тяжестью и начинает болеть от попыток держать ее прямо. То, как он старается стянуть с меня футболку и при этом не дать нам обоим свалиться на пол под весом моих неподвижных ног, сильно напоминает акробатический трюк.
Наконец, когда я сижу обнаженная на его коленях, он обнимает меня и прижимается ко мне. Он собирается заплакать? Надеюсь, что да. Мы могли бы поплакать вместе.
– Я научусь лучше справляться с этим. Обещаю, – шепчет он.
– Вот бы тебе не пришлось делать этого вовсе.
Сложнее всего заставить Марка выйти из ванной. Он следит за мной орлиным взором. Возможно, боится, что я нырну под воду и не смогу подняться. Или что еще хуже, возможно, не захочу выныривать. В определенном смысле я понимаю, почему он может этого бояться. Разумеется, я думала о том, как легко можно было бы прекратить все это дерьмо. Но я не стану этого делать. Я не смогу.
– Позови меня, если что-то понадобится, – говорит Марк и наконец уходит. На первый этаж.
Глава пятая
Божественно мягкие пузырьки нежно касаются моей кожи. Запах эвкалипта чересчур навязчивый, но по сравнению с запахом больницы он просто восхитителен. Я беру бутылочку с подоконника и читаю, что написано на этикетке, просто чтобы убедиться, что Марк случайно не налил чистящее средство для унитаза вместо пены для ванны. Подобные романтические жесты не в характере Марка. Он даже потрудился зажечь несколько свечей и расставил их на бачке унитаза.
Когда вода остывает настолько, что холод начинает доставлять дискомфорт, я решаю, что пора позвать Марка. Я тихонько кричу, но он меня не слышит. Еще несколько раз кричу, но мои призывы тоже остаются без ответа. Я начинаю откровенно рвать глотку, потому что больше не могу справиться с паникой. Что делать, если Марк меня не услышит? Я застряну здесь. Это джакузи, а не цунами, но в любом случае я беспомощна, пока кто-нибудь не придет, чтобы меня спасти.
Я дохожу до ручки от отчаянных криков, перемежающихся рыданиями, прежде чем Марк взбегает по лестнице, без конца извиняясь.
Одеваться так же непросто, как и раздеваться. Меня расстраивает моя беспомощность, и я знаю, что неумышленное отсутствие сотрудничества с моей стороны раздражает Марка. Я честно не специально доставляю ему трудности, но моя любовь к самобичеванию определенно только крепчает.
После изматывающего похода вниз Марк грубовато плюхает меня в инвалидную коляску, терпеливо ждущую у последней ступеньки. Большие металлические колеса яростно бьются о кухонную дверь, когда Марк пытается найти правильный угол, под которым эта чертова штука сможет пройти через проем. В конце концов мы вынуждены сдаться, и измотанному Марку вместо этого приходится тащить меня на кухню на руках.
На кухонном столе я замечаю ноутбук Марка. На нем открыта веб-страница, где рассказывается о грантах на перепланировку дома. У меня сжимается сердце. Марк считает, что это надолго. Он считает, что я останусь в таком состоянии! Мне хочется начать протестовать, но сейчас я не могу поднять эту тему. У нас гости. Блин! Меня захлестывает волна смущения и негодования одновременно, когда я замечаю, что за обеденным столом, весело улыбаясь, сидят Эйва и Николь. Когда мы подходим к столу, Николь вскакивает на ноги и быстро отодвигает соседний стул, чтобы Марк мог усадить меня на него. Она снова садится, и вокруг повисает тишина.
Я неотрывно смотрю на стол. Он заставлен полупустыми чашками из-под кофе и усыпан крошками, оставшимися, очевидно, от тарелки с печеньем. Я перевожу взгляд на Марка. Он развлекался внизу, пока я разваливалась на части в ледяной ванне. Меня волнует то, что эта сцена пахнет будущим: будущим, в котором будет все меньше и меньше меня. Даже в моем собственном доме.
Я пытаюсь присоединиться к беседе, киваю в такт и стараюсь притвориться заинтересованной в том, что они обсуждают. Но легко отвлекаюсь. Каждый раз, когда Эйва встает, чтобы пойти в туалет, я завидую, глядя на то, как она без труда пересекает комнату. Каждый раз, когда Марк кладет ногу на ногу и расплетает их обратно, я завидую. Когда Николь тихонько постукивает каблуком в такт песне, льющейся из радиоприемника на заднем фоне, я не просто завидую – это меня жутко бесит.
Я часто поглядываю на часы. Надеюсь, Николь понимает намек, особенно когда я взмахиваю рукой так близко от ее лица, что чуть не задеваю ее нос. Но когда она вызывается налить еще свежесваренного Марком кофе, я понимаю, что в ближайшее время уходить она не собирается.
Эйва рассказывает нам о планах на свадьбу, но очевидно, что ни Марк, ни Николь не слушают. Они слишком заняты тем, что наблюдают за мной. Оглядывают меня с ног до головы, а затем кивают друг другу. Сперва я думаю, что мне это только кажется, и я отмахиваюсь от этих мыслей, списывая все на излишнюю чувствительность из-за произошедшего. Но когда Эйва шепчет мне на ухо, что они ведут себя очень грубо, мне хочется поддаться искушению и указать им на их невежество. Я прикусываю язык. Сейчас не время.
Николь продолжает доставать меня, искусственно смеясь и хлопая ресницами. Боже! Да трахни уже моего мужа, и покончим с этим. Я вырываюсь из мрачных уголков своего сознания. Николь сплетничает с Марком, как будто они дружат уже лет двадцать. Она ведет себя больше как член семьи, чем как любопытная соседка. Они перекидываются шутками и обмениваются рецептом курицы по-каджунски[7]. Марк, который не зажигал плиту ни разу с тех пор, как чуть не спалил квартиру еще во времена учебы в колледже, утверждает, что это звучит великолепно и нужно попробовать. Они что, издеваются надо мной? Он обменял поваренную книгу Джейми Оливера[8], подаренную мной на прошлое Рождество, на DVD с «Игрой престолов», а теперь собирается стать новым победителем шоу «Лучший повар Америки»?
Я периодически выпадаю из беседы и мысленно возвращаюсь к аварии, прежде чем успеваю это заметить и отгородиться от воспоминаний.
– Занятия начинаются в следующую пятницу, но первый взнос нужно внести до завтра, – слышу я голос Эйвы. Николь не отвечает.
– Не переживай о том, что ты не ас в танцах – я абсолютно такая же. От этого только веселее, – продолжает Эйва.
– В чем дело? – спрашиваю я, наконец-то заинтересовавшись тем, о чем они говорили.
– Фитнес на пилоне, о котором я тебе говорила, – объясняет мне Эйва.
– Ах да… Я помню. Ты все еще думаешь пойти?
– Я очень хочу пойти, но не хочу идти одна. Помоги мне уговорить Николь ходить со мной, – в голосе Эйвы слышится головокружительный восторг.
Я пытаюсь скрыть разочарование. Мы с Эйвой должны были вместе ходить на занятия. Мне не терпелось найти веселый способ сбросить вес после рождения Кэти, а Эйва хотела привести себя в форму после многих лет сидения в офисе. Мы собирались использовать это как предлог для девичника и пропускать по паре стаканчиков после занятий. Теперь все это кажется не более реальным, чем сказка.
– Ты в порядке, Лаура? – внезапно спрашивает Николь.
Я перевожу взгляд на назойливую женщину, которую уже начала ненавидеть.
– Ты разговаривала сама с собой.
Я протестующе мотаю головой, но замечаю, что Эйва вышла из комнаты. Она уже не в первый раз уходит посреди разговора не попрощавшись. В последнее время стоит мне хоть на миг отвлечься, как Эйва тут же исчезает.
Только из-за того, что комната не перестает кружиться, я понимаю, что все еще мотаю головой. Николь пытается успокоить меня, но я не хочу, чтобы она ко мне прикасалась, и случайно толкаю ее на пол с силой, на которую я не знала, что способна.
К горлу подкатывает тошнота, а ладони начинают потеть. Я вижу, что Николь двигает губами, но не слышу ее голоса. Я судорожно ищу в кухне Марка, но не могу найти его, потому что комната вокруг меня быстро кружится. Мое тело начинает яростно трясти, и я с трудом могу дышать. Я моргаю, и глаза отказываются открываться. Я осталась одна в кромешной тьме. Снова.
Я просыпаюсь, лежа в постели под аккуратно подоткнутым одеялом и с острой головной болью. Кто-то тихонько стучит в дверь спальни, но голова так болит, что мне кажется, будто мне стучат молотком по черепу.
Доктор Хэммонд открывает дверь и остается в тени проема. Он молча стоит, кажется, целую вечность. Мне с трудом удается перевести себя в сидячее положение. Взгляд доктора Хэммонда доставляет мне дискомфорт, как обычно. Я знаю, что он хочет обсудить то, что только что произошло. Хождение вокруг да около лишь продлит всеобщий дискомфорт.
– Здравствуйте, Лаура, – наконец мягко произносит он.
– Здравствуйте.
– Как вы себя сейчас чувствуете? – его забота кажется наигранной и отрепетированной. А может, дело просто в моем настроении.
Я отчаянно желаю, чтобы меня оставили в покое. Он подходит к кровати, и я крепко вцепляюсь руками в пуховое одеяло. Должно быть, он чувствует, что мне некомфортно, потому что оглядывается и слегка кивает. Из тени лестничной площадки внезапно появляется Марк, и я сжимаю одеяло уже не так крепко.
– Ты в порядке, милая? – спрашивает Марк. Его голос звучит странно: он взвинчен. Возможно, даже изнурен.
– Не особо. Я не помню, как оказалась наверху.
– Я принес тебя, – объясняет Марк.
Ну тогда неудивительно, что он изнурен. Таская меня по всему дому весь день, он, должно быть, выбился из сил. Мои мысли кружатся вокруг информации, которую я увидела на компьютере Марка. Возможно, грант помог бы покрыть расходы на один из тех навороченных подъемников для инвалидов. Интересно, при установке повредят обои? Нет никаких шансов, что мы сможем позволить себе такой сами. Позже я скачаю заявления, и мы их заполним, когда «доктор Дулиттл» свалит. Я возвращаюсь к реальности, когда чувствую, что Марк толкает меня в плечо, вынуждая откинуться на подушки, которые он для меня поднял.
– Я понимаю, что вам тяжело справиться со случившимся, Лаура, поэтому пропишу вам таблетки, которые улучшат ваш сон, – говорит доктор Хэммонд, закатывая рукав моей футболки.
Я мотаю головой, но чувствую усталость. Я смотрю на Марка в поисках поддержки. Он ободряюще кивает.
Игла жалит, проникая в мою плоть, и я, содрогаясь, отдергиваю руку. Марк крепко обнимает меня, и я не могу с ним бороться. И не хочу. Я поддаюсь чувству умиротворения, которое наступает после укола, и позволяю себе провалиться в сон.
Меня терзают странные разрозненные сновидения. Как будто мой мозг пригласил все воспоминания, которые я когда-либо имела, на пьяную вечеринку, проходящую в моем черепе. Я помню почти все, когда просыпаюсь, но изображения настолько перепутаны, что я понятия не имею, что они означают. Возможно, это хорошо. В последнее время я слишком много анализирую. Бессмысленно проделывать это с ничего не значащими снами.
Все еще находясь в полусне, я прислушиваюсь к разговору Марка и доктора Хэммонда. Они внизу и, без сомнения, поглощают печально известный кофе Марка, обсуждая излюбленную в последнее время всеми тему – меня. Меня раздражает, что звук заглушают половицы.
– Я считаю, что Лауре нужно вернуться в больницу, – говорит доктор Хэммонд.
– Нет! Она была там несчастна, – я слышу Марка более отчетливо, чем доктора, и понимаю, что он кричит.
– Здесь она тоже несчастна, – отвечает доктор Хэммонд.
Но я счастлива.
– Я знаю. Но она будет счастлива. Она приходит в себя. Скоро она будет в норме.
– Марк, я прекрасно знаю, что вы не так глупы, чтобы верить в то, что все это можно быстро исправить.
Оба молчат. Гробовая тишина.
– Я должен ей помочь, – произносит Марк. – Она все еще моя жена, черт побери.
– Я тоже всего лишь хочу ей помочь.
– Прошу вас, – умоляет Марк. – Я не хочу, чтобы она возвращалась в больницу. Я сумею до нее достучаться. Все будет в порядке. Прошу. Мне только нужно чуть больше времени.
– Хорошо, – соглашается доктор Хэммонд. – Даю вам еще неделю. Но к тому времени мы должны увидеть хоть какие-то улучшения в ее памяти.
Какой козел! Как он смеет диктовать Марку свои условия?
– Я понимаю. Спасибо, спасибо вам, – снова и снова повторяет Марк.
– Рано меня благодарить. Еще один такой срыв, и у нас не останется выбора. Ей придется вернуться со мной. Вы понимаете почему, не так ли?
Я не слышу ответа Марка.
– Маленькими шажками, Марк. Маленькими шажками. Я понимаю, что это сложно, но мы должны просто проживать день за днем. Не теряй надежды. Ей нужна надежда, которую мы можем ей дать, – последние слова произносит Николь.
Меня трясет от звука ее голоса. Что она здесь делает? Особенно когда обсуждается мое здоровье. Иди к черту!