Изабелла Валлин
Локомотив параллельного времени (сборник)

Принц Мартин

Мартин был всего лишь игрушкой, желанной для многих, но недоступно дорогой…

Эта игрушка сидела в витрине магазина. Многие, проходя, заглядывались, а потом начинали мечтать о ней.

Избалованным детям – родителям Мартина – жизнь дарила много игрушек, из которых Мартин был единственной одушевлённой.

Правда, те, кто хорошо знал Мартина, в этом сомневались.

Мама с папой покинули жизнь, играючи: обкатывая новую гоночную машину, они так страстно целовались, что не заметили, как съехали с дороги и врезались в дуб.

Эти несерьёзные люди не оставили особого следа ни на стволе дерева, ни в сердце ребёнка.

Мартина всегда смешили слёзы, особенно слёзы старичков-родственников. «Наш маленький принц!» – гнусавили они.

Мартин был красив, как принц. Но принц не стал королём. Он не хотел отягощать себя властью.

Тётя Августа даже в старости была похожа на красивую куклу. Она была помешанной, особенно на куклах. Она сама мастерила их. В этом она была большая искусница. Она могла бы зарабатывать деньги на своём искусстве. Но Августа не нуждалась…

Никто не додумался отнять у неё потомственный капитал, видимо, только потому, что она редко выходила из дома и почти ни с кем не общалась.

Она жила, как фарфоровая фигурка в музыкальной табакерке, где замедленное время тихо накрапывало бисерным дождём старинную мелодию.

Тётя Августа не любила излишнее внимание. На сцене её жизни был всего лишь один актёр и один зритель – она сама.

Августа ежедневно составляла на кухонном столе великолепные натюрморты из цветов и фруктов в красивых вазах. У неё был вкус.

Её маленький мир был гармоничен, и центром его был Мартин. Самой удачной её куклой была кукла-младенец Мартин. Августа сделала её, когда Мартин родился. У куклы был секрет – она взрослела. Об этом секрете никто не знал. В чулане Августы был идеальный порядок. Там среди цветастых коробок с лоскутами материи, шкатулок с пуговицами и нитками сидела в старинном кресле кукла Мартин. Входя в чулан, Августа здоровалась. В чулане всегда горел ночник.

Августа обожала Мартина, потому что вложила в него душу.

Мирок её дома напоминал дорогой игрушечный магазин.

Мартин любил бывать здесь, пить ароматный чай со сладостями, листать иллюстрации к сказкам в золотых переплётах. Он сам иногда смеялся над собой – как тридцатилетний мужчина может любить подобное занятие, но Мартин понимал, что, не имея детства, он был его пленником. Он мог приходить сюда когда угодно. Тётя не требовала внимания.

Дом её окружал старомодный сад, полный мраморных гномиков и ангелочков среди пышных кустов роз.

В то утро первый лёгкий морозец покрыл инеем розы, гномиков и ангелочков в саду.

Мартин, как обычно, вошёл в этот уютный мирок чужого одиночества, который он считал своим.

Августа, всегда такая нейтральная, вдруг возникла перед ним заплаканная, дрожащая, с горящим взглядом: «Я люблю тебя!»

«Боже мой! Она не понимает, сколько ей лет!»

Он тут же ушёл.

На следующее утро служанка Августы открыла входную дверь, но не смогла войти. Едкий запах газа захватил дыхание. Мёртвая старая кукла Августа сидела у чугунной газовой плиты в элегантной позе.

Она завещала Мартину всё, что имела.

Мартин Шиммер купался в роскоши одиночества.

Прислуга приходила в его отсутствие.

Он всегда был занят в основном созерцанием и педантичен в этом занятии. Он без труда устроил свою жизнь так, чтобы ему никто не мешал. Он мог себе это позволить.

Мартин никогда не скучал в одиночестве. Он скучал с людьми. Единственно интересными он находил ничтожных глупцов, мнящих себя великими. Выманить такого мечтателя на свет реальности было равноценно убийству.

Изобретатели вечного двигателя, бездарные любители, называвшие себя певцами, поэтами, писателями, художниками, и прочие маньяки, мнящие себя гениями, становились жертвами игры, которая стала для Мартина профессиональным хобби.

Он устраивал творческие вечера, приглашал прессу, экспертов, не скупясь на презентации, и несчастный мечтатель сгорал со стыда в ярком свете рампы.

Целую вереницу нелепых образов Мартин безжалостно поставил перед лицом их нелепых идей. И потом они исчезали бесследно.

Это шоу стало своеобразным театром и приобрело свою публику.

И вдруг Мартину стали являться образы тех, над чьей неприглядной наготой он когда-то насмеялся. Только теперь эти образы больше не казались ему жалкими, а наоборот, эти чудаки были трогательными и славными, они улыбались ему тепло и радушно. Мартин сожалел, что вовремя не позаботился о них. Ведь они могли стать его друзьями. У Мартина появилось чувство, что он обрёл семью.

Выше головы не прыгнешь. Семнадцатилетняя воспитанница детского дома Фрида мыла посуду и вытирала столики в привокзальной пивной.

Её единственным другом был остро наточенный нож, который она завела ещё в детдоме.

Она верила, что где-то есть другая жизнь и другие люди. Ещё она верила в то, что паранджу придумали женщины, чтобы оградить себя от омерзительных мужчин.

Фриду называли принцессой.

Чтобы не сойти с ума, она придумала про себя сказку.

Мартин дал себе зарок, но не смог его сдержать.

Он снова оказался там, где водятся жалкие ничтожества.

Мартин не мог без смеха смотреть, с какой брезгливостью Фрида вытирала грязные столики серой тряпкой.

– Еде ты покупаешь себе одежду? – спросил Мартин.

– В магазине уценённых вещей, – ответила она с достоинством.

«Он оттуда, где другая жизнь. Он похож на принца. К нам сюда такие не заходят».

Мартин не знал, что делать с домом, оставленным ему в наследство Августой.

Он скучал по этому дому и боялся его.

Маклер без труда нашёл покупателя. Мартин думал, что домом, скорее всего, заинтересуется семья, но покупателем оказался мужчина, чем-то похожий на него самого, – одинокий, богатый чудак.

Мартин извинился, что продаёт дом как есть, не убрав, не отремонтировав.

Покупатель сказал, что это к лучшему. Сейчас он отправляется в дальнее путешествие на своей яхте, а когда вернётся, произведёт ремонт и реконструкцию дома по своему вкусу.

Мартин проснулся неожиданно в середине ночи. Ему приснилось, что он на дне моря.

Покупатель стоял посредине комнаты.

– Моё путешествие закончилось, – сказал он, – теперь этот дом твой.

Окончательно проснувшись, Мартин обратил внимание, что покупатель словно просвечивает сквозь толщу воды и лицо его идеализированно размыто.

– Что случилось?

– Это не важно. Жизнь и смерть одинокого путешественника полна неожиданностей. Меня никогда не найдут.

Марта – старая служанка Августы очень обрадовалась, когда Мартин позвонил.

Конечно! Она с удовольствием вернётся на службу!

Нет, Мартин не будет там жить. Он будет приходить, как прежде, пить ароматный чай со сладостями и листать иллюстрации к сказкам в золотых переплётах.

Марта привычно открыла дверь дома Августы и принялась стирать пыль, пылесосить, протирать. Всё знакомо и привычно. Вот только кладовка на чердаке? Августа там что-то прятала. Марта поднялась на чердак и открыла дверь кладовки.

За дверью в кресле сидел Мартин-кукла.

Что-то неестественное и жуткое было в его неподвижном лице.

– Кто разрешил открывать?! – сказала кукла механическим голосом.

Марта рухнула в обморок.

Когда она очнулась, кладовка была пуста.

Когда Марта отказалась от места, Мартин вспомнил о смешной маленькой Фриде.

Он принц, и он привёз её в прекрасный замок.

Фрида ходила по комнатам дома Августы и таяла от счастья.

Мартин будет приходить сюда, и она будет ждать его.

Мартин и Фрида работали в саду – подрезали кусты роз, посыпали гравием дорожки, подновляли потрескавшиеся скульптуры ангелочков и гномиков.

– Зачем тебе садовник? Мы и сами можем, – наивно улыбаясь, спросила Фрида.

– Конечно. За работой мы ближе друг другу, – ответил Мартин.

– Тогда уволь его. Что он тут маячит?

– Кого? У меня нет садовника.

– А этот, который ходит по дому и возится в саду?

Маленькая глупышка Фрида попала, как соринка, в устрицу одиночества Мартина.

Ей нечем было платить за его грехи.

Чувство беспокойства за кого-то другого было для Мартина незнакомым, удивительным и тёплым.

Он решил забрать Фриду к себе.

Мартин открыл дверь дома Августы. Резкий запах газа перехватил дыхание.

Он вбежал в комнату, где спала Фрида. На краю постели рядом со спящей Фридой сидела кукла Мартин, держа палец на ролике зажигалки.

«Поменяемся местами, поменяемся ролями», – механическим голосом произнесла кукла Мартин.

Дверь кладовки закрылась, как крышка гроба. Мартин задыхался от газа. Мягкое бархатное кресло сковало его, как железный стул для пыток. Мартин занял место куклы. Он потерял способность двигаться и онемел.

Так сидел он в темноте в ожидании смерти.

Вдруг послышались голоса и топот шагов, поднимающихся по лестнице.

– Он где-то здесь! Он зовёт на помощь! – взволнованно говорила Фрида.

– Успокойся. Мы найдём его, – отвечал чей-то знакомый голос.

– Мы выключили газ и открыли все окна, – ответил ещё один знакомый голос.

Дверь открылась.

Помощниками Фриды были жертвы Мартина. Нелепые добродушные чудаки суетились, погружая Мартина в садовую тележку. Его перенесли в спальню, раздели, уложили в постель.

Удивляясь материальности призраков, Мартин стал подозревать, что перешагнул границы материального мира.

Фрида взяла на себя роль сиделки. Она была заботливой и преданной. Она бы с радостью посвятила Мартину всю жизнь. Но у неё не было жизни. Фрида не подозревала, что была мертва. Каждую ночь она ложилась в постель с Мартином, и он чувствовал её холод.

Но в один прекрасный день Мартин покинул её, оставив безжизненное тело.

Кукла Мартин вступила в свои права на владение домом.

Новый хозяин-кукла помог Фриде выкопать могилу. Скульптуры гномиков и ангелочков они составили вокруг, как ограду.

Фрида с ранних лет училась уживаться. Она научилась умирать.

Толстый дальнобойщик Юхан Кабан думал, что ему на трассе обломилась удача в виде лопоухой зассыхи Фриды.

Когда он ввёл свой член в юное тело своей добычи, это тело тут же охватил стремительный процесс распада. Покойница влепила в заплывшую рожу Юхана смачный поцелуй, что спровоцировало у него обширный инфаркт, из которого Юхан не выкарабкался.

Дом Августы, как волшебная шкатулка, производил метаморфозы с теми, кто в него попадал. Специально для Фриды время исполняло необычный танец. Сначала она не поняла, что с ней происходит. Потом ей эта игра понравилась. Рулетка времени вертелась взад и вперёд, останавливаясь на той же отметке.

Пасмурные сумерки стекали мутными каплями со стёкол пивной. Фриду там никто не помнил. Она сидела за столиком одна, юная и сладкая. Поводя коленками, Фрида робко поглядывала на небритого таксиста. Тот скабрезно улыбался в ответ.

Ух и посчитается она с ними! С кем-то разберётся сама. Кого-то пригласит к кукле. Кукла любит играть в людей.

Детский сад «Гнездо дракона»

Я не умею играть на дудочке, но я пою. Детям нравится моё пение. Часто бывает – домашние дети и животные увязываются за мной, как бездомные.

Я долго искала работу по специальности «воспитательница». Искала способами обычными и необычными: по объявлениям или просто стучалась в двери детских садов, держа в руках дипломы и рекомендации, возникала на детской площадке среди играющих детей, и они тут же втягивали меня в свою игру.

Иногда я стояла в толпе играющих детей невидимая. Дети прекрасно чувствовали моё присутствие, но понимали, что, если человек стоит в толпе невидимый, значит, он пока не освоился.

Наконец в этом мире людей со мной случилось чудо – меня взяли на работу в детский сад.

Автобус ходил туда два раза в день – утром и вечером.

От остановки вглубь соснового леса шла тропинка.

Среди леса, на вершине холма, как на плеши великана, стоял жёлтый дом.

По соседству было несколько плешей поменьше. Между ними озеро с берегами, поросшими густым камышом.

Владелица детского сада Кайса выглядела, как девочка, которую превратили во взрослую. Она разговаривала детским голосом.

Здание детского сада – дом, который долгое время пустовал, по-видимому, был детским садом для маленьких привидений. Об этом мне потом рассказала молодая воспитательница Дженни, которая попыталась там жить, чтобы сэкономить на квартплате. Кайса ей позволила.

Спать в доме оказалось невозможно. По ночам там повсюду слышался детский смех и топот множества маленьких ножек.

Повторяя про себя: «Чудес не бывает», я шла по тропинке вверх. Вдоль тропинки на деревьях были развешаны китайские фонарики. Другого освещения не было, и Кайса ничего лучшего не придумала. За высоким забором, ограждавшим детей от лесных зверей, была площадка детского сада.

Сначала мне показалось, что это две высокие, худые, лохматые тётки, одетые в зелёно-коричневые мохеровые кофты, но это были две старые яблони.

Дети подходили к ним, принимая из жилистых морщинистых рук-ветвей сочные яблоки.

Кайса представила меня детям и персоналу. Трое самых неухоженных и неуправляемых детей были её собственные. Потом Кайса провела меня по комнатам дома и ознакомила с условиями работы.

Мне вменялось открывать детский сад.

Я шла через лес в полной темноте. Входя в детский сад, я словно возвращалась домой – заваривала кофе, замешивала тесто для булочек, варила кашу, обходила комнаты, собирая игрушки, пылесося полы.

Были некоторые неприятные моменты в этой процедуре. Когда я спускалась в подвал, чтобы заложить грязное бельё в стиральную машину и забрать чистое из сушилки, оттуда выскакивал мохнатый муж Кайсы. Прошмыгнув мимо, он оставлял за собой шлейф зловония.

В подвале был маленький кинозал.

Над белым экраном окно. На подоконнике игрушка – ведьма на метле. Как только я входила, игрушка взлетала и начинала кружить, как назойливая муха, пока я не сбивала её шваброй и заталкивала в ящик.

Сколько раз просила Кайсу избавиться от этой игрушки, но Кайса отвечала, что это невозможно: «Не обращай внимания, она безвредная».

Первыми приводили моих любимиц Сагу и Майю, двухлетних крошек, сияющих от любви к миру, саду и ко мне. Не просто мне далась их любовь.

Сагу приводил мрачный, молчаливый вдовец. Она была съёженная, неподвижная, как могильный камень. Я долго отогревала её у себя на груди, рассказывала ей сказки, пела, пыталась играть с ней в разные игры. Она была безучастна.

Однажды она вдруг заговорила:

– Где моя мама?

– На небе.

– Я её там не вижу.

Потом она подолгу лепетала, глядя в небо.

Крошка Майя жила в машине с прицепом вместе с мамой полунемкой-полукитаянкой и папой полуитальянцем-полушведом. Молодые специалисты без корней и капитала разъезжали туда-сюда в поисках работы.

В этих разъездах по ухабам и по взгорьям жила Майя, как огненный дракон в жерле вулкана.

В честь Майи детский сад получил название «Гнездо дракона».

Издалека слышалось приближение Майи к саду. Мама, мило улыбаясь, поспешно удалялась, оставляла Майю биться на земле пойманной рыбкой.

Майя орала, как разъяренный дракон, наливалась алой краской и выпускала ядовитые шипы. Нужно было взять её на руки до выпускания шипов и, сдерживая конвульсии, ходить с ней туда-сюда. Все боялись шипов. Я боялась снова стать безработной.

Рискуя оглохнуть, я прогуливалась с ребёнком, который в основном состоял из огромной орущей пасти. Пасть эта хищно щёлкала, норовя меня тяпнуть.

Ярость выходила из маленького тельца вместе со свинцовой тяжестью.

Успокоившись, Майя становилась лёгкой, как пушинка. Она сладко спала у меня на плече. Её тепло лечило мне сердце. Не хотелось выпускать её из рук. Я была для неё, как остров в море жизни. Отогревшись, она стала чаще и чаще покидать меня в поисках друзей и новых игр. Однажды она подошла ко мне, крепко обняв, сказала: «Моя». Ярость больше не вселялась в её тельце.

Встречая рассвет на лысине великана, я беру малышек на руки, и мы становимся одним целым. Они прорастают у меня на спине двумя белыми крылышками.

Я взлетаю в небо, как жаворонок, приветствуя песней новый день.

Четырёхлетний Людвиг – серьёзный мальчик. Он похож на принца с картины семнадцатого века. Всякий раз он прощался с мамой, словно навсегда, а потом подолгу стоял у ворот, глядя в проём на тропинку, по которой она ушла.

– Она ушла! – Глаза Людвига полны слёз.

– Она с тобой. Она думает о тебе. Ты легко можешь представить, что она сейчас делает.

– Я дала ему карандаши и бумагу, и он стал рисовать, и рисунки оживали – вот мама спускается по тропинке, вот она едет в машине по дороге, вот она в магазине покупает продукты, приходит домой, ей навстречу бежит собака и так далее.

В своих рисунках, как в волшебном зеркале, Людвиг всегда мог увидеть маму:

– Это так просто! – сказал он радостно.

– Когда я был стареньким-стареньким дедушкой… – И Хьюго в который раз начинает рассказ о своей прошлой жизни, глядя, как я рисую на стене бой доброй феи с драконом.

Дракон дышит пламенем, а фея превращает языки пламени в алые розы.

Эти боевые действия разворачиваются над пейзажем, который виден из окна.

На берегу озера я нарисовала сказочный замок.

– А где замок? – спрашивают родители, кивая на реальный вид.

– Построим.

У каждого ребёнка своя сказка.

Я слушаю эти сказки ежедневно.

 
Два любознательных малыша,
Бывший Эйнштейн
И бывший Коперник,
Шевелят былинками
Муравейник.
 
 
Один нахмурился,
Другой с удивлением
Поднял бровь —
Интересно,
Живёт ли
В среде муравьёв
Любовь?
 

Странная пара – 1

Солнечный день играл бликами на стенах университета Сорбонны. Они шли, взявшись за руки, эта пара – обоим где-то по двадцать. Они шли после занятий в толпе студентов, кому-то кивая, перебрасываясь фразами. Они радовались этому дню, друг другу, своим друзьям, как всегда. Двое собранных полицейских в штатском держали их в фокусе.

И вот пара остановилась. Они расцепили руки. Она что-то сказала ему и быстро пошла прочь. Он сел на скамейку, достал книжку, закурил. «Хорошая у тебя девушка».

Один из полицейских тут же сел рядом, достал пачку порнографических фотографий и протянул ему. Парень бросил беглый взгляд на фотографии и снова погрузился в чтение.

Он открыл дверь. Занавески взметнулись. За широким окном крыши и купола до горизонта. Она лежала в кресле, глядя перед собой невидящим взглядом, только пальцы еле заметно прикасались к платам в обеих руках. Он хотел пройти мимо, но не мог оторвать взгляда от её лица. Сколько это займёт времени? Почему она всё ещё на связи «там»?

Он вышел на балкон. Последние жаркие лучи. Он закрыл глаза и сосредоточился: «Возвращайся. Нам пора!» Он услышал, как она шевельнулась, и бросился в комнату.

– С ним было трудно найти контакт. Но теперь всё в порядке. Он отменил проект. Я поставила клон на программу самоликвидации.

Они быстро бежали вверх по винтовой лестнице, за ними по следам неслись несколько полицейских.

Парень рывком открыл люк, подал девушке руку, и вот они на открытом плато крыши.

От резкого порыва ветра перехватило дыхание.

– Не первый раз, – говорят они друг другу, глядя в глаза.

Они знают, что сейчас им предстоит умереть.

Это значит – расстаться на несколько секунд.

Но это всё равно очень много, ведь одна минута в этом мире равна ста двадцати годам в ином мире.

– Мы парашютисты без парашютов! – закричал он в открытый простор.

– Париж! Дай я тебя обниму с разбега! – крикнула она.

Странная пара – 2

Он жил один в Москве, где-то в центре, в однокомнатной квартире в старом доме, работал на стройке сварщиком.

Она часто приходила, когда его не было дома.

Приводила, всё в порядок, готовила.

Приходила когда он спал.

Они занимались любовью сквозь сон.

Она уходила до рассвета, и он не знал точно, приснилось ли.

Иногда они вели себя как в шпионском романе, как совсем незнакомые люди.

Он ехал в автобусе – они не виделись неделю. Она входила, садилась рядом. Они ехали молча. Он знал, что она всё время выходила на одной и той же остановке. Или он шёл по улице, и она какое-то время шла рядом.

Иногда он просыпался оттого, что она осторожно закрыла дверь.

Он говорил: «Останься» – или снова засыпал.

Иногда он смотрел из автобуса, как блестит солнце на стёклах её окна, когда она открывала его.

Иногда он проходил мимо магазинов и в одном из них видел её покупающей что-нибудь для него или для дома. Он подходил, и они шли вместе, или курил у входа, ожидая, пока она выйдет, или шёл домой и срочно пытался навести порядок, если она ещё не была дома.

Иногда он ждал напрасно.

Он никогда не знал, когда она придёт.

Странная пара – 3

Они всегда ночевали в квартирах, ненадолго оставленных хозяевами.

Они были очень неприхотливы в еде – картошка, крупы, макароны. Но в чём они не могли себе отказать – это хороший крепкий кофе.

Он ходил по квартире голый, на стенах висели воображаемые костюмы их прежней жизни.

Она тоже была голая, красивая, раздетая, свободная, с распущенными волосами.

Она сидела на полу, курила и пила кофе.

– А ты что, в той жизни стихи писал?

Она засмеялась прозрачным смехом, совсем неплотским и посмотрела в окно, за которым густо падал снег.

– Да, пытался, – ответил он.

Она закрыла глаза и посмотрела на события будущего.

– А ты знаешь, – прервал он её, – что мы друг другу снимся?

– Да, – ответила она, – я даже больше знаю.

– Что же ты знаешь?

– Я знаю, что нас выдумывает поэт.

Они рассмеялись.

Эта пара – они никогда не мёрзли.

Красное солнце капало с сосулек ледяной пещеры. Закутанные фигуры полярников тяжело ступали по снегу. Они слышали только собственное дыхание и скрип снега.

И вдруг этот свободный нагой смех, который катился, как солнечный зайчик по бескрайнему белому пространству.

Эти не скованные одеждой мужчина и женщина шли легко, широкими шагами, как нудисты-хиппи по пляжу.

Заросшие сосульками, полярники сняли защитные очки и только моргали покрытыми инеем ресницами: «Лучше никому не рассказывать».

Им никогда не было жарко.

Аборигены африканских джунглей считали, что они боги.

Этот белый мужчина и белая женщина появлялись в сопровождении львов.

Они чувствовали боль на расстоянии. Они подбирали умирающих львят.

Перемещение было доступно для них и свободно, как мысль.

Они оба были актёрами драматического театра в одном прибалтийском городе.

Сначала они поженились, потом развелись, потом снова поженились.

Они декламировали друг другу свои роли.

Это был их язык.

У них была старая машина – «опель-адам» 38-го года, на которой они однажды наехали на что-то невидимое.

В груде металла не было следа их тел.

И не могло быть. Они превратились в двух кошек и некоторое время смотрели на загоревшийся автомобиль.

Потом шерсть стала принимать странный серебристый оттенок, и полицейский подумал: «Странно всё это», глядя на двух воронов с золотыми когтями.

Вороны?

Ни один драматический актёр не смог бы так выразить вопрос: «Быть или не быть?»

Как свесившаяся с дерева анаконда над жертвой.

Они змеились, струились, сплетались двумя анакондами в мутной воде амазонских тропиков.

В цепи превращений их тела принимали разные формы, но иногда они сохраняли человеческие лица или только глаза.