Иван Тургенев
Редактору «Journal de St. Pelersbourg», 7/19 августа 1854 г.

I. Tourgueneff

P. S. Je vous demande pardon d'ajouter un Post-Scriptum a une lettre deja si longue. Mais, parmi les contre-sens dont j'ai parle plus haut, il y en a deux ou trois de si piquants, que je ne puis me refuser le plaisir de les citer. Page 104, on trouve la phrase suivante: «Les chiens faisaient tourner leur queues… dans l'attente d'un ortolan». D'ou vient cet ortolan? Il y a afsianka dans le texte, et le dictionnaire, consulte par M. Charriere, ne lui aura probablement pas dit qu'afsianka signifie aussi patee pour les' chiens. Page 380, le lecteur est tout surpris d'entendre parler (la scene se passe au fin fond de la Russie) «des allees et venues continuelles des noirs, occupes gravement du service». Des noirs??! Voici l'explication de l'enigme: M. Charriere a confondu les mots arapnik, fouet de chasse, et arap, negre, et il a arrange la phrase en consequence. Page 338, on voit un dignitaire donner sa main a baiser a un general (!)… Du reste, je soupçonne ici M. Charriere de s'etre trompe a dessein. J'en passe, et des meilleurs, mais il est temps que je m'arrete.

Перевод

Санкт-Петербург, 7/19 августа 1854 г.

М. г.

Позвольте обратиться к Вам с просьбою о напечатании прилагаемого письма.

Мне недавно попался в руки французский перевод одного из моих сочинений, напечатанного года два назад в Москве. Этот перевод, неизвестно почему-то названный «Записками русского барина» – Memoires d'un seigneur Russe», подал повод к нескольким статьям,^[1] помещенным в разных иностранных журналах. Вы легко поймете, м. г., что мне не идет вступать в прения с моими критиками, слишком, впрочем, ко мне благосклонными, но я чувствую потребность протестовать против заключений, которые многие из них сочли возможным извлечь из моей книги. Я протестую против этих заключений и против всех выводов, которые можно из них сделать, протестую как писатель, как честный человек и как русский; смею думать, что те из моих соотечественников, которые меня читали, отдали справедливость моим намерениям, а я и не добивался никогда другой награды.

Что касается до перевода г. Е. Шарриера, по которому судили обо мне, то вряд ли найдется много примеров подобной литературной мистификации. Не говорю уже о бессмыслицах и ошибках, которыми он изобилует, – но, право, нельзя себе представить все изменения, вставки, прибавления, которые встречаются в нем на каждом шагу. Сам себя не узнаешь. Утверждаю, что во всех «Записках русского барина» нет четырех строк, правильно переведенных. Г-н Шарриер в особенности позаботился об украшении моего слога, который должен был показаться ему слишком ничтожным и бедным. У меня напечатано: «И я убежал», а у него эта простая фраза передана следующим образом: «Я убежал как сумасшедший (у г. Шарриера сказано «d'une fuite effaree, echevelee», но мы не в состоянии передать этой бессмыслицы русскими словами), как будто гонится по пятам моим целый легион ужей, предводимый колдуньями». Заяц, преследуемый собакою, превращается под игривым пером моего переводчика в «белку, которая взлезает на верхушку сосны и чешет себе нос». Падающее дерево превращается в «волосатого великана, который смеялся над вековыми нападениями тысячи насекомых и который торжественно и медленно склоняется к земле, своей старой кормилице, как бы для того, чтоб поцеловать ее, умирая под укушением (sous la morsure) острого железа, оправленного человеком в деревянное топорище, которое может быть доставлено самим деревом». Есть еще у г. Шарриера старая дама, «которая переходит из шоколадного цвета в шафранный, потом в цвет кофе с молоком, между тем как букеты желтой и курчавой шерсти шевелятся у нее на лбу, а глаза мигают с такою же быстротою, с какою бегает на часах стрелка, делающая шестьдесят движений в минуту», и пр. и пр. Понимаете ли вы мое удивление? Но вот и получше этого. В гл. XVII, на странице 280, г. Шарриер вводит новое лицо, которое он подробно и с любовию описывает, что-то вроде разносчика или продавца серных спичек… Представьте же себе, что из всего этого нет ни слова в моей книге, по той простой причине, что и лиц таких не существует в России. Но любопытнее всего, что, говоря в своем предисловии именно об этой главе, г. Шарриер предупреждает читателя, что «приготовления автора могут показаться французскому нетерпению несколько длинными». Бы понимаете, м. г., что с такой системой перевода можно дать полный разгул своей фантазии, и г. Шарриер не преминул это сделать. Он кроит, режет, изменяет, заставляет меня, по произволу, плакать, смеяться, подсмеиваться, и за это-то я наиболее сердит на него; он имеет отвращение от выражений точных, он приделывает напыщенный конец к каждой фразе, импровизирует разного рода размышления, образы, описания и сравнения. Очень может быть, что все эти импровизации прекрасны и в особенности исполнены вкуса, по, я спрашиваю у самого г. Шарриера, как он не чувствует, что, прибавляя столько прекрасных вещей к тексту моего сочинения, он этим самым лишает его единственного достоинства, которое могло бы обратить на него внимание французских читателей, достоинства оригинальности? Я очень благодарен г. Шарриеру за все любезности, которыми наполнено его предисловие, но не странно ли хвалить ум того, кому придал столько своего ума?