Иван Олейников
Безумный день господина Маслова
Началась непосредственно молитва, и она прошла обычным образом, без сюрпризов. Из ниши за водопадом по очереди выходили певцы, каждый проходил сквозь поток воды, спускался на ступеньку или две, в зависимости от ранга, громко пел положенный отрывок молитвы, потом спускался в зал и присоединялся к остальным. Его можно было погладить по мокрым волосам и одежде. Среди певцов Элеш узнал и тех четырех спортсменов из кафе, голоса у них тоже были красивые. Мириты кого угодно пускают петь молитвы, хоть это будет мирит или другой верующий, или совсем не верующий, ребенок, старик, женщина, мужчина, даже животные и птицы, если смогут пропеть хоть три слова. К пению допускается любое живое существо, с условием что прихожане заранее его выберут. Из-за такой доступности время от времени на молебнах бывают разные конфузы и нелепости, даже намеренные случаи хулиганства и вандализма, но и они трактуются миритами как воля божества, и не обязательно в худшую сторону. Всегда есть много любителей, особенно среди стариков, трактовать эксцессы, бывающие на церемониях, ведь высшие сущности прямо руководят певцами у водопада, у них в это время отключается свобода воли – так мириты понимают происходящее.
Сегодня молебен прошел идеально, без малейшего отклонения. Почти половину спели на других языках, мириты это тоже допускают. Венна шепотом переводила Элешу места, спетые не по-русски, но к середине он дал знак, что не надо переводить. Действо длилось минут двадцать, в конце хором спели пару строчек, и на этом молитва закончилась. Люди поднимались, а некоторых поднимали, ибо не у всех было сил отстоять на твердой плите без последствий для колен. Водопад не выключали, давая возможность помолиться и другим верующим, обычно к воде Иордана приходили христиане западных конфессий. На галерее пошло движение, ожидали когда пустят вниз. Церемониальный второид бодро пошел к выходу, а перед ним плавно расходился народ, как лёд перед ледоколом. Незримый Император и его верный слуга покинули храм, мириты теснились следом, но полицейские дали сигнал не наседать и задержаться, с галереи тоже не пускали.
Дальше произошло то известное событие, которое многие исследователи трактуют как поворотный пункт в истории человечества, и ради которого мы, если честно, и задумали писать наш рассказ. В храм опять вошел тот же второид, но прошел недалеко от ворот, лишь с тем расчетом, чтобы его видели и слышали с галереи. Теперь он стоял не как слуга, а как центр общего внимания, готовый объявить нечто важное. Он посмотрел влево и вправо, дождался тишины и громко, торжественно, немного вверх сказал:
– Сто семьдесят один!
После этих слов он постоял две секунды, на его лице появилась улыбка, он кивнул головой, развернулся и вышел.
Все молчали. Сперва Элеш подумал, что это какой-то ритуальный момент, что названное число имеет известное отношение к церемонии и сейчас ему объяснят что оно значит, однако люди в храме несколько секунд удивленно переглядывались, ища в лице других ответа, и он понял, что все находятся в том же недоумении. Но это продолжалось именно что несколько секунд. После недолгого замешательства тут и там начал раздаваться один и тот же звук – звук изумленного вдоха: будто человек догадался, изумился своей догадке, резко набрал в грудь воздуха и, не веря себе, застыл с открытым ртом не в силах выдохнуть. Потом люди оборачивались друг на друга, не доверяя своей мысли, боясь назвать ее. И тут догадка пронзила самого Элеша. Он вцепился руками в перила, вдохнул и кажется позабыл как выдохнуть и пошевелиться. Холод прошел у него от макушки к пяткам и поднялся обратно, потом ему стало жарко, потом снова холодно. "Да нет! – подумал он. – Да быть не может!" Но он уже понял и уверился, что это то самое. По-другому нельзя было трактовать и число, и всё поведение Императора, точнее слуги, что принес эту весть.
Немного придя в себя, Элеш обернулся к Венне и сделал жест, мол, уходим. Протискиваясь в толпе и извиняясь, Венна за руку вывела его через боковую дверь, они отошли от храма и встали под ярким вечерним солнцем. Элеш поглядел на лицо Венны, оно было спокойным, ее глаза смотрели с заинтересованным участием – характерное выражение андроидов. Не было сомнений, что старушка Венна, лежащая в сенсорной ванне, немного утеряла контроль над подопечной. И было от чего: она, конечно, тоже догадалась обо всём.
– Венна, как оператор, вы здесь? – спросил он.
– Пока нет. Разрешите…
Но Элеш перебил:
– Пожалуйста, найдите мне ближайшее помещение с личным пространством.
– Да, прошу за мной, – охотно сказала она и повела его через площадь.
Элеш увидел, что они идут к гостинице "Якутия" и решил, что она ошиблась или неправильно поняла.
– Венна, стойте. В "Якутии" же нет номеров. Был наплыв на молебен, – напомнил он.
– Да, я знаю, – ответила она, не сбавляя хода, – но скорее всего многие приезжие выписались прямо перед церемонией и потом сразу едут домой. Многие пренсы так делают.
– А, ну да, – понял Элеш, еще раз убедившись, что нет смысла умничать перед машиной, которая взяла тебя в добрую опеку.
Они пришли в гостиницу, где и правда было куда заселиться, и Элеш попросил самый дешевый угол буквально на час. Дешевые номера были очень не дешевыми, и вторик-администратор, поняв что-то свое, предложил почти даровый номер, но в слепом пространстве.
– Нет, прошу личное, – настоял Элеш и махнул визиткой перед экраном на стойке.
Он оставил планшет и браслет, взял ключ, повернулся к Венне и по ее напряженному, виноватому лицу понял, что она пришла в себя.
– Венна, я отлучусь на час-полтора. И знаете… думаю, вы мне больше не нужны. Спасибо за всё!
– Я могу подождать. Моя смена до полуночи, – сказала она.
– Решайте сами, – сказал Элеш и поднялся в номер.
В номере он первым делом включил изоляцию, потом громко сказал: "Гера и Соля! По личной квоте", – и пошел искать вино. Надо было крепко подумать и посоветоваться с лучшими друзьями.
На экране, который разделился на левую и правую половины, появились анфас два анимированных персонажа: мужской и женский. Гера был сегодня на фоне заснеженных горных вершин, а Соля явилась на фоне водопада, в котором играли солнечные блики.
– Привет, друзья! – сказал Элеш, сел в кресло и подвинул к себе столик с бутылкой, бокалом и куском шоколадного пирога.
– Привет! – первой откликнулась девушка, как более близкий Элешу друг. – Я Соля – городской бот Солертии, нахожусь в личном пространстве Элеша Маслова. Элеш, ты подтверждаешь, что ты один?
– Подтверждаю, – сказал Элеш.
– Привет! – следом сказал парень. – Я Гера – общий южный бот, нахожусь в личном пространстве гражданина России Элеша Михаила Маслова. Элеш, ты подтверждаешь, что ты один?
– Подтверждаю. Сколько у меня личной квоты?
– На этот месяц – три часа, – ответила Соля.
– На этот год – сорок пять часов, – ответил Гера.
– Хорошо, – сказал Элеш, сделал глоток и надолго задумался.
Спросить было что, но он, если честно, уже знал ответы. Точнее, знал ответы, касающиеся их с Ёлей судьбы, и от этих ответов было так радостно на душе, что даже страшно. В их жизни, по большому счету, ничего не изменилось и не грозило измениться, она шла в том русле, что верно вела к счастью: заслуженному, долгому счастью, почти бессмертию. Их детям тоже предстояла счастливая жизнь, если он и Ёля будут просто самими собой, то есть добрыми, любящими и обеспеченными родителями, а также нормальными горожанами теперь уже родной им Солертии. Но что будет вне их личной судьбы? С городом, Большим Севером, Россией, всем миром? Как на их местную власть посмотрят из того же Пренса? Особенно из Пренса. Может никакой судьбы и не будет? Может человечество, и прежде всего Север, ввергнет себя в такой хаос, что дальняя южная жизнь покажется им раем?
Такие мысли прогулялись в голове Элеша, и он захотел услышать их из чужих уст, пусть и искусственных. Даже лучше.
– Соля, ты видела сегодня молитву в Иордани? – начал он.
– Да, – ответила Соля.
– Целиком?
– Ага.
– Понравилось?
– У меня дух захватило! – довольно зажмурилась Соля и положила ладони высоко на грудь, показывая благоговейное чувство.
– Гм, ладно. Мне тоже понравилось. Видела имперского второида? По-твоему, что означали его слова?
– Ой, да я думаю все поняли. Это так странно и удивительно.
– Так и что ты поняла? Скажи нам.
– Число, что он назвал, это множитель погружения. Это фантастика, что добились такой величины! Неудивительно, что все удивились.
– А какое число? – спросил Гера. – Вообще, дай поглядеть. Элеш, я могу?
– Да. Вообще, посмотри всё сегодняшнее в городе, – разрешил он.
Не прошло и трех секунд, как Гера воскликнул:
– Сто семьдесят один?!
– Представляешь! – радостно воскликнула Соля. – Что же теперь будет? – она сжала ладошками щеки, широко раскрыла глаза и покачала головой.
– Даже не верится, – сказал Гера.
– Может это другое? – добавил сомнения Элеш.
– А что другое-то? – отмахнулся Гера. – Сам посуди. Последнее время готовили доклад из Медицинского института, были слухи, что есть хороший прорыв. Была новая архангельская группа, может слышал? Шептались, мол, шесть или шесть с половиной, а может семь? Три дня назад должны были что-то объявить – и ничего. И знаешь что было в эти дни?
– Что?
– Куда-то пропали все ученые, связанные с темой. Пол-института сгинуло на три дня, не появлялись на улицах, а по их адресам бродили странные личности. Кстати, Соля, лапочка, расскажи мне кто это?.. И вот это?.. И этот квадратный? – Гера быстро показывал Соле отрывки видеозаписей с улиц, желая узнать о неизвестных ему личностях.
Соля убрала руки вниз и угрюмо смотрела перед собой. Потом сказала:
– Ты придумал там что-то, умник. Не лезь в наши дела! Никто из них никто. Случайные прохожие. Я по каждому могу отчитаться.
– Тю-тю-тю! Не напрягайся, – улыбаясь, успокоил Гера, – мы поняли, что это охрана. Элеш, я продолжаю. Ученых три дня держали в Институте, а семьи охраняли. Теперь мне ясно почему. Браво!
– Соля, этих ученых отпустили? – спросил Элеш.
– Никто и не держал, – врала она. – Работали, выходит. Люди увлеченные. Сейчас кто-то дома, кто-то гуляет.
– Само собой! – засмеялся Гера.
– Так, стоп, друзья! Теперь давайте серьезно. Думаем все вместе, командой. Что дальше? Принимаем, что это множитель погружения. Дальше? Соля, говори ты.
– Хм, – сказала девушка и задумчиво подперла голову. – Тут надо подумать. А что, собственно, изменилось? Качественно – ничего. Было пять и два, ждали шесть и пять, получили сто семьдесят один. Это ты, как человек, должен нам объяснить. Что чувствуешь? Мы-то машины бессмертные, нам-то что.
– Соглашусь, – вставил Гера. – Ты как сам?
Элеш не стал скрывать радости.
– Это чудо! Я шел и не верил. Это что получается: погружусь на десять лет – и проживу тысячу семьсот?
– Тысячу семьсот десять, – поправила Соля.
– Да. Я даже не знаю, как жить столько лет. Что это вообще? Кажется, что будет скучно.
– Да брось! – улыбнулся Гера. – Вон люди по сто лет жили в Погружённом мире и еще хотели. Говорят, умному нигде не скучно, а дурак и живую жизнь не знает куда деть.
– Подождите, мечтатели, – осадила их Соля. – Элеш, ты с чего взял, что срок погружения сохранят? Раз такой множитель, то и срок уменьшат, логично же? Кто тебя пустит на десять лет?
Элеш как-то не подумал об этом. От слов Соли у него поубавилось радости. Он налил еще бокал и скривил преувеличенно расстроенное лицо, зная, что друзья, увидев его настроение, начнут выдумывать правдоподобные доводы утешить и это у них здорово получится.
– Ладно, может на десять лет и не пустят, – как и ожидал Элеш, начала Соля опровергать саму себя, – но Император у нас добрый, в Старом Совете тоже не дураки, да и в Гражданском Совете есть умные. Пусть даже сократят до пяти лет… не знаю, или пусть до четырех… но ниже трех никак не опустят, верно говорю, голову на отсечение. Значит, умножаем сто семьдесят один на три – получаем пятьсот тринадцать. Полтысячелетия погружённой жизни! Пф, Элеш, родной! Это даже больше, чем живу на свете я.
– Да, похоже на то, – закивал Гера. – Три года в Погружении – самое то. По-человеческим меркам конечно, нам-то тяжело судить. Да еще удобнее погружать парами, как раз тебе вместе с Ёлей удобно.
– А повысят возраст погружения? – спросил Элеш.
– Думаю, да. До ста лет запросто, – ответил Гера.
Элеш задумался. Картина будущего мира и его судьбы в этом мире обретала всё более законченные, логичные формы. От устойчивости и реальности этой картины его ощущение грядущего счастья стало только сильнее и обоснованнее. Осталось вообразить себе глобальные последствия, и друзья в этом помогли не сильно, лишь накидали сценариев, которые могли и сбыться, и не сбыться, и частично сбыться. Соля клонилась ко всемирному счастью и объединению во главе с Солертией и ее славным Императором, а Гера держался скорее пессимистического взгляда и не обходил вниманием апокалиптические варианты всеобщей войны за новую технологию.
– Где-то я с Солей согласен, – говорил он. – Зная людей и зная историю, скажу, что, да, сперва будет торг. Ждем хода из Пренса. Они там сидят и киснут со старым множителем и знают, что сами ничего не изобретут. Народ от них потихоньку бежит, а сейчас я даже не знаю что будет. Я уверен, там уже встали на уши. Ух, я хотел бы на это посмотреть! Элеш, у тебя нет выхода на их бота?
– Нет.
– Жаль, но и так можно представить. Мне, знаешь, ваши северные дела постольку поскольку, но ваш Император красиво сыграл, без шуток. Как он двояко подал, а! Выбрал момент: молитву мэру Пренса – это красиво. Когда зашел, положил подушку на первую ступеньку, то есть поставил себя выше миритов, хотя сам не мирит – опять красиво. Потом вообще убрал подушку – показал важность момента и уважение. Всё это совершил незримо, и это можно понять как знак пренебрежения, а можно – как истинно духовное действие, настолько высокое, что невыразимо в предмете. Пропаганда обыграет в любую сторону куда прикажут. Дальше будет торговля с Большим Севером, прежде всего с Пренсом. И, ей-богу, это будет такая торговля, что держись. Еще утром был клоун, "Император Солертии", а сейчас Император, и как бы не всей планеты. Аплодирую!
Гера мог выражаться жёстко, но отличался правдивостью, во всяком случае при обсуждении северной политики. У Соли от его слов краснели и белели щеки, но она не прерывала.
– Соля, как думаешь, будет война? – спросил Элеш.
– Ну-у… – затянула она, подняла глаза наверх, подумала, а потом на миг скосила их на соседа и мило улыбнулась Элешу, – нет, войны не будет. Торг, обвинения, крики, пропаганда, полезут всякие юродивые, может кого-то задавят по недосмотру, но войны не будет. Солертия всегда за гуманизм, а война мешает торговле.
– Ой! – засмеялся Гера, но быстро поднял руки. – Молчу-молчу.
Напоследок Элеш спросил совета лично для себя:
– Что мне делать, друзья? Только честно.
– Оставайся в Солертии, живи как жил, думай о будущем. А еще я видела, ты сегодня в музей ходил, – мило улыбаясь, сказала Соля. – Хорошее дело, культура всякая, общение опять же.
– В общем, ты поступил в "Лучик тепла", – рубанул Гера со всей русской прямотой. – Поди и деньги взял?
– Взял, – кивнул Элеш.
– Ну и молодец! Я конечно должен манить тебя обратно в Москву, но я всё понимаю: вам с Ёлей теперь самое лучшее жить в Солертии. Работай, следи за рейтингом – и будешь счастлив, а в старости вместе пойдете в Погружение. И решай уже с детьми.
– Да, Элеш, детишки-детишки! – захлопала в ладоши Соля и заулыбалась так сладко, будто детишки прямо сейчас полезут изо всех углов.
– Ладно, всё, друзья, – сказал довольный Элеш. – Прощайте!
– Пока! – замахала руками Соля.
– Увидимся! – попрощался Гера.
Они исчезли с экрана. Элеш снял изоляцию, открыл дверь уходить, но передумал, крикнул в коридор: "Прислуга, принесите мои вещи!" – оставил дверь настежь и вернулся в номер, чтобы допить вино, доесть пирог и успокоиться.
Через пару минут коридорный принес его браслет и планшет, но отказался войти и отдать их, пока Элеш не выйдет за порог.
– Тогда переведите номер в общее пространство и не закрывайте дверь, – сказал Элеш. – Всему учить.
Получив планшет, он проверил сообщения. Было одно от Дина: "Венна доложила, что вы рядом. Если вы еще не уехали, то прошу ко мне. Если неудобно, то не надо, увидимся завтра".
В связи с последними новостями, Элеш был на таком душевном подъеме, что готов был землю рыть за Солертию, за фонд и лично за Дина. Поэтому он немедленно отставил бокал в сторону, написал: "Иду. Я рядом", – и резко встал. Его качнуло, и он только сейчас понял, что выпил лишнего за приятным и духоподъемным разговором. Было ли удобно идти в таком виде? Он решил: "Нормально, сегодня извинительно", – и быстро пошел в музей. По дороге его встретила Венна, она стояла посреди площади в лучах заходящего солнца как брошенная, неприкаянная машина, ожидающая когда ее пристроят к делу. Она обрадовалась Элешу и довела его до кабинета господина дэ Дон.
"Кабинет" по-прежнему был погружён в сумрак, а сам Дин встретил его в довольно интересной позиции. Он стоял на деревянном помосте у стойки с микрофоном и орал в него самым истошным образом, но с довольно равнодушным выражением лица. Сперва Дин кричал звук "а-а", затем с той же энергией на другой ноте пробовал "э-э", потом снова "а-а". На сцене за его спиной копошилось десятка два игрушечных роботов, размером с Мотю, который был здесь же. Роботы стояли и висели на стульях и играли на музыкальных инструментах самого древнего вида, половину из которых Элеш не смог опознать. На больших инструментах они играли по двое и по трое и не сказать чтобы идеально попадали в тон и темп. Музыка лилась простая, на двух аккордах, но вполне омерзительная. Впрочем, Дина всё устраивало. Издав еще несколько воплей, он отошел от микрофона и сделал условный жест, по которому Мотя, бросив из лап что-то струнное, выбежал перед оркестром и подпрыгнул несколько раз, переворачиваясь в воздухе. Оркестр не сразу, но замолк. Вообще, сценка была уморительной – Элеш не сдержался от улыбки и хрюкающего звука, глядя на нее. Кажется, Дин скромничал, утверждая, что никого ни разу не рассмешил, и значит был из того сорта комедиантов, что держат серьезное, непонимающее лицо, когда все вокруг валятся от хохота.
Господин дэ Дон с задумчивым видом спустился со сцены и указал гостю в сторону стола и тех двух стульев рядом с "троном". Они сели.
– Сочиняю гимн, – сказал Дин, указывая на помост, с которого спрыгивали игрушки и расползались по темным углам, подгоняемые суетливым Мотей.
– Гимн чего? – спросил Элеш.
– Свой личный. Давно мечтал, пора уже. Застрял на второй строчке.
Элеш не знал, что на это сказать, и старался не очень широко улыбаться.
– Есть дело, – начал Дин. – Не знаю, покажется трудным или ерундой… Вы кажется выпили?
– Да, – сознался Элеш.
– Но, думаю, это даже к лучшему. Хочу отправить вас за город, где-то через час-полтора.
– Я готов.
– Но в компании одного человека. Михель Тайвахо, турист из Южной Америки. Кажется, из северной Южной Америки, точно не скажу, но знаю, что там очень тепло.
– Кто он?
– Это знать не обязательно, я и сам не знаю, как раз и хотел бы узнать. Езжайте с ним, слушайте хорошенько, запоминайте. Возьмите с собой что-нибудь отрезвляющее, да возьмите и вина, кстати. Я не уверен, но кажется ему можно пить. По возможности установите доброжелательный контакт, якобы встретились невзначай, уютное общение в дороге, легкая беседа.
– Под какой легендой я еду? – спросил Элеш.
– На ваш вкус, но без большого вранья. Можете прямо говорить правду, за исключением связи с фондом. Например, вы сами южанин, давно здесь живете и едете смотреть Железную Маму, а то ни разу не видели.
– Я как раз не видел.
– Вот, отлично!
Элешу пришла в голову хорошая мысль:
– Допустим, мне старая подруга передала сувенир с наказом закопать возле Мамы, – сказал он.
– О, замечательно! Элеш, вы хорошо соображаете. Чудная легенда! Мол, вам напомнили детство, вернули старую, но ценную вам безделушку, накатила ностальгия, вы немного выпили и спонтанно поехали к Железной Маме: и посмотреть древность, и закопать у древности секрет. Чудесно!
– Какова моя настоящая цель?
Дин отъехал на стуле влево, открыл ящик стола, посмотрел на что-то внутри, не доставая наружу, снова закрыл ящик и вернулся к Элешу.
– Настоящая цель – убедить Михеля остаться в Солертии. Невзначай, издалека, боже упаси навязываться и тем более отпугивать. Тихо так, фоном дать понять, что Солертия – город городов, центр мира, и ехать мимо нее куда-то дальше – это упускать большие возможности. Мол, надо остаться здесь, потому что всё здесь, а будет еще лучше.
Сказав это, Дин посмотрел так, что Элеш понял: можно подать туристу новость о множителе именно как достоверную новость, а не как слух.
– Надеюсь на вас. Езжайте через Мамины ворота. Если нашего туриста там не окажется, то всё равно прогуляйтесь наружу, – сказал Дин. – Забыл спросить: вы хоть раз были снаружи?
– Я был и далеко снаружи, – напомнил Элеш и показал головой в сторону стола.
– Ах, да, Северный полюс! – вспомнил Дин. – Простите! В общем, езжайте. Венна проводит до ворот, возьмет всё необходимое и покажет Михеля. Только не берите ее наружу, ей нельзя. Завтра увидимся, я надеюсь. Если вам будет тяжело, то оставайтесь дома, отдыхайте, только отправьте мне короткий отчет не позже трех часов дня. До свидания!
Элеш попрощался и вышел. В коридоре ждала Венна, готовая работать. В руках у нее был черный футляр, а на лице ни тени сомнения, за кого надо рыть землю – они без слов поняли друг друга. В футляре было редкое вино откуда-то из Европы и отрезвин. Они быстро доехали до Маминых ворот и по дороге успели обсудить план действий. Договорились, что Элеш будет отыгрывать чуть более пьяного, чем был на самом деле, и перед пограничниками будет настаивать, чтобы Венна ехала с ним. Она же, в свою очередь, будет уговаривать его отложить поездку и успокаивать. Они пропустят один маршрутный вездеход, Элеш попробует нанять срочный, но станет ругаться, что очень дорого, и предложит Михелю взять вездеход на двоих. Что-то, наверно, придется сымпровизировать, тем более если их турист не решится ехать срочным вездеходом, и они дополнительно договорились об условных жестах. Было бы идеально, если бы Михель сам напросился к ним.
– Он темнокожий? – спросил Элеш.
– Нет. Посмотрите в планшете.
Но он не стал смотреть.
– Он говорит по-русски?
– Кажется, нет, – неуверенно сказала Венна. – Но он образованный человек и может знать несколько фраз, тем более раз поехал на Север.
– Венна, почему вам нельзя наружу?
– У меня повреждение в мозгу, от перепада температур могу выйти из себя.
– Это нельзя починить?
– Не берутся. Говорят, проще… – и она крутнула кистью перед лицом, показывая как ей скручивают голову.
Они приехали на вокзал и зашли в зал ожидания. Первое, что они увидели в огромном зале, была группа задержанных у левой стены в окружении полицейских и пограничников. Это были протестующие, которые вернулись с Розовой горы, другой достопримечательности восточного направления. Среди задержанных были и Женя Манаркина с подругой Викой, которые подходили к ним в кафе. Женя помахала Венне огромной шапкой, на что Венна ответила скромным жестом, будто чего-то опасалась. Элеш хотел подойти, но полицейский издалека увидел его движение, сделал серьезный жест в сторону регистрации, и он оставил эту затею. Всего активистов было два десятка человек, их видимо не спешили оформлять, потому что они расстелили куртки и уселись на полу. Это были в основном молодые люди гораздо моложе Элеша, у них были довольные лица, они хлебали суп из казенных контейнеров, болтали с сотрудниками и смеялись, один был в наручниках, что не мешало ему ужинать с самым радостным видом. Атмосфера была совершенно домашняя: задержанные общались с полицией так, будто те им родные люди, и полицейские отвечали тем же.
В Солертии трудно с общественными протестами. Для этого должны быть серьезные основания и много активных недовольных, только тогда городские власти могут закрыть глаза на кратковременные беспорядки, дать народу выпустить пар, а потом выйти к общественности с повинной головой и некоторыми поблажками – и все довольны. Такие эксцессы бывают раз в десять-пятнадцать лет, в основном после спортивных мероприятий, к которым прицепом идут разные политические конвульсии. Но есть особо активные горожане, которым мало, и чья жизнь проходит в смертной скуке, когда они не на улице с плакатом. Им хочется бузить чаще, но это их желание наталкивается на жёсткое противодействие полиции, которая перед малочисленной группой любит показать суровость, отметелить кого попало и рассадить по тюрьмам самых неадекватных. Что, кстати, встречает в толще народа довольно сдержанное, но всё-таки одобрение.