Иван Погонин
По следам фальшивых денег (сборник)
– Падчерица я его, маменька моя покойная с ними в браке состояли.
– Мадам Головко, господин Каравья, предлагаю добровольно выдать все имеющиеся у вас украденные бриллиантовые и золотые изделия.
– Таковых не имею, – заявил грек.
– Да вы что, какие бриллианты? – удивилась его падчерица.
– Ну что ж, тогда будем искать.
Донской, дежурный помощник пристава Александровского участка Логинеско и трое городовых начали обыск. Домик был хоть и небольшой, но плотно заставленный мебелью – комодов, шкафов и прочих разных хранилищ в нем было предостаточно. Обыск длился уже более трех часов, но результатов не приносил.
Кунцевич и Донской вышли на улицу, надзиратель закурил.
– Да-с, ситуация препаршивейшая, – сказал столичный сыщик с досадой. – Не найдем ничего, придется отпускать. Его слова о неизвестном мужчине, продавшем квитанции, нам крыть нечем. Не я отпущу, так следователь, а я еще и получу за незаконный арест.
– Спокойные они больно, ваше высокоблагородие, вот что меня настораживает, – проговорил Донской.
– Да, я это тоже заметил. Уверены, что мы ничего не найдем. Да-с, обидно.
Они вернулись в дом. Грек и Головко уже не смотрели на полицейских, а разговаривали между собой и даже посмеивались.
– Хозяюшка, нет ли водицы испить? – попросил один из городовых. – А то умаялся, взопрел совсем.
– Почему же нет, есть. И даже не вода, кваском вас угощу, я знатный квас только вчера сделала. Только за ним в подпол надо слазить, – ответила городовому дама.
Грек едва заметно дернулся.
– И я бы от холодного кваса не отказался, – пристально смотря на грека, сказал Кунцевич. – Позвольте, я вам помогу, мадам.
Подпол находился под кухней. Головко зажгла керосиновую лампу, подняла люк и стала спускаться вниз. Чиновник для поручений полез за ней, светя себе электрическим фонариком.
Спустившись, коллежский асессор осмотрелся. Тусклый свет фонаря осветил полки с банками варений и солений, кадушку квашеной капусты, бочонок с квасом.
«Драгоценностей у него должно быть много. Это шкатулка, корзинка или сверток. В бочке с капустой, в бочонке, в варенье? Может быть, но хлопотно. Шкатулку так не укупоришь, чтобы туда рассол или квас не попал, а сверток или корзину тем более. Но грек занервничал. Значит, где-то здесь». Он стал светить на пол и внимательно его разглядывать. По следам около кадушки с капустой было видно, что ее недавно переставляли с места на место.
– Донской! Попроси-ка у хозяина лопату и спускайся сюда, а то я уже весь костюм угваздал.
Один из городовых отодвинул кадушку, другой принялся копать. Рыл он недолго – жестяная коробка из-под леденцов была закопана неглубоко. В ней были обнаружены пять квитанций на заложенные бриллианты, выданных разными отделениями одесского городского ломбарда, дамские золотые часы с шейной цепочкой, две пары серег – с рубинами и сапфирами, кольцо с бриллиантами, золотая галстучная булавка с жемчугом, колье с уже вынутыми камнями и с десяток оправ от серег, также без камней.
Кунцевич вылез из подвала, отряхнул брюки и предъявил находки греку и его падчерице.
– Ну-с, и зачем же вы нас обманывали? Теперь и вам, мадам, придется с нами прокатиться. Собирайтесь.
* * *
Доставив задержанных в полицейское управление, Кунцевич сразу же направился к начальнику сыскной.
Тот сидел за заваленным бумагами столом и что-то усердно писал. Увидев питерского гостя, Черкасов поднялся:
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
– И вам не хворать, Андрей Яковлевич, и давайте без чинов. Тем более что я к вам опять с просьбой.
– Слушаю?
Кунцевич рассказал о своих находках.
– Надо проверить все отделения ломбарда, причем проверить разом, поэтому мне нужна помощь всего вашего отделения.
– Помогу, чем смогу.
– Спасибо. Вот смотрите.
Кунцевич развернул перед начальником одесского сыска карту города.
– Я тут сделал отметочки. Правление ломбарда и его главная контора находятся на улице Кондратенко в доме нумер двенадцать. На моей карте эта улица старым названием обозначена – Полицейская. Первое отделение на Тираспольской, дом двадцать шесть, второе – на Большой Арнаутской, теперь просто Арнаутской, в доме пятьдесят семь, третье – по Малому переулку, в доме десять, четвертое, вечернее, – по Екатерининской, дом семнадцать. Пятое отделение – мебельное, шестое – громоздких вещей, в них ювелирные изделия не принимают. Ну и седьмое – улица Степовая, дом сорок четыре. Судя по карте, это на самой окраине. Если верить «Всей Одессе», то режим работы ломбарда таков: главная контора и первое отделение от девяти до четырех, второе и третье от девяти до трех, вечернее от пяти до девяти. Седьмое не указано, но, очевидно, тоже до трех. Проверку во всех отделениях надобно производить внезапно и разом, чтобы злоумышленники, коли они там служат, друг другу не смогли ничего передать. Поэтому поступим так: завтра, без пятнадцати три, в главную контору, первое, второе, третье и седьмое отделения должны войти ваши классные чины и надзиратели. По двое на отделение. К каждой этой паре надобно взять городовых, чтобы перекрыли выходы. Я думаю, человека три на отделение хватит. У грека в доме мы нашли квитанции из отделений на Большой Арнаутской и на Екатерининской, кроме этого, при нем была квитанция из отделения на Тираспольской. Вещи, обозначенные на этих квитанциях, надобно изъять. Пусть ваши люди сидят в отделениях до моего прибытия. Двери закрыть, никого не впускать и не выпускать. Мы с гордоновским приказчиком будем объезжать все отделения по порядку. Соломон будет осматривать вещи и указывать на похищенные. Ваши люди станут писать протоколы и опрашивать служащих, а мы тем временем помчимся в следующее отделение. Завтра организуйте команду городовых из участков. Всех соберите у себя не ранее половины третьего, объявите задачу и выдвигайтесь. В седьмое отделение, до которого ехать дольше, отправьте пристава пораньше. Все должны четко уяснить, что начинают проверку не ранее чем без четверти три. Вот опись похищенного у Гордона и фотографические карточки. Можете размножить?
– Опись перепечатаем, да и карточки до завтра наш фотограф сделает.
– Разъясните всем подчиненным главную примету: клеймо «З.Г.». Теперь вечернее отделение. Оно открывается в пять. Поэтому его оставим на закуску. Но в три около этого отделения должен дежурить наряд переодетых городовых и надзиратель. Если кто-то из служащих придет в неурочное время, то его надобно задержать и ждать нас. Вроде все. Ах, да. Ювелира и Урицкого до завтра не выпускать. Пусть еще денек посидят.
– Жена Урицкого сегодня в участок приходила, заявление подала о его пропаже, я на вечернем рапорте у полицмейстера слышал. А сам Евлампий Владимирович очень недоволен-с.
– Ничего. Мадам Урицкая скоро со своим блудным мужем встретится, а до недовольства его высокоблагородия мне никакого дела нет. Проконтролируйте, пожалуйста, чтобы Каравья и Львовский ни в коем случае не общались между собой. Ювелира и оценщика вообще лучше отправить куда-нибудь в участки. Там, правда, дворянских камер нет, но одну ночку и в общей посидят, ничего с ними не сделается. Ну все. Я в гостиницу, время уже позднее, спать лягу, набегался за день.
* * *
Ни в одном из отделений ломбарда вещей Гордона, кроме тех, которые были указаны в квитанциях, изъятых у Каравьи, найдено не было. Соломон долго вертел в руках разные кольца, брошки и браслеты, но ни в одном из этих ювелирных изделий хозяйского так и не признал.
Оценщики отделений ломбарда, выдавшие изъятые у Каравьи квитанции, припомнили, что вещи им сдавала женщина. Им показали Евгению. Двое оценщиков сказали, что Головко на закладчицу сильно похожа, а третий уверенно ее опознал. Непрерывно плачущую вдову увели в камеру.
Кунцевич распорядился организовать за домом Каравьи наблюдение. Дежурить стали Донской и городовой Александровского участка. Они разместились в гостиной, целыми днями играли в стукалку, пили квас, ели варенье и квашеную капусту. Пару раз городовой бегал за сороковками. Рядом с домом располагалась извозчичья биржа. Кунцевич договорился с тещей Порошенко, чтобы там всегда был хотя бы один ее извозчик.
Первым чиновник для поручений допросил грека. Несмотря на серьезные доказательства, тот свою вину упорно отрицал:
– Я вам уже говорил, что квитанции и драгоценности я купил у неизвестного мне мужчины. Позарился на дешевизну. А закопал их в подпол, так как воров боюсь, наш город славится ворами и грабителями. Я уже старый человек, живем мы с Женей вдвоем, прислуга приходящая, защитить нас некому, вот и боюсь.
Головко сначала тоже все отрицала, но когда Кунцевич наудачу спросил, понравились ли ей Петербург и Таганрог, опять расплакалась и заявила:
– Не собираюсь я из-за него в тюрьме сидеть. Пишите, милостивый государь, все как есть расскажу. – Задержанная поудобнее устроилась на стуле. – Есть у батюшки приятель один, тоже грек, зовут Георгий Иванович, фамилия Карабас. Он в Одессе постоянно не живет, наездами бывает, и всякий раз, как приедет, у нас останавливается. У него свой пароход есть, на нем он к нам из Греции своей и приплывает. Мужчина хороший, да и деньжата у него водятся. Не скупой. И вот в начале нынешнего марта он к нам опять прибыл.
– На пароходе?
– Ну конечно!
– А вы его в порту встречали?
– Зачем в порту, он к нам домой на извозчике приехал.
– Почем же вы знаете, что в Одессу он на пароходе прибыл?
– Так Георгий Иванович сам мне сказал. Он всегда на пароходе.
– А вы этот пароход видели хоть раз?
– Нет, не трафилось.
– А чем он занимается?
– А он по коммерческой части, торгует чем-то, вот только чем, не знаю, он не говорил, а я и не спрашивала. У Георгия Ивановича в Одессе и приказчики есть, они к нам много раз заходили.
– Тоже греки?
– Греки.
– А как их зовут?
– Одного звали Спиридоном, второго Егором, а третьего – Николаем. Вы же, наверное, знаете, что у греков русские имена?
– Скорее наоборот.
– Что?
– Ничего, продолжайте, пожалуйста.
– Ну вот. Приехал Георгий Иванович в марте и прожил у нас до лета, на полном пансионе, платил исправно, лишнего себе не позволял, в общем, не жилец – находка. В конце мая уехал, и не было его недели с две. Приехал, а дней через пять позвал к себе и спрашивает, не хочу ли я на его счет в столицу прокатиться. Хотеть-то я хотела, в столице сроду не была, а только насторожилась, я ведь женщина честная. – Тут Головка несколько замялась и зарделась. – Потому-то и спросила, для какой, мол, такой надобности ему меня в столицу везти? Он объяснил, что одному путешествовать скучно, в Петербурге он никого не знает, а пробыть там придется долго – в общем, за кумпанию. Ну я и согласилась, да и батюшка был не против, езжай, говорит, Женя, развейся. Но только Георгию Иванычу я сразу сказала, что вольности никакой не допущу. Поехали, одним словом.
– А когда поехали, число не припомните?
– А сразу после Всех Святых, в понедельник, стало быть.
Кунцевич посчитал в уме.
– Восьмого?
– Может, и восьмого, не припомню уже. Значит, приехали мы в Петербург, Жорж… Георгий Иваныч взял на вокзале извозчика и повез меня по городу. Долго мы ехали. Я во время пути все глаза проглядела. Ну и красива же столица-то наша! Одесса красива, а Петербург – в сто раз краше. Тут и дворцы, и храмы, и фонтаны! Да один – лучше другого. Ехали мы ехали и наконец приехали в какой-то огромный сад. Пошли по аллее, дошли до круглой полянки, где много-много скамеек стоит. Георгий Иваныч меня на одну из этих скамеек усадил, попросил немного подождать и ушел.
– А в какой сад вы приехали, не припомните?
– Да в обыкновенный сад, с деревьями и кустами. Большой он и красивый. Там еще скульптуры везде стоят.
– А река там рядом есть?
– Да в Питере кругом одни реки, и рядом с садом была. Широкая такая река, по ней и пароход даже плыл. Вспомнила, Георгий сказал, что это летний сад. Я еще смеялась, нешто сад бывает летний или зимний? Сад он и есть сад, правда?
– Летний – это у сада название такое. Рассказывайте дальше, пожалуйста.
– Дальше. Дальше я два часа на лавке просидела! Сначала интересно было, дам все разглядывала, наряды ихние, а потом скучно стало. Тут ко мне офицер какой-то подсел, стал комплименты говорить, такой интересный, надо сказать, мужчина. Звал меня в аквариум какой-то. Я ему говорю, милостивый государь, да я на своем веку рыбы столько повидала, что она ни в один аквариум не поместится. Он давай смеяться. Обиделась я на него, отвернулась, уже хотела заплакать… Хорошо, тут Георгий… Иваныч пришел. Дал мне руку, вывел на набережную, извозчика кликнул, и мы опять поехали. Приехали снова на вокзал. Тут нас Егорка со Спиридоном встретили. Я еще удивилась, мол, чегой-то они тут делают. С собой у них были такие большие корзины. Они их в нашу пролетку положили. Георгий Иванович сошел с нее, а мне говорит: «Езжай, Женя, в багажное отделение и сдай эти вещи в багаж на поезд до Одессы». Я не соглашалась, боялась. Но Георгий меня успокоил да извозчику дал полтинник и все ему подробно приказал. Оказалось, сдавать вещи совсем не страшно. Извозчик меня к багажному отделению привез, носильщика крикнул, со мной пошел, все служителю за меня разъяснил, мне только осталось расплатиться да квитанцию получить.
– А сам Георгий Иванович не мог вещи в багаж сдать? Зачем вас посылал?
– Я не знаю. Я сама удивилась. Я у него спрашивала, а он в ответ одно твердил: «Так надо, Женя, так надо». Ну вот. Сдала я вещи, села опять на извозчика, что меня привез, и вернулись мы на то место, где Георгия Ивановича с Егоркой и Спиридоном оставили. Только Георгий Иванович был уже один. Он этого извозчика отпустил, взял меня под руку, и прошли мы с ним по улице. Шли правда недолго – только до угла. Там он другого извозчика крикнул и подрядил его до вокзала. Только не до того, на который мы приехали и на который вещи отвозили, а до другого. Приехали мы на тот вокзал, сели в поезд и поехали в город Таганрог. Я когда увидела, что мы из столицы уезжаем, так на Георгия Ивановича осерчала! Мы два дня до столицы ехали, а глядела я на нее полчаса, да и то из экипажа. Да еще в саду одну он меня бросил… Полдороги с ним не разговаривала.
– Прощения просил?
– Просил, только я не прощала, пока…
– Пока подарок не сделал? Верно? Какой подарок? Ну?
– Колечко с камушком. Вот это. – Женя протянула руку.
Кунцевич посмотрел на кольцо, встал, подошел к двери и велел дежурившему у нее городовому позвать Соломона.
Приказчик не замедлил явиться и уверенно опознал кольцо как одно из похищенных у его хозяина.
Головко рассказывала еще около часу: как они приехали в Таганрог, как поселились в какой-то квартире, как через день встретили там Егора и Спиридона, как Георгий с ними уехал в Ростов и больше не возвращался, как она опять на него обиделась, как он наконец вернулся и как они поехали домой в Одессу.
– Когда приехали, он жить к нам не пошел, где-то в другом месте поселился.
– Ну а много у него было бриллиантов?
– Ничего не видела. Пока вы сегодня под бочкой коробку не нашли, никаких бриллиантов не видела.
– Евгения! Как вас, кстати, по отчеству?
– Алексеевы мы.
– Евгения Алексеевна! Вас же три приказчика узнали. Зачем скрывать то, что уже открыто?
Головко заплакала.
– Каюсь, ваше благородие. Батюшка велел мне эти вещи по ломбардам разнести да заложить. Но то, что они Георгия Иваныча, я не знала. Батюшка сказал, что он их за долги получил.
Взяв у писца протокол допроса, Кунцевич его внимательно прочитал, заставил прочитать Головко, дал ей расписаться и велел отвести в камеру. Поскольку в полицейском доме женской камеры не было, плачущую навзрыд вдову сразу повезли в тюремный замок.
* * *
На следующий день в 9 утра Кунцевич вышел из гостиницы, взял извозчика и проехал по Греческой до Александровской. Здесь в угловом доме помещался одесский адресный стол.
– Как вы говорите, Карабас? – Начальник адресного стола Попов был сама любезность.
– Да, Карабас.
– Пожалуйте сюда. – Начальник подвел посетителя к дубовым шкафам со множеством выдвижных ящиков. – Вот-с, ввел недавно карточную систему. Намного, знаете ли, удобнее прежней дуговой. Поиск нужного листка занимает считаные минуты. Извольте убедиться. – Попов открыл нужный ящик и сноровисто стал перебирать небольшие картонные листки. – Так-с: Карабанов, Карабариди, Карабасси, Карабастов. Карабаса нету.
– Как нет, не может быть!
– Извольте сами взглянуть. – Начальник паспортного стола вытащил из шкафа ящик с адресными листками и поставил его на стол. Видите – Карабариди, а потом сразу – Карабасси. Никакого Карабаса![12]
Кунцевич повернул ящик к себе и, выхватив нужную карточку, прочел вслух:
– Карабасси, Георгий Иванович, пятьдесят один год, греческий подданный, прописан в гостинице «Одесса». А говорите, нет! Благодарю. – Кунцевич переписал все данные Карабасси в свой блокнот. – Надо же, прописан в соседнем с полицейским управлением доме! Честь имею.
В сыскном его уже ждал Донской. Оказывается, что в девять часов утра к Каравье явился старик лет шестидесяти. Донской узнал его сразу – это был хорошо известный всей одесской сыскной скупщик краденого по кличке Симка, а по фамилии Перельман. Оставив в квартире Каравьи городового, Донской поволок Симку в сыскную. У Перельмана незамедлительно был произведен обыск. Несмотря на то что у старика ничего найдено не было, Кунцевич принял решение его арестовать. Как и положено «ивану», Перельман молчал. Выписав постановление и поручив Донскому проверить гостиницу «Одесса», Кунцевич пошел к полицмейстеру.
– А, господин коллежский асессор, прошу, присаживайтесь. – Полицмейстер встретил его довольно прохладно.
– Благодарю. – Кунцевич опустился на стул. – У меня будет к вам просьба, Евлампий Владимирович.
– Просьба? Просить вы горазды, а вот обещанное исполнять… – Полицмейстер многозначительно замолчал.
– Вы про Львовского? Обстоятельства несколько изменились, ваше высокоблагородие. Отпустить я его смогу только после того, как переловлю всю шайку. Более того, считаю, что его заточение в данный момент отвечает его же интересам.
– Это как же?
– Расследование показало, что к краже бриллиантов причастна целая группа завзятых уголовных, большая часть которых пока находится на свободе. А у таких громил в головах самые разные мысли кружиться могут. А ну как задумают свидетелей устранять?
Полицмейстер вытаращил глаза.
– Вы думаете, до этого может дойти? – с испугом поинтересовался он.
– Не исключаю. И чтобы ускорить розыск, мне необходимо ваше полное содействие.
– Всегда можете рассчитывать!
– Благодарю вас. Прикажите тогда, пожалуйста, разрешить мне беспрепятственно пользоваться полицейским телеграфом. Уж очень накладно выходит слать телеграммы частным порядком. Даю вам честное слово, что все депеши буду отправлять только в служебных интересах.
– Конечно, конечно. Пользуйтесь в любое время. Я незамедлительно дам соответствующие указания.
– Еще раз благодарю. Телеграф мне нужен прямо сейчас.
Через пять минут Кунцевич диктовал телеграмму Маршалку: «Проверьте адресном столе Георгий Карабасси зпт 51 год зпт установите где жил зпт когда и кем приехал тчк ответ телеграфом тчк Кунцевич».
Отбив телеграмму, коллежский асессор отправился на Большой Фонтан, в тюремный замок к Головко.
Молодая вдова за неполные сутки, проведенные в неволе, как-то сразу постарела и подурнела. Ее платье и прическа находились в полном беспорядке, было видно, что сегодня она не умывалась.
– Евгения Алексеевна, почему вы мне всей правды не рассказываете?
– Я и так вам очень много рассказала. А теперь жалею. Я вам всю душу выложила, а вы меня в тюрьму, – укоризненно сказала женщина, а потом заплакала.
– Ну, ну, ну! Будет, будет, Евгения Алексеевна. – Кунцевич подошел к арестованной и обнял ее за плечи. Головко не отстранилась. – Вы меня поймите, освободить вас немедленно не в моей власти. Но сократить срок вашего пребывания за решеткой мне под силу. Но только в том случае, если вы мне станете помогать. Чем быстрее я закончу дознание в Одессе, тем быстрее я передам его следователю, который, я в этом просто не сомневаюсь, сразу же вас освободит. Расскажите мне про Симку.
– Что вам рассказывать, коли вы все сами знаете? – недоверчиво спросила Головко.
– Когда он к вам последний раз приходил?
– Дня через два после того, как мы из Таганрога приехали. – Она шмыгнула носом. – Он вообще батюшкин давний знакомец. Посидели, погуляли малость, меня мадеркой угощали, сами водочку пили. Потом Георгий Иваныч мне велели спать идти. Только я спать не легла, под дверью слушала.
– Ну и что услышала?
– Эх, ваше благородие, скажу как на духу. Симке они разных колец и серег продали. На двадцать тыщ сговорились! А мне, за всю мою службу, – колечко пятидесятирублевое. – Вдова опять зарыдала.
* * *
Когда Мечислав Николаевич вернулся в сыскное, то увидел, что Донской уже выполнил его поручение.
– Портье в «Одессе» у меня знакомый, я все у него узнал. Прописался грек у них восемнадцатого июня, портье божился, что вид[13] у него настоящий. Гостей грек принимал мало, приезжала к нему какая-то дама, да еще приходил Симка, а боле никого не было. А сегодня мой знакомец по требованию грека мальчика-коридорного за билетами в контору Добровольного флота посылал. Двадцать первого июля Карабасси отплывает в Константинополь. Пароход «Цесаревич Георгий» отходит в десять утра. Каюта первого класса.
– Вот оно что! – присвистнул Кунцевич. – Петр Егорыч, возвращайся в «Одессу», снимай там номер. Только оденься поприличней. Есть у тебя костюм хороший?
– Найдем.
– Прикажи коридорному, чтобы он о всех посетителях Георгия Ивановича тебе сообщал. А ты так действуй: как узнаешь, что у грека гость, – сейчас вниз. Как только гость уйдет – ты за ним. Если на извозчике уедет – запоминай номер, потом будем его расспрашивать, если пешком пойдет – мальчишку вслед пошли, найди там посмышленее.
– У меня агент есть один – реалист, книжек про Шерлока Хольмса и Лекока начитался, горит желанием преступников ловить, может его привлечь?
– Отлично, привлекай.
– Деньжата понадобятся.
– Вот тебе две красненьких, хватит?
– Должно хватить.
* * *
До двадцать первого к греку так никто и не зашел.
В день отхода «Цесаревича» в османскую столицу Кунцевич с Донским, Соломоном и двумя городовыми приехали в порт в половине девятого. Показав капитану свою карточку, коллежский асессор попросил его сообщить, когда Карабасси устроится в своей каюте. Грек прибыл на пароход за час до отхода. Выждав десять минут, Кунцевич и его спутники, вместе с капитаном зашли к Карабасси. В просторной каюте первого класса сразу сделалось тесно. Увидев непрошеных гостей, грек и бровью не повел, а услышав о цели нежданного визита, стал ругаться и угрожать.
Обыск дал блестящие результаты: в двойном дне чемодана было обнаружено множество бриллиантовых вещей, за подкладкой жилета пассажира – пять крупных бриллиантов, «петруша»[14] и квитанция батумского порта о принятии багажа, состоящего из одного чемодана. Кроме этого, в подушках дивана нашли дамскую перчатку, набитую кольцами, серьгами и брошками. Соломон вздыхал, охал, благодарил Кунцевича, Донского, капитана и даже городовых, затем сел за столик и стал внимательно сличать изъятые драгоценности с описью похищенного. Закончив свое занятие, ювелирный приказчик заметно погрустнел:
– Здесь всего тысяч на двадцать.
– Так мало? – удивился Кунцевич.
– Видите ли, ваше высокоблагородие, все эти вещи – ординарные, бриллианты в них некрупные, а наи-более ценных изделий здесь нет.
Составив протокол, Донской надел на запястья грека малые ручные связки и повел его к выходу.
Кунцевич взял сверток с драгоценностями и, приказав городовым забрать личные вещи задержанного, пошел следом за Донским.
В сыскной он составил телеграмму на имя батумского полицмейстера и, отправив Донского на телеграф, прошел в кабинет, где сидел Карабасси.
– Здравствуйте, Георгий Иванович!
– Уже здоровались.
– Ну лишний раз здоровья пожелать никогда не повредит. Кстати, поклон вам от Антонины Ермолаевны.
– Какой такой Антонины Ермолаевна? Не имею чести.
– Вот те раз! А госпожа Лучина мне сказала: как Георгия Ивановича в Одессе встретите, так передавайте от меня нижайший поклон и летучий поцелуй. Она вам поклоны шлет и поцелуи, а вы «не имею чести». Так нельзя-с с дамой.
– Послушай, вы что, надо мной издеваться? Какой Антонина Ермолаевна, какой летучий поцелуй? Я на вас жаловаться буду!
– Жаловаться? На меня? Помилуйте, чего же я вам плохого сделал? Поклон от дамы передал?
– Ну все. Я с вами более разговаривай не желай.
– Хорошо, хорошо. Не будем про госпожу Лучину. Пока не будем. Давайте лучше про другое поговорим. Про изъятые у вас драгоценности.
– Вам какое дело до моих драгоценностей?
– Были бы они ваши, не было бы мне до них никакого дела. А они не ваши, они краденые. Помните, со мной был чернявенький господин? Это приказчик известного столичного ювелира Гордона, господин Равикович. Он опознал эти бриллианты как уворованные у его хозяина в светлый праздник Святой Троицы. Впрочем, для господ Гордона и Равиковича Троица и не праздник вовсе, но для вас, для православного! Не стыдно? Грех-то какой, в такой праздник воровать!
– Послушай! Когда вы кончить надо мной издеваться? Я человек религиозный. Праздники блюду. И на Троицу всенощную стоял.
– А в какой церкви?
– Свято-Троицкой, греческой.
– А драгоценности откуда?
– Купить. Для себя купить. Капитал. Я в Турции жительство иметь. Денги копил, копил. В Турции золото – бриллиант дорогой, в России дешевый. Я свой лира взял, поехал в Россию и купить золото и бриллиант.
Кунцевич с удивлением заметил, что чем больше грек говорил, тем хуже становился его русский.
– А у кого купил?
– У много разных луди, там один, здесь один, – ответил грек.
– Ну что ж. Все ясно, Георгий Иванович, вы, скорее всего, ни в чем не виноваты. Эх, надобно бы мне вас отпустить, но не могу. Следователь велел всех, у кого найдутся драгоценности, арестовывать. Так что придется вам посидеть.
* * *
Отправив грека в камеру, Кунцевич позвал своих помощников и устроил совещание.
– Итак, господа. Бриллиантов найдено не более чем на пятьдесят тысяч рублей. Похищено в пять раз больше. Арестован только один из предполагаемых участников кражи, а их было минимум трое. И нам надобно их отыскать. Какие будут предложения?
– Знакомых обоих греков надо проверять, – сказал Донской.
– Есть ли у вас люди, которые смогут это сделать?
– Поищу. Но опять же, расходы потребуются.
– Соломон, ты слышал? Твой хозяин думает, что за розыски его вещей казна платить должна? Он на страховке сэкономил, на охране сэкономил, теперь на розыске хочет сэкономить? Такая экономия ни к чему хорошему не приведет. Ты ему отпиши о наших успехах и о наших затруднениях, пусть мошну-то развяжет.
– Сегодня же телеграфирую.
– Телеграфируй, только поделикатнее. Раскошелится ювелир, я тебя не забуду. Ну а ты, Петр Егорович, поработай с агентурой. Пообещай им там. Пусть постараются.
– Слушаюсь.
Вести из столицы пришли только на следующий день. Кунцевич как раз второй раз допрашивал Карабасси, когда в кабинет зашел Донской и положил перед ним бланк телеграммы.
«Одесса господину полицмейстеру для чиновника поручений Кунцевича тчк Георгий Карабасси зпт греческий подданный зпт проживал столице 23 мая по 1 июня меблированных комнатах Липпервезель доме 77/1 Невскому проспекту тчк Выписался за границу тчк Выяснили зпт совместно ним проживали некто Спиридон Халитопуло зпт 42 года и Николай Фекас зпт 30 лет зпт все греческие подданные тчк Выписались десятого июня за границу тчк Временно исполняющий обязанности начальника столичной сыскной полиции Маршалк тчк».
Кунцевич взглянул на Карабасси.
– Так вы говорите, всенощную в Свято-Троицкой церкви изволили отстоять?
Грек сообразил моментально:
– Я названий церкви не помню. Я Питерсбург плохо зналь. Пошел в самый близкий от отель, где остановился. У русски луди и грек вера одинаковый.
– Так вы все-таки на Троицу в столице были! А мне говорили, что в Одессе! Врали-с?
– Я не говорил, что Одесса.
– Как же не говорили, давеча сказали.
– Я путал. Я плохо понимать русски.
– Понятно. А где в Петербурге стояли?
– На Невском.
– Невский велик.
– Адрес точный не помню, недалеко от вокзал.
– От Николаевского?
– Ну, канешна, Николаевского вокзал. Другой нет на Невский! Я на этот вокзал приехаль, с него уехаль, зачем далеко стоять? Нашель отель рядом с вокзал.
– Ну и чего же вы у нас делали?
– Я в Турции живу, в город Смирна. Там у меня заведение есть – кафешантан. Барышни мне нужны, песни петь. Турецки женщин петь вера не разрешает, свой лицо не могут показать другой мужчина, а уж петь никак нельзя! А в Россия все женщин – красавицы. Вот я и приехать к вам, посмотрель барышень для мой кафе. Тут мне говориль, мой друг, что в Питерсбург самый красивый барышень и самый лючши голос. Я поехал в Питерсбург.
– Наняли кого?
– Барышень красивый много, голос корошо много, а денег просиль еще больше. Столько денег у мене нет, сколько они просиль. Не нанял никого.
– Э-э! Да вам любезный переводчик нужен, я сейчас поищу.
– Зачем переводчик! Я русски хорошо говорит!
– На родном языке вам будет удобнее.
«Ты завтра, шельма, опять от всего отопрешься, скажешь, не понимал ничего».
Переводчика Донской привел только через два часа.
– Задали вы мне задачку, ваше высокоблагородие. Сегодня день неприсутственный, никого на службе нет. Вот человека из лона семьи вырвал.
– Я ему компенсирую неудобства. Прошу, милостивый государь.
Переводчиком оказался одесский грек, служивший писцом в окружном суде. К счастью, грек владел стенографией, поэтому не только переводил, но и записывал показания Карабасси.
Из дальнейшего допроса выяснилось, что 1 июня, проснувшись после всенощной в 12 часов, Георгий Иванович пошел гулять, зашел к Кюба. Там встретил двух знакомцев. Нет, это не друзья, так, шапочные знакомые – познакомились в Константинополе в прошлом году, когда он там был по делам. Поляки. Фамилии? Пожалуйста: один Герман, другой Вяскевич. Предложили разных побрякушек оптом, он осмотрел, понял, что вещи стоящие, ну и купил часть, за 8000 рублей. Сразу все вещи купить не мог, столько денег с собой не было, поэтому через неделю поехал в столицу снова. В этот раз купил все, что предлагали. Головко с собой зачем брал? А зачем мужчина берет с собой женщину? Чтобы скрасить дорогу. Еще в первый приезд, в меблирашках познакомился с двумя соотечественниками Спиридоном и Николаем, встретился с ними и во второй свой приезд в столицу. Они собирались в Ростов, по своим торговым делам, он решил поехать с ними, поискать певиц для своего кафе в Ростове. Одну нашел, но она оказалась обманщицей, подарки брала, ехать обещала, а потом отказалась. Сразу не признался, что знаком с Лучиной, так как не хотел ее компрометировать.
