bannerbannerbanner
Конго Реквием

Жан-Кристоф Гранже
Конго Реквием

Полная версия

30

На площади Иль-де-Сен, на пересечении бульвара Араго и улицы Сен-Жак, каждый вечер зимой собирается небольшая толпа, человек сто. С чего они собрались – непонятно: ни освещения, ни укрытия… Похоже на митинг, но без повода и плакатов.

Гаэль часто проезжала мимо – в такси, на велосипеде, а то и в папином седане. Это темное, застывшее сборище, похожее на очередь, с клубами поднимающегося над головами пара, всегда возбуждало ее любопытство. Сегодня она шла прямо к нему. Черная колючая ночь, тротуары, покрытые блестящей слюдой, посверкивающие под фонарями глаза. «Еда от сердца»[39]. Она знала только название и смутно связывала его с какими-то пафосными выступлениями. Теперь причина этих выступлений окружала ее со всех сторон.

Раздавались талончики, протягивались руки с тарелками и кружками, и каждое движение словно пропиталось запахом еды и жира. Она ненавидела себя за то, что реагировала именно так, – мещанка, выросшая в шелку и презрении. «Такова моя природа…» – как сказал Скорпион в одной басне.

Гаэль обошла очередь и обнаружила ту, кого искала, за прилавком, с поварешкой в руке. Белобрысые волосы, брезентовая куртка, бесполая фигура: она без труда могла сменить команду и оказаться на стороне обездоленных.

– Привет, – сказала Гаэль из-под капюшона с меховой опушкой.

– В очередь, как все, – бросила та, даже не глянув.

– Я дочь Грегуара Морвана, сестра Эрвана.

Девица кинула на нее косой взгляд и вроде бы сразу узнала:

– Ты чего здесь делаешь?

– Мне надо с тобой поговорить.

Та не ответила, только огляделась по сторонам, явно отыскивая глазами двух церберов, призванных неотступно следовать за Гаэль. Она полностью в курсе.

– Подожди меня вон там. Мне осталось минут на десять.

Обращение на «ты» говорило само за себя: не настолько уж она была старше Гаэль, но держала ее за малолетку. А еще точнее – за папину дочку, которая чуть ли не ежедневно доставала брата своими перетрахами, выходками и попытками самоубийства.

Гаэль повиновалась не моргнув глазом. Она отошла в сторонку и пристроилась выкурить сигарету рядом со скамейкой, где молча насыщались задохлики. Воздух, казалось, сейчас растрескается, как слишком тонкая корочка льда. Оба ее здоровяка топтались метрах в ста от них. Не поднимая капюшон, она стала прохаживаться, испытывая чувство странного успокоения.

Она только-только отошла от пережитого днем ужаса. Когда Кац застукал ее, она сослалась на внезапный приступ тревоги, чтобы как-то оправдать свой визит. Психиатр сделал вид, что проглотил это вранье, и настоятельно посоветовал обратиться к его коллеге. Отныне он ей больше не врач.

Эта история послужила Гаэль уроком. Если она желает продолжить свое расследование, ей понадобится помощь. И не абы какая: помощь настоящего полицейского, имеющего право вести негласный поиск и раскапывать чужие тайны. Легавых она насмотрелась: сама выросла среди них, жила бок о бок и научилась их понимать. Каждое Рождество в доме у родителей оказывались один-два неприкаянных копа, в очередной раз не поладивших с женами или решивших подлизаться к начальству и теперь маявшихся от неловкости.

Она сразу подумала об Одри, пятом члене группы Эрвана. В тех редких случаях, когда брат заговаривал о своей команде, всегда всплывало ее имя: «Мой лучший парень – баба».

Она позвонила по номеру, который выдал ей Эрван «на крайний случай», и попала на некоего Кевина Морли. Тот и объяснил ей, где найти Одри Венявски: каждую среду она работает добровольцем в «Еде от сердца».

– Чего ты хочешь?

Девица-полицейский стояла перед ней и скручивала себе сигаретку. Тон был агрессивным: она тратила на нее время своего перекура.

Гаэль заговорила, но та ее прервала:

– Я знаю, кто ты и чем занимаешься. – Потом, чуть смягчившись: – И знаю, что с тобой… случилось.

Нападение в больнице Сент-Анн, столкновение у Эрвана. Гаэль воспользовалась наметившейся брешью.

– Я потому и хотела с тобой повидаться… – сказала она, тоже переходя на «ты».

Рассказала о событиях последних дней. Внезапное появление Каца. Приглашение на ужин. Эпизод с сумочкой.

– Ну и что?

– Обычно психиатры такого не делают.

– Может, этот не такой, как все.

– Ты не понимаешь: эта область основана на очень строгих правилах. Не дело психотерапевта копаться в твоей жизни, он должен заставить тебя сделать это самой. Он не может вмешиваться. Даже приглашение уже выглядит диковато. А история с сумочкой может означать только одно: Кац что-то ищет.

Одри затянулась сигаретой, не переставая поглядывать на бомжей, которые разбрелись по всей площади, поглощая свои пайки. Иногда она бросала взгляд и на телохранителей, которые, казалось, были заинтригованы этими дамскими тайнами.

– За ужином вы о чем говорили?

– Обо всем и ни о чем.

Сыщица явно никогда не бывала на приеме у психоаналитика.

– Я виделась с ним дважды в неделю на протяжении целого года. Он уже знает абсолютно все о моей жизни.

– Он тебя кадрил?

– Он предложил мне свою дружбу. Что еще более странно.

Одри кивнула с искоркой восхищения в глазах – красота Гаэль не всегда раздражала других женщин, иногда она пробуждала молчаливое уважение, замешенное на смиренной покорности судьбе.

– Выкладывай, – бросила она через несколько секунд. – Говори, что у тебя на уме.

– Я хочу узнать, что именно он ищет. Почему он старается со мной сблизиться. – Она прикурила сигарету. – Я всю жизнь хожу по психиатрам. И всегда им не доверяла. Бесчувственные манипуляторы, извращенцы в вечном поиске чего-то этакого. Может, Кац желает добавить меня в свою коллекцию.

– В таком случае он бы оставил тебя своей пациенткой, верно?

Одри попала в точку. Гаэль прошагала вокруг фонаря. Чавканье и ворчанье бездомных, казалось, стали громче.

– Возможно, он хотел понаблюдать за мной под другим углом…

– Что ты в действительности о нем знаешь?

– Ничего или почти ничего. Он практикует только в своем кабинете, на улице Николо. Никаких консультаций в больницах, никаких иных профессиональных обязательств.

– А про семейную жизнь?

– Вроде бы у него есть жена и двое детей, но я не смогла проверить.

– Еще какие-нибудь сведения имеются?

Гаэль объяснила, что ничего не нашла в Интернете – хотя верилось в это с трудом, – потом, после некоторых колебаний, рассказала и о своем неудавшемся взломе.

– Ты хоть понимаешь, чем рисковала?

– Ножом под ребра.

Одри захохотала над богатым воображением Гаэль, но тут же замолкла: слишком быстро она выкинула из головы предшествующие события.

– Даже не заходя так далеко, он мог просто подать жалобу.

– Он ничего не заметил. Я сослалась на внезапный приступ тревоги. Он посоветовал обратиться к другому психиатру и любезно подтолкнул к двери.

– Вы договорились о следующей встрече?

– Пока нет, но…

– Но?

– Я боюсь, что он за мной следит, наблюдает… Когда он снова появился, то был уже в курсе той истории в Сент-Анн. Рассказал, что ему позвонили из больницы. Я уверена, что он соврал: официально он просто не существует.

Одри скрутила новую сигаретку и уселась на скамейку, освобожденную предыдущими обитателями. Добрый знак.

– А эта парочка? – спросила она, указывая на громил напротив.

– Каторжникам приковывали пушечное ядро к ноге, у меня их два.

– Они же тебя охраняют, верно?

Гаэль пожала плечами. Она опасалась куда более извращенной угрозы. Психологического вторжения, заразы, с которой подобные телохранители ничего не могли поделать.

– Ты так и не сказала, чего от меня хочешь.

– Чтобы ты разузнала о нем, с твоими возможностями.

– Всего-то…

Гаэль наклонилась к девице в брезентовой куртке: она была сыта по горло ее снисходительными выкрутасами.

– Я проверила, что могла. Говорю же, этот тип словно не существует. Он нигде не учился. Не связан ни с одной больницей. Не числится ни в одной ассоциации психоаналитиков.

– Но он есть в справочнике?

– В «Желтых страницах»[40], как психиатр, но не в общем справочнике.

– Это ж нормально для профессионала?

Гаэль неохотно кивнула.

– Как ты с ним познакомилась?

Еще один отрицательный штрих в ее деле.

– Я уже не помню.

– Как это?

– Думаю, на какой-то вечеринке. Самое вероятное предположение. Я наверняка была под кайфом или на таблетках. У меня бывали моменты… скажем, неполной ясности сознания.

Одри прикурила свою самокрутку. Казалось, она колеблется, стоит ли ввязываться в эту странную историю. Ни слова ни об Эрване, ни о Падре: она знала, что те в Африке.

– После всего, что я пережила за последние месяцы, – продолжала настаивать Гаэль, – мне есть чего опасаться, верно?

– Дай мне его имя и адрес. Я позвоню, когда что-то узнаю.

– У тебя есть мой телефон? – спросила Гаэль, протягивая заготовленный листок.

 

– Как и у всех в группе, – бросила та, уже уходя, засунув руки в карманы.

Получи прямо в морду.

– Могу я задать тебе вопрос? – крикнула Гаэль.

Одри обернулась:

– Какой?

– Почему ты занимаешься… этим каждую среду?

Офицер судебной полиции Венявски бросила насмешливый взгляд на оборванцев, чьи тени терялись в испарениях печек и контейнеров.

– Я отсюда родом. И если бы не твой брат, здесь бы и оставалась.

31

После беседы с отцом они снова пустились в путь в направлении Анкоро. Расстояния и длительность больше не имели смысла. Путешествие, которое они должны были завершить где-то в середине дня, к вечеру по-прежнему продолжалось, и Сальво предсказывал еще часов пятнадцать дороги.

Эрван больше не реагировал. Двадцать часов в машине его доконали. Неровное колыхание на ухабах погрузило его в некую прострацию, из которой он относительно выныривал только в те моменты, когда они проезжали очередной пост, – наличность, пополнение запасов и снова в путь… Сидя на заднем сиденье, он, как во сне, наблюдал за трудностями продвижения: алые лужи, листья, хлещущие по ветровому стеклу, булыжники, оказывающиеся под капотом, жирная грязь, в которой они буксовали…

Приходилось вылезать, подкладывать металлические листы под колеса, толкать, погружаясь в землю, похожую на разодранную плоть. А еще нужно было рубить, поднимать, раздвигать ветви, стволы, лианы… Когда дорога освобождалась и они трогались с места, при каждой встряске его сводила судорога, а о том, чтобы заснуть, конечно же, и речи не было.

В довершение картины кондиционер в машине вышел из строя. Они ехали с открытыми окнами, что служило приглашением на борт самых разных тварей. Комары, слепни, осы, непонятные разновидности, и все чудовищных размеров… Покрытый слоем репеллентов и крема от укусов, француз говорил себе, что одна из этих гадин наверняка его чем-нибудь уже заразила. Вцепившись в ручку двери, он представлял себе паразитов, которые размножаются в его крови, уничтожая красные кровяные тельца.

Теперь они катили в сумерках. Стекла пришлось поднять из-за ливня. Внутри трясло, как в ящике с инструментами. Дождь был таким яростным, будто сама ночь разбивалась об их «тойоту» на миллиарды частичек. Вдали проблескивали молнии, напоминая прожекторы с гигантской сторожевой вышки, проверяющие, хорошо ли сделана работа и понял ли мир, кто здесь главный.

Прокручивая в голове разговор с отцом, Эрван зажег лампочку, чтобы еще раз просмотреть фотографии «Саламандр». С их соломенными шляпами, цветами в волосах и мальчишескими фигурами, они походили на сборище муз семидесятых годов. Ему виделось, как на это изображение накладывалось другое: гроздья гвоздей, воткнутых в их тела, осколки зеркал, вонзенные в глазные яблоки, раны в брюшной полости – именно там, откуда убийца изъял их органы и куда поместил волосы и ногти будущей жертвы…

Эрван приехал сюда, чтобы выяснить личность убийцы Катрин Фонтана, но медсестра, возможно, была и вправду седьмой жертвой Человека-гвоздя. Зато Фарабо хранил секрет, о котором сыщик даже не подозревал. Мотив мести… В таком случае почему, начиная с Кати, цели переменились? Ни Колетт Блох, мать семейства, ни Ноортье Эльскамп, монахиня, не принадлежали к клану Белых Строителей. И почему Фарабо не убил Мэгги де Креф, дочь одного из самых влиятельных лиц в Лонтано? Трудно найти более мощный символ, чтобы задеть основателей шахтерского города.

А еще оставался рисунок на земле. Атомная структура какого-то минерала, в самом деле? Он был убежден: Человек-гвоздь посылал весточку хозяевам города. Чтобы его могли вычислить? Арестовать? Или просто чтобы напомнить им о давнем грехе? Мысль о мести не покидала Эрвана: он должен докопаться до мотивов Фарабо. Отец – он был уверен – знал правду, но это последний человек, который станет ему помогать. Какая связь между всеми действующими лицами трагедии?

32

Морван распевал, укрывшись под сеткой из пальмовых веток у подножия гигантского моаби. Он прикончил косячок – чудодейственное снадобье Снопа – и совершенно поплыл. В нескольких метрах от него потрескивал костер. Чернокожие натянули непромокаемый тент из запасов ООН и расположились под ним всем скопом. Последние капли еще гулко падали по закоулкам сумерек. Вдали по-прежнему грохотал гром – ночь прочищала горло.

В луче налобного фонарика копошилась куча насекомых: пауки размером с краба, земляные черви, смахивающие на змей, быстрые неопределяемые тени… Этот горячечный бред представлялся праздником. Дождь в Африке никогда не бывает грустным: он пробуждает природу, питает землю, дает сигнал к началу парада.

Накануне он убил мальчишку. Этим утром – трех мужчин. У них были все шансы подвергнуться новому нападению до того, как они доберутся до рудников, да и сами рудники, возможно, в руках повстанцев. Что до Эрвана, он неумолимо приближается к истине. Что еще добавить? Морван спекся и сверху и снизу и посередине тоже уже доходил до готовности. Но в эту ночь, под действием конопли, ничто не имело значения.

Эти испарения напомнили ему о совсем иных. Сын нащупал ниточку через дилеров, но проскочил мимо. Эрван был прав: искать надо не там. Хотя он сам в свое время копал в этом направлении. Расспрашивая продавцов травки, он в конце концов нашел среди них друзей, особенно Джимми, главного наркодельца во всей области. Визиты к нему так ничего и не дали. Вплоть до одного вечера…

Апрель 1969 года.

Хибара Большого Джи была освещена всю ночь. Чтобы ускорить цветение своих насаждений, он был вынужден держать их на свету больше шестнадцати часов в день. В гетто его берлога напоминала гигантскую лампу из соляного кристалла в глубине свалки.

Морван никогда не подозревал чернокожего в убийствах: одуревший от испарений смолки, тот был немногим активнее своих укоренившихся растений.

– А «Саламандры», – спросил он у него в ту ночь, – что ты о них думаешь?

– От них воняет. Белые сучки, которые хотят подмазаться к черным, куда уж хуже…

– Зато неплохо для твоего бизнеса.

– Только потому я и пускаю их к себе…

– А Человек-гвоздь?

По происхождению Джимми был тутси. Двухметровый, с головой такой узкой, что казалось, будто она побывала в щипцах для орехов, с руками-ластами и глазами, которые будто вылезали прямо из висков.

– Это демон, босс… С ним никому не сладить.

На протяжении недель Грегуара пичкали такого рода суевериями, причем настолько искренне, что его собственные убеждения начали сдавать позиции.

– Ты ничего не слышал в Созо? Чего-нибудь конкретного?

– Папаша, там только об том и толкуют, да ведь хрень одна… Всякие истории про чертей, про то, как колдуны превращаются…

– А твои клиенты, белые?

– Кто теперь сюда сунется ночью… Весь этот базар – очень плохо для бизнесу. Только твоя курочка и…

Мэгги была единственной, кто еще отваживался появляться на другом берегу реки.

– Не говори так про нее…

Джимми курнул еще разок и снова засмеялся. Они сидели прямо на земле под разросшейся листвой, нагретой лампами.

– Извиняюсь, дядя…

– Кто продает ЛСД, кетамин?

– Говорил уже, я до этого не касаюсь, я…

Снаружи раздались странные звуки. Что-то вроде деревянного колокольчика.

– Это что?

– Охота началась.

– Какая охота?

Новая трель, словно исполненная на маримбе или вуд-блоке.

– Ты б лучше ушел, а то попадешь в облаву.

– Облава сегодня ночью? Прямо среди жилых домов?

– Это особая охота, босс. Охота на мзунгу.

Поговаривали, что шахтеры готовили карательную операцию против белых. Настал Большой Вечер?

– Но что за звук такой?

– Йомбе охотятся по старинке, с собаками, которые не лают. Поэтому им вешают на шею деревянный колокольчик, чтобы загонять дичь. – Африканец снова засмеялся, окутанный завитками дыма. – Только сегодня вечером колокольчик будет на шее у дичи…

Морван встал – голова у него кружилась. Перебор и с травкой, и со всякой чушью. Ни один европеец не рискнет забраться ночью в гетто. Он чуть не упал и схватился за пластиковую переборку. Лампочки мигали, листья шелестели. Он находился в гигантском легком, перенасыщенном галлюциногенными миазмами.

– Ты бы постарался найти того белого раньше йомбе! – крикнул Джимми ему в спину.

Морван осознал, что куропаткой в сегодняшней охоте вполне могла оказаться Мэгги.

После парилки в теплице ночь показалась ему почти прохладной. В квартале никого. Мелкий дождик. Красные улочки с лачугами, досками и покрышками по бокам, такие же узкие, как штольни в шахте.

С пистолетом в руке он пошел вдоль палисадников и прямоугольных коробок с черными приступками. Буквально через несколько секунд заблудился. Оставалась единственная уверенность: он приближался к колокольчику, который тоже перемещался по лабиринту, издавая неровный, колеблющийся, судорожный звук. Образ Мэгги постоянно пульсировал у него в висках.

Он повернул налево. Пок-пок-пок. Потом направо, в грязь почти по щиколотки. Пок-пок-пок. Второй находился через несколько улиц. По мере продвижения он убеждал себя, что именно королева «Саламандр» ковыляет где-то неподалеку. Что за дурища. Он собирался окликнуть ее, когда раздались свистки и жуткий скрежет. Охотники терли друг о друга свои мачете. В результате он сам займет место дичи…

Внезапно деревянный перестук раздался еще ближе. Грегуар прыгнул в том направлении и обнаружил тень, скорчившуюся под каким-то плетнем. Он включил фонарь и рассмотрел добычу: худой высокий парень лет двадцати пяти, с длинными волосами, одетый на английский манер. Он задыхался со связанными за спиной руками, залитым дождем и кровью лицом и огромным колокольчиком вместо ожерелья.

В Лонтано он никогда его не видел.

– Как тебя зовут?

– Мишель… Мишель де Пернек.

Беглец принялся лихорадочно шептать какие-то слова. В полной панике он умолял увести его, спасти. Морван сначала обыскал парня: за подкладкой в куртке таблетки, крошечные листочки бумаги, серые стерженьки, похожие на карандашные грифели. Амфетамины, кислота, кетамин… Он нашел торговца наркотиками, которого искал несколько недель. Дилера тех дам.

– Где ты достал это? – спросил он, прежде чем развязать его.

Тот опустил голову, не отвечая: он рыдал. Мачете скрежетали все ближе. Свистки разрывали размокшую ночь.

Морван взял его за горло:

– Где ты достал наркоту?

– Умоляю, развяжите меня!

– Отвечай.

– Я… я изготовил… Я психиатр.

– Где?

– В клинике Стенли. Просто чтобы свести концы с концами. Я действую через черных и…

Он развязал его и поставил на дрожащие ноги. Они помчались по улочкам Созо. Морван несколько раз выстрелил, чтобы поубавить пыл охотников. Ответных выстрелов не последовало: у тех было только холодное оружие.

Оказавшись за пределами досягаемости, на пироге, которую Морван использовал, чтобы плавать с одного берега на другой, он допросил подозреваемого. Медик пристроился в подпольной лаборатории, расположенной на подвальном этаже клиники для белых в Лонтано. Каждую неделю он приносил свой товар в Созо, несмотря на «происшествия», и брал щедрую маржу со своих анонимных перекупщиков.

Коп прикинул шансы, что психиатр и есть Человек-гвоздь. Нет: слишком бельгиец, слишком боязлив, недостаточно безумен.

– Как мне… как я смогу отблагодарить вас? – спросил де Пернек, очутившись на другом берегу.

– Будешь лечить меня частным порядком.

В тот момент мысль показалась ему здравой – у Грегуара по-прежнему случались периоды парализующего беспокойства, жуткие галлюцинации, приступы неконтролируемой ярости.

На самом деле в ту ночь ему пришла в голову худшая идея в его жизни.

Мишель де Пернек. Истинный посланник ада.

33

– Ciascuno pensi ed operi a suo talento: e anche la morte non mancherà di fare a suo modo.

«Пусть каждый думает и действует на свой лад: смерть не преминет поступить так же». Лоик узнал цитату из Джакомо Леопарди, поэта из Реканати. Это высказывался один из директоров Монтефиори – иными словами, «полковник», – стоя за небольшой кафедрой рядом с фамильным склепом.

Оратор начал свою речь с этой цитаты, дабы подчеркнуть, что покойный всю свою жизнь был «свободным человеком» – читай: плевал на мораль, закон, гуманность и прочие ценности, которые могли бы ему помешать побеждать других, причем к «другим» относились все. Великий Джованни всегда считал себя выше закона. Лоик был знаком с творчеством Леопарди. То, что этого исключительного по доброте и чувствительности поэта цитировали в подобном контексте, было потрясающей бессмыслицей – или же лицемерным присвоением интеллектуальной собственности. Но в конце концов, у края могилы какое значение могла иметь еще одна ложь?

 

Часовая служба в соборе Сан-Миньято аль Монте сильно притупила восприимчивость присутствующих. А потом пришлось сражаться с журналистами, чтобы добраться до машин. Тем же утром первые полосы ежедневных изданий выдавали самую противоречивую информацию и самые причудливые гипотезы относительно смерти Кондотьера. Ни семья, ни полиция не произнесли ни слова.

И по простой причине: никто ничего не знал.

Несмотря на свое состояние (у него распухло горло и заложило нос), Лоик оценил красоту сцены. Монтефиори построил на кладбище Аллори склеп из черного гользинского мрамора в стиле ренессанса, чьи чистые линии напоминали первые шедевры Брунеллески. Жестянщик всегда принимал себя за одного из Медичи. Он открывал собой усыпальницу: предки графини были захоронены в крипте флорентийского дворца, а прародители самого Монтефиори – где-то на заброшенных пустырях.

Зимнее солнце дало свое благословение церемонии. Утренние лучи напоминали золотистый елей, которым смазывают лоб больного «во имя Господа». Все были одеты в темное, что придавало торжественности и однородности собранию, изначально и того и другого лишенному. Рядом со старыми мафиози с их кричащей элегантностью, выставляющими напоказ своих дам лет на тридцать-сорок моложе, стояли совсем иные пары, аристократические, являющие собой куда более изысканное равновесие. Лоик особенно восхищался женами, которым перевалило за шестьдесят: они крепко держались, сумев стать незаменимыми или устрашающими, чтобы до конца пройти путь рука об руку со своими мужьями – крепкими орешками…

Речи продолжались. Картина своей пышностью напоминала групповые сцены из галереи Уффици, итальянские слова своей музыкальностью – «Симфонию» Габриели. Все вместе казалось ему истинным чудом, но он был необъективен: оглушенный снотворными, он провел накануне всю вторую половину дня у бассейна со своими детьми. Вроде обычная ситуация – и в то же время исключительная: он не был с ними дольше часа вот уже несколько месяцев, – но она переполнила его чувствами. Их жизненная сила перевешивала траурную атмосферу виллы – сестры то прилипали к телефону, то театрально рыдали, мать тенью бродила по саду, София, с ее надменностью, не знала, какую линию поведения выбрать перед лицом несчастья.

– Cosa stai facendo?[41]

Лоик подскочил:

– Что?

София только что пихнула его локтем. Церемония заканчивалась. Следовало бросить розу внутрь склепа. Он взял свою и вошел в мавзолей. От черных стен исходило неожиданное тепло. Эта строгость стиля не подходила Кондотьеру. Он был достоин погребения на египетский лад – с убитыми рабами, сокровищами и фресками на стенах, повествующими о его исключительной судьбе.

Он бросил розу на гроб и подумал о собственном отце, где-то там, в Африке. Какие опасности ему угрожают? Может, убийцы решили вырвать сердце и у него?

Когда он вышел обратно на свет, София, держа детей за руки, разговаривала с напомаженным блондином, совершенно не соответствующим обстановке. Лоик сразу понял: коп. София с напряженным лицом сделала ему знак подойти.

Неприятности начинаются…

39«Еда от сердца» (фр. «Resto du coeur») – социальная программа, созданная во Франции в 1985 г. по инициативе актера Колюша: передвижные и стационарные пункты раздачи еды малоимущим. В программе работают только волонтеры.
40«Желтые страницы» – справочник специалистов, распределенных по роду занятий, в отличие от «Белых страниц», алфавитного перечня частных лиц.
41Ты чем занят? (ит.)
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44 
Рейтинг@Mail.ru