bannerbannerbanner
Лес мертвецов

Жан-Кристоф Гранже
Лес мертвецов

Полная версия

13

– Кажется, у меня кое-что есть, – сказал Крендель.

Жанна не поняла. Звонок мобильного вырвал ее из сна. Взглядом она поискала часы на прикроватном столике, залитом лужицей света. 9.15. Твою мать. Она проспала.

– Слушаю, – произнесла она, откашлявшись.

– Три перевода со счетов «ВЧ». В Швейцарию. Все на один счет. В Объединенный банк Швейцарии.

Жанна заслонила лицо ладонью. Солнце заливало спальню. Мешало ей видеть, о чем он говорит.

– Какие суммы? – спросила она машинально.

– Двести тысяч евро. Триста тысяч евро. Двести пятьдесят тысяч евро. Меньше чем за неделю.

– Имя получателя известно? – сказала Жанна, так до конца и не проснувшись.

– Нет конечно. Но даты совпадают. Июнь две тысячи шестого года. Сразу после переброски оружия и оплаты счетов «EDS»… И примерно на те же суммы. Пора ехать туда на разведку. В Швейцарию.

«ВЧ». Швейцарские банки. «EDS»… До нее наконец дошло. Восточный Тимор. Торговля оружием. Коррупционные игры между промышленными компаниями и людьми из французского министерства обороны. Но из головы никак не шел кошмар. Тот, что мучил ее всю ночь напролет.

Жанна брела по сырому бетонному лабиринту. Натыкалась на лежащее в луже изуродованное жирное тело Нелли Баржак. Ее плоть пожирало подобие толкиеновского Горлума с шишковатым черепом. Отрыгивая и постанывая, он поглощал кровавые куски, сдирал кожу, обсасывал кости, копался скрюченными пальцами в мозгу. Во сне Горлум был женщиной. Бесплодной. Или изнасилованной. Из окровавленного рта вырывалось рычание. Живот рассекал свежий шрам. Быть может, оставленный рождением чудища, которое не сумела предотвратить толстуха цитогенетик…

Но страшнее всего был конец. Горлум поднимал глаза и видел зеркало. Людоед – не кто иной, как сама Жанна.

– Ты что, не слушаешь? Я тебя хотя бы не разбудил?

– Вовсе нет.

– Я говорил, что со Швейцарией мы еще намучаемся.

Жанна сосредоточилась. Крендель прав. Ей уже приходилось работать с этой страной. Чтобы добиться идентификации банковского счета, пришлось доказывать, что переведенные на него суммы имеют незаконное происхождение. В данном случае необходимо предъявить доказательства, что деньги действительно получены по фальшивым счетам.

– Там видно будет, – сказала она, садясь в постели. – А что с записями?

– Пусто. Ничего подозрительного. Тупик.

– Мейлы?

– По нулям. Пора переключаться на другую скорость. Обыски?

– Нет. Лучше вызову их повесткой.

– Ты на что-то рассчитываешь?

– Разве только на эффект неожиданности.

– Тебе виднее. А я еще покопаюсь в денежных переводах и перечислениях.

– Тогда перезвонишь. Я выписываю повестки.

– И вот еще. Мне не хватает одного СП.

СП – судебное поручение. Его положено выписывать на каждую прослушку.

Жанна прикинулась идиоткой:

– Какого?

– На прослушивание психиатра. Антуана Феро.

– Наверное, секретарша забыла.

– Не держи меня за дурака, Жанна. Положим, я готов закрыть на это глаза, но парни из технической поддержки такого не потерпят. На каждый жучок им нужно подписанное судебное поручение. Это знает любой первокурсник.

– Ладно, сделаю. Будет тебе бумажка.

– Плевать на бумажку. Вздумала раскрутить меня на незаконную прослушку – так и скажи. Встретимся и все обсудим.

– Идет. Встретимся и обсудим. Только не по телефону.

Жанна повесила трубку. Тут же позвонила в офис и предупредила Клер, что опаздывает. Включила кофемашину. Проглотила антидепрессант. Пошла в ванную. Стоя под душем, размышляла о предостережении Счетчика. Эта история с прослушкой ей еще аукнется. Наивно было думать, что прослушивание психоаналитика останется незамеченным…

После душа, причесанная и накрашенная, она вернулась на кухню. Кофе уже остыл. Она приготовила новый, не забыла сделать тост из хлеба с отрубями. Откусила от него, и тут в голове замелькали картинки из ее ночного кошмара. Горлум. Черно-белая плоть. Урчание. Сон пробудил реальные воспоминания. О виденном накануне. О месте преступления. О жажде плодовитости. О сожранной матке. А вдруг убийца – женщина?

Через полчаса Жанна неслась по шоссе, забыв и думать об ограничениях скорости. Еще через двадцать минут она уже сидела за своим столом среди документов по Восточному Тимору. Остаток сегодняшнего утра она потратит на изучение досье, прежде чем разослать повестки.

Жанна еще раз перечитала начало судебного дела. Что-то тут не сходится. Зачем продавать оружие повстанцам в богом забытой стране? Ради денег? Сделка принесла жалкий миллион евро, которым пришлось еще и делиться. Совсем немного для торговли такого рода. И при этом все шансы засветиться в СМИ. Участие в убийстве лауреата Нобелевской премии мира – это не шутки.

Она вернулась к материалам дела в поисках ключа к разгадке. И вскоре его нашла. В Восточном Тиморе была нефть. Недавнее бурение показало значительные ее залежи в районе острова. Прибыли от не облагаемой налогами торговли тиморской нефтью на ближайшие двадцать лет оценивались в пятнадцать миллиардов долларов. Австралийцы уже заключили договор с нынешним правительством. В случае государственного переворота новые лидеры страны – мятежники – найдут для эксплуатации нефтяных месторождений новых партнеров. Почему бы не тех, кто поставлял им оружие?

Выходит, события надо толковать с точностью до наоборот. Работая в министерстве обороны, Бернар Жименес не обращал в звонкую монету свое покровительство «EDS Technical Services», чтобы пополнить левыми доходами кассу Республиканской партии свободы. Как раз напротив. «EDS» по приказу политиков снабжала оружием заговорщиков, готовивших государственный переворот, который был бы на руку Франции. Затем политики и промышленники поделили пирог – прибыль от торговли оружием, но это было лишь легкой закуской. Все ждали продолжения банкета: доходов от добычи нефти.

Но вышла одна неувязка: государственный переворот не удался. Планы пришлось свернуть. Вот почему прослушка ничего не дала. Контакты между «EDS Technical Services», «ВЧ» и РПС прервались. Эти выводы укрепили решимость Жанны. Из прослушивания все равно ничего не выжмешь. Пора переходить к допросам свидетелей. Вызывать всю эту шайку в суд.

– Я пойду? – спросила Клер.

Жанна взглянула на часы: уже четыре. Изучая документы, она не заметила, как пролетел день. Вспомнила, что сегодня пятница. В короткие дни перед выходными она ничего не успевала.

– Ступай, я еще поработаю.

Зашуршало платье, и Клер словно испарилась. Потянувшись, Жанна оглядела папки на столе. До вечера ей надо заняться и другими делами. Но сперва она хотела разобраться с Тимором. Понять, где находится этот стратегический пункт в Тихом океане. Она развернула карту, накануне купленную Клер в Национальном географическом институте, и принялась за поиски острова, по форме напоминающего крокодила.

Вглядываясь в контуры, рифы, побережья, Жанна отдалась на волю волн, убаюканная экзотическими названиями. Мысли поплыли. Она вспомнила свое великое путешествие. Окончив Школу судебных работников, она взяла годичный отпуск, чтобы пересечь Южноамериканский континент.

И начала с Центральной Америки. Никарагуа. Коста-Рика. Затем – собственно Южная Америка. Бразилия. Перу. Аргентина. Чили… Это была не обычная туристическая поездка. Жанна избороздила бескрайние просторы в одиночку, стиснув зубы, твердя: «Этого у меня уже никогда не отнять. Каждое ощущение, каждое воспоминание станет моей тайной». Отпечатком, отметиной, зарубкой, которую она сохранит в глубине души. И если ее постигнет любовное разочарование, душа найдет убежище там, среди этих далей…

Семнадцать часов. Целый час она витала в облаках. Твою мать. Она заторопилась. Написала несколько записок с поручениями для Клер, чтобы та выписала повестки Бернару Жименесу, казначею Республиканской партии свободы, ее генеральному секретарю Жан-Пьеру Гриссану, президенту фирмы «ВЧ» Симону Матюри, Жан-Луи Деммару, президенту общества «Noron», и Патрику Лашу, директору «EDS».

Она положила записи Клер на стол. Взглядом оценила оставшиеся папки. Перед ней стоял выбор: запереться в кабинете до десяти вечера, перебирая бумажки, или потихоньку смыться домой и в постели посмотреть несколько серий «Анатомии страсти», уплетая свою ежевечернюю порцию белого риса.

Но была еще и третья возможность.

Та, что с самого утра не давала ей покоя.

14

Кабинет доктора Антуана Феро располагался в доме № 1 по улице Ле-Гофф. Коротенькой улочке вблизи Пантеона, связывающей улицу Гей-Люссака с Суффло. В ее сумрачных закоулках скрываются каменные лестницы на манер монмартрских, ведущие к совсем уж узким проулкам. Дом № 1 смотрит на улицу Суффло. Жанна припарковалась чуть пониже, на углу.

План у нее был простой. Можно сказать, простенький. Подстеречь психиатра на выходе. Позвонить ему на мобильный, чтобы убедиться, что это действительно он. Потом следовать за ним по пятам, куда бы он ни направился… И вот уже час она ждала, не сводя глаз с подъезда из обтесанных камней, слегка нагревшихся под лучами послеполуденного солнца. Пока оттуда вышли только двое мужчин и одна женщина.

Но Антуана Феро не видно.

У нее было время подумать. Например, о нелепости ситуации: следственный судья сидит в своей тачке в засаде, подстерегая психиатра с соблазнительным голосом. Как патетично. Но она и была настроена романтично. Все время представляла, каким он окажется. Высокий. Худой, но не слишком. Волосы темные. Пальцы длинные. Пальцы – это очень важно. Ну а главное – лицо. Она смутно представляла, какое оно. Но непременно значительное. Отмеченное сильным характером. Бросающейся в глаза решительностью.

Прошло еще полчаса. Она включила радио. Рок-н-ролл. Он помог ей отвлечься. Тома уже не позвонит. И она ему так и не позвонила. Ну и слава богу. Когда умирает надежда, остается хотя бы гордость. Еще она подумала о Восточном Тиморе и о дурацких вызовах в суд – они еще выйдут ей боком. О судебном поручении на прослушивание кабинета Феро, которое она так и не выписала. И это ей тоже не сойдет с рук…

 

Из подъезда вышел мужчина.

С первого же взгляда она поняла, что это он.

Ростом под метр восемьдесят. Очень худой. Длинные черные волосы. Узкое лицо с едва наметившейся бородкой. И все же, несмотря на густые черные брови, его чертам недоставало мужественности. Особенно подбородку, немного округлому и чуть скошенному, лишенному решительности, о которой мечтала Жанна. Нельзя иметь все. И с его возрастом тоже что-то не так. На вид Феро лет тридцать пять. А по голосу она дала бы ему на десять лет больше.

Она набрала его номер. Мужчина остановился. Покопался в карманах. На нем был серый льняной костюм, сильно помятый, словно воплощение прошедшего рабочего дня.

– Алло?

Она отключилась. Это он. Сердце сладко защемило, когда он прошел мимо к подземной стоянке на улице Суффло. Прежде чем исчезнуть, провел рукой по волосам. Длинные пальцы пианиста. Они полностью искупали слабый подбородок и слишком моложавую внешность. Жанна включила зажигание. Отыскала глазами два выезда со стоянки по обеим сторонам улицы. Из какого появится он? Какая у него машина? На другой стороне из-под земли вылетел видавший виды скутер и понесся к бульвару Сен-Мишель. Она едва различила лицо под шлемом. Феро. Включив первую скорость, она развернулась. Психиатр уже затормозил на красный свет у бульвара Сен-Мишель. Судя по мигающей фаре, он собирался свернуть направо, к Сене. Через несколько секунд Жанна с бешено бьющимся сердцем уже ехала следом.

Зеленый свет. Он спустился по бульвару, миновал фонтан на площади Сен-Мишель и свернул влево на набережные. Вел он уверенно, как человек, которому некуда торопиться и не о чем тревожиться. Есть ли у него женщина? Жанна то и дело сжимала и разжимала руль. Ладони вспотели. Она выключила радио. В темных очках она выглядела героиней пародии на шпионский фильм.

На набережной Гран-Огюстен Феро прибавил скорость. Набережные Конти, Малаке, Вольтера. Он свернул на скоростной путь вдоль берега и влился в поток автомобилей. Пропустив вперед две машины, Жанна поехала следом. Все шло хорошо. Не спуская глаз с Феро, она успевала любоваться вечерним городом. Мосты в сумерках загорались огнями. Здания на правом берегу окутывала густая тень. Сена тяжело катила плотные, словно грязевые потоки, волны. И этот необъятный розовый свет, опускавшийся на город подобно савану. Феро все ехал. Но куда?

Миновав мост Согласия, он взял левее и въехал в короткий туннель, ведущий к дорожной развязке. На мосту Инвалидов повернул направо, пересек Сену, снова свернул направо и по набережным добрался до моста Александра III. Жанна было подумала о «Show-Case», новом модном клубе под мостом. Но Феро припарковался у садов, окружающих Гран-Пале, убрал в седельную сумку шлем и пешком двинулся к проспекту Уинстона Черчилля.

Жанна последовала за ним и припарковалась у подножия одной из квадриг Гран-Пале. Упряжка диких коней, рвущихся вверх со стеклянной крыши. Феро направился к входу во дворец. Жанна вспомнила, что в музее проходит выставка «ВЕНА-1900», посвященная художникам Венского сецессиона. Климт. Эгон Шиле. Мозер. Кокошка. В голове мелькнула нелепая мысль: очень кстати, ей давно хотелось ее посмотреть.

Психоаналитик уже поднимался по ступеням. Она ускорила шаг, угадывая высоко над головой гигантский купол из стекла и стали, собирающий солнечный свет подобно гигантской линзе. Она чувствовала себя крошечной и вместе с тем легкой, взбудораженной, опьяненной вечерним Парижем, тающим в закатном свете.

Феро как сквозь землю провалился. Видно, у него есть пропуск, чтобы не стоять в очереди. В длинной очереди на ночную выставку, тянувшейся в противоположную сторону, к Елисейским Полям. Жанна покопалась в сумке. У нее тоже был пропуск. Трехцветная карточка, выданная ей по указу президента. Годится для обысков, сгодится и для венских художников.

Через несколько минут она входила на выставку. Ей подумалось, что эти золотистые, красноватые и коричневатые полотна – огромный занавес над сценой, где разыгрывается еще более обширное и богатое действо, в котором смешались все искусства. Вена начала XX века, когда все достигло расцвета: живопись, скульптура, архитектура, а благодаря Малеру и в скором времени Шёнбергу – музыка… Не говоря о фундаментальном перевороте, ставшем фоном этого действа, – психоанализе.

В нескольких шагах от нее Феро, не торопясь, вглядывался в каждую картину. У него не было каталога. И на названия он не смотрел. Похоже, он здесь не впервые. Вспотевшая Жанна расслабилась и тоже без спешки принялась любоваться полотнами. В первом зале царил Климт. Как всегда, ее потрясло своеобразие этого художника. Каждый оттенок. Каждая линия. Каждый рисунок. Все буквально кричало о разрыве с тем, что писалось прежде. Но этот разрыв дышал нежностью. Размытые цветовые поверхности, напоминающие японские гравюры. Утонченные сочетания красок. Мазки золота. Игра эмалей, жемчугов, цветных стекол, бронзовых пятен…

И женщины. Уснувшие феи с длинными медовыми волосами, укрывшиеся среди рисунков одновременно строгих и экстравагантных. Каждую женщину, охраняя ее сон, окружал симметричный узор: изображения и изгибы тянулись в ряд, как рисунок на ткани. А иногда полотно казалось расплывчатым, водянистым. Пряди вились, словно рыжие водоросли. Сквозь прозрачные воды пробивались вспышки золота и жемчуга, танцуя под толщей сверкающей смолы. Взгляд, ум, сердце буквально утопали в этих полотнах…

Феро застыл перед небольшой картиной меньше метра в высоту. «Сейчас», – подумала она. Двинулась в его сторону, собираясь просто встать рядом. А там посмотрим. Во рту пересохло, ноги стали ватными. Она подошла, повторяя про себя несколько комплиментов, которые ей делали в последнее время. Сравнение с абсентом, придуманное Тома. Замечание Тэна о том, как она массирует себе затылок. Слова секретарши Клер о ее сходстве с актрисой Джулианной Мур…

Она стояла рядом с Феро не меньше минуты, не шевелясь, перед картиной, которой не замечала.

И он только что произнес…

Голос, который она так часто слышала в наушниках, теперь раздался у самого ее уха…

– Про… Простите?

– Я сказал, что каждый раз при виде этой картины вспоминаю Бодлера: «Я грязь смешал и золото добыл…».

Жанна едва не расхохоталась. Мужчина, который с ходу цитирует Бодлера, явно не дозрел до сайта знакомств. Хотя почему бы и нет? Она вгляделась в полотно Климта. Это был поясной портрет очень бледной женщины в бирюзовом платье на оранжевом фоне.

Ее голос прозвучал почти агрессивно:

– По-вашему, грязь – это натурщица?

– Нет, – мягко отозвался Феро. – Грязь – это время, уничтожающее красоту женщины. Монотонная повседневность, которая ее подтачивает. Банальность, которая затягивает ее день за днем. Климт вырвал ее из этого болота. Ему удалось запечатлеть внутреннее горение этой женщины. Раскрыть тот благословенный миг, что проходит между двумя ударами сердца. Он даровал ей вечность… Личную.

Жанна улыбнулась. Тот же голос, что она слышала в записи. Только ближе. Реальнее. Он оправдал ее ожидания. Она всмотрелась в полотно. Психиатр прав.

Портрет Иоганны Штауде.

Два дополнительных цвета наносили вам удар в лицо. Бирюзовый оттенок платья – такой естественный, словно художник писал его минералами. Красноватый фон, пылавший подобно лаве. Жанне это напомнило не Бодлера, а знаменитое стихотворение Поля Элюара: «Земля вся синяя как апельсин…»[17].

Оправившись от удара, вы замечали лицо. Круглое и белое как луна. Это бледное пятно, окруженное черным меховым воротником, и было ключом к картине. Открывавшим несказанную истину, поэзию волшебной сказки: она не требует объяснений, проникая в вас до самого нутра, а то и ниже – до гениталий. До самых корней естества…

Жанна прониклась нежностью к этой женщине. К этому лицу лунного Пьеро. К черным, коротко стриженным волосам – прическе совершенно необычной для того времени. Тонким красным губам. Широким, выразительным, словно знаки препинания, бровям. Ко всем этим штрихам, напомнившим ей рекламу, которую она обожала девчонкой. Духов «Лулу» от Кашарель. Молодая женщина, будто скользящая под самую сладостную мелодию на свете: «Павану» Габриеля Форе…

Она обрела союзницу. И сразу же почувствовала прилив сил и уверенности, хотя по-прежнему не знала, что ему сказать. Пауза затянулась. Она ломала голову в поисках темы для разговора.

– Я на этой выставке уже пятый раз, – продолжал он. – Здесь я обретаю некое… умиротворение. Источник спокойствия и просветления. – Он на миг замолчал, словно приглашая ее прислушаться к журчанию источника. – Пойдемте. Я хочу вам кое-что показать.

Жанна повиновалась. Отдалась на волю волн. Они прошли в следующий зал. Несмотря на охватившее ее смятение, она ощутила, как мгновенно изменилась атмосфера.

Стены покрыты криками и ранами. Телами, сведенными судорогой. Лицами, искаженными страстью или ужасом. Но агрессивнее всего была сама живопись, как нечто материальное. Сгустки коричневого, охры, золота, точно ободранные ножом. Мешанина густых, вывернутых мазков, напоминавшая вспаханные поля. Узкие лица. Выпученные глаза. Конвульсивно сжатые руки. В памяти всплыла севильская Семана Санта[18]. Неделя покаяния с этими лицами вместо колпаков и светящимися руками вместо свечей.

– Эгон Шиле! – воскликнул Феро. – Он не похож на Климта, но так же приносит мне облегчение. Насилие у него позитивно. Спасительно. Я психиатр и психоаналитик. У меня случаются… трудные дни. Эти полотна начала века придают мне сил и мужества.

– Мне очень жаль, – еле выговорила она. – По правде сказать, я не понимаю…

– Да ведь полотна вскрывают подсознание! Они доказывают реальность того мира, которому я посвящаю свою жизнь. Сон. Пол. Тревога… Эгон Шиле выворачивает душу как перчатку. Конец притворству, мещанскому ханжеству, спасительным уловкам…

У Жанны голова пошла кругом. С утра у нее во рту маковой росинки не было. От переполнявших ее эмоций она плохо соображала. А Антуан Феро, несмотря на чарующий голос и смазливое лицо, сильно смахивал на психа.

– Извините, – сказал он, понизив голос, словно пытаясь ее успокоить. – Я увлекся. А ведь я даже не представился. – Он протянул ей руку: – Антуан Феро.

Она вяло пожала ему пальцы, впервые разглядывая его вблизи. Перед ней предстало нервное, лихорадочное, но странно потухшее лицо. Феро не стремился пустить пыль в глаза или отгородиться от взглядов. Вот он перед ней, уязвимый, без прикрас, словно голый…

– Жанна Крулевска.

– Это по-польски?

– Кажется, это значит «королевская».

Господи, да что она несет? К чему?

– Но у вас польские корни? – настаивал Феро.

– Весьма дальние. Я хочу сказать, мой отец был поляк, но всегда держался… на расстоянии.

Эти слова только все усложнили. Ей хотелось быть забавной, а вместо этого она выставила себя жертвой. Но взгляд Феро будто обволакивал ее, выражая внимание и поддержку.

– Вам как будто не по себе. Вы слышали о синдроме Стендаля?

– Дарио Ардженто, – пробормотала она.

– Простите?

– «Синдром Стендаля». Итальянский фильм ужасов. Режиссер Дарио Ардженто.

– Не смотрел. Я говорил о психологическом синдроме. О людях, сверхчувствительных к живописи. При виде картины они падают в обморок.

– Фильм как раз об этом.

И зачем она настаивает? Чередой вспышек перед ней пронеслись кадры из фильма. Азия Ардженто, идущая по римским улицам в белокуром парике, готовая убивать всех подряд. Изнасилованные женщины. Лицо, развороченное пулей из автоматического пистолета…

Она подняла руку ко лбу и, словно извиняясь, добавила:

– Я… Я весь день ничего не ела. Мне…

Он не дал ей закончить, решительно взяв ее под руку:

– Идемте. Выйдем на воздух. Я угощу вас мороженым.

17Перевод с французского М.Ваксмахера.
18Страстная неделя (исп.). В это время по Севилье проходят процессии кающихся грешников в островерхих колпаках с зажженными свечами в руках.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33 
Рейтинг@Mail.ru