Николай Федорович Иванов
Чистильщики
Глава 10
В «Неринге», несмотря на поздний час, их ждали на крыльце всей администрацией. Татьяна Сергеевна, еще ничего не увидев, заранее всплеснула руками, а Катя по-медсестрински поспешила к машине – поддержать и довести.
– Ваш зуб, – с легкой улыбкой, от которой тем не менее полопались подзажившие ранки и капельками выступила на лице кровь, протянул стоматологу выбитую фиксу Штурмин.
Татьяна Сергеевна, похоже, впервые столкнулась с подобными последствиями работы отдыхающих у нее полицейских и застыла, обхватив ладонями щеки. «Роза в бутоне», – пришло Олегу сравнение, и он вдруг схватился за карман куртки. Убедился в сохранности подобранных на косе корешков и вновь сквозь боль и кровь заставил себя улыбнуться.
… Когда перед сном они все трое вышли-таки к морю, Штурмин незаметно для Клинышкина спросил у Жоры о возникшем еще на косе недоразумении:
– Слушай, не могу понять: ты чего убегал от уральцев в дюны?
– Какие дюны? – удивился Майстренко, И зря: переспрашивают обычно те, кто не ожидает неприятных для себя вопросов и явно выигрывает время для поиска ответа. – А-а, это еще днем? – махнул рукой, чтобы тут же удивиться: – А кто убегал? Появился незаметно с тылу. Все сиренево.
Подошел Вася, не успевший убежать от волны и теперь чавкающий водой в туфлях. Олег пожалел, что не взял на разноску сюда свои итальянские колодки: вмиг бы обрели форму ноги. Теперь же все начинается сначала, будто не уезжал из Москвы, – больной зуб, жмущие туфли и полная неясность с Богдановичем.
Клинышкин отстал, чтобы разуться, и Жора, используя свободную минуту, возмущенно зашептал, заходя вперед и заглядывая Олегу в глаза:
– Ты что, подумал, будто я струсил? Нет, ты погоди, ответь!
– Я просто спросил. Чего ты взвился?
– А ты бы не взвился? Хорошенькое дельце мне шьется.
– Да никто тебе ничего не шьет. Успокойся. – Олег уже пожалел, что затеял этот разговор.
Хотя поведение Жоры около квартиры в Москве, когда он выбрал самое дальнее место от опасной двери, его непонятное петляние на косе и, главное, последний случай, когда держать Богдановича под прицелом пришлось столько времени, что Клинышкин с дальнего конца города примчался одновременно с находившимся поблизости Майстренко, – ни во что плохое не хотелось верить, но карты, к сожалению, ложились под сомнение. А в розыске сомневаться в соратниках нельзя, слишком зависимы все друг от друга, – это железное правило Олегу вдолбили с первых минут службы.
– А не искупаться ли нам? – предложил вдруг Клинышкин. Наверное, его в самом деле нельзя оставлять одного, в эти моменты ему в голову начинают приходить всякие мысли. – Холодновато, конечно, но ежели вместе со всеми, за компанию – лично я готов.
– Я – пас, – сразу отказался Олег, боясь за наклейки пластыря и боевую индейскую раскраску зеленкой и йодом на лице. – Лучше займусь своими зверюшками, сегодня классные корешки подобрал. Кто домой?
Жора не отозвался, но было видно, что идеи ни с купанием, ни с возвращением в номера его не привлекли. Он оставался и хотел побыть один.
В номере Олег достал походный вариант инструментов для резьбы по дереву. В парусиновой «гармошке», сшитой специально для командировок, каждый в своем кармашке покоились ножи, косяки, стамески и прочие остренькие закорюки, способные превратить кусок дерева в произведение искусства. Ручки инструментов, сделанные Олегом собственноручно, залоснились от времени, но чистить и лачить их он упорно не желал: по опыту, взятому от отца, знал, что самодельные инструменты меньше скользят в руке, лучше впитывают пот с ладони. А при долгой и скрупулезной работе всякая мелочь имеет значение.
Снял в ванной с самой дальней от горячей трубы вешалки вымытые и чуть подсушенные корешки. Сосна всегда отличалась капризностью, и, чтобы срезы не потрескались, Олегу пришлось залепить их пластилином и покрыть кусочками промасленной бумаги. Вот где подготовка к работе, а то – трах-тарабах, Богданович на горизонте, билет в зубы и… И самому по зубам. Главное, поделом. А может, все же была колдуньей московская любовница Богдановича! Чтобы так фатально не везло, чтобы фигурант уходил, когда ему в затылок уже наставлен пистолет, – это в самом деле нужно оказаться проклятым. И застряла же икона в голове, да еще пронзительные глаза мальчонки…
От работы оторвал стук в дверь. Прийти могли лишь свои, и Олег не стал подниматься, отозвался из-за стола:
– Открыто.
– Это я.
На пороге стоял изрядно выпивший Жора, держа в руках бутылку водки, банку огурцов и булку. Посмотрев со стороны на занятие командира, счел его блажью и посчитал возможным прервать его, войти в номер. Вывалил гостинцы. Сам, молча разлил по стаканам, стоявшим на цветастом жостовском подносе, – много, по «марусин» поясок, который подобрался под самый срез. Сел перед долгим тостом. Пока собирался с мыслями, Олег по-десантному открыл банку с огурцами: вдавил локтем крышку, поддел снизу пальцами. Выловил в рассоле два попурышка, поделился с Жорой. Созрел для тоста и тот. Но вместо здравицы опустил голову.
– Я устал. Я, наверное, очень долго бежал по следу, Олег. Давай выпьем. За розыск. – Не дожидаясь напарника, отхлебнул из стакана, закусил огурцом. Съел, достал еще, заодно готовясь к продолжению разговора. – Ты ведь знаешь, что преступники бегают не от суда, суды – слабы и подконтрольны. Бегают от нас. Это мы можем опустить их в клоповник. И я очень много лет этим занимался. Я устал, но я не боюсь. – Жора вскинул голову, встал, потянулся к Олегу.
Подумав, что Майстренко станет хвататься за грудки, Штурмин отстранился. Трезвым одинаково ненавистны как пьяные лобызания, так и выяснения отношений под водочку.
А градусы изнутри продолжали распалять Майстренко:
– Знаешь, как я начинал в розыске? Со взрыва в московском метро в конце семидесятых. Помнишь, первый теракт? Сахаров потом выступал, все требовал прощения для террористов. А ведь это мы взрывников достали. Мы, наша группа. Можно сказать, иголку в стоге сена, да еще ночью. Главный в банде – Затикян, до сих пор фамилию помню.
Олег слышал краем уха об участии Жоры в той операции, сам много читал о ней – то был классический розыск, когда по кусочку кожи восстановили артикул сумочки, в которой находилась начиненная взрывчаткой утятница, давшая такую уйму осколков. Вычислили фабрику, смену, в которую изготовлялась интересующая розыскников партия. Потом совершили вообще немыслимое: отследили не только каждый магазин, куда поступали на продажу сумки, но и практически каждого покупателя. И в самом деле нашли ведь террористов. В Армении!
– Давай выпьем, – Жора снова поднял стакан и задумался. Но отыскать повод труда не составило: – За розыск. Ты думаешь… – снова хотел завести старую пластинку, но вспомнил, что уже говорил на больную тему. И когда вслед за тостом поднял глаза, Олег увидел, что они полны слез. – А, все сиренево!
Отвернулся, ушел к окну. Резко отодвинул штору, словно мог что-то рассмотреть в ночи, кроме своего зеркального отражения. Не увидел и его. Зато Штурмин отчетливо рассмотрел блеснувшие полосы на щеках розыскника.
– Слушай, ты перестань… – попросил Олег в сгорбленную спину Майстренко. Отложил наконец и поделки: у Жоры не пьяный бред, у него душа болит.
– Да нет, все правильно, – вдруг совершенно отчетливо, в самом деле без пьяного заплетания языком и без слез, промолвил Жора. – Ты почуял первым, кто я есть сейчас, и ты прав. Я должен был уйти из стаи сам, и раньше. Я уже не просто не могу догонять. Я… я боюсь!
Он хотел повернуться, но сил хватило, видимо, только на признание. Остался стоять у окна, лишь натянулась штора, за которую он ухватился.
Весь этот монолог Олег просидел оцепеневший. Больше радости доставила бы собственная ошибка, но он ведь в самом деле чувствовал: с Жорой что-то происходит. Но почему боится? Чего? Пули? Но они свистели над ним столько раз, что впору говорить о притуплении инстинкта самосохранения, а не страхе. Хотя… Они с Жорой никогда не числились в особых корешах, друг к другу в души не заглядывали, семьями не дружили. А раз так – можно лишь что-то чувствовать, но не более. А уж выставлять оценки…
– Что у тебя?
Наверное, подобный вопрос Жоре задали за последние годы впервые, потому что он слишком глубоко и безнадежно вздохнул. Потом боком, пряча лицо, прошел к столу, взял стакан. Не заметив отложенную Олегом на кровать поделку, сел на нее. Отпрянул, глянул на раздавленное творение:
– Ну вот! – мол, даже в этом я теперь никчемен.
– Ерунда, проба, – поспешил успокоить Олег, хотя из корешка получалась прекрасная вещь: рука держит открытую книгу. Хвойная текстура с ее замысловатыми разводами как нельзя кстати подошла под морщины на ладони. И в книге ложились славно – ни дать ни взять строчки. Оригинальный подарок мог украсить стол директора «Янтарного сказа»… – Так что у тебя, Жора? Давай, не держи в себе.
– Эх, что у меня… Беда у меня дома, Олег. Давняя беда.
Замолчал. Это баба уже обревелась бы, а мужику слово сказать о своих болячках – легче «Капитал» Карла Маркса добровольно изучить.
– В семье плохо? – попробовал угадать Олег.
– В семье… – пошел на признание Майстренко. Обхватил стакан. – Жена запила. И очень сильно. Ты думаешь, чего это тесть так часто приезжает? На пару и пытаемся привести к благоразумию. Пока бесполезно.
Это оказалось в самом деле новостью, и Олег спросил о первом, что пришло в голову:
– А лечить?
– Пробовали, и не раз. Срывается. А дочке всего тринадцать лет, седьмой класс. И вот однажды… да что однажды, при последней командировке в Архангельск, в эти чертовы охотничьи угодья, где бегает мой фигурант-егерь и где стреляют все кому не лень и по кому ни попадя, – именно там вдруг, как обухом по голове: случись даже ненароком беда со мной – что станется с ней при такой матери?.. И озноб по коже, – Жора передернулся. – Да, я стал бояться. Стал бояться, Олег. Бо-ять-ся! – Признание облегчило душу розыскника, он словно не мог наговориться вслух этим словом, взявшим его в свой одиночный плен и подспудно мучившим в последнее время.
– И правильно делаешь! – мгновенно, не задумываясь о высоких материях, отреагировал Штурмин. И в первую очередь ругая себя за принципиальность. Какие же мы скорые на расправу, да еще с теми, кто рядом. Анализировать поведение преступника – целые трактаты пишем, а увидеть беду у друга… – Очень правильно и разумно.
Не дожидаясь приглашения, Олег сам поднял водку. Смел другой рукой в сторону инструменты и заготовки как ненужное или, по крайней мере, далеко не первостепенное. Слава водке, которая заставляет вот так сметать наносное и дает родиться тем словам, которые при трезвом хозяине слывут в падчерицах без права и близко приближаться к нему, а не то что иметь свой голос.
Забыв, что сам минуту назад отстранялся от руки сослуживца, обнял опустившиеся, обмякшие плечи Майстренко:
– Извини, Жора.
– При чем здесь ты… Наверное, я напишу рапорт, пусть переведут куда-нибудь. Вот только… только никогда не думал, что так буду расставаться со своей работой… Но никому, слышишь, никому. Прошу тебя. Я хоть и пьян, но в голове трезво.
– Мертво. Давай в самом деле за нашу службу, за розыск, – в третий раз подняли все тот же тост.
… В это же самое время и Максим Трофимов, перерыв сервант с книгами и не найдя исчезнувшей косички, тоже поднял оставшуюся полной после ухода Богдановича рюмку коньяка. Если ему и приходилось пить в последнее время, то глоточками, а здесь осушил стопку залпом. Не закусывая, сел на диван. Дотянулся до подаренной книги, вгляделся в хитроватое лицо воина на обложке. Обманули, через три столетия самураев вновь заставили выйти на арену – и против кого? Против того, кто почитает, любит и знает их!
Максим замахнулся книгой, но сумел сдержаться. Она ни при чем. Но и места в доме для нее не найдется. Он отдаст ее обратно в издательство, соседям, – ими прикрылся розыскник, искавший Богдановича. А вот кто забрал косичку? Первый раз книгоноша сидел на кухне, при допросе вся троица располагалась на диване и в кресле, а он как раз стоял у серванта. Остается Юрий Викторович? Золото Колчака ему не дает покоя?
Не поинтересовавшись временем, вышел на улицу. Поймал такси, назвал адрес офиса. Охрана единогласно ответила «нет» на вопрос о появлении шефа. Но раз кот Балтика оставлен в дежурке, то президента нет и дома.
Подумав, Максим взял запасной ключ и прошел в начальственный кабинет. Огляделся. Вспомнил первое свое посещение, когда его рассматривали словно подопытного кролика. А Юрий Викторович вертелся в кресле…
Максим достал нож и молниеносно запустил его в ту сторону. Он впился в вырезку из журнала, висевшую тогда над плечом Богдановича, как раз туда Максим хотел запустить финку в первый раз. Лезвие рассекло пачку долларов, которую держала на ладони полуобнаженная красотка. Можно было не сомневаться, куда мог исчезнуть бывший начальник.
Забыть о нем не позволили и четверо парней, явно поджидавшие Максима около офиса. Они вылезли из машин и демонстративно пошли следом.
Приметив более-менее освещенный дворик с детскими песочницами, Максим свернул в него. Сел на лавочку. Показавшейся следом четверке показал местечко рядом с собой.
После встречи на дороге незнакомцы подобной наглости и уверенности телохранителя не удивились. Самый высокий, с длинными нечесаными волосами, подумав, сел рядом. Остальные разместились полукругом.
Опережая длинноволосого, открывшего рот, Максим сообщил:
– Вы не по адресу.
И когда сосед набрал воздуха для второго вопроса, снова оставил за собой право голоса:
– Ваш приятель у меня больше не служит.
– Где он? – уже без подготовки, лишь бы успеть хоть что-то спросить, чуть ли не прокричал старший.
– Скорее всего, в Хабаровске.
– Где?
Наверное, патлатый неплохо учился в школе, по крайней мере, смог представить расстояние до Амура. И наверняка воспринял ответ как издевательство. Подхватился, а поскольку Максим остался сидеть, зашелся от гнева.
Удар ногой рассчитывался, конечно, в челюсть: Максим увидел, как ботинок пошел назад, на замах. Можно было прервать все на этом этапе, но дождался обратного хода ноги. Перехватил щиколотку жестко, дернул с вывертом так, что уралец полетел-таки головой в песок.
Зашлись в праведном негодовании и юнцы. Быстрее всех полез в драку коротышка с кастетом в руке, и ему, соответственно, первому Максим уделил внимание. Выброшенной вперед ноги хватило, чтобы и он, налетев на носок солнечным сплетением, словно подкошенный сноп рухнул рядом со старшим.
Следующий, горбоносый и курчавый, успел отскочить, даже не замахнувшись. Зато когда Максим сам подался к нему, отскочил еще на два прыжка назад.
– Я сказал, что Богданович может находиться в Хабаровске, – повторил стонущим от боли любителям песочницы Максим. – Хабаровск – это город такой, на другом конце России. Все.
Не оглядываясь, пошел со двора.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
В Москве за время калининградского отсутствия Олега ничего не изменилось. Те же пробки на дорогах, несмотря на то что он выехал на службу значительно раньше – не демонстрировать же свое побитое лицо в час пик около контролера. Неизменный мамин утренний звонок про самочувствие и приглашение на ужин, от которого, свалив вину на загруженность, пришлось отказаться – опять же из‑за своего вида. Правда, звонок косвенно напомнил о ее последней попытке познакомить сына с Надей из Баковки, и некоторое время Олег сидел, равнодушно вспоминая девушку. Зато Николаич сам зашел в кабинет, оценил удар телохранителя:
– Классно. Чем ответишь?
– Трофимов, если откровенно, здесь ни при чем: он выполнял свои обязанности.
– Гуманно. Подробности чуть позже, я к начальству. Но почему он оттуда привез это? – Николаевич протянул листок.
Рапорт. Жоры Майстренко. С просьбой перевести его в другое управление. По семейным обстоятельствам. Когда успел подсунуть?
– У него что-то в семье, – подтвердил обоснованность просьбы Олег. – Жена вроде приболела, дочку оставлять не с кем.
– Так что, ходатайствовать? Замену найти трудновато.
– Наверное, надо. Дочка…
– Понял. Единственная загвоздка – он у нас завязан очень плотно на охоту иностранцев в России. А там предполагаются определенные подвижки.
– Перебросьте его дело оперативного розыска на меня. Все равно по Богдановичу наверняка придется выжидать.
Про Стайера говорил уже, не опуская головы. Сегодня тот ушел не по безалаберности, – просто не хватило чуточку удачи. А в нее в розыске верят. Так что, несмотря на прокол в Калининграде, поездка в Янтарный край, судя по вчерашнему телефонному общению с Николаичем, в целом реабилитировала группу.
Но вот про ДОР Майстренко сказать-то сказал, а сам посмотрел на собственный рапорт, извлеченный из сейфа и уже дописанный до даты. Отпуск, ему нужно усиленно пробивать отпуск. До конца лета – всего две недели! Успеть просочиться, пока будет решаться вопрос с Жорой.
Начальник взгляд поймал, сам взял со стола бумагу. Соединил два листочка, молчаливо предлагая Штурмину подсказать выход.
– Если честно, мне хотя бы пару дней, долететь до Симферополя, – понимая, что с полноценным отпуском, даже в конце лета, он уже оказывается в пролете, дал Олег начальнику возможность маневра. И прикрылся святым: – У нас там встреча одноклассников.
Это подействовало.
– Молитесь.
Подоспел Василий, разворошил одиночество, наполнив кабинетик молодостью и силой.
– Главное – все успеть сделать! – философски поднял он вверх палец.
Чего он успел за прошедшую ночь, не уточнялось, но, ясное дело, не Богдановича выслеживал. Лейтенантство счастливо уже тем, что может, не подписывая никаких рапортов, смотаться на свидание в какой-нибудь свой Симферополь. Это после майорских звезд начинаешь быть нужен начальству в любую минуту, а обязательства перед женщинами начинают вытеснять всевозможные богдановичи.
Знал бы, что накаркает, язык бы себе отрезал…
Вернулся и начальник. С порога сообщил Олегу самую радостную за последнее время новость:
– Две недели. С учетом выходных – еще плюс два дня. С учетом больничного, который я тебе сам выписываю на два дня – подлечиться и не пугать народ, – почти три недели. Это же месяц! Хватит? Время пошло.
– Я свободен? – Штурмин даже встал от неожиданности.
– Пожалуйста, если хочешь – сиди, – пожал плечами полковник. Попытался всунуть подписанный рапорт обратно себе в папку, но тут резвости Штурмина позавидовал и философ Клинышкин: документ в мгновение ока оказался у майора.
– А Майстренко? – не забыл побеспокоиться Олег и за других. Если ему подписали отпуск, значит, Жора – в пролете?
– Он сейчас на беседе у генерала. Вопросы? Нет вопросов. Крутимся дальше.
Нет, дудки: дальше пусть крутится Клинышкин, раз ему ночи не хватает.
– Василий, на все звонки мне – один ответ: умер. Оживу после первого сентября.
– Начальник насчитал больше, – проявил бдительность в арифметических подсчетах Клинышкин.
– Мне хватит, – успокоил Олег. – Не отобрали бы данное…
Набрал домашний телефон:
– Мама, я, пожалуй, вечерком заеду к тебе. Там у тебя какие-то примочки по синякам имеются.
– А что случилось?
– Абсолютно ничего. Другу потребовалось, – не стал раньше времени беспокоить.
– А то ты меня уже напугал. Помнишь, в пятом классе, когда упал с дерева…
– Мама, это вечером.
– А что тебе приготовить? Вареников хочешь?
– Хочу. Только я тебе рыбки из Калининграда привез. Поэтому поставь лучше картошки. В мундире.
– Но мне же нельзя рыбку, сынок. Я же не остановлюсь, пока все не съем.
– Помогу. До встречи.
До вечера успел переделать уйму дел. Взял в милиции почти заграничный вкладыш в паспорт – бред, а деваться некуда: «нэзалежна» ныне сестра-соседка; купил билет. Заглянул в поликлинику: там повздыхали, перемазали все побитости на лице по новой, но зато грим наложили вполне приличный. Перестирал дома скопившиеся после командировки вещи, сподобился и на помывку полов. Достал привезенные для резьбы калининградские находки, посидел над образом Татьяны Сергеевны, решил – в ладошках не лицо, а бутон розы. Перебрал домашние запасы корешков, но ничего, напоминавшего бы сломанную Жорой книгу, не смог отыскать. А директора «Янтарного сказа» ни в коем случае нельзя забыть, доверчивых людей грех обманывать.
Спохватился, когда проголодался и вспомнил про мамины вареники. Поразмышляв, решил ехать на собственном «Москвиче»: не в метро же мелькать и объяснять каждому милиционеру, кто ты есть на самом деле.
Но как же он забыл про последнее пристрастие мамы! Выдержав первый шквал охов и ахов по поводу лейкопластырей, еще раздеваясь в прихожей, Олег почувствовал, что в комнате кто-то есть. И, конечно же, все подтвердил и поставил на свои места безвинный мамин голосок:
– Наденька, это Олег приехал, вы ведь знакомы? А мне Надя как раз позвонила, – это уже сначала замершему в напряжении, а потом впялившемуся в зеркало сыну. Оказывается, совсем и не одинаково, каким ты предстаешь перед матерью и каким – перед посторонней женщиной. Пусть даже и солдатом-первогодком. – Вот мы вместе подарки твои калининградские и съедим.
Надя из комнаты не вышла, а Олег тем более не заспешил туда. Унес на кухню пакеты, стал возиться с ними. Мать не выдержала, вытолкнула:
– Иди хоть с человеком поздоровайся, медюлян.
– Нет такого слова в русском языке, – отпарировал Олег.
– Тебе не русский язык надо, а дрын хороший.
– Секунду.
Прежде чем мама поняла его замысел, Олег успел достать из холодильника бутылку вина, плеснул в чашку, залпом выпил. И со спокойной совестью развел руками: а вот теперь я никуда не поеду, никого не повезу. Под осуждающим взглядом матери, дотянувшейся и огревшей его по спине полотенцем, пошел к гостье – деваться в однокомнатной квартире все равно некуда.
– Здравствуйте. Мы, кажется, и в самом деле видимся не первый раз.
Надя, напряженная и заранее колючая, сидела на краешке дивана и пыталась смотреть в книгу. Пластыри Олега немного озадачили ее, она даже сочувственно обмякла:
– Здра-авствуйте.
– Кажется, это вы интересовались, как служится в налоговой полиции. Вот, все на лице.
Шутливо-язвительный тон Олега позволил и ей сменить сочувствие на любимые шипы. Подобралась, вогнула спинку. И как оказалась хороша в такой позе грудь – высока, упруга. Вот в нее бы падать лицом…
– А что можно найти интересного на наших книжных полках? – отвлекаясь от женских приятностей, поинтересовался Олег и присел напротив.
– Готовлю кандидатскую… – Спокойно переждала неподдельное удивление Олега и продолжила: – …а у Марии Алексеевны обнаруживаются такие книги, которых и в библиотеках не найдешь…
– Значит, теперь часто будете у нас в гостях?
На этот раз поинтересовался вроде без подвоха, но Надя вновь выставила грудь, совершенно не понимая, что добивается этим обратного эффекта. Повертела в задумчивости книгу, отложила. Поднялась:
– Извините, я пойду к Марии Алексеевне на кухню. И… я не думала, что вы приедете. А то, несомненно, зашла бы в другой раз.
Обескураженный столь откровенным признанием, Олег не сразу и нашелся, что ответить. Хотя от Нади можно ожидать подобного заранее: змея если не укусит, то зашипит.
– Олег, – тут же позвала с кухни мама, и в ее голосе он уловил тревогу. – Олег, Надя засобиралась уходить. Повлияй хоть ты на нее.
– Нет-нет, Мария Алексеевна, мне правда пора. Сами знаете, дорога. Я ведь случайно и на минутку, – не преминув подчеркнуть это специально для Олега, решительно отнекивалась уже около вешалки гостья.
– Да вы останьтесь… право… – чувствуя свою вину, неумело закрутился вокруг и Олег. – Рыбка из Калининграда…
– Нет, спасибо. До свидания, Мария Алексеевна.
Надя поцеловала хозяйку и, не глянув на Олега, исчезла за дверью.
– Что ты ей сказал? – повернулась мама к источнику столь бурной реакции гостьи.
– Вроде ничего особенного… Ну что ты так переживаешь?
– Молчи уж. А вечер испортил.
Шаркая тапочками, пошла на кухню.
– Ну, мам… Ничего особенного не сказал я ей. Поинтересовался только, часто ли она теперь станет наведываться к нам в гости.
– Не к нам, а ко мне. И не притворяйся, будто ничего не понимаешь, – она специально отодвинула еще и винную чашку.
Олег сел напротив, повинно положил побитую голову подбородком на кулаки:
– Расскажи мне о ней.
Мама, прощая, потрепала ему прическу. Улыбнулась далеким воспоминаниям:
– Она росла удивительно чистым, возвышенным и честным ребенком. После школы вышла замуж, за одноклассника. А тот полюбил водочку да компании.
– Разошлись?
– Она ушла. Встретился умный, воспитанный парень, коммерсант. Но – женатый. Из Ленинграда, – мама никак не хотела переходить на новые названия городов, улиц, станций метро. – Полтора года снимали здесь, неподалеку от нас, квартиру. А потом ему пришлось уехать: дела на фирме пошли плохо, деньги кончились.
– А вместе с ними – и любовь?
– Не говори так, таким тоном. Ты не судья. Для нее, может, это время и стало лучшим в жизни.
Мама встала, вымыла чашку. Успокоилась. Вернулась и на место, и к рассказу о своей выпускнице:
– Муж, с которым она не разводилась, конечно, нашел себе женщину, привел в дом. И представляешь, каково теперь ей возвращаться туда же? А жить где-то надо. Пока живет на даче, а она‑то летняя. И не ее, а подруги. А девочке в школу идти… Жалко Наденьку.
– Но гордая, – на этот раз с уважением, а не ради поддакивания, произнес Олег.
Ему ли не знать, сколько таких одиноких льют слезы у каждого встречного-поперечного на плече или цепляются за шею хваткой утопленника. А эта еще и отбривает жалеющих. Характерец. Может, он как раз и помогает ей выжить? Или наоборот – осложняет и без того нерадостную жизнь?
– Ты уж с ней, сынок, как-нибудь пообходительнее. Если нет внимания, так хоть с уважением, – попросила мама, в очередной раз потеряв надежду на семейное обустройство сына.
Олег поднялся, поцеловал ее в седые волосы:
– Лучше скажи, где мои вареники? Да, и главное – я ведь лечу в командировку в Симферополь! К теть Гале заехать?
– Правда? Ой, а у меня же ничего не приготовлено. Может, рыбку – ей? – Она схватилась за гостинцы, забегала глазами по кухне, словно самолет стоял уже на взлетной полосе. – Она чай любит, надо чаю купить. Что ж так неожиданно-то? И что молчал?
– Мама, я все куплю, с пустыми руками не заявлюсь, – успокоил Олег. – А когда появится Надя, извинись за меня. Ладно? Я был не совсем корректен с ней. Прости и ты. Давай и ей одну рыбку отложим, а когда увидитесь – ты и отдашь. Только не говори, что от меня, а то не возьмет.
– Дураки вы, молодые. Давай есть вареники. А Гале я все же соберу сумочку. Повезешь и никуда не денешься.
Повезет. Ради встречи с Зоей – на горбу понесет любой узелок и любую сумочку. Неужели они встретятся?
– Эй, ты где? – позвала мама. – О чем думаешь?
Запищал мобильный телефон, оставленный в кармане пиджака. Олег недовольно посмотрел в сторону вешалки:
– О чем думал – то ушло. А вот сейчас наверняка скажут, над чем предстоит ломать голову.
Звонил, и в самом деле отменял слезы, оставшиеся от отпуска, оперативный дежурный:
– Товарищ майор, вас срочно разыскивает начальник оперативного управления. Просит прибыть на службу. Немедленно.
– Черт! – в сердцах Олег ударил кулаком в обитую дверь. Торопливо набрал номер Майстренко. – Жора…
Тот перебил, уже зная обо всем:
– Дозвонились? Мы с Клинышкиным сказали, что не можем тебя найти.
– Но что случилось? Бегун, что ли, на дистанции объявился?
– Да нет…
Жора замялся, и Олег безошибочно угадал свой утренний просчет, когда с легкостью, не думая о последствиях, пообещал начальнику заняться вместо Майстренко архангельским охотничьим делом. Оно?!
– Что? – все же попросил уточнений. Вдруг ошибается?
– Что-то с архангельским охотхозяйством, – подтвердил Жора и торопливо, оправдываясь, добавил: – Мне рапорт подписали, с сегодняшнего дня.
– Жора, еду. Вернее, иду, – сказал через мгновение самому себе, вспомнив о выпитом. Но подумал и упрямо поправился: – А все-таки еду.
Мама стояла уже рядом и из услышанных фраз пыталась понять, что ждет сына.
– Скорее всего, поездка в Крым отменяется, – посмотрел на нее Олег.
– Жалко, – искренне огорчилась та. – Тетю Галю не увидишь.
«И не только ее».
– Не то слово… Ты вот что – заверни-ка рыбку для Нади. Когда освобожусь, я сам завезу ей.
Узнать пришлось довольно серьезное.
Лишь войдя в кабинет своего генерала и увидев там еще одного – начальника Управления собственной безопасности, а в уголке и своего Николаича, понял в очередной раз: отпуск летом для оперативника так же мифичен, как северное сияние над Сочи. Тем более, у приставного стола сидел незнакомый парень.
Спасибо, собственный генерал не стал ни лукавить, ни упрашивать: крохи надежды рассыпал по ветру с первой минуты.
– Мы знаем ваш объем работ, знаем о прошедшей командировке, – напомнил ненароком о синяках и царапинах. – Но, поскольку семейное положение Майстренко не позволяет ему больше отлучаться из дома, а ДОР передано вам…
Все же замялся. Хотелось верить, что вспомнил: перед ним не машина-робот, а человек, у которого тоже бывают свои проблемы.
– Товарищ капитан из ФСБ, он пояснит.
«Товарищ из ФСБ» повторил слово в слово то, что наверняка говорил перед приходом розыскника собравшимся:
– В поле нашего зрения попал человек, который в прошлом году несколько раз приезжал из Бельгии охотиться в Архангельскую область. Как раз к тому егерю, которым занялась ваша налоговая полиция. – Капитан повернулся за подтверждением к генералам, оба кивнули. Но в дальнейшем выяснилось, что гость еще раз просил подтверждения, можно ли раскрывать карты вошедшему майору с лейкопластырями на лице. – Сейчас охотник в Москве, но уже в роли представителя некой компьютерной корпорации, работающей на космос. А по нашим данным, он не кто иной, как полковник РУМО – военной разведки США.
– И это дело объединяется в одно? – попытался выяснить главное для себя Штурмин.
– Оно не объединяется, а начинает проводиться совместно, – охотно расставил фигурки, но в своей последовательности, капитан. – У нас пока нет никаких зацепок к полковнику, а вы официально ведете розыск егеря, с которым наш объект неоднократно соприкасался.
– Короче, мы лишь прикрытие.
Олег посмотрел на Николаича: налоговая полиция согласна с уготованной ей ролью подсадной утки? Тот прикрыл глаза: вопрос решен не нами, успокойся и не возникай.
– Когда и куда? – не менее традиционно, чем москвичи насчет погоды, поинтересовался Штурмин. Тем самым отрезая пути к отступлению.
