Лука Мудищев – Иван Семенович Барков
"Лука Мудищев". Автор неизвестен. Год написания – тоже. Поэма всегда приписывалась Ивану Семеновичу Баркову, умершему за 30 лет до рождения Пушкина. Барков, по всем признакам, написать ее никак не мог.
Последние исследования предполагают коллективное творчество Прова Садовского (1818-1872) и его товарищей, актеров Малого театра. Так что это произведение, вероятнее всего, появилось на свет приблизительно в середине 19 века, после чего постоянно видоизменялось и дополнялось, переходя в рукописных вариантах из рук в руки.
Первая аудио-запись поэмы принадлежит великому русскому актеру Василию Ивановичу Качалову, который сделал ее, скорее всего, в конце тридцатых годов, во время гастролей МХАТА в Америке.
"Академического" текста поэмы не существует, но в исполнении Семена Фурмана звучит «все лучшее», что было написано под этим названием за полуторавековую историю. Предупреждаем слушателей, что это произведение, будучи несомненно литературным памятником, является нецензурным и даже, мы бы сказали, «энциклопедией русского мата».
Видео
О вы, замужние, о вдовы,
О девки с книжкой наотлет!
Позвольте мне вам наперед
Сказать о чтеньи два-три слова.Читайте с толком, аккуратно,
Чем меньше книжек, тем приятней,
Но отрекитесь без сомненья
От беспорядочного чтенья!От необузданной той страсти
Пойдут и горе, и напасти,
И не насытят вас тогда
Ни Джойс, ни Сартр, ни Фаллада.Блажен, кто смолоду читает
И в старости спокойно он
Тот текст на слух воспринимает.
И ездит по ушам как слон.Природа женщин наградила:
Безделье, время им дала,
На шею выпуклость прибила
И головою назвала.Она для мужика игрушка,
Тот норовит с ногами влезть.
Там есть и бар, и раскладушка
Извилин целых пять. Иль шесть.Она собой нас всех прельщает,
Манит к себе толпы людей,
И белый дым над ней витает,
Как дым отеческих церквей.Рабочье время занимая
В родной Москве жила-была
Библиотекарша младая,
Читала много и спала.Покойный муж ее мужчиной
Еще не старой был поры.
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры.Фантазьи разные бывают,
Скажу, соврать вам не боясь.
Но уж такой отвязной бабы
Никто не видел отродясьПокойный муж моей читалки
Был парень тихий, даже жалкий
И слушая жены наказ
Читал ей в сутки десять раз.Порой он ноги чуть волочит,
Читать не может, весь больной.
Она и знать того не хочет:
Давай и все тут, дорогой!Подобной каторги едва ли
Смог вынесть кто. Вот год прошел
И бедный муж в тот мир ушел,
Где нет ни женщин, ни печали.Вдова, не в силах пылкость нрава
И буйной страсти обуздать,
Пошла налево и направо
И все подряд взялась читать.Она читала Мураками,
Наполнив ведра все слезами.
Зачитывала вслух до дыр
Макгвайр, Парр и Керстин Гир.Три года чтенья и кручины
Как сон для вдовушки прошли.
И вот ей без чтеца-мужчины
Тоска и страх на тлен легли.И мужики пред ней скучают,
Но толку – нет средь них чтеца.
Вдова и плачет и страдает,
А с неба падает маца.И даже в чтении обычном
Ей угодить никто не мог:
Один Барков был неприличный,
Второй Брэм Стокер и Хичкок.А третий был уж слишком тонок.
А тот Буковского читал
Похожий на пивной бочонок.
И зазывал на сеновал.То сетует она на голос –
Не слышно ей, глухой бабусе
То некрасив и тонок волос.
Короче, нафег, не ведуся.И вот по здравому сужденью
Она к такому заключенью
Не видя толку уж ни в ком,
Пришла, раскинувши умом:«Мелки мужчинки, все байда,
Чтецов уж нет, хочу тогда ,
С нормальной мордою лица
Как Бернхард Шлинк найти Чтеца!Мне нужен Чтец такой прекрасный,
Чтоб оживил весь мир ужасный.
Чтоб я погрязла с ним в грехе,
Как с Мо Корнелии Функе.»И, рассуждая так с собою,
Она помчалась на лайвлиб–
И вырос перед ней как гриб
Мужчина-чтец да с бородою.Был труп девицы непутевой
Флэшмобом «Дайте по рогам»
В Избе-читальне, как в оковах,
Замучен чтением по слогам.
Вот ведь хулиганство какое! Если бы сейчас подобное кто-нибудь сотворил, сразу бы «творенье» попало в разряд порнографии. А тут – 18 век! Будьте добры, со всем уважением и чуть дыша!
Будем. Но не дышать не получается – смешно. Главное, не воспринимайте серьёзно и отгоните от экрана умеющих читать отпрысков. Эти вирши уж точно не для детских глаз и ушей!
Весельчаки они были, однако, поэты 18 века!
Заспорили мы тут на днях, при обсуждении книги «Б.Вавилонская» М.Веллера , с одной моей многоуважаемой френдессой, о допустимости употребления мата в художественной литературе. Позиции наши кардинально разнились, я стоял на том, что никакая фабула или сюжет не оправдывают многократное использование матерщины, она, в какой-то мере, защищала нецензурщину.
На том и разошлись, однако я решил изучить этот вопрос поподробнее и начал, как полагается, с «классики жанра», поэмы (хотя это слишком пафосное название для такого произведения, как по его сути, так и по размеру) «Лука Мудищев», приписываемой И.Баркову.
Что сказать? Абсолютного неприятия написанное не вызвало, но и восхищения тоже. Есть места, где хочется улыбнуться, но общее впечатление, как от порнографических картинок Дега, выставленных на обозрение публики – слегка неуютно, но, в тоже время, и есть что посмотреть, всё же работа Мастера. Хотя «поэме» далеко до русских частушек, которые без скабрезностей и матюгов теряют свою соль и становятся пресными, но её финал на них очень похож и, с определённой долей иронии, может быть отнесён к разряду великолепных…