Иван Полоник
Айя (окончание рассказа «Контра»)
Жизнь сюрпризами богата,
То курорты, то палата,
Не ворочай ты лицо,
Рёмца, рёмца, – цо-цо-цо....
Любил напевать себе под нос этот куплет начальник гражданского медицинского приёмника, Шиманский Самуил Викторович. Такова жизнь, хочешь – плачь, а хочешь – пляши. Диапазон большой. Сегодня он и ещё два врача вместе со старшей медицинской сестрой пришли осмотреть заболевшего крупозным воспалением лёгких зэка. При осмотре больного заключенного Орлова Семёна Александровича, которого им "сбагрили" со следовавшего этапа в лагерь заключенных, располагавшийся рядом с Воркутой. Какую цель преследовал начальник конвоя неизвестно, правильно или нет, он поступил, но, так вышло? Чем он руководствовался, неизвестно? Можно много говорить по этому вопросу. Почему не довезли в зону хотя бы труп? И т.д.
После осмотра больного, как большой знаток во всех болезнях, шепнул двум врачам и медсестре, – …не больше трёх суток, «кранты» ему. Не стоит Галина Илларионовна и лекарство изводить на него…
Четвёртая женщина, скорей всего девушка, убиравшая в палате, прекратила работу, чтобы не мешать им, внимательно слушала их беседу, или так называемый, врачебный консилиум. Она была в марлевой повязке-маске, из-за которой виднелись только её глаза, как у испуганной серны и полоски черных бровей. Когда заведующий приёмника вышел вместе с врачами и медсестрой из палаты, она тихо подошла к койке, на которой лежал молодой мужчина. Впервые в своей жизни, глаза «серны» глядели на обнаженное тело мужчины атлетического сложения. Нет, ухаживая за больными, она видела всяких людей и во всяком виде. Но такого великолепия… Только вот, его дыхание было похоже на загнанного оленя, краткое и хриплое. Смотря на больного, она достала из кармана носовой платочек, вымокала выступивший пот на его лице и притронулась рукою к его плечу. Вслушиваясь в его дыхание, переместила свою ладонь на левую половину его груди, наклонившись, приложилась ухом к его телу возле своей руки. Всё тело мужчины содрогалось от хрипа, и было как в огне. Потом распрямившись, прикрыла больного серым одеялом и вышла из палаты.
Девушка была местной жительницей тундры и жила всего метров триста от больницы, в маленькой квартирке, которую ей выделили с места работы как медицинскому специалисту после окончания медицинского училища с красным дипломом. Пока работала санитаркой почти всё время в ночь, так, как была не замужем. Когда-то поступила в медицинское училище, по стезе – дети Севера и осталась в родном крае. Со стороны медицинских работников казалось, была бессловесным существом. После учебы, работала временно санитаркой, ожидая пока освободится место медсестры в этой больнице. Её родители были местные аборигены и кочевали в тундре с оленями, дальше от Воркуты, у Байдарацкой губы, иногда, в зависимости от корма для оленей в тундре, доходили к островам Шараповы Кошки, потом вновь передвигались вдоль залива ближе к Воркуте. Когда стадо находилось ближе к Воркуте, её навещала мать иногда с сестрой, иногда с братом, которые были старше или младше её. Отца не было. Его однажды, в период промысла, задрал белый медведь в ледяных торосах Карского моря, нашли только ружье в торосах, теперь, в семье руководил всеми старший её брат.
В связи с тем, что, однажды выступая на концерте, она хорошо в микрофон имитировала крик чаек и шум океана, отчего, её все стали звать – «чайка». Для неё это слово было и фамилией, и именем – «чайка» и всё. Русский язык знала хорошо, так как училась в школе, в Воркуте и жила в интернате, где были дети разных национальностей. Будучи любознательной ко всему, стремилась восполнить свои знания, как говорят аборигены, в русской медицине, в связи с тем, что её мать была известной знахаркой, почти всего побережья Карского моря. И уже многое, из лечебной практики в народной медицине, успела передать своей дочери.
Выслушав лежащего в бреду молодого мужчину, поняла: – нужна мать. По услышанным ею словам, в палате от Шиманского, – «кранты», она, всеми своими мыслями кинулась к матери, которая обещала скоро её проведать. Закончив дежурство за период, которого она несколько раз, тайком осматривала больного, направилась домой.
Придя утром домой с работы сразу же, достала в проёме дивана разные травы и перебирая их, сложила в шесть тонких пучков, перевязала нитками. Подойдя к шкафу, выдвинула ящик, выложила рядом с травой, большое многообразие кусочков шкур разных зверей. Достала из холодильника несколько баночек с жиром моржа, медведя и других смесей, а также настоя из разных трав. Всё приготовила на завтра. После чего, раздевшись, прошла в ванную комнату, смежной с туалетом. Напустила в ванную тёплой воды, долго лежала в ней, помывшись стала на коврик перед зеркалом и вытираясь большим полотенцем, принялась рассматривать всю себя.
У неё были красивые стройные ноги, маленькие ступни, по- девичьи округлые бёдра, плечи и небольшие полненькие груди. Красивая шея, обрамлённая золотой цепочкой, на которой висел крестик из этого же металла. Лицом больше походила на европейскую женщину, чем на жительницу холодного побережья Ледовитого океана. Крохотный ровный прямой носик, и красивые губы. Лишь разрез глаз и чёрные как смоль брови. очень длинные и густые такого же цвета волосы выдавали в ней кровосмешение в её предках. Сами глаза, придавал всему лицу какой-то шарм. Вообще, разные кровосмешение в жизни, на всей планете, порождало иногда женщин и мужчин необычайной красоты и наоборот. Перекинул свои волосы на грудь, часть за спину, она ещё раз осмотрела придирчиво всю себя перед зеркалом, накинула на плечи халат, после чего, поднесла тремя пальчиками к своим губам золотой крестик и поцеловала его несколько раз, положила на грудь. Она любила тайком рассматривать себя в зеркале, раньше, будучи подростком, стоя у воды озера, стремясь разгадать – кто она?..
Многие люди в стойбище, съезжаясь на праздники или в интернате, в школе, звали её – «русская». Сначала, она очень переживала такую, как ей казалось, обиду от сверстников, пока однажды её бабушка рассказала ей, – почему её называют так ровесники? С тех пор, она часто и рассматривала себя всю тайком, стараясь найти в себе черты русской прапрабабушки, о которой узнала в юном возрасте. Оказывается, в жилы её рода влилась русская кровь издавна. Не только русская, но ещё, как оказалось, и княжеская.
******
Давно, когда в России полыхала Гражданская война, в которой, «красные» одолели «белых», в этих глухих, холодных краях в тундре, однажды появилось несколько десятков оленьих упряжек, на нартах находились люди с глубин Юга России. Они бежали от Красной армии и чекистов, которые после установления власти Советов, постепенно, уже докатывались до современных территорий – Лабытнанги и Салехарда. Многие нарты были спаренные, а к ним были прихваченные кожаными ремнями свободные олени. Каждая упряжка, на которой не было людей, была чем-то загруженная и укрытая оленьими, волчьими и медвежьими шкурами. Группа людей, находившаяся на нартах, состояла из нескольких бородатых взрослых мужчин, и нескольких взрослых красивых женщин. С ними было около десяти подростков: мальчики, и девочки разного возраста. Ни у одного чума, этот караван не останавливался. Остановился он, как сообщили охотники-аборигены по чумам, только на берегу Карского моря, у пролива между полуостровом Ямал и островом Белый. Там чужаки поставили несколько чумов, и повели промысел на диких оленей, белых медведей, моржей и разного тундрового зверя и тундровой птицы. В короткое полярное лето, они рыбачили хорошими сетями. Вели отлов рыбы и зимою, подлёдный лов. Хлеб добывали у приходящих к полуострову иностранных судов. Только один раз, в период весеннего праздника у чумов аборигенов появились два бородатых мужчины и закупили у них около сотни оленей. Часть из них выменяли на спирт. Закупили и молодые мягкие оленьи рога, ценную рыбу. Вооружены они были винтовками иностранного образца с оптическими прицелами. Собрав местных жителей, приезжие предупредили их о том, чтобы они никогда не подъезжали к их чумам, на расстояние выстрела иначе будут застрелены, и уехали к своему стойбищу. Но всё же нашлись смельчаки среди местного населения, которые нарушили этот запрет, и были убиты приезжими. После этого случая, больше никто не пытался посещать те края.
Но однажды, один молодой мужчина, из их рода аборигенов, охотясь на гусей, в тундре встретил нарты, впряженные в пару оленей, на которых сидела юная русская девушка, дочь приезжих. Как всё произошло между ними, уже забыто, но спустя около двух лет, после их тайных встреч в тундре, к чуму аборигена, подъехали на оленьих упряжках, двое русских мужчин и молодая девушка.
Гостьи долго говорили со старейшинами рода, после чего оставили свою девушку у них в чуме, при этом внесли в чум хорошее оружие, много патронов и несколько увязок разной одежды. Позже, в то же лето, все чужаки уплыли американским пароходом, неизвестно куда, который контрабандой приходил каждый год за оленьими рогами, мехами и жиром морских животных к полуострову Ямал. Перед этим, они разрешили их роду забрать всё, что было в чумах и сами чумы, в которых они жили, только с условием – после их отплытия на пароходе. Жилища русских были построены совсем по-другому, так и остались там, стоять. Всё, что можно было перевезти из построек уехавших, унаследовал их род.
Оказалось, что молодые люди встречались в тундре, на «нейтральной полосе», и девушка русских забеременела. Потому, упросила своих родителей, что бы разрешили ей остаться с её любимым человеком в этих местах. Долго отговаривали её родители от этого решения. Но после того, когда она сообщила им о своей беременности, родители согласились. Так и появилась тогда русская Катя в их чуме.
Изучил язык местного населения, девушка рассказала о том, что она является дочерью из древнего княжеского рода, много рассказывала о жизни людей в тёплых краях. Учила детей грамоте. Кроме охоты в тундре, и приготовлением пищи мужу и детям, ничем не занималась. А так, мало чем отличалась от них. Разве только тем, что была очень красивая. От неё, почти весь их род, научился читать и считать по привезённым ею нескольким книгам. Наверно впервые получили от неё и краткие познания в медицине. Может потому её мать и стала знахаркой. Потом, у русской Кати с её мужем, родилось пятеро детей. И вот, через несколько поколений, в их роду появилась она, как «альбинос», красивая метиска. Ей и передала мать этот крестик, который передавался из поколения в поколения женщинами их рода, от умершей русской прапрабабушки. Узнав от бабушки всю историю своих предков, она очень берегла этот крестик и больше не обижалась, если кто-то, по привычке, называл её «русской».
Вступив в комнатные тапочки и подойдя к окну, где за стеклом хозяйствовала полярная ночь, и небольшая метель, подумала, – будет пурга и засомневалась в приезде матери. Несколько минут занималась своими длинными волосами на голове, стараясь их просушить, после чего, выключила свет в комнате и включила настольную лампу, легла на диван. Долго лежала, не ворочаясь, держа крестик двумя пальцами, на котором, мелким шрифтом с обратной стороны, были выгравированы два слова, «Екатерине Долгоруковой». Так и уснула, не разбирая постели.
Проснулась от стука в дверь. Открыв её, она увидела соседку по общему коридору, Розу Карловну, женщину лет пятидесяти с увядающей былой красотой. Та, уже открывая дверь в свою комнату, произнесла, – иди, встречай свою маму… приехала… там, внизу, – и закрыла за собою дверь. Они жили на первом этаже дома.
Роза Карловна в своей комнатке появлялась очень редко, а со своим появлением вносила какую-то ауру веселья, радости в эту барачного вида древнюю постройку, немного обновлённую ещё совковым ЖКХ, под «шик-модерн» того времени. В квартирах были установленные ванны, проведена канализация, отопление. Кому всё это готовилось, неизвестно? На сегодня, в этом строении, жил простой «разношерстный» народ.
Пока она одевалась, мать уже постучала в её дверь, войдя, тихо поздоровалась с дочерью, поставила мешок из оленьих шкур у порога. Дочь обняла её и поцеловала в прохладную щеку. Мать, смеясь, не связной русской речью, произнесла, – ты, оленёнок мой, совсем стала русской. И запаха твоего тела я не уловлю. Дочь, весело смеясь, ответила, – мама, какой запах, я только что из ванной? Потом, посидели за чаем, поговорили о братьях и сёстрах, об оленях и кормах в тундре на сегодня, после чего мать ещё раз вышла на улицу и внесла в квартиру оленьи деликатесы и несколько больших рыб, это были моксуны и цветной голец. Вместе, всё сложили на балконе, где было морозно. Мать всегда помнила, что её дочь очень любит строганину, потому всегда привозила ей мороженую рыбу. Время было за полдень, в ночь она должна идти в больницу на работу. Айя, как её звали в семье, принялась готовить с мамой национальную еду на кухне. В разговоре мать спросила её, – кого лечишь травами? Она, почуяла их запах, как только вошла в квартиру с улицы.
– Что, белые кружочки не помогают людям? Дочь, отмахнувшись рукою, ничего не ответила. Продолжая начатый разговор с дочерью на родном языке, мать твёрдо произнесла, – наш край, наши болезни, и наше лекарство: олень, морж, белый медведь, травы, шаман. А потом, все болезни к нам занесли чужие пришлые люди. До них, наш край был чистым, во всех отношениях. От чего сейчас – шаман, знахарь, тяжело лечить человека. Только холод и долгая ночь убивают болезни…Очень мало осталось людей в наших родах… стало меньше оленя… Пастбища загрязняются и уничтожаются пришлыми людьми в тундру. Вот и ты, перешла жить в русский чум… Станешь, как твоя прапрабабушка Катя. Едут все сюда… едут. Огонь им нужен из-под земли нашей. А что будет потом? А Бог разделил между людьми не только землю, но и богатства на земле. А они пришли и обворовывают всех.
Айя, чтобы сменить тему разговора неприятную для матери, спросила её: – Где ночевала, в тундре? Мать ответила, – …Зачем тундра? Лечила человека в чуме, там и ночевала три ночи, сильно болел человек…
– А сейчас? – спросила дочь о здоровье её пациента. Мать, улыбаясь, ответила, – водка пёт, оленя кушает…Дочь подошла к ней, посмотрела ей в глаза, замявшись, спросила, – мама, ты можешь посмотреть русского человека завтра в больнице?
– А что с ним? – спросила её мать.
– Сильно болеет, воспаление лёгких, может умереть, – ответила дочь.
Мать внимательно посмотрела на неё, ответила, – но врачи не дадут мне его посмотреть и лечить. Они говорят, – шаман и знахарь – плохо для человека.
– Хорошо мама, я в больнице спрошу у врачей, как-то задумчиво ответила ей дочь. За разговором прошло время, Айя стала собираться на работу, мать оставалась дома на несколько дней погостить у дочери. Выйдя на улицу, она поспешила на работу, а мать, после ухода за оленями, привязанными у подъезда, вернулась в квартиру.
Придя на работу, Айя занялась своим делом, желая в душе, чтобы медперсонал быстрее разошелся после смены по домам, тогда, она сможет, в последнюю очередь протереть полы в палате тяжелобольного, и посмотреть на него. А сейчас искала причину, как поговорить с зав. больницы Шиманским. Попросить Самуила Викторовича, чтобы этого красивого больного мужчину, осмотрела и полечила её мама-знахарка. Она понимала, промедление в лечении принесёт смерть этому человеку. Пока убирала одну из палат, Шиманский ушел домой. Узнав об этом, опечаленная она решила наведаться к больному.
В 21:00, она открыла палату, где лежал вчера больной, и от неожиданности замерла с ведром и шваброй в руках на пороге палаты. В палате никого не было, постель была свежая, заправлена. Позже, от медсестры, узнала – больной заключенный умер. Оставив всё, не одевая тёплую одежду, только в больничном халате, она вышла из корпуса отделения, подошла к маленькому домику-моргу, как его называли все – «палата жмуриков». Постояла немного у двери морга, и уже было собралась уходить, как вдруг услышала за дверью, какое-то царапанье. Подойдя вплотную к двери, спросила, – кто там?.. Оттуда раздался еле слышимый голос, – помогите!.. Не теряя времени, вернулась на своё место работы, незаметно взяла ключи от морга и сквозь начинающуюся пургу, вернулась вновь к моргу. Не раздумывая, открыла дверь. У самой двери помещения заметила мужчину, лежавшего на полу у её ног, которого она вчера видела в палате. В глубине морга просматривались несколько мёртвых тел. Наклонившись, она тронула его за плечо, мужчина издал стон. Айя осмотрела полутёмный коридор морга, нашла старые покрывала и завернула в их больного. Оставив дверь незакрытой на замок, кинулась домой. Отвязала у крыльца оленью упряжку, на которой приехала мать, подогнала её к моргу. Уложив кое-как мужчину на нарты, закрыла на замок дверь морга, и увезла его домой. У крыльца её ждала мать, она видела из окна, сквозь начинающуюся пургу, как дочь уехала куда-то на упряжке. Остановившись у самого крыльца подъезда, где стояла мать, попросила, – помоги! Вместе с ней внесли больного в квартиру.