Жан-Кристоф Гранже
Последняя охота
5
Они вошли – и попали в другой век: пол из терракотовой плитки, высокий, как ковчег, камин, полки с медными кастрюлями. В центре – большой стол, освещенный миньонами в плафонах из силикатного стекла. Ставни прикрыты, и помещение купается в красновато-коричневом, с золотистым отливом, сумраке.
Сыщики переобулись и прошли в комнату.
– Пиво или водка?
Шуллер открыл гигантский холодильник с ледогенератором (только он и выбивался из общего стиля), и лампочка подсветила его бороду, как кружку темного пива.
– Пиво пойдет, – ответил Ньеман.
– Присоединяюсь… – Ивана кивнула.
Они молча устроились за столом. В воздухе пахло воском и влажным камнем. «Уж точно лучше, чем навозная жижа!» – мысленно усмехнулся комиссар.
Все открыли пиво и переждали, пока рассеется седой дымок над бутылочным горлышком. Включив воображение, легко было представить себя в средневековой таверне.
– Так что именно вы хотите знать? – спросил наконец Шуллер. – Два дня назад я отослал отчет французским полицейским. Меня допросили парни из местной полиции. Убийство одного из Гейерсбергов в наших краях – не рядовое событие, уж вы мне поверьте!
– Для начала я хотел бы прояснить одну деталь, – сказал Ньеман. – Почему вы присутствовали при вскрытии Юргена? Кто вас об этом попросил?
Шуллер прищелкнул языком. Он напоминал персонаж с картины Брейгеля-старшего.
– Франц…
– Кто?
– Брат Фердинанда, – пояснила Ивана.
Шуллер махнул ей рукой с бутылкой в знак благодарности и согласия.
– Дядя Юргена и Лауры захотел, чтобы я составил собственный отчет, и прокурор Кольмара согласился принять его как официальный документ.
– Франц не доверяет французскому судмедэксперту?
Шуллер пожал одним плечом:
– Наследственная недоверчивость. Любой Гейерсберг просто обязан подозревать всех…
– В отчете, – вступила в разговор Ивана, – вы пишете, что не пришли к определенному мнению касательно точной причины смерти.
Шуллер глотнул пива и поморщился:
– При обезглавливании ни в чем нельзя быть уверенным.
– Считаете, ему перерезали горло?
– Вне всяких сомнений, – ответил немец потухшим голосом. – Несчастный парень…
Разговор явно заставил Шуллера вспомнить пережитый на вскрытии шок.
– Одно я знаю точно, – сказал он. – Убийца отрезал голову ножом. Насчет типа оружия гарантии не дам, но, скорее всего, нож был охотничий. На шее остались еще следы больших ножниц. Это точно была не пила и не другой инструмент.
Ивана достала блокнот и стремительно записывала – она владела стенографией.
– Убийца вспорол Юргену живот и забрал внутренние органы. Как, по-вашему, зачем?
Шуллер встал за следующей бутылкой, открыл ее об угол стола и вернулся на свое место.
– Рефлекс охотника. Так всегда поступают с животными – выпускают газы, чтобы туша не раздулась.
– Повреждение ануса – это тоже что-то… охотничье?
– Само собой. Если не сделать разрез и не вытащить гениталии, мясо будет испорчено испражнениями.
Молодая женщина метнула в учителя негодующий взгляд: Ньеман с самого начала все знал, но не счел нужным просветить ее.
– Выходит, убийца – адепт охоты? – спросила она, крутя в пальцах карандаш.
– Не абы какой – охоты с подхода.
– Это что еще такое?
– Охота с подхода, – ответил Ньеман.
Шуллер кивнул, подтверждая.
– У нас есть охота, известная всем, с ружьем. И другая, ее все ненавидят, – псовая. А еще – с подхода… – Он понизил голос, как будто решил поделиться с ними большим секретом: – Тихая индивидуальная травля. Подобраться к жертве максимально близко и решить, достойна ли она умереть.
– Не понимаю.
– Охотятся только за самцом в полной, как говорится, «силе и славе». За «вооруженным самцом» – с длинными клыками, если это кабан, и высокими ветвистыми рогами, если имеешь дело с оленем. Важна только дистанция до зверя. Доблесть в том, чтобы оказаться в нескольких шагах от сильнейшего противника…
– И как поступает охотник? Отпускает животное?
Шуллер расхохотался:
– Вы – точно не охотник! Дичь убивают одним выстрелом. «Чистой пулей».
– Но Юргена не застрелили, – вмешался Ньеман.
– Нет. Вашего преступника вдохновляет травля, но убивает он холодным оружием.
– У Юргена фон Гейерсберга между зубами была дубовая ветка. Тоже традиция? «Затычка», так это, кажется, называется?
Шуллер одобрительно кивнул, оценив подкованность француза.
– Точно так. Когда животное умирает, ему подают последнюю трапезу. Чаще всего обмакивают веточку в его собственную кровь и суют в пасть. Некоторые охотники и сами делают несколько глотков.
– Вы тоже любитель подобных… – спросила Ивана, решив спровоцировать немца.
Шуллер не поддался, но бросил на Ньемана красноречивый взгляд, спрашивая: «Зачем вы притащили сюда эту девчонку?»
– Нет, – сказал он, – мне не хватает терпения. Я больше люблю охотиться вдвоем с собакой. – Шуллер поднял бутылку, как будто решил произнести тост, и похвастался: – Я – знаток пород!
Ивана начертила в блокноте еще несколько значков и спросила, проигнорировав последнюю фразу собеседника:
– В отчете вы указали, что убийца не только извлек органы из тела Юргена, он украл кишки, пищевод, желудок…
– Не украл – похоронил. Еще одно правило охоты с подхода.
– Откуда оно взялось?
– Ну, во-первых, эти части тела несъедобны – там глубинный источник животной теплоты, там бродит черная кровь и таится природа зверя… – заговорщическим тоном сообщил врач.
– В нашем случае неизвестно, закопал ли убийца органы.
– Конечно закопал!
– Откуда такая уверенность?
Шуллер удивился:
– Но… Их нашли неподалеку! Не понимаю, вы что, не общались с французскими коллегами?
Ивана и Ньеман переглянулись: эксперты подложили им свинью, возможно сознательно. Или просто забыли предупредить.
Лейтенант не собиралась обсуждать с бошем «нестыковки в работе французской полиции» и задала следующий вопрос:
– На охоте с подхода тоже отрезают дичи голову?
– Если нужен трофей – да. Устраивают «резню».
Ньеман боковым зрением заметил улыбку Иваны – она оценила точность определения.
– Убийца знаком с физиологией? – спросил он. – Он может быть медиком? Хирургом?
– Он охотник, этого достаточно. Хороший, опытный охотник. Приведу другой пример: чтобы извлечь внутренности, он распилил ребра вдоль грудины, как делают профессионалы в лесу.
Комиссар размышлял о Юргене фон Гейерсберге. Деталей он не знал, но легко мог представить, что это был за человек. Молодой, образованный, сказочно богатый. Отличный спортсмен. Ничто не предвещало, что он умрет, зарезанный, как кабан, вульгарно, кроваво, жестоко.
Что пытался сказать им убийца?
– Благодарю, профессор, пока это все.
– Пока?
Ньеман вежливо кивнул:
– Мы очень внимательно изучим ваш отчет, и у нас, скорее всего, появятся новые вопросы.
– Я не должен подписать мои сегодняшние показания?
– Сегодняшняя наша беседа была «не на камеру».
Ивана покривилась – ее слегка покоробила гротескная журналистская формулировка, хотя она с полпинка уловила посыл напарника: здесь, в шестистах километрах от Парижа, за пределами французских границ, они не станут заниматься бюрократической волокитой.
Ньеман решил продвигаться вперед, руководствуясь инстинктом, и не оставлять следов. Кроме того, его немецкий был недостаточно хорош, чтобы читать отчет в подлиннике, но он хотел держать профессора при себе в качестве консультанта: им необходим опытный охотник.
Один вывод он уже сделал: убийца – любитель травли в одиночку.
6
– Будет очень мило с вашей стороны, если в следующий раз вы поделитесь информацией до опроса свидетеля, – недовольным тоном произнесла Ивана, шагая рядом с Ньеманом по двору исследовательского центра.
– Успокойся. Я действовал по наитию.
– Бросьте, вы меня поняли. Не люблю выглядеть идиоткой.
На самом деле Иване больше всего не понравилось, что два мачо обсуждали при ней искусство охоты и способы убийства беззащитных животных.
Она ошибалась. Ньеман не был ни экспертом, ни даже охотником «по случаю». Всеми догадками он был обязан многолетнему близкому знакомству с огнестрельным оружием.
– Нужно позвонить в жандармерию, – напомнил он, когда они вышли из центральных ворот.
– Бессмысленная затея, они на нас дуются. Нет, еще хуже – они нас игнорируют.
Ивана достала телефон на подходе к «вольво». Было около пяти, день клонился к закату, и небо приобрело странный серо-желтый цвет.
– Будем надеяться, что немецкие легавые больше склонны к сотрудничеству, – сказала она, залезая в машину.
Ничего менее надежного… Их первое расследование «осенили» дурные предзнаменования. Молодого миллиардера принесли в жертву, как оленя. Работать придется на иностранной территории. Жандармы наверняка считают, что сделали свою работу, а тевтонцам меньше всего нужны советы коллег-«лягушатников»…
Комиссар закрыл глаза. Последние, не успевшие улететь птицы подняли жуткий галдеж наверху.
Он открыл глаза, и в этот самый момент крошечные черные точки прыснули в разные стороны, как дробь из двустволки.
Ньеман стряхнул с себя секундный морок и сел за руль.
– Чем ты занята? – спросил он.
– Решила все-таки написать жандармам. Нам необходимо полное досье.
– Будь полюбезнее.
– Я всегда сама любезность. Вы же меня знаете.
– Что делаем дальше? – спросил Ньеман, трогаясь с места.
– Займемся серьезными вещами, – ответила Ивана, открыв навигатор. – Лаура фон Гейерсберг, сестра Юргена, живет на вилле в нескольких километрах отсюда. На выезде с дороги нам направо.
Они вернулись к озеру. Вода потемнела и теперь напоминала то ли угольный разрез, то ли гигантскую лужу мазута. Холодный черный материал ассоциировался с кругами Дантова Ада.
Ивана опустила стекло и закурила. Они заключили договор: дымить только в окно. У Ньемана кошки на душе скребли при одной только мысли, что Ивана может прожечь приборную доску из орехового дерева, а дорогие кожаные сиденья пропитаются запахом дыма, но он запретил себе ворчать. Его тошнило от современного общества, запрещающего все «пороки» во имя общего блага. Он никогда не станет поддерживать скрытую – худшую из всех возможных – диктатуру здравого смысла.
Он рулил и краем глаза наблюдал за молодой коллегой: она глубоко затягивалась, как астматик кислородом из маски. Мадемуазель Парадокс. С одной стороны, она очень о себе заботится – не ест мяса, потребляет только экопродукты, занимается йогой… С другой – ежедневно себя разрушает, дымя как паровоз, а с наркотой и спиртным завязала только потому, что в какой-то момент испугалась передоза или алкогольной комы. Ивана то и дело поминала спасение природы и будущего планеты, но за городом не была ни разу и уютно себя чувствовала только в городе, дыша СО2.
– Сколько лет этой графине? – спросил он.
– Тридцать два. Она на два года моложе Юргена. После смерти родителей брат с сестрой встали у руля компании VG. Теперь ей придется выпутываться одной.
– От чего умерли мать с отцом?
Ивана вытащила из кармана айпад:
– Она покончила с собой, его убил рак, соответственно в две тысячи двенадцатом и две тысячи четырнадцатом году.
– И что, не нашлось никого постарше этих ребятишек, чтобы управлять фирмой?
– Предыдущее поколение состояло из трех братьев: Фердинанда, отца Юргена и Лауры, Герберта – он умер молодым, дав жизнь двум мальчикам, и Франца – о нем мы уже говорили, он жив, но бездетен.
– Что, если этот последний решил убрать племянника и на склоне лет взять бразды правления в свои руки?
– Все может быть, нужно проверить его алиби.
– А кузены, дети Дитера?
– Акционеры всегда доверяли Юргену и Лауре, а по результатам VG – в десятке первых. Нет причин полагать, что Юргена заменит на посту другой Гейерсберг.
– А как насчет соперничества между братом и сестрой?
– Проверим. Не исключено, что она следующая в списке намеченных жертв…
По обе стороны дороги стеной стояли ели. Только ели – и никаких столбов и указателей. Лес поглотил цивилизацию…
– Далеко еще?
– Мы уже на землях Гейерсбергов.
Ньеман мгновенно осознал меру богатства семейства, владеющего тысячами гектаров Черного леса. Гейерсберги уничтожили все следы цивилизации в своих владениях. Зачем? Чтобы удобнее было охотиться и легче дышать. После встречи с последователями хиппи, обитающими в «незагрязненном пузыре», полицейским предстояло общение с аристократами, свирепо охраняющими свою «песочницу».
Ньеману всегда хорошо думалось за рулем. Первые данные о способе убийства рождали в его голове противоречивые теории. Он попытался разложить все по полочкам.
Вариант № 1. Убийца – охотник, для него жертвоприношение – будь то человека или оленя – священное действо.
Вариант № 2. Человек ненавидел охоту с подхода – до одури, до рвоты. И убил именно так, как убил, желая выплеснуть свою ненависть, объяснить причину мести за… несчастный случай на охоте.
– Тормозите! – воскликнула Ивана. – Мы въезжаем в парк, это уже ее владения.
В этот самый момент на дороге возникли два охранника. Странное дело: ни тебе ворот, ни сигнализации – дорога принадлежит Гейерсбергам и вести может в единственное место, замок графини.
Ньеман вдруг заметил, что деревья стоят еще теснее и потемнели настолько, что действительно превратились в черный лес.
Ивана вышла из машины и начала объясняться с мужчинами по-немецки. Ньеман позволил себе гаденькую мысль: «Ей было легче выучить этот язык, она же хорватка…» – сознавая, что думать так – чистый идиотизм, ведь родным языком лейтенант не владеет, да и у немецкого нет ничего общего со славянскими языками.
Девушка вернулась в машину, и они ехали еще минут десять. Лес вокруг не имел ни конца ни края, а потом, совершенно неожиданно, перед ними возникла безразмерная прогалина, выступающая из окружающего пейзажа с четкостью агроглифа[10]. Длинные газоны устилали ее безупречно ровным ковром. В голову комиссару пришла диковатая мысль об инопланетянах, без спросу высадившихся в сердце германской чащи.
На дальнем краю этого рукотворного пространства стоял дом Лауры фон Гейерсберг.
Не помпезный замок, а современная вилла начала двадцатого века. Большой стеклянный параллелепипед, сверкающий на солнце, как кристалл, в последних солнечных лучах.
Ньеман любил архитектуру, хотя знатоком не был. Он купил маленький брошенный завод в Кашане, закабалив себя кредитом аж на двадцать лет, чтобы стать единоличным хозяином пространства, которое Мис ван дер Роэ[11] называл «свободным».
В нескольких метрах от виллы, на парковке, стоял черный джип 4 × 4, явно знававший лучшие времена. Ньеман инстинктивно угадал в этом «одре» снобизм богатеев, обожающих ездить на старых тачках и носить бесформенные свитера. По принципу: иметь все, что душе угодно, и выглядеть при этом оборванцем.
Он вышел из «вольво», чтобы получше рассмотреть виллу. На больших окнах первого этажа висели белые шторы, комнаты на втором существовали «напоказ». Каждую стеклянную поверхность поддерживала стальная структура цвета ржавчины, наводившая на мысль о запекшейся крови.
Со стороны казалось, что дом стоит, облокотясь на лес, и это создавало потрясающий эффект. Все смешивалось, сливалось, срасталось воедино, образуя не жилище, но блистательный симбиоз.
Ньеман присвистнул от восхищения.
– Вы еще хозяйку дома не видели… – прокомментировала его реакцию Ивана.
7
Ивана знала: графиня понравится Ньеману.
Бытовала легенда, что старейшина криминальной полиции женщинами не интересуется, но дело обстояло прямо противоположным образом. Женщины завораживали комиссара, но он и с возрастом не приобрел той непринужденности, которая позволяет мужчине на равных общаться с «противником». Папаша Ньеман вел себя скованно, ощущал неловкость, странная сила женщин парализовала его волю. Так боксер опасается соперника-левши с косым ударом. Ньеман не понимал природу этой силы и оттого считал ее единственным источником своих неудач. Встреча с графиней ситуацию не улучшит.
Ивана нашла в глянцевых журналах много статей о Лауре фон Гейерсберг. Лаура на благотворительных вечерах в длинных платьях из сказочных тканей. Лаура в первом ряду на показах самых знаменитых домов моды. Лаура в черном рединготе и жокейском шлеме на белой лошади в разгар псовой охоты…
Интересно, а империей она руководит в свободное от светских мероприятий время? Но ведь правит железной рукой, бок о бок с братом. Все эксперты единодушно утверждают: с тех пор как лидером автомобильного инжиниринга Германии управляют младшие Гейерсберги, результаты компании постоянно улучшаются – к превеликому удовольствию акционеров, в том числе кузенов и других родственников. Значит, нет никакого смысла устранять Юргена. Никто не режет курицу, несущую золотые яйца.
Полицейские поднялись по ступенькам лестницы, опоясывающей фасад. Ивана ни черта не понимала в архитектуре, но инстинктивно угадывала в этой вилле успех. Гигантский аквариум производил впечатление.
Ньеман позвонил, по привычке поправил очки, одернул плащ и приготовился ждать. Ивана стояла чуть сзади, переминаясь с ноги на ногу. Она… робела. Графиня хороша собой, богата и блистательна, то есть наделена теми качествами, которые у нее самой отсутствуют как класс. Пусть даже в «хорошие» дни лейтенант выглядела миленькой и очаровательной.
Лаура фон Гейерсберг сама открыла дверь.
«Реальная версия» мгновенно заставляла забыть фотографии в глянцевых журналах. Роскошная, но высокомерная особа, запечатленная папарацци, не имела ничего общего со стоявшей перед ними улыбчивой женщиной. Высокая – практически вровень с комиссаром, с роскошными черными локонами и изящным телом (такие фигуры созданы, чтобы носить самую элегантную одежду – платья знаменитых модельеров, обтягивающие джинсы, кашемировые свитера и туфли-балетки, вот как сегодня).
Пристальный «осмотр» продлился одно короткое мгновение, но женщинам этого достаточно. Шея у Лауры фон Гейерсберг была длинная, как у Умы Турман, брови – как у индейских женщин, глаза – темные и странно блестящие. Прямой тонкий нос, чувственные, пухлые – от природы! – губы дополняли картинку. Во всем этом великолепии была, впрочем, некоторая сдержанность, как будто лицо, обрамленное гривой в стиле восьмидесятых, хотело выглядеть застенчивым.
Лаура не накрасилась, не надела никаких украшений и выглядела не лучшим образом: лицо осунулось, под глазами запали тени, – но всё это делало ее только красивее. Так тело великого атлета сильнее всего впечатляет на пике усилия, в противостоянии с собой, соперниками и рекордом, который он решил побить.
– Добрый вечер, – сказала красавица, протягивая белую, с узким запястьем руку. – Я – Лаура фон Гейерсберг.
– Майор Пьер Ньеман, – представился комиссар, и его голос прозвучал чуточку слишком уверенно, как будто он репетировал перед зеркалом. – Это моя коллега, лейтенант Ивана Богданович.
Ивана только что реверанс не сделала, чувствуя себя соблазнительной, как выползший из-под раковины таракан.
– Я звонила вам сегодня, после полудня, – сипло произнесла она, вознамерившись доказать, что тараканы – тоже люди. Ей никак не удавалось отвести взгляд от шевелюры хозяйки дома. «Везет же некоторым!» – думала она, едва справляясь с досадой. Свои собственные волосы Ивана всегда мысленно сравнивала со щетиной швабры.
Лаура держала руки в карманах джинсов и смотрела на полицейских, переводя взгляд с одного лица на другое.
– Я не совсем понимаю… – произнесла она на безупречном французском. – Жандармы уже допросили меня…
Ньеман поклонился – по-военному сдержанно – и пояснил:
– Скажем так… быстро успехов в расследовании добиться не удалось, и нас прислали «на усиление»…
Лаура отодвинулась, позволяя им пройти. В огромной комнате не оказалось несущих элементов – ни стен, ни колонн, все пространство купалось в оранжево-рыжеватом свете.
В первый момент возникало ощущение пустоты, но, вглядевшись, глаза различали сундук, рояль, диван, а в центре – огромный гигантский камин, напоминающий перевернутый перископ. В стеклянных поверхностях отражались коричневые стволы и зеленые лапы елей…
– Стеклянный Дом! – представила свое жилище Лаура. – Мой прадед был фанатичным поклонником Баухауса. Он заказал строительство в тридцатые годы. Я обожаю это место.
– Кто был архитектором?
– Ученик Людвига Мис ван дер Роэ. Друг семьи. Он даже опередил своего мастера, который только в пятидесятых годах создал Кроун-Холл – здание архитектурного колледжа Иллинойсского технологического института и загородный дом для миссис Фарнсуорт, которая была возлюбленной Роэ…
Женщина произнесла имена и названия как нечто само собой разумеющееся, а Ивана даже имя и фамилию архитектора едва разобрала.
Графиня направилась к зоне гостиной, образованной диваном цвета охры и табуретами с сиденьями из переплетенных полос кожи. На полу лежала медвежья шкура.
– Юрген тоже жил здесь? – поинтересовался Ньеман, следуя за хозяйкой.
Графиня обернулась. Руки она так и держала в карманах, что придавало ей сходство с совсем юной девушкой.
– Странный вопрос… Нет, конечно, у него был свой дом во Фрайбурге.
Кивком подбородка Лаура указала на два табурета: это был скорее приказ, чем приглашение. Полицейские молча уселись.
– Так что вы хотите знать? – спросила графиня, устроившись напротив них на диване. Она зажала сложенные вместе ладони между коленями и подняла плечи, словно вдруг замерзла, и эта поза показалась Иване искусно рассчитанной. Темные глаза Лауры готовы были пролиться слезами, они держали собеседников на расстоянии, гипнотизировали, как звездное небо.
Лейтенант взглянула на Ньемана и получила подтверждение своим опасениям: этот Млечный Путь уже поглотил комиссара.
