Иван Аксаков
По поводу одного духовного концерта
Немалым также побуждением напечатать статью «Старого священнослужителя» послужило для нас собственное воспоминание об одном общедоступном или народном духовном концерте, на котором мы сами присутствовали. Он происходил раннею холодною весною, в Москве, в Манеже; простого народа было тысяч не менее пяти; исполнялась не «обедня», а некоторые церковные песнопения, и из молитв употребляющихся при литургии, единственно «Отче наш». Когда запели молитву Господню, все эти пять тысяч человек встали и перекрестились как один человек, и во все время пения стояли с обнаженными головами. Интеллигенция, сидевшая в передних рядах, упрямилась, – не хотелось ей ни вставать, ни тем менее снимать теплые шапки; однако ж большая часть из нас почувствовала себя как-то неловко и последовала примеру народной толпы: остались сидеть только esprits forts, «либералы», и презрительно оглядывали вставших. Из народа же многие не садились и не накрывали голов во все продолжение концерта. – Конечно, не таково, как народной толпы, было поведение публики в зале Благородного Собрания при пении «Тебе поем» и «Иже Херувимы».
Что же из всего этого следует? Неужели действительно подлежит осуждению то высокое эстетическое наслаждение, которое доставила слушателям в Собрании художественная музыка Чайковского? – Неужели и вправду это грех или преступление? Ни то, ни другое, да нет даже и надобности в постановке такого вопроса. Пусть само по себе, по существу, оно не заключает в себе ничего противного ни религии, ни учению церкви, – но есть другая сторона дела, именно та, на которую указывает апостол истинной христианской свободы, Павел. «Все мне позволено, – говорит он, – но ничто не должно обладать мною»; все мне позволено, «ничтоже скверно само собою», но «блюдите, дабы сия свобода ваша не послужила преткновением немощным». Нет греха ни в какой пище, но если она соблазняет брата моего, «не имам ясти мяса вовеки, да не соблазню брата моего!..» Здесь уже не только снисхождение, а свободное действие братской любви, уравнивающей мощного с «немощным», уважение, признание прав чужой совести. Вот чем должны определяться отношения так называемой интеллигенции к тем народным массам, которые она, противопоставляя себе, отчисляет в разряд «неинтеллигентных»… Но так способны поступать люди лишь истинно свободные и истинно просвещенные. То ли мы видим у нас? Наши «либералы» и «демократы» много глагольствуют о гуманности, ратуют за материальные интересы народа с горячностью, подчас даже вполне искреннею (причем, однако, справляются не столько с действительными народными потребностями, сколько с учебниками и кодексами излюбленных ими новейших экономических или социалистических доктрин), но в грош не ставят именно того, что для русского народа святее и дороже всяких вещественных прибылей и выгод. И не для одного простонародья оно святее, дороже всего, но и для значительной части русского общества. Знает ли та, сравнительно с массою остальных небольшая кучка, гордо величающая себя «интеллигенцией», знает ли она, что к разряду «униженных и оскорбленных» в России принадлежат, благодаря ей, именно люди, искренно верующие и чтущие «отеческие обычаи»?
